А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Ты, конечно, проголодался?
У Оли в рюкзаке термос с горячим какао, несколько бутербродов. И даже два яйца всмятку. А ложечки нет. Но мы и без ложечки ухитрились съесть яйца и даже не запачкать губы. Мы очень старались есть аккуратно. Все было вкусным и быстро кончилось. Я, конечно, не догадался ничего с собой захватить.
— Этот субъект в рыжей шапке… — говорит Оля.
— Ну его к черту, этого субъекта, — перебиваю я. — А теперь сиди тихо и слушай меня…
— Принеси, пожалуйста, мою лыжу, — говорит она.
— Где же я ее найду?
— Если ты пойдешь по своим следам, то упрешься вон в тот сугроб, — говорит она. — Там, по всей вероятности, и лежит спрятанная тобой лыжа… Ну, чем ты лучше того субъекта в рыжей шапке?
— Опять субъект! — говорю я. — Если ты такая проницательная, то взяла бы и нашла Лимпопо.
— И найду, — говорит она.
Мне жарко, пот щиплет лоб. Я сбиваю шапку на затылок, хочется стащить с себя свитер, но я тут же забываю об этом, глубоко провалившись в снег. Это сущая морока пробираться по заваленному снегом лесу на одной лыже! Скорее бы выбраться из бора, а там белое поле вдоль озера. Лыжники проложили крепкую колею, там я не буду проваливаться. Оля скользит впереди. Ей хорошо на лыжах. Иногда она останавливается и ждет меня.
Я, бормоча про себя ругательства — мне так и не удалось поговорить с ней, — приближаюсь, будто подстреленное кенгуру. Вижу, как морщится от смеха ее нос.
— Я придумала, — говорит она. — Ты оставайся тут в снегу, а я помчусь на станцию и вызову вертолет… Представляешь, с неба спускается огромная зеленая стрекоза, тебе сбрасывают веревочную лестницу, и вот ты на борту…
Упираясь в палки, я поудобнее устраиваюсь на одной лыже, которая со скрипом уходит в снег. Для меня это очередная передышка.
— Вертолет — это хорошо, — говорю я.
На вертолетах я летал чаще, чем на самолетах. Когда мы с Вольтом обследовали пещеры в Белых горах, за нами снова прилетел вертолет.
— А я никогда не летала на вертолетах, — говорит она.
Один вертолет в позапрошлом году к нам не добрался. На высоте тысяча триста метров оторвался винт, и машина камнем полетела вниз…
Оля смотрит на меня, широко распахнув глаза. Она стоит напротив. Лыжи расставлены, а палки сдвинуты вместе. Она положила на них подбородок.
Сосны, сосны, сосны, белый снег и мы. Там, за ее спиной, просвет. Это кончается бор и начинается кромка озера, вдоль которого накатанная дорога до Артемова.
Я обратил внимание на толстый ствол: на уровне моего плеча содрана кора, к древесине прицепились жесткие седые волосинки, наверное огромный лось терся боком о дерево. Следов не видно, их занесло снегом. А выше, с черного обломанного сука свисает длинная прядь мха. Ветра нет, в лесу тихо, но седая прядь колышется.
— Не жди меня, — говорю я. — Уезжай вперед.
Вскинув сначала одну ногу, потом другую, она ловко переставляет лыжи, натягивает рукавицы.
— Встретимся на станции, — говорит она. — На станции Артемово!
В сердцах сорвав крепления, я изо всей силы пустил оставшуюся лыжу по непорочной снежной целине. Оставляя за собой глубокие следы, зашагал по лыжне. Я перестал замечать лес, эту дорогу с причудливыми тенями от залепленных снегом маленьких елок… Неужели она уйдет? А я долго-долго буду добираться до станции?
Когда впереди показалось озеро, я увидел Олю. Она сидела на охапке сена, спиной к стогу, прикрытому круглой тюбетейкой из пышного снега.
— Ты сейчас похож на джек-лондоновского героя… Помнишь, из «Белого безмолвия»?
Я присел рядом, стер пот.
Она сбоку посмотрела на меня и попросила:
— Расскажи про какой-нибудь героический случай, который приключился с тобой.
— В армии как-то зимой на учениях вместе с танком провалился под лед, — сказал я. — И речка была глубокая.
— И… как же ты выбрался?
— Вот выбрался, — сказал я.
— Ну что ты за человек! — возмутилась она. — Никогда ничего не умеешь рассказать… Провалился в танке под лед и вот выбрался! А как? Что ты там чувствовал? Неужели никого не вспомнил?
— Как не вспомнил, — сказал я. — Повара… Чертовски проголодался, и вот, думаю, помру на дне речки, а обед мой пропадет…
— И все?
— Нет, еще думал о девчонках… Как же они жить-то без меня будут?
