Дескать, что бы с тобой ни случилось, товарищ, помни, что есть на свете райский уголок, где ласковое море катит свои зеленые волны и по волнам, нынче здесь — завтра там, плывет белый корабль, всегда готовый принять тебя на борт.
Мы заказали сосиски с зеленым горошком и кофе.
— Давно мы с тобой не танцевали, — сказала Марина.
Она сидит совсем близко и смотрит на меня. Глаза ее карие, чуть выпуклые. Марина блондинка с темными глазами. Я чувствую, как ее нога прикасается к моему колену. Она соскучилась по мне, да и я тоже. У нее белая нежная кожа. Марина сильная, здоровая женщина, наверное поэтому, когда с ней целуешься, ощущаешь запах молока.
Нам принесли сосиски и кофе. Я молчал, и Марина снова стала грустной.
— Ты мне ни разу не сказал, что любишь, — сказала она.
— Разве?
— У тебя нет ни капли нежности… Тебя, наверное, когда-то женщина обманула, которую ты очень любил?
— Ешь сосиски, остынут, — сказал я.
— У меня сегодня был один больной… У него гастрит. Принес, чудак, огромный букет роз… Инженер с «Электроприбора». Я страшно удивилась, откуда весной живые розы? Оказывается, он был в Тбилиси в командировке.
— Хочешь, я тебе елку из леса притащу? — предложил я.
— Ну чего я привязалась к дураку такому? — сказала Марина, покраснев.
— Да… ты про розы говорила… И какие они?
— Красные…
— Надо же, — сказал я. — Красные розы весной…
— Налей мне кофе, — сказала Марина, не глядя на меня.
Я взял блестящий кофейник и с осторожностью налил ей в маленькую чашечку. Не нравились мне все эти микроскопические кофейнички, чашечки, блюдечки, ложечки. Кофе — один глоток, а разной ерунды полный стол.
В кафе приходили и уходили люди. За соседний столик сел худощавый человек в хорошо сшитом костюме. Благородная внешность, виски чуть тронуты сединой. Я обратил на него внимание, потому что он с любопытством посмотрел на Марину.
— Сколько лет твой свитер не стирали? — спросила Марина.
— Не помню, — ответил я.
— И брюки не выглажены.
— Ты уж прости, — сказал я.
Симпатичный мужчина за соседним столиком повернулся к двери и заулыбался. Я тоже посмотрел туда и… увидел Ольгу Мороз! Она прижала кончики пальцев к порозовевшим щекам и стала таращить свои большущие глаза. Тоненькая, длинноногая, с копной каштановых волос, она сразу обратила на себя внимание. На ней была светлая шерстяная рубашка и черная узкая юбка. Она взглянула на меня, потом на Марину. На пухлых губах мелькнула улыбка и тут же исчезла. Мужчина в хорошо сшитом костюме поднялся ей навстречу. Теперь она улыбалась ему, радостно и немного смущенно. Он галантно посадил ее на стул, потом сел сам. Так вот это кто: человек-невидимка…
Она сидела боком ко мне, и я видел ее профиль. Длинные, загнутые вверх ресницы, вобравшие в себя мягкий свет плафона волосы, которые с трудом сдерживали шпильки и заколки. Она что-то негромко говорила ему. Наклонив голову и улыбаясь, он внимательно слушал.
Им принесли такой же блестящий кофейник.
Марина что-то сказала, но я не расслышал. Она дотронулась до моей руки и спросила:
— О чем ты?
— Не понимаю я этих девчонок, — сказал я. — Цацкаются со стариками!
Марина удивленно взглянула на меня, потом на них.
— О каких стариках ты говоришь?
— Дома жена и дети ждут, — не унимался я. — Наверное, сказал, на партийное собрание…
— Что с тобой сегодня? — спросила Марина.
В самом деле, чего это я? Есть у нас, парней, глупая и самодовольная привычка: познакомившись с девушкой, считать ее чуть ли не своей собственностью. А как она жила до встречи с тобой, с кем встречалась, может быть, у нее есть кто-нибудь, — все это не имеет значения. Раз появился я — остальные не существуют. У любой девчонки до встречи с тобой есть прошлое, и с ним приходится считаться. Вот оно, прошлое Ольги Мороз, сидит рядом с ней, улыбается и маленькими глотками отхлебывает из фужера шампанское. Впрочем, какое прошлое? Это настоящее. А прошлое — наша встреча на автобусной остановке. Я вспомнил, как держал ее на руках, нес к скамейке. Тогда я еще и не подозревал, что она мне так нравится.
Они ушли первыми. Оля еще раз взглянула на меня и на Марину. На этот раз без улыбки.
Лучше бы я их не видел. Вдруг сразу все вспомнилось. Как первый раз встретились, как сидели на берегу, а снег падал и падал с неба… Лучше бы я их не видел сегодня.
Мы уже собрались уходить, ждали официантку, когда в кафе ворвался Глеб Кащеев. Огромный, лохматый, в черных очках, он сразу устремился к нашему столику. Сунул мне свою лапу и уставился на Марину. Потом сгреб свободный стул и без приглашения уселся рядом.
— Ну и фрукт! — зашумел он. — Такую женщину от нас прятал… Типичная Синяя Борода — вот кто ты… Познакомь скорее!
Он сначала пожал Марине руку, потом вскочил и приложился к ладони толстыми губами и лбом. Этого, признаться, я от него не ожидал. Тем более что сделал он это всерьез.
Марина с любопытством смотрела на него. Когда-то давно я рассказывал ей о Кащееве, и потом, она знала его по очеркам и фельетонам, которые Глеб печатал чуть ли не в каждом номере. До конфликта с редактором.
— Сижу, понимаешь, — рассказывал Глеб, — и стучу на машинке, как дятел… Задумал я, Андрюша, одну штуку для толстого журнала. Не знаю, что получится, но если напечатают… В общем, рано еще говорить об этом.
— Вот именно, — сказал я.
— Что вы пишете? — спросила Марина.
— В своем эссе я хочу поставить ряд современных проблем…
Я понял, что для меня сегодняшний вечер погиб. Если Глеб начнет рассказывать, то его никакими силами не остановишь.
— Игоря видел? — перебил я.
— Как-то заходил… Так вот, когда я был в отдаленном районе в командировке, наткнулся на одного агронома… Ну, это я вам скажу, личность!
— Какую мы уху ели в воскресенье! — сказал я.
— Уху? — переспросил озадаченный Глеб. — Ладно, я об этом дам информацию в газете… Так вот, слушайте, Марина, живет в глуши образованнейший человек…
— Да, дружище, как закончилась твоя, помнишь, та самая командировка? — спросил я.
Глеб снял очки и стал протирать их носовым платком. Любое напоминание об истории с собакой приводило его в бешенство. Как у большинства близоруких, лицо его, лишившись очков, стало растерянным. Помаргивая круглыми, как у совы, глазами, он с неудовольствием смотрел на меня. Надел очки и, сразу став воинственным, сказал:
— Какого черта ты меня перебиваешь?
— Ты будешь заказывать что-нибудь?
Он сверкнул на меня очками и уткнулся в меню.
— Что же случилось с вами в командировке? — спросила Марина.
Кащеев заерзал на стуле, засопел, но при Марине не решился высказать, что обо мне думает.
— Командировка как командировка, — сказал он.
— Говорят, в поезде произошло какое-то страшное убийство? — невозмутимо спросил я.
— Убийство? — У Марины стали большие глаза.
— Не слышал, — сказал Глеб и наградил меня яростным взглядом.
— Кто кого убил? — спросила Марина.
— Глеб крепко спит в поездах, — сказал я, — он мог и не знать этого.
— Какая-нибудь очередная утка, — сказал Глеб. — Чего только люди не наговорят!
— Из верных источников, — ввернул я.
Глеб не спускал глаз с Марины, он готов был в лепешку расшибиться, чтобы понравиться ей. А я не давал ему развернуться.
— Вам очень идет эта кофточка, — сказал Глеб. — Японская?
— Тебе ужин несут, — сказал я.
Мы распрощались с поскучневшим Глебом и встали. Он незаметно показал мне кулак. Когда мы оделись, он выскочил в гардероб и остановил нас.
— Я слышал, вы работаете в поликлинике? — обратился он к Марине. — Давно собираюсь написать очерк о врачах… Я тебе, кажется, говорил, — он взглянул на меня.
— Первый раз слышу, — сказал я.
— Мне редактор все уши прожужжал, когда же на столе появится очерк. — Глеб отвернул от меня свою наглую рожу и елейным голосом сказал Марине: — Мне необходима будет ваша консультация…
— Консультация? — спросил я.
Кащеев потрогал себя за толстый нос и, окончательно обнаглев, выпалил:
— В общем, дайте ваш телефон!
Ну и нахал!
— Вряд ли я смогу помочь, — ответила Марина.
— Сможете! — с жаром воскликнул Глеб.
— Ну что ж… — Марина нерешительно посмотрела на меня. — Андрей знает мой телефон.
— Не исчезай, старина, — сказал я и протянул руку.
На улице сумрачно. С Широкой порывами дует ветер. Поскрипывают в парке деревья. Над городом, добродушно мурлыча, высоко прошел пассажирский самолет. Из Риги в Москву. Он всегда в это время проходит. Когда мы поднялись на мост, на темной неспокойной воде увидели лодку. Она тихо плыла вниз по течению. Вдоль бортов журчала вода, с весел срывались капли.
В лодке сидел человек — черная сгорбленная фигура в плаще. Куда понесло его, на ночь глядя?
— Твой приятель очень внимательный, — сказала Марина. — Сразу обратил внимание на мою новую кофточку… А ты и не заметил.
— Ты ему, конечно, дашь консультацию? — спросил я. — Заодно и о кофточках поговорите… Он в этом деле соображает.
— А почему бы и нет?
— Ради бога, — сказал я.
— Ты никак ревнуешь?
— Что ты, — сказал я.
Мы остановились под уличным фонарем. Круглый матовый шар освещает коричневые ветки клена. Уже кое-где распустились почки.
Над нами, на втором этаже, распахнулось окно, и Анна Аркадьевна — мать Марины — сверху вниз посмотрела на нас. Сколько раз я говорил себе, что нужно останавливаться у другого подъезда! И всегда забывал.
— Ты скоро, Мариночка? — спросила она.
Меня зло разобрало.
— Мы будем стоять до утра, — сказал я.
Марина изумленно посмотрела на меня.
— Андрей!
— Тебе не шестнадцать лет, — сказал я.
— Мариночка, чай на столе. — Окно с треском захлопнулось.
Если бы ее не было дома, я пошел бы сегодня к Марине. Иногда Анна Аркадьевна уезжает в Москву к сыну. Он учится в военной академии. Вот тогда я каждый день навещаю Марину и остаюсь у нее до утра. Этой весной Анна Аркадьевна что-то не спешит к сыну.
Марина огорченно посмотрела на меня.
— Она и так…
— …не терпит меня, — подсказал я.
— Я ее взгляды не разделяю.
— Иди, чай остынет, — сказал я.
Марина посмотрела мне в глаза и, сухо обронив «спокойной ночи», пошла в подъезд. Напрасно я ее обидел. Так уж неудобно устроен мир. У женщины, которую ты, допустим, любишь, есть сварливая мать, которая тебя ненавидит. В твоей комнате непременно кто-нибудь посторонний живет или рядом отвратительные соседи. Если ты в кино положишь руку на колено любимой или, упаси бог, попытаешься поцеловать в потемках, тут же кто-либо закашляется и зашипит, что, мол, вот она, современная молодежь… И скитаются бедные влюбленные по пустынным паркам да скверам, мокнут под дождем, зябнут в лютый мороз в холодных подъездах, прячутся в темных углах от любопытных глаз прохожих.
Я догнал Марину на лестничной площадке. Взял ее холодные влажные щеки в ладони и поцеловал.
Мы стоим в пролете между этажами. Внизу и наверху горят лампочки. Железное ребро батареи вдавилось в мою ногу, но я не хочу шевелиться. Марина прильнула ко мне. Глаза ее полуприкрыты. Теплая близкая женщина, которая, наверное, любит меня… Ее дыхание щекочет шею. Для того чтобы поцеловать ее, мне нужно нагнуться. Ее руки обвивают мою шею, притягивают к себе. И снова на ее губах я ощущаю запах молока… Я могу взять ее на руки и понести… Но куда? До дверей ее квартиры? Позвонить и передать из рук в руки Анне Аркадьевне?..
Наконец мы расстаемся.
— Я позвоню, — говорю я.
— Конечно, — отвечает она.
— А Глебу не дам твой телефон.
— Конечно, — говорит она.
Ее щеки порозовели, стали теплыми, карие глаза блестят. Я понимаю, она не хочет, чтобы я уходил. Она касается легкими пальцами моих волос, гладит лицо. Мне бы нужно сказать ей что-нибудь приятное, например — как хорошо, что мы встретились и как она мне сильно нравится, но я молчу. Почему-то трудно лезут из меня всякие хорошие слова. Где-то на полпути застревают…
— Уже без шапки? — говорит она и снова притягивает к себе…
Я сбегаю вниз, ногой распахиваю дверь и подставляю ветру лицо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Денек выдался горячий. Не успели закончить монтаж автотормозной аппаратуры, как из разборочного цеха привезли паровозный насос. Начальник цеха Ремнев, как всегда, был краток:
— Этот подарочек — кровь из носу — нужно отремонтировать сегодня… Месяц кончается, а насос для сдаточного локомотива… На вас вся страна смотрит!
Лешка взглянул на нас. Дескать, что будем делать, хлопцы? Мы знали, Никанор Иванович зря просить не будет. Значит, действительно работа срочная и нужно делать. Карцев понял.
— В крайнем случае задержимся, — сказал он.
— Надеюсь на вас, ребята, — сказал Ремнев.
Этот громогласный человек мне нравился. Невысокого роста, но широкий, лохматый, с большим прямым носом, он походил на пирата. Брови — два черных ерша, на широком лбу глубокие морщины, которые косо пересекал красноватый рубец. Старое ранение. Весь квадратный, массивный, Ремнев обладал большой физической силой. Когда в нашем цехе завалился на бок автокар с тяжелой деталью, Ремнев, оказавшись поблизости, первым бросился на помощь автокарщику, которому придавило ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Мы заказали сосиски с зеленым горошком и кофе.
— Давно мы с тобой не танцевали, — сказала Марина.
Она сидит совсем близко и смотрит на меня. Глаза ее карие, чуть выпуклые. Марина блондинка с темными глазами. Я чувствую, как ее нога прикасается к моему колену. Она соскучилась по мне, да и я тоже. У нее белая нежная кожа. Марина сильная, здоровая женщина, наверное поэтому, когда с ней целуешься, ощущаешь запах молока.
Нам принесли сосиски и кофе. Я молчал, и Марина снова стала грустной.
— Ты мне ни разу не сказал, что любишь, — сказала она.
— Разве?
— У тебя нет ни капли нежности… Тебя, наверное, когда-то женщина обманула, которую ты очень любил?
— Ешь сосиски, остынут, — сказал я.
— У меня сегодня был один больной… У него гастрит. Принес, чудак, огромный букет роз… Инженер с «Электроприбора». Я страшно удивилась, откуда весной живые розы? Оказывается, он был в Тбилиси в командировке.
— Хочешь, я тебе елку из леса притащу? — предложил я.
— Ну чего я привязалась к дураку такому? — сказала Марина, покраснев.
— Да… ты про розы говорила… И какие они?
— Красные…
— Надо же, — сказал я. — Красные розы весной…
— Налей мне кофе, — сказала Марина, не глядя на меня.
Я взял блестящий кофейник и с осторожностью налил ей в маленькую чашечку. Не нравились мне все эти микроскопические кофейнички, чашечки, блюдечки, ложечки. Кофе — один глоток, а разной ерунды полный стол.
В кафе приходили и уходили люди. За соседний столик сел худощавый человек в хорошо сшитом костюме. Благородная внешность, виски чуть тронуты сединой. Я обратил на него внимание, потому что он с любопытством посмотрел на Марину.
— Сколько лет твой свитер не стирали? — спросила Марина.
— Не помню, — ответил я.
— И брюки не выглажены.
— Ты уж прости, — сказал я.
Симпатичный мужчина за соседним столиком повернулся к двери и заулыбался. Я тоже посмотрел туда и… увидел Ольгу Мороз! Она прижала кончики пальцев к порозовевшим щекам и стала таращить свои большущие глаза. Тоненькая, длинноногая, с копной каштановых волос, она сразу обратила на себя внимание. На ней была светлая шерстяная рубашка и черная узкая юбка. Она взглянула на меня, потом на Марину. На пухлых губах мелькнула улыбка и тут же исчезла. Мужчина в хорошо сшитом костюме поднялся ей навстречу. Теперь она улыбалась ему, радостно и немного смущенно. Он галантно посадил ее на стул, потом сел сам. Так вот это кто: человек-невидимка…
Она сидела боком ко мне, и я видел ее профиль. Длинные, загнутые вверх ресницы, вобравшие в себя мягкий свет плафона волосы, которые с трудом сдерживали шпильки и заколки. Она что-то негромко говорила ему. Наклонив голову и улыбаясь, он внимательно слушал.
Им принесли такой же блестящий кофейник.
Марина что-то сказала, но я не расслышал. Она дотронулась до моей руки и спросила:
— О чем ты?
— Не понимаю я этих девчонок, — сказал я. — Цацкаются со стариками!
Марина удивленно взглянула на меня, потом на них.
— О каких стариках ты говоришь?
— Дома жена и дети ждут, — не унимался я. — Наверное, сказал, на партийное собрание…
— Что с тобой сегодня? — спросила Марина.
В самом деле, чего это я? Есть у нас, парней, глупая и самодовольная привычка: познакомившись с девушкой, считать ее чуть ли не своей собственностью. А как она жила до встречи с тобой, с кем встречалась, может быть, у нее есть кто-нибудь, — все это не имеет значения. Раз появился я — остальные не существуют. У любой девчонки до встречи с тобой есть прошлое, и с ним приходится считаться. Вот оно, прошлое Ольги Мороз, сидит рядом с ней, улыбается и маленькими глотками отхлебывает из фужера шампанское. Впрочем, какое прошлое? Это настоящее. А прошлое — наша встреча на автобусной остановке. Я вспомнил, как держал ее на руках, нес к скамейке. Тогда я еще и не подозревал, что она мне так нравится.
Они ушли первыми. Оля еще раз взглянула на меня и на Марину. На этот раз без улыбки.
Лучше бы я их не видел. Вдруг сразу все вспомнилось. Как первый раз встретились, как сидели на берегу, а снег падал и падал с неба… Лучше бы я их не видел сегодня.
Мы уже собрались уходить, ждали официантку, когда в кафе ворвался Глеб Кащеев. Огромный, лохматый, в черных очках, он сразу устремился к нашему столику. Сунул мне свою лапу и уставился на Марину. Потом сгреб свободный стул и без приглашения уселся рядом.
— Ну и фрукт! — зашумел он. — Такую женщину от нас прятал… Типичная Синяя Борода — вот кто ты… Познакомь скорее!
Он сначала пожал Марине руку, потом вскочил и приложился к ладони толстыми губами и лбом. Этого, признаться, я от него не ожидал. Тем более что сделал он это всерьез.
Марина с любопытством смотрела на него. Когда-то давно я рассказывал ей о Кащееве, и потом, она знала его по очеркам и фельетонам, которые Глеб печатал чуть ли не в каждом номере. До конфликта с редактором.
— Сижу, понимаешь, — рассказывал Глеб, — и стучу на машинке, как дятел… Задумал я, Андрюша, одну штуку для толстого журнала. Не знаю, что получится, но если напечатают… В общем, рано еще говорить об этом.
— Вот именно, — сказал я.
— Что вы пишете? — спросила Марина.
— В своем эссе я хочу поставить ряд современных проблем…
Я понял, что для меня сегодняшний вечер погиб. Если Глеб начнет рассказывать, то его никакими силами не остановишь.
— Игоря видел? — перебил я.
— Как-то заходил… Так вот, когда я был в отдаленном районе в командировке, наткнулся на одного агронома… Ну, это я вам скажу, личность!
