Это было заметно по взглядам, которые он бросал на меня, по его тону, когда здоровался.
Куда-то провалился Игорь. Я не поленился, сходил за реку к Калаушиным. Думал, он в гараже. Но ни Игоря, ни «Запорожца» там не было. Все ясно: уехал с Иванной за город кататься. Вернее, обучать ее водить автомобиль. У него есть чему поучиться. Еще года нет, как получил машину, а уже три аварии…
Назад я возвращался пешком. Прохладный ветер обдувал лицо, над головой звездное небо. Уличные фонари спрятались в листве деревьев. Листья желто блестели. Под толстой липой или тополем — я так и не разглядел — стояли парень и девушка. Они не шевелясь смотрели друг на друга. Темные волосы девушки тоже блестели. Я замедлил шаги, дожидаясь, когда они поцелуются, но они продолжали стоять не шевелясь. И у меня вдруг возникло ощущение, словно они не из этого мира. Призрачные существа с другой планеты.
На стадионе еще белели майки футболистов, мерцали папиросные огоньки. Неожиданно раздался громкий всплеск и фырканье: кто-то в бассейн бултыхнулся с вышки. Судя по звуку, приложился животом.
Гремела музыка. Там, за сквером, напротив железнодорожной поликлиники, танцплощадка. Играл оркестр. Не знаю почему, я взял да и завернул на танцплощадку. Я туда редко ходил. Там обычно толчется мелочь пузатая. Еще не распрощавшись с детством и не став мужчинами, пятнадцати-семнадцатилетние юнцы лезут из кожи, чтобы казаться бывалыми парнями. Вспоминаешь ту пору, когда самому было столько лет, и почему-то всегда кажется, что мы все-таки были другими. И эти подрастут — так же будут думать.
В воздухе плавало облако папиросного дыма, перемешанного с духами. Играли какой-то старый фокстрот. Из знакомых я увидел лишь Биндо. Он обернулся и посмотрел на меня. Вокруг него толпились юнцы с папиросами в зубах, почтительно заглядывали Володьке в рот. Хотя Биндо и твердо держался на ногах, я по глазам понял, что он пьян.
Купив в крошечной кассе билет, я поднялся на танцплощадку. Уж раз пришел, нужно станцевать хотя бы один танец. У перил я заметил двух миловидных девушек, возле которых дежурил парень в костюме цвета яичного желтка. Я пригласил одну. Танцуя, она то и дело посматривала на него через мое плечо.
— Вы меня, пожалуйста, больше не приглашайте, — сказала она, когда кончился танец.
Такое начало совсем отбило у меня охоту танцевать.
Худенькая черноволосая девушка подошла к компании юнцов и пригласила одного, вихрастого, на дамский танец. Парень, даже не взглянув на нее, небрежно бросил через плечо:
— Иди ты… — и кое-что присовокупил.
Мне стало жаль бедную девчонку. Я подошел к этой компании и, взяв парня за плечо, повернул к себе.
— Сейчас же извинись! — сказал я.
На миг лицо парня стало растерянным, но только на миг. Тут же он принял вызывающий вид, красивые глаза его стали наглыми. Русые волосы спускались на лоб и брови.
— Ты что, дружинник? — спросил он, оглядываясь на приятелей и ухмыляясь.
Я видел, что девочка вот-вот заплачет или убежит, а кроме того, мне не хотелось долго пререкаться с этим типом, я схватил его за грудки и повернул к девчонке.
— Давай, давай, — сказал я, встряхивая его, как щенка.
— Ну ладно… это… извиняюсь, — промямлил он. На девчонку он не смотрел, на меня тоже. Смотрел куда-то вбок. Ошарашенные дружки его стояли разинув рот. Я отпустил паренька, и вся компания покинула танцплощадку.
Я понял, что будет драка. На драки мне всегда везло. С малолетства. Другой человек всю жизнь проживет и ни разу не подерется: то вовремя уйдет, то уступит или все на шутку сведет. Такой человек Вениамин Тихомиров. А я непременно попаду в какую-нибудь заваруху! И надо же было девчонке пригласить именно эту кудрявую скотину!
Пары танцевали, оркестр лихо играл, а на танцплощадке уже начиналось нездоровое оживление среди молодых балбесов. За вожака у них белобрысый парень, довольно крепкий на вид. После того как ему прошептал что-то на ухо гонец, он соизволил быстро взглянуть на меня, будто оценивая, сколько понадобится юнцов, чтобы превратить меня в грушу, увешанную синяками и шишками.
Драться у меня не было никакого желания. Можно потихоньку через парк пробраться в общежитие, до него рукой подать. Но уходить украдкой от этих прыщавых молодчиков было унизительно.
Я не пошел через парк, прячась в кустах. Не спеша вышел на тротуар. Они шагали сзади. Мои нервы выдержали лишь до газетного киоска, который был на полпути до общежития. У киоска я остановился, потому что уже затылком ощущал их.
Они тоже остановились. Теперь я мог разглядеть их, даже мельком сосчитать. Человек пять-шесть. Белобрысый и кудрявый, которого я заставил извиниться, стояли впереди.
Напряженное молчание затянулось.
— Что вам надо? — задал я праздный вопрос. Чего им надо — и так ясно.
Белобрысый и кудрявый подошли совсем близко. Я видел, как белобрысый отвел в сторону плечо, готовясь ударить. Не ждать же, пока тебе влепят, чтобы привести в боевое настроение… Не размахиваясь, сбоку я двинул кудрявого в челюсть, он ближе стоял. Челюсть под моим кулаком податливо хрустнула, и кудрявый навзничь опрокинулся на тротуар.
Белобрысый что-то крикнул, и они все кинулись на меня, кроме кудрявого, который отполз к ограде и тихо скулил. Дрались мы молча и с все большим остервенением. Я уже ощущал во рту привкус крови.
Совсем рядом раздался пронзительный свист, кто-то громко крикнул:
— Ша!
Парни, как по команде, откатились, и я снова услышал, как скулит кудрявый. Оказалось, я ему выбил челюсть и он не может рот закрыть. Он сидел на земле, прижавшись спиной к забору, и обеими руками, как большую драгоценность, поддерживал свою челюсть.
Драку остановил Биндо. Он подошел и стал разглядывать мое лицо. Потом протянул носовой платок:
— Оботрись!
— Это твой кореш? — спросил из темноты белобрысый. Один глаз у него заплыл, даже издалека было заметно.
— Десять на одного… Шпана! — сказал Биндо.
— Погляди, как он закатил в рыло Шитику! Придется в больницу везти.
— Уматывайте по-быстрому! — скомандовал Биндо. И молодчики без звука повиновались. Белобрысый и еще один помогли подняться Шитику, который так и не отнял рук от челюсти, как будто боялся ее потерять. Ничего, пусть в больнице ему вправят челюсть, а он впредь, возможно, с осторожностью будет открывать рот…
— Твои дружки? — спросил я.
— Эти-то? Пацаны из технического.
— На молотобойцев учатся?
— Дерешься ты что надо…
Костяшки пальцев были сбиты в кровь, большой палец, кажется, вывихнут. И скула вспухла, даже моргать больно.
Я хотел взглянуть на часы, но их на руке не оказалось. Слетели в драке. Я стал озираться, но было темно. Биндо опустился на колени и стал чиркать спички. Часы должны быть где-то рядом. Мы обыскали все кругом, но часов не нашли. Биндо спалил всю коробку спичек.
— Интересно, на чьей руке они сейчас тикают? — сказал я.
— Я Беленького за горло возьму, отдаст.
— Одна выбитая челюсть за часы — это слишком мало, — сказал я.
Я возвратил Биндо платок, которым так и не воспользовался: крови нет, а к синяку прикладывать — какая польза?
Биндо увязался за мной до общежития. Хотя хмель у него еще не весь прошел, он был какой-то задумчивый. Я чувствовал, что ему хочется со мной поговорить. О чем — я догадывался…
— Бочата тебе вернут — слово Биндо.
— Бог с ними, — сказал я.
— Как миленькие приволокут и на ручку наденут, вот увидишь.
— Спасибо, — усмехнулся я.
— Я вон за тем деревом стоял, — сказал Биндо. — Смотрел, как ты из них клоунов делаешь… Думал, погляжу на твою побитую рожу и радостно мне станет…
— Ты радуйся, а я пойду, — сказал я. Мне не терпелось добраться до комнаты. Но Биндо, видя, что я хочу уйти, взял меня за руку и сказал:
— Помнишь, ты за меня тогда вступился? У начальника цеха… Почему вступился?
— Ты ведь не воровал, — сказал я.
— Откуда ты знаешь?
— Неужели все-таки ты? — Я с любопытством посмотрел на него.
— Не люблю благородных… На таких благородных, как ты, мы там, в тюряге, верхом в сортир ездили…
— На мне бы не поехал, — сказал я.
— Я знаю, почему ты вступился… Поручался за меня, вот и защищаешь. И этот, красивенький… тоже. Обидно вам признаться, что ворюгу на завод пристроили? Что, скажешь, не так?
— Так ты это или не ты?
— Думаешь, мне этот вонючий инструмент надо?
— Ничего не понимаю, — сказал я.
— Они же все равно мне не верят. Думаешь, не вижу? Как только встал к станку, сразу стали следить… Особенно этот, нос кочерыжкой, мастер. Он так по пятам за мной и ходит. И вынюхивает, и вынюхивает! Как овчарка. И другие тоже. Ах так, думаю, ну подождите! И увел на глазах у мастера один комплект…
— Назло, значит? — сказал я.
— Такое удовольствие было смотреть на его харю… Готов меня с потрохами сожрать, а не пойман — не вор! А этот штанген-циркуль и микрометр я приголубил после душеспасительной беседы с начальником… Захотел расколоть меня. Про тюрягу стал толковать и еще про всякую муру.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил я.
— Ты слушай… Когда старуха в автобусе, заметив на моей руке наколку, прячет кошелек в другой карман, мне смешно, но когда Мишка, сосед по цеху, запирает на замок какой-то вшивый инструмент, мне хочется дать ему в морду. И еще хочется всех их крыть самыми последними словами… Скажи, так до смерти и будут меня бояться? Будут все закрывать, прятать и коситься? Они ведь ждут, когда я украду… Мишка замыкал свой инструмент, а я гвоздем открыл его железный сундук… Я могу у них украсть нос между глаз — и не заметят.
— Надо же, — сказал я.
— Я этот инструмент не выносил из цеха… Я тебе тогда правду сказал.
— Где же он?
— Ты думаешь, Биндо мелкий жулик? И этот…
— Красивенький, — подсказал я.
— И Дима тоже думает. Не надо мне их инструмента…
— Куда ты его спрятал?
— У начальника в шкафу… Под трубками с чертежами. Помнишь, меня обрабатывали? Так ты сидел рядом с этим шкафом.
— Дал бы тебе в рожу, да вот о чью-то башку палец вывихнул, — сказал я.
— Ты дерни за палец, — посоветовал Володька.
— Как теперь эту кашу расхлебать?
— Расколюсь завтра перед начальником — и баста!
— Обрадуй, — сказал я.
— Диме не говори, — попросил Биндо. — Он какой-то чудной. Все близко к сердцу принимает.
— Ты, брат, чудней, — сказал я.
— Скучно мне, — сказал Володька. — Понимаешь, вот здесь пусто, — он похлопал себя по груди кулаком. — Эх, да ничего ты не понимаешь! Вот я на свободе, а бывает еще тошнее, чем в тюрьме… Почему это?
— Теперь ты меня не поймешь, — сказал я. — Скучно тебе, потому что примитивно живешь, как одноклеточное существо. Микроб. Работа, выпивка, танцплощадка. Ты не танцуешь, тебе наплевать на танцы. Тебе нравится, что вокруг вьется эта шпана… Семеро на одного! Мы, помнится, так не дрались… Ты не дурак и отлично понимаешь, что не нужно тебе все это. Понимать-то понимаешь, а вот отойти от керосина, шпаны, старых привычек не хочется… И не вали на тюрьму. Не ты один сидел. Бывает, после нее умнеют, а бывает — не могут расстаться с ней, с тюрьмой… Тянет назад…
— Слышал я эти речухи, — сказал Володька. — Не такие, как ты, краснобаи толкали их там. На словах-то оно все гладко…
— Переходи в наш цех? — сказал я.
Биндо удивленно уставился на меня.
— В ваш?
— Поменяемся: я в механический, а ты — в арматурный.
— В одном цехе со мной не хочешь работать? — усмехнулся Володька.
— Не в этом дело, — сказал я. — Хочешь, я поговорю, чтобы перевели к нам?
— А ты в механический?
— Я пошутил. Никуда я не уйду из арматурного.
— Согласен, — помолчав, сказал Биндо.
— Но предупреждаю… — начал было я, но Володька перебил:
— Не нужно меня перевоспитывать. Меня уже столько раз перевоспитывали… И не такие молокососы, как ты, понял? Большие начальники перевоспитывали. Ты вкалывай сам по себе, а я сам по себе. И не надо меня никуда переводить, понял? Мне, может, противно на твою рожу смотреть, понял?
— А ну тебя… — сказал я и зашагал домой. Заныло чуть выше виска. Сгоряча не почувствовал, а теперь только успевай считать синяки.
— Не говори, Ястреб, ничего Диме, — сказал Володька вслед.
Я не ответил. Уже у самого дома оглянулся: в ночи под большим деревом белела рубаха Володьки Биндо.
Утром постучали в окно. Мы с Сашкой только что встали. Незнакомый мальчишка в огромной белой кепке положил на подоконник часы, сказав: «Ваши часики…» — и исчез.
— Вот времена пошли, — удивился Шуруп. — Ничего потерять нельзя — тут же найдут и возвратят по местожительству…
— Да, хорошие времена, — сказал я.
Сашка, растирая волосатую грудь полотенцем, пристально разглядывал мое лицо.
— Чего это у тебя на скуле? Подрался?
— Вот еще выдумал, — сказал я, надевая чистую рубаху.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Читал статью Тихомирова? — спросил Карцев.
Мы только что пообедали и сидели в заводском сквере под высоким тополем.
Слышно было, как в красном уголке стучали в бильярд. Иногда тяжелый металлический шар падал на деревянный пол, и это почему-то вызывало громкий смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Куда-то провалился Игорь. Я не поленился, сходил за реку к Калаушиным. Думал, он в гараже. Но ни Игоря, ни «Запорожца» там не было. Все ясно: уехал с Иванной за город кататься. Вернее, обучать ее водить автомобиль. У него есть чему поучиться. Еще года нет, как получил машину, а уже три аварии…
Назад я возвращался пешком. Прохладный ветер обдувал лицо, над головой звездное небо. Уличные фонари спрятались в листве деревьев. Листья желто блестели. Под толстой липой или тополем — я так и не разглядел — стояли парень и девушка. Они не шевелясь смотрели друг на друга. Темные волосы девушки тоже блестели. Я замедлил шаги, дожидаясь, когда они поцелуются, но они продолжали стоять не шевелясь. И у меня вдруг возникло ощущение, словно они не из этого мира. Призрачные существа с другой планеты.
На стадионе еще белели майки футболистов, мерцали папиросные огоньки. Неожиданно раздался громкий всплеск и фырканье: кто-то в бассейн бултыхнулся с вышки. Судя по звуку, приложился животом.
Гремела музыка. Там, за сквером, напротив железнодорожной поликлиники, танцплощадка. Играл оркестр. Не знаю почему, я взял да и завернул на танцплощадку. Я туда редко ходил. Там обычно толчется мелочь пузатая. Еще не распрощавшись с детством и не став мужчинами, пятнадцати-семнадцатилетние юнцы лезут из кожи, чтобы казаться бывалыми парнями. Вспоминаешь ту пору, когда самому было столько лет, и почему-то всегда кажется, что мы все-таки были другими. И эти подрастут — так же будут думать.
В воздухе плавало облако папиросного дыма, перемешанного с духами. Играли какой-то старый фокстрот. Из знакомых я увидел лишь Биндо. Он обернулся и посмотрел на меня. Вокруг него толпились юнцы с папиросами в зубах, почтительно заглядывали Володьке в рот. Хотя Биндо и твердо держался на ногах, я по глазам понял, что он пьян.
Купив в крошечной кассе билет, я поднялся на танцплощадку. Уж раз пришел, нужно станцевать хотя бы один танец. У перил я заметил двух миловидных девушек, возле которых дежурил парень в костюме цвета яичного желтка. Я пригласил одну. Танцуя, она то и дело посматривала на него через мое плечо.
— Вы меня, пожалуйста, больше не приглашайте, — сказала она, когда кончился танец.
Такое начало совсем отбило у меня охоту танцевать.
Худенькая черноволосая девушка подошла к компании юнцов и пригласила одного, вихрастого, на дамский танец. Парень, даже не взглянув на нее, небрежно бросил через плечо:
— Иди ты… — и кое-что присовокупил.
Мне стало жаль бедную девчонку. Я подошел к этой компании и, взяв парня за плечо, повернул к себе.
— Сейчас же извинись! — сказал я.
На миг лицо парня стало растерянным, но только на миг. Тут же он принял вызывающий вид, красивые глаза его стали наглыми. Русые волосы спускались на лоб и брови.
— Ты что, дружинник? — спросил он, оглядываясь на приятелей и ухмыляясь.
Я видел, что девочка вот-вот заплачет или убежит, а кроме того, мне не хотелось долго пререкаться с этим типом, я схватил его за грудки и повернул к девчонке.
— Давай, давай, — сказал я, встряхивая его, как щенка.
— Ну ладно… это… извиняюсь, — промямлил он. На девчонку он не смотрел, на меня тоже. Смотрел куда-то вбок. Ошарашенные дружки его стояли разинув рот. Я отпустил паренька, и вся компания покинула танцплощадку.
Я понял, что будет драка. На драки мне всегда везло. С малолетства. Другой человек всю жизнь проживет и ни разу не подерется: то вовремя уйдет, то уступит или все на шутку сведет. Такой человек Вениамин Тихомиров. А я непременно попаду в какую-нибудь заваруху! И надо же было девчонке пригласить именно эту кудрявую скотину!
Пары танцевали, оркестр лихо играл, а на танцплощадке уже начиналось нездоровое оживление среди молодых балбесов. За вожака у них белобрысый парень, довольно крепкий на вид. После того как ему прошептал что-то на ухо гонец, он соизволил быстро взглянуть на меня, будто оценивая, сколько понадобится юнцов, чтобы превратить меня в грушу, увешанную синяками и шишками.
Драться у меня не было никакого желания. Можно потихоньку через парк пробраться в общежитие, до него рукой подать. Но уходить украдкой от этих прыщавых молодчиков было унизительно.
Я не пошел через парк, прячась в кустах. Не спеша вышел на тротуар. Они шагали сзади. Мои нервы выдержали лишь до газетного киоска, который был на полпути до общежития. У киоска я остановился, потому что уже затылком ощущал их.
Они тоже остановились. Теперь я мог разглядеть их, даже мельком сосчитать. Человек пять-шесть. Белобрысый и кудрявый, которого я заставил извиниться, стояли впереди.
Напряженное молчание затянулось.
— Что вам надо? — задал я праздный вопрос. Чего им надо — и так ясно.
Белобрысый и кудрявый подошли совсем близко. Я видел, как белобрысый отвел в сторону плечо, готовясь ударить. Не ждать же, пока тебе влепят, чтобы привести в боевое настроение… Не размахиваясь, сбоку я двинул кудрявого в челюсть, он ближе стоял. Челюсть под моим кулаком податливо хрустнула, и кудрявый навзничь опрокинулся на тротуар.
Белобрысый что-то крикнул, и они все кинулись на меня, кроме кудрявого, который отполз к ограде и тихо скулил. Дрались мы молча и с все большим остервенением. Я уже ощущал во рту привкус крови.
Совсем рядом раздался пронзительный свист, кто-то громко крикнул:
— Ша!
Парни, как по команде, откатились, и я снова услышал, как скулит кудрявый. Оказалось, я ему выбил челюсть и он не может рот закрыть. Он сидел на земле, прижавшись спиной к забору, и обеими руками, как большую драгоценность, поддерживал свою челюсть.
Драку остановил Биндо. Он подошел и стал разглядывать мое лицо. Потом протянул носовой платок:
— Оботрись!
— Это твой кореш? — спросил из темноты белобрысый. Один глаз у него заплыл, даже издалека было заметно.
— Десять на одного… Шпана! — сказал Биндо.
— Погляди, как он закатил в рыло Шитику! Придется в больницу везти.
— Уматывайте по-быстрому! — скомандовал Биндо. И молодчики без звука повиновались. Белобрысый и еще один помогли подняться Шитику, который так и не отнял рук от челюсти, как будто боялся ее потерять. Ничего, пусть в больнице ему вправят челюсть, а он впредь, возможно, с осторожностью будет открывать рот…
— Твои дружки? — спросил я.
— Эти-то? Пацаны из технического.
— На молотобойцев учатся?
— Дерешься ты что надо…
Костяшки пальцев были сбиты в кровь, большой палец, кажется, вывихнут. И скула вспухла, даже моргать больно.
Я хотел взглянуть на часы, но их на руке не оказалось. Слетели в драке. Я стал озираться, но было темно. Биндо опустился на колени и стал чиркать спички. Часы должны быть где-то рядом. Мы обыскали все кругом, но часов не нашли. Биндо спалил всю коробку спичек.
— Интересно, на чьей руке они сейчас тикают? — сказал я.
— Я Беленького за горло возьму, отдаст.
— Одна выбитая челюсть за часы — это слишком мало, — сказал я.
Я возвратил Биндо платок, которым так и не воспользовался: крови нет, а к синяку прикладывать — какая польза?
Биндо увязался за мной до общежития. Хотя хмель у него еще не весь прошел, он был какой-то задумчивый. Я чувствовал, что ему хочется со мной поговорить. О чем — я догадывался…
— Бочата тебе вернут — слово Биндо.
— Бог с ними, — сказал я.
— Как миленькие приволокут и на ручку наденут, вот увидишь.
— Спасибо, — усмехнулся я.
— Я вон за тем деревом стоял, — сказал Биндо. — Смотрел, как ты из них клоунов делаешь… Думал, погляжу на твою побитую рожу и радостно мне станет…
— Ты радуйся, а я пойду, — сказал я. Мне не терпелось добраться до комнаты. Но Биндо, видя, что я хочу уйти, взял меня за руку и сказал:
— Помнишь, ты за меня тогда вступился? У начальника цеха… Почему вступился?
— Ты ведь не воровал, — сказал я.
— Откуда ты знаешь?
— Неужели все-таки ты? — Я с любопытством посмотрел на него.
— Не люблю благородных… На таких благородных, как ты, мы там, в тюряге, верхом в сортир ездили…
— На мне бы не поехал, — сказал я.
— Я знаю, почему ты вступился… Поручался за меня, вот и защищаешь. И этот, красивенький… тоже. Обидно вам признаться, что ворюгу на завод пристроили? Что, скажешь, не так?
— Так ты это или не ты?
— Думаешь, мне этот вонючий инструмент надо?
— Ничего не понимаю, — сказал я.
— Они же все равно мне не верят. Думаешь, не вижу? Как только встал к станку, сразу стали следить… Особенно этот, нос кочерыжкой, мастер. Он так по пятам за мной и ходит. И вынюхивает, и вынюхивает! Как овчарка. И другие тоже. Ах так, думаю, ну подождите! И увел на глазах у мастера один комплект…
— Назло, значит? — сказал я.
— Такое удовольствие было смотреть на его харю… Готов меня с потрохами сожрать, а не пойман — не вор! А этот штанген-циркуль и микрометр я приголубил после душеспасительной беседы с начальником… Захотел расколоть меня. Про тюрягу стал толковать и еще про всякую муру.
— Чего ты от меня хочешь? — спросил я.
— Ты слушай… Когда старуха в автобусе, заметив на моей руке наколку, прячет кошелек в другой карман, мне смешно, но когда Мишка, сосед по цеху, запирает на замок какой-то вшивый инструмент, мне хочется дать ему в морду. И еще хочется всех их крыть самыми последними словами… Скажи, так до смерти и будут меня бояться? Будут все закрывать, прятать и коситься? Они ведь ждут, когда я украду… Мишка замыкал свой инструмент, а я гвоздем открыл его железный сундук… Я могу у них украсть нос между глаз — и не заметят.
— Надо же, — сказал я.
— Я этот инструмент не выносил из цеха… Я тебе тогда правду сказал.
— Где же он?
— Ты думаешь, Биндо мелкий жулик? И этот…
— Красивенький, — подсказал я.
— И Дима тоже думает. Не надо мне их инструмента…
— Куда ты его спрятал?
— У начальника в шкафу… Под трубками с чертежами. Помнишь, меня обрабатывали? Так ты сидел рядом с этим шкафом.
— Дал бы тебе в рожу, да вот о чью-то башку палец вывихнул, — сказал я.
— Ты дерни за палец, — посоветовал Володька.
— Как теперь эту кашу расхлебать?
— Расколюсь завтра перед начальником — и баста!
— Обрадуй, — сказал я.
— Диме не говори, — попросил Биндо. — Он какой-то чудной. Все близко к сердцу принимает.
— Ты, брат, чудней, — сказал я.
— Скучно мне, — сказал Володька. — Понимаешь, вот здесь пусто, — он похлопал себя по груди кулаком. — Эх, да ничего ты не понимаешь! Вот я на свободе, а бывает еще тошнее, чем в тюрьме… Почему это?
— Теперь ты меня не поймешь, — сказал я. — Скучно тебе, потому что примитивно живешь, как одноклеточное существо. Микроб. Работа, выпивка, танцплощадка. Ты не танцуешь, тебе наплевать на танцы. Тебе нравится, что вокруг вьется эта шпана… Семеро на одного! Мы, помнится, так не дрались… Ты не дурак и отлично понимаешь, что не нужно тебе все это. Понимать-то понимаешь, а вот отойти от керосина, шпаны, старых привычек не хочется… И не вали на тюрьму. Не ты один сидел. Бывает, после нее умнеют, а бывает — не могут расстаться с ней, с тюрьмой… Тянет назад…
— Слышал я эти речухи, — сказал Володька. — Не такие, как ты, краснобаи толкали их там. На словах-то оно все гладко…
— Переходи в наш цех? — сказал я.
Биндо удивленно уставился на меня.
— В ваш?
— Поменяемся: я в механический, а ты — в арматурный.
— В одном цехе со мной не хочешь работать? — усмехнулся Володька.
— Не в этом дело, — сказал я. — Хочешь, я поговорю, чтобы перевели к нам?
— А ты в механический?
— Я пошутил. Никуда я не уйду из арматурного.
— Согласен, — помолчав, сказал Биндо.
— Но предупреждаю… — начал было я, но Володька перебил:
— Не нужно меня перевоспитывать. Меня уже столько раз перевоспитывали… И не такие молокососы, как ты, понял? Большие начальники перевоспитывали. Ты вкалывай сам по себе, а я сам по себе. И не надо меня никуда переводить, понял? Мне, может, противно на твою рожу смотреть, понял?
— А ну тебя… — сказал я и зашагал домой. Заныло чуть выше виска. Сгоряча не почувствовал, а теперь только успевай считать синяки.
— Не говори, Ястреб, ничего Диме, — сказал Володька вслед.
Я не ответил. Уже у самого дома оглянулся: в ночи под большим деревом белела рубаха Володьки Биндо.
Утром постучали в окно. Мы с Сашкой только что встали. Незнакомый мальчишка в огромной белой кепке положил на подоконник часы, сказав: «Ваши часики…» — и исчез.
— Вот времена пошли, — удивился Шуруп. — Ничего потерять нельзя — тут же найдут и возвратят по местожительству…
— Да, хорошие времена, — сказал я.
Сашка, растирая волосатую грудь полотенцем, пристально разглядывал мое лицо.
— Чего это у тебя на скуле? Подрался?
— Вот еще выдумал, — сказал я, надевая чистую рубаху.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
— Читал статью Тихомирова? — спросил Карцев.
Мы только что пообедали и сидели в заводском сквере под высоким тополем.
Слышно было, как в красном уголке стучали в бильярд. Иногда тяжелый металлический шар падал на деревянный пол, и это почему-то вызывало громкий смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52