Она засмеялась. Вот, казалось бы, превосходный случай произнести речь, которую я придумал для Оли, но вместо приготовленных красивых слов я сказал:
— Завтра в пять, после работы, пойдем в загс… Не забудь, пожалуйста, взять с собой паспорт.
На пригородный мы опоздали. Пришлось ждать попутного. Мы поднялись по узкой, утонувшей в снегу тропинке в небольшую желтую казарму, на фронтоне которой белая с черным надпись: «Артемово». Казарма стояла на пригорке.
Справа и слева кудрявились изморозью толстые березы. Хмурый небритый дежурный в длинной черной шинели и красной фуражке попался навстречу. Я спросил насчет попутного.
— Проходной, — сказал дежурный.
Значит, поезд промчится мимо станции и не остановится. В зале ожидания, если так можно назвать небольшую комнату с чистым желтым полом и тяжелыми дубовыми скамейками, было тепло и немноголюдно. Рядом с окошком кассира топилась огромная печь. Красный отблеск плясал на полу и противоположной стене.
За широким окном сгущались тени.
Оля устроилась рядом с печкой и прижала ладони к ее теплому боку. На одной из скамеек лицом вверх лежал человек в желтом полушубке, ватных брюках и валенках с галошами. Рядом, на полу, ведро и тяжелая пешня. Рыбак, а вот рыбы в ведре что-то не видно. Оттуда выглядывают меховые, обшитые синей материей рукавицы. На другой скамейке сидят две пожилые женщины в платках. У их ног корзинка и две кошелки. Женщины негромко разговаривают.
— …Степка стоит, хлопает бессовестными бельмами своими, а она все поперед его выскакивает и судье талдычит: «Я его люблю, а он меня… У нас любовь уже три года…»
— А судья?
— Степка-то, непутевый, молчит, ну судья и спрашивает: «Верно это?» Она снова выскакивает: «Он уже месяц как у меня все ночи спит…»
— Бессовестная!
— А жена плачет, слезьми обливается. У нее двое малолеток на руках.
— А ничего эта Любка-то из себя?
— Помоложе, конечно, и побойчее. Она вместе с ним в СМУ работает… Сколько ни бился судья, а от окаянного Степки так ничего путного и не услышал… Спрашивает: «Любишь жену?» — «Она женщина хорошая, работящая, — отвечает Степка, — чего ж ее не любить?» — «А ее, Любку?» — спрашивает судья. «А как же, — говорит Степка. — Ее тоже сильно люблю».
— Обеих, выходит, паразит, любит?
— Чем все кончилось, не знаю… У меня своих дел хватает, не досидела я в суде до конца.
— Бабы-то пошли, господи, какие нахальные… Чего лезет к женатому мужику, да еще двое детей?
— Разведут… Теперь всех разводят.
В окошко кассира высунулась петушиная голова дежурного. Во рту папироса.
— Ленинградский прибывает… Берите билеты!
Мы на вокзале. Стоим под зажженным фонарем и ждем автобуса.
— Помнишь, в прошлом году чуть без ноги не осталась? — говорю я. — Тебя одну с лыжами нельзя в автобус пускать.
— Ты устал, замерз, иди домой…
Но мне не хочется с ней расставаться. Мы ехали в плацкартном вагоне, там было много народу, и мы толком не поговорили. Какой-то толстый лысый тип в синем тренировочном костюме все время лез к нам с идиотскими разговорами. Он раскрыл свой чемодан, там у него была холодная курица и еще что-то, — видно, этот толстяк порядочная обжора. Даже разговаривая, он все время что-то жевал. Я наконец не выдержал и спросил:
— Вы резинку жуете?
Он уставился на меня маленькими невыразительными глазами. Потом все-таки открыл жующую пасть и изрек:
— Какую резинку?
— Ну, конечно, не от трусов, — сказал я и, достав сигареты, хотел было закурить, но толстяк ледяным тоном заметил:
— Это вагон некурящих.
— Кажется, мой автобус, — сказала Оля.
— Автобус… Подумаешь, — сказал я. — Хочешь, с шиком довезу до самого дома?
На стоянке, рядом с двумя «Волгами» я увидел нашего крошечного «Запорожца». А где Игорь? Бегать по вокзалу и искать его не было времени. Оля с любопытством смотрела на меня. Я схватил ее за руку и вместе с лыжами потащил к машине.
— Если не ошибаюсь, это называется похищением частной собственности, — сказала Оля.
— На что только не пойдешь ради любимой женщины.
— Я на суде буду фигурировать как свидетельница?
— Как соучастница, — сказал я.
Замок на одной дверце не работал, а завести машину не представляло никакого труда.
После того как Игорь в третий раз потерял ключи, я придумал специальную кнопку на колонке руля.
Я пристроил лыжи на багажник, посадил Олю на переднее сиденье, сел сам и попытался завести. Малютка даже не чихнула. Пришлось доставать из-под сиденья рукоятку и заводить стародедовским способом. Когда машина заколотилась в нервной дрожи, я в последний раз высунулся из кабины и посмотрел на перрон: Игоря нигде не видно. Подумав, что за какие-нибудь полчаса он даже не успеет как следует испугаться, если не обнаружит на месте свое сокровище, я дал газ, и «Запорожец», ослепляя прохожих фарами, помчался вперед.
Заснеженное шоссе неслось под колеса, в свете фар громоздились по обеим сторонам высокие голубые сугробы. В сугробах стояли обледенелые липы…
И вдруг я почувствовал, как Олины руки обвили мою шею, губы прижались к моим.
— Андрей, милый… — сказала она.
Обалдев от счастья, я выпустил руль из рук… В следующий момент машина, горестно крякнув, врезалась в сугроб…
Я поставил «Запорожца» у пакгауза — это в двухстах метрах от вокзала, — а сам по железнодорожному полотну вышел на перрон и смешался с пассажирами, которые еще сновали взад и вперед. Игоря я разыскал на стоянке такси. Он был не один, рядом Иванна с небольшим желтым чемоданом. Игорь уныло смотрел на то место, где оставил машину.
Жизнерадостно улыбаясь, я приблизился к ним. Игорь немного оживился, увидев меня. Потом его лицо снова стало удрученным.
— Не верю своим глазам, — сказал Игорь.
— У него машину украли, — без тени огорчения сообщила Иванна.
— Не может быть! — воскликнул я.
— Вот здесь поставил, а пришли — нет, — сказал Игорь.
— На твоем пути встретился настоящий знаток автомобилей, — сказал я. — Рядом две «Волги», «Москвич», а он… — тут я замешкался, пытаясь найти поинтеллигентнее слово, -…а он конфисковал прекрасно зарекомендовавший себя «Запорожец»…
— Наверное, в милицию надо заявлять? — спросил Игорь.
— Он же тебе даром достался, — сказала Иванна.
— Говорят, сейчас в лотерею можно «Волгу» выиграть, — поддакнул я.
— Я замерзла, — сказала Иванна. Она была в пальто с рыжим воротником, в щегольских сапожках и толстых клетчатых чулках. Иванна как-то повзрослела за последние месяцы.
— Придется ехать на такси, — сокрушенно сказал Игорь. Он уже было направился к машине, но я остановил его.
— Что это стоит у пакгауза?
— Где?
— Подойдем поближе…
Мы направились к пакгаузу.
— В Смоленске жуткий мороз, — сказала Иванна. — А все равно ходила на каток!
— Как он тут очутился? — изумился Игорь, глядя на свой «Запорожец».
— Ты просто забыл, где его поставил, — сказала Иванна.
Игорь обошел машину вокруг и заметил помятое крыло и вогнутый бампер.
— Идиот, садится за руль, а сам ездить не умеет! — возмущенно сказал он.
— Гм, — кашлянул я.
— Крыло — черт с ним. Мог бы в машину врезаться!
— Не думаю, — сказал я.
— Она заведется? — спросила Иванна. Она уже не могла стоять на одном месте: приплясывала, оставляя на снегу глубокие треугольные дырочки.
Игорь забрался в кабину и с одного оборота стартером завел машину. Увидев мое удивленное лицо, подмигнул и сказал:
— А ты что думал?
Иванна села рядом с ним. Я положил на заднее сиденье чемодан. Эта рассеянная парочка могла его и забыть.
— Поехали с нами, поужинаем? — предложил Игорь. К нему снова вернулось хорошее настроение. Правда, на лице его не отразилось большого горя, когда он узнал о пропаже машины.
— Мне тетка дала две банки крабов, — похвасталась Иванна.
Когда мы выехали на шоссе, он сказал:
— Раз ты теперь депутат…
— Андрейка депутат? — удивилась Иванна. — С ума можно сойти!
— Так вот, депутат, пора наконец положить конец этим безобразиям… Среди бела дня у граждан угоняют машины.
— С этим будет покончено, — заверил я.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Мне надоело стоять у автобусной остановки. Уже три автобуса прошло мимо, а ее все нет.
Напротив остановки знакомый сквер. Железобетонный парень в трусах размахнулся, готовясь запустить в меня обломком диска. Причем для этого у него есть все основания. Месяц назад на сессии горсовета я предложил очистить город от нелепых железобетонных скульптур, которые понатыкали в скверах и парках сразу после войны. Председатель горсовета сказал, что это задача не первой важности, но меня поддержали остальные депутаты.
Когда над парком пролетает ветер, обледенелые ветви начинают стукаться друг о дружку, и этот стеклянно-костяной стук, то веселый, то печальный в зависимости от силы ветра, долго не умолкает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов