Ваня охотно повиновался, намочил руки и вернулся ко мне на лавку. Процедура со свечой повторилась. Я ждал продолжения и разгадки.
– А мне тоже на прошлое будешь гадать? – не выдержал неизвестности рында.
– Какое у тебя прошлое, его и без гадания видно. А вот будущее у тебя есть. Как сменятся два царя, в большие люди выйдешь, – задумчиво сказала женщина. – Вижу тебя рядом с державой.
– А про Катю там ничего нет? – с надеждой поинтересовался влюбленный.
– О Кате забудь, не твоего она поля ягода.
– И попом я не буду?
– Нет, ты будешь воеводой.
– Да, – разочаровано протянул он, – значит...
Похоже, с красавицей блондинкой у него дело не вытанцовывалось, и это Ваню так огорчило, что у него сразу же пропал интерес к собственному будущему. Мне же, напротив, стало любопытно, что такого увидела в воде гадалка, что обо мне будто и забыла. Сам спрашивать я не стал, ждал, когда она скажет сама.
– Ладно, поздно уже, спать пора, – усталым голосом сказала Сапруниха.
– А про хозяина ты ничего не узнала? – недоуменно спросил Ваня.
– Узнала, – ответила она.
– И чего?
– Сказано, спать пора, любопытной Варваре нос оторвали. Ложитесь уже, – добавила она, задула свечу и, прихватив бадью, быстро вышла из светлицы.
Мне такое поведение показалось более чем любопытным, Мало того, что на гадании настояла сама хозяйка, она же свернула «процедуру» более чем поспешно. Однако лезть к ней с вопросами я не собирался. В конце концов, захочет, сама скажет, что ее так удивило в моем прошлом и будущем. Да и спать мне хотелось зверски.
– Ложимся, – сказал я оруженосцу и, на правах старшего, выбрал себе лавку.
На улице совсем стемнело, и в светлице не видно было ни зги. Хозяйка как вышла, так и не вернулась. Мы улеглись, и я сразу же, как только закрыл глаза, заснул. Ночью нас никто не потревожил, я не слышал даже, когда вернулась Сапруниха, как ложилась. Проснулся поздним утром, когда на дворе было совсем светло.
– Выспался? – приветливо спросила хозяйка, когда я вышел к колодцу умыться. Только теперь я впервые ее толком рассмотрел. На вид ей было около пятидесяти, сухощавая, с правильными чертами лица. Волосы тщательно убраны под головной платок, глаза внимательные, даже изучающие.
– Да, спасибо, очень у вас в избе запах от трав приятный.
Она кивнула и, чтобы не мешать мне умываться, пошла в службы, стоящие на другом конце подворья. Во двор вошел Ваня с лошадьми. Мы оставляли их на ночь на попечение трактирщика. Пока он их поил и задавал корм, я кончил водные процедуры и надел свой потертый камзол. Вернулась и Сапруниха. Теперь она выглядела совсем не таинственно, а казалась обычной селянкой, занятой с утра до вечера сложным крестьянским хозяйством.
– Вы местная? – спросил я, когда она подошла к нам и остановилась, рассматривая лошадей.
– Я? Нет, выдали сюда замуж, – ответила она и задумчиво посмотрела поверх моей головы.
Что сталось с ее мужем, и почему она живет одна, я спрашивать не стал, как и о вчерашнем несостоявшемся гадании. По-хорошему, нам уже нужно было ехать, но я тянул время, многое в поведении женщины было нестандартно и заставляло отнестись к ней не как к обычной крестьянке.
– Давно? – спросил я.
– Что давно? – не поняла она.
– Живете здесь?
– Лет тридцать, как только... – она замолчала, предоставив мне самому отгадывать конец фразы.
– Ну, и как вам тут? – не отставал я, надеясь, что если у нее есть, что скрывать, она каким-нибудь образом проговорится.
– Ничего, первое время было скучно, потом привыкла. Люди ко всему привыкают.
С этим было трудно поспорить, только что-то такие обобщения я в семнадцатом веке у женщин не слышал. Нужно было придумать, как раскрутить ее на откровенный разговор, но мне ничего, кроме банальностей в голову не шло. Тогда я все-таки рискнул напомнить о вчерашнем гадании:
– А почему вы так и не сказали ничего о моем прошлом?
– Потому, что у тебя его тут нет, – просто ответила она.
Это уже было хоть что-то!
– Как же человек может быть без прошлого? – натурально удивился я.
– Может, – просто ответила она, помолчав, добавила, – в жизни много всяких чудес.
– Но хоть будущее-то у меня есть?
– Не знаю, я на твое будущее не гадала, – неопределенно ответила она.
Разговор на этом застопорился.
После паузы Сапруниха пригласила нас к столу. Завтрак оказался типично крестьянский: хлеб и молоко.
– А чая у вас случайно нет? – спросил я просто так, безо всякой задней мысли, для поддержания разговора.
– Откуда здесь чаю взяться, – так же, как и я, машинально ответила она.
Я вначале не обратил внимание на ее ответ, но вдруг меня как током ударило. И я продолжил разговор, не меняя тональности:
– Соскучился я уже по благам цивилизации.
– А я так давно привыкла, по мне и так хорошо, – в тон мне ответила она.
Ваня, не понимая, о чем идет разговор, смотрел на нас во все глаза, и только его удивление заставило Сапруниху понять, что мы забрели не совсем туда, куда ей хотелось. Однако слово не воробей, вылетело – не вернешь.
– Да, – сказала она, – только это было так давно, что я почти все забыла.
– Вы из какого года сюда попали?
– Из тридцать седьмого, – ответила она, не уточнив века.
– Девятьсот или восемьсот?
– Конечно девятьсот, а ты-то сам откуда?
– Оттуда же, только на семьдесят лет позже.
– Ишь ты! – вежливо, но без особого волнения сказала она. – Поди, у нас все уже поменялось?
– Конечно, семьдесят лет – это очень много.
– Да, конечно. Сажать-то хоть перестали?
– Перестали.
– Ну и, слава Богу. А то так страшно было жить, что хоть куда сбежишь.
– Вы что, сюда бежали от репрессий?
– От чего? – не поняла она.
– От ареста.
– Нет, я сюда попала уже после ареста, из лагеря. Вроде как там умерла, а сама здесь оказалась. Ученая у нас в Дальлаге была, мы с ней в одном лагпункте вместе срок тянули, такая умная женщина! Нескольким зекам помогла от Советской власти сбежать, а сама, бедняга, там осталась. Что с ней случилось, одному Богу известно!
– По пятьдесят восьмой сидели? – назвал я самую популярную политическую статью сталинского уголовного кодекса.
– Точно, а сам говоришь, что у вас не сажают!
– Тот кодекс давно отменили, а статья в народной памяти осталась. Теперь, то есть не теперь, конечно, а в мое время, о тогдашних незаконных арестах говорят открыто. Правда споры идут, сколько людей пострадало, кто считает что десятки миллионов, кто десятки тысяч.
– Я этого не знаю, только много нас было, очень много.
– У нас теперь строй поменялся, кончилась власть советов.
– И хорошо, пусть народ хоть вздохнет спокойно. Нельзя долго жить в такой жестокости. Никаких людей на такие Голгофы не хватит. Я и то стараюсь все забыть. Таких ужасов насмотрелась, каких даже тут не увидишь.
– Как же вы здесь выжили, ведь совсем другое время, все другое?
– Ничего, жизнь не хуже, чем там у вас, работай и проживешь. Есть, конечно, свои минусы, а так что же, Русь всегда Русь. А радиво я и тогда не уважала и здесь без него обхожусь.
– А что такое радиво? – вмешался в разговор изнывающий от любопытства Ваня.
– Радиво-то? Так, одно баловство, болтало невесть что с утра да вечера.
– Кто болтал? Бабы? – попробовал сам понять, о чем тут идет у нас речь, рында.
– Всякое болтало, и как бабы, и как мужики, а еще песни пело.
– Как скоморохи? – уточнил въедливый парнишка.
– По всякому, а иногда и хорошо, душевно пело. Я песни с детства любила.
Разговор переходил в такую форму, когда каждый говорит о своем, не понимая собеседника.
– За что же вас посадили?
– Кто ж его знает, за что. Следователь говорил, что мост я хотела взорвать, а так сама не знаю. Какой у нас в степи мост. Я сама с Актюбинской области, село Птахи. Не доводилось слышать?
– Нет, не слышал.
– Вот и тут никто о нем не слышал. Поди, еще и нет его на земле.
– А муж у вас кем был, тоже зеком?
– Нет, он местный. Хороший человек был, только Господь детей нам не дал, а сам-то он третьего года от чумы помер. Много тогда народа поумирало. Вот и мой.
Все что говорило эта женщина, казалось таким простым и естественным: жила в одном времени, попала в другое, приспособилась, вышла замуж, прожила большую часть жизни. То же было бы и в ее законном времени, не окажись обстоятельства так жестоки, что в средних веках оказалось жить лучше, чем в просвещенном, с радио, а потом и телевизором двадцатом веке.
– А как вы научились гадать? – задал я занимающий меня вопрос. – Я сам после перемещения в прошлое обрел экстрасенсорные способности.
Она не поняла, что я такое приобрел, ответила за себя:
– Не знаю, получилось, и все. Вот и когда на тебя гадала, поняла, что тебя здесь вроде бы как и нет.
– А я, правда, воеводой стану? – опять вмешался в разговор Ваня.
– Станешь, если до того не помрешь. Помни, что я тебе сказала: сменится два царя, а третий тебя отметит. Если конечно, до того времени жив будешь. Много у тебя на пути терниев окажется.
– А кем быть лучше – воеводой или попом? – задал Ваня злободневный для себя вопрос.
– Не мешай нам, – остановил я любознательность будущего военачальника. – Кем станешь, тем и станешь! А вы не сможете погадать мне на одну женщину?
– Зазнобу, что ли?
– Жену. Мы с ней разминулись и во времени, и в возрасте. Меня недавно ранили, так было мне вроде бы как видение, что она меня спасла от смерти. Только теперь стала совсем старухой, хотя раньше была моложе меня.
– Такого я не понимаю, но если хочешь, попробую. Без самой фигуры редко получается, нужно в воде тело намочить, чтобы вода-то про тебя все узнала и запомнила. Ну, как на патефоне пластинка, – научно объяснила она. – Но если будешь думать о ней, жене-то, то, может, что и выйдет. Только как же так случилось, что ты сам не знаешь, видел жену или нет?
– Меня ранил один человек, вот этот, будущий полководец, позвал на помощь проезжих людей. Те отвезли меня в имение какого-то воеводы. Я был без памяти, но в голове застряло, что находилась в том имении старуха, которая прежде была моей женой.
– Мудрено все это. Так сразу и не поймешь. Да что делать, попробуем, попытка не пытка.
Мы вернулись в избу, и она попросила Ваню принести из сеней бадью и воду. Тот бросился выполнять просьбу. Сапруниха, как и вчера, зажгла восковую свечу. Я на правах почти короткого знакомого и «земляка» подошел и смотрел, как воск, капая в холодную воду, причудливыми пятнами застывает на воде. Ничего, что в этих мутных картинах вызывало хоть какие-то ассоциации, я не увидел. Конечно, при желании в них можно было найти сходство с чем угодно, но с таким же успехом можно было бы гадать, и глядя на облака.
Женщина, не отвлекаясь, всматривалась в появляющиеся на воде фигуры, сосредоточено морщила лоб, потом стерла тыльной стороной ладони со лба крупные капли выступившего пота и укоризненно посмотрела на меня:
– Ты плохо думаешь, я ничего не вижу.
Она была права, я все это время думал не об Але, а о процессе гадания. Пришлось перестраиваться и сосредоточиться на прошлом. Я вспомнил нашу первую встречу, когда в помещичьей бане впервые увидел хрупкую, стройную девушку, стыдившуюся своей наготы и в то же время стесняющуюся собственной стыдливости.
Сапруниха начала что-то беззвучно шептать, лицо ее напряглось, помолодело, она уперлась руками в стол, на котором стояла бадья с водой, и закрыла глаза. Так она простояла довольно долго, потом сделалась обычной, присела на лавку.
– Ну, что, – нетерпеливо спросил Ваня, которого все эти фокусы с мистикой очень заинтересовали, – получилось?
Хозяйка посмотрела сначала на меня, потом на парня, ответила:
– Жива твоя супруга, здорова. Только, видать, не захотела, чтобы ты ее старой увидел. Какой бабе такое приятно! Ты вон какой молодой и гладкий, а она старая старуха!
– Все равно, – не очень уверенно сказал я, словно разговаривал не с гадалкой, а женой. – У нас есть, был, ну, в общем, сын, да и вообще...
– Мне кажется, вы еще увидитесь, – перебила меня Сапруниха, – когда опять будете молодыми.
– Это как же так? Она же теперь постарела, – Удивился я, но сообразил, что встретиться мы можем, если опять будет случай перекочевать в иную эпоху, во времена, когда Аля еще не состарилась.
Потом я отвлекся и представил, что ко мне вдруг подойдет какой-то дряхлый старец и окажется, что это я сам лет через пятьдесят. Кто знает, может ли такое случится, чтобы одно физическое тело столкнулось в одном месте и одном времени со своим, даже не знаю, как это назвать, фантомом?
– Как люди старятся, молодеют и вообще сюда попадают, я не знаю, мало училась. Вот ты бы поговорил с Анастасией Андреевной, той женщиной, что меня сюда из лагеря отправила, она тебе все объяснила, а я в школу мало ходила. Читать и писать еще умею, но и то по нашему, по новому, а ихние, – она кивнула на Ваню, – старые буквы плохо понимаю.
– Так ты что, грамоту знаешь?! – пораженно воскликнул мой деревенский воевода, который успел в Москве приобщиться к каким-то отрывочным культурным понятиям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41