— Какую мы уху ели в воскресенье! — сказал я.
— Уху? — переспросил озадаченный Глеб. — Ладно, я об этом дам информацию в газете… Так вот, слушайте, Марина, живет в глуши образованнейший человек…
— Да, дружище, как закончилась твоя, помнишь, та самая командировка? — спросил я.
Глеб снял очки и стал протирать их носовым платком. Любое напоминание об истории с собакой приводило его в бешенство. Как у большинства близоруких, лицо его, лишившись очков, стало растерянным. Помаргивая круглыми, как у совы, глазами, он с неудовольствием смотрел на меня. Надел очки и, сразу став воинственным, сказал:
— Какого черта ты меня перебиваешь?
— Ты будешь заказывать что-нибудь?
Он сверкнул на меня очками и уткнулся в меню.
— Что же случилось с вами в командировке? — спросила Марина.
Кащеев заерзал на стуле, засопел, но при Марине не решился высказать, что обо мне думает.
— Командировка как командировка, — сказал он.
— Говорят, в поезде произошло какое-то страшное убийство? — невозмутимо спросил я.
— Убийство? — У Марины стали большие глаза.
— Не слышал, — сказал Глеб и наградил меня яростным взглядом.
— Кто кого убил? — спросила Марина.
— Глеб крепко спит в поездах, — сказал я, — он мог и не знать этого.
— Какая-нибудь очередная утка, — сказал Глеб. — Чего только люди не наговорят!
— Из верных источников, — ввернул я.
Глеб не спускал глаз с Марины, он готов был в лепешку расшибиться, чтобы понравиться ей. А я не давал ему развернуться.
— Вам очень идет эта кофточка, — сказал Глеб. — Японская?
— Тебе ужин несут, — сказал я.
Мы распрощались с поскучневшим Глебом и встали. Он незаметно показал мне кулак. Когда мы оделись, он выскочил в гардероб и остановил нас.
— Я слышал, вы работаете в поликлинике? — обратился он к Марине. — Давно собираюсь написать очерк о врачах… Я тебе, кажется, говорил, — он взглянул на меня.
— Первый раз слышу, — сказал я.
— Мне редактор все уши прожужжал, когда же на столе появится очерк. — Глеб отвернул от меня свою наглую рожу и елейным голосом сказал Марине: — Мне необходима будет ваша консультация…
— Консультация? — спросил я.
Кащеев потрогал себя за толстый нос и, окончательно обнаглев, выпалил:
— В общем, дайте ваш телефон!
Ну и нахал!
— Вряд ли я смогу помочь, — ответила Марина.
— Сможете! — с жаром воскликнул Глеб.
— Ну что ж… — Марина нерешительно посмотрела на меня. — Андрей знает мой телефон.
— Не исчезай, старина, — сказал я и протянул руку.
На улице сумрачно. С Широкой порывами дует ветер. Поскрипывают в парке деревья. Над городом, добродушно мурлыча, высоко прошел пассажирский самолет. Из Риги в Москву. Он всегда в это время проходит. Когда мы поднялись на мост, на темной неспокойной воде увидели лодку. Она тихо плыла вниз по течению. Вдоль бортов журчала вода, с весел срывались капли.
В лодке сидел человек — черная сгорбленная фигура в плаще. Куда понесло его, на ночь глядя?
— Твой приятель очень внимательный, — сказала Марина. — Сразу обратил внимание на мою новую кофточку… А ты и не заметил.
— Ты ему, конечно, дашь консультацию? — спросил я. — Заодно и о кофточках поговорите… Он в этом деле соображает.
— А почему бы и нет?
— Ради бога, — сказал я.
— Ты никак ревнуешь?
— Что ты, — сказал я.
Мы остановились под уличным фонарем. Круглый матовый шар освещает коричневые ветки клена. Уже кое-где распустились почки.
Над нами, на втором этаже, распахнулось окно, и Анна Аркадьевна — мать Марины — сверху вниз посмотрела на нас. Сколько раз я говорил себе, что нужно останавливаться у другого подъезда! И всегда забывал.
— Ты скоро, Мариночка? — спросила она.
Меня зло разобрало.
— Мы будем стоять до утра, — сказал я.
Марина изумленно посмотрела на меня.
— Андрей!
— Тебе не шестнадцать лет, — сказал я.
— Мариночка, чай на столе. — Окно с треском захлопнулось.
Если бы ее не было дома, я пошел бы сегодня к Марине. Иногда Анна Аркадьевна уезжает в Москву к сыну. Он учится в военной академии. Вот тогда я каждый день навещаю Марину и остаюсь у нее до утра. Этой весной Анна Аркадьевна что-то не спешит к сыну.
Марина огорченно посмотрела на меня.
— Она и так…
— …не терпит меня, — подсказал я.
— Я ее взгляды не разделяю.
— Иди, чай остынет, — сказал я.
Марина посмотрела мне в глаза и, сухо обронив «спокойной ночи», пошла в подъезд. Напрасно я ее обидел. Так уж неудобно устроен мир. У женщины, которую ты, допустим, любишь, есть сварливая мать, которая тебя ненавидит. В твоей комнате непременно кто-нибудь посторонний живет или рядом отвратительные соседи. Если ты в кино положишь руку на колено любимой или, упаси бог, попытаешься поцеловать в потемках, тут же кто-либо закашляется и зашипит, что, мол, вот она, современная молодежь… И скитаются бедные влюбленные по пустынным паркам да скверам, мокнут под дождем, зябнут в лютый мороз в холодных подъездах, прячутся в темных углах от любопытных глаз прохожих.
Я догнал Марину на лестничной площадке. Взял ее холодные влажные щеки в ладони и поцеловал.
Мы стоим в пролете между этажами. Внизу и наверху горят лампочки. Железное ребро батареи вдавилось в мою ногу, но я не хочу шевелиться. Марина прильнула ко мне. Глаза ее полуприкрыты. Теплая близкая женщина, которая, наверное, любит меня… Ее дыхание щекочет шею. Для того чтобы поцеловать ее, мне нужно нагнуться. Ее руки обвивают мою шею, притягивают к себе. И снова на ее губах я ощущаю запах молока… Я могу взять ее на руки и понести… Но куда? До дверей ее квартиры? Позвонить и передать из рук в руки Анне Аркадьевне?..
Наконец мы расстаемся.
— Я позвоню, — говорю я.
— Конечно, — отвечает она.
— А Глебу не дам твой телефон.
— Конечно, — говорит она.
Ее щеки порозовели, стали теплыми, карие глаза блестят. Я понимаю, она не хочет, чтобы я уходил. Она касается легкими пальцами моих волос, гладит лицо. Мне бы нужно сказать ей что-нибудь приятное, например — как хорошо, что мы встретились и как она мне сильно нравится, но я молчу. Почему-то трудно лезут из меня всякие хорошие слова. Где-то на полпути застревают…
— Уже без шапки? — говорит она и снова притягивает к себе…
Я сбегаю вниз, ногой распахиваю дверь и подставляю ветру лицо.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Денек выдался горячий. Не успели закончить монтаж автотормозной аппаратуры, как из разборочного цеха привезли паровозный насос. Начальник цеха Ремнев, как всегда, был краток:
— Этот подарочек — кровь из носу — нужно отремонтировать сегодня… Месяц кончается, а насос для сдаточного локомотива… На вас вся страна смотрит!
Лешка взглянул на нас. Дескать, что будем делать, хлопцы? Мы знали, Никанор Иванович зря просить не будет. Значит, действительно работа срочная и нужно делать. Карцев понял.
— В крайнем случае задержимся, — сказал он.
— Надеюсь на вас, ребята, — сказал Ремнев.
Этот громогласный человек мне нравился. Невысокого роста, но широкий, лохматый, с большим прямым носом, он походил на пирата. Брови — два черных ерша, на широком лбу глубокие морщины, которые косо пересекал красноватый рубец. Старое ранение. Весь квадратный, массивный, Ремнев обладал большой физической силой. Когда в нашем цехе завалился на бок автокар с тяжелой деталью, Ремнев, оказавшись поблизости, первым бросился на помощь автокарщику, которому придавило ногу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52