Вечерок у нас выдался на славу. После «раздельной промывки» чистые, распаренные, умиротворенные мы сидели за большим квадратным столом, ужинали и соревновались в ухаживании за нашей единственной дамой. Скромные наличествующие яства дополнялись изысканной сервировкой стола, отсутствующие вечерние костюмы – матовым полумраком освещения.
Оля, это слободское дитя, заблудившееся по пути в столицу между наркоманами и участковыми инспекторами, в новой для себя обстановке интуитивно вела себя так, как было нужно. Не знаю, откуда что берется у наших замечательных женщин, но предположить, что это изящное, красивое создание три часа назад свободно, в сердцах, могло употребить самое грубое ругательство, было просто немыслимо. Мало того, Ольга в разговоре не допустила ни единого бестактного замечания. Она улыбалась там, где было нужно, и впопад отвечала на вопросы. Она изящно и почти правильно ела за хорошо сервированным столом, она была грациозна и загадочна.
Надо сказать, что не только у явно влюбленного Гутмахера, но и у меня в мыслях не было сказать в ее присутствии что-нибудь не только сальное, но даже слегка двусмысленное. Разговор шел, как говорится, в светских тонах о высоких материях.
Кончился вечер тем, что мы с хозяином начали соревноваться в чтении стихов. Наши поэтические вкусы часто совпадали, и мы, перебивая и дополняя друг друга, обволакивали даму в кружева благозвучных слов и изящных форм. Оля слушала, загадочно мерцая глазами, затуманенными чем-то легким и чистым. Она никак не комментировала наше чтение, не удивлялась, как много мы помним стихотворений, и не сравнивала себя с лирическими героинями. Что еще нужно для мужского вдохновения!
Когда, воспользовавшись спонтанно возникшей паузой, девушка ушла в дамскую комнату, мы надолго замолчали. Я задумался, разглядывая портрет какой-то немолодой и некрасивой женщины, слабо подсвеченный витиеватым, стилизованным под старину канделябром, а потом неожиданно перевел взгляд на хозяина. Сначала я его просто не узнал. У Аарона Моисеевича было совершенно другое лицо, совсем не то, к которому я привык. Обычно, до сегодняшнего дня, старик смотрелся ученым чудаком, немного не от мира сего, современным вариантом Жака Паганеля. Когда утром мы бежали из его квартиры, он превратился в хиповатого деда из категории молодящихся перестарков, сейчас же передо мной сидел и тяжело глядел перед собой невидящими глазами жесткий и сумрачный человек. Ничего от давешнего Паганеля или недавнего лирика в нем не осталось. Мне почему-то подумалось, что таким, наверное, был Чингисхан, суровым и одиноким.
Почувствовав мой взгляд, Аарон Моисеевич улыбнулся, возвращая своему лицу привычное для меня выражение. Я попытался улыбнуться ему в ответ, но это у меня не получилось. Отвечая на его вопросительный взгляд, я пробормотал, что он сейчас был похож на… я хотел сказать «Мефистофеля», но, вспомнив про удалившуюся в туалет «Маргариту», смягчил эпитет и сказал: «Воланда».
– Да, да, конечно, – невпопад подтвердил Гутмахер, – я читал Булгакова, забавная сказочка.
Мне стало обидно за Михаила Афанасьевича, чья посмертная культовая популярность пришлась на годы моей юности, но устраивать сейчас литературный диспут было, по меньшей мере, неуместно.
– Так что будем делать? – вместо обсуждения романа спросил я. – И сколько мы сможем здесь скрываться?
– Да сколько угодно, – не задумываясь, ответил хозяин.
– Нас через несколько дней вычислят и накроют.
– Я думаю, что вы несколько преувеличиваете опасность и способности наших противников.
– Почему же преувеличиваю? То, что мы с вами в одной компании, известно, и не так трудно будет узнать, что у вас есть дача и ее проверить.
Гутмахер посмотрел на меня и скорчил пренебрежительную гримасу.
– Вот это пусть вас не волнует, у меня большой дом, и отыскать здесь человека не так-то просто… Я думаю о том, но будет ли с нами скучно Олюшке. Я, конечно, постараюсь создать ей приличные условия жизни и по возможности развлеку, но вы, Алеша, мне кажется, как-то недопонимаете, какая она замечательная девушка…
Такого поворота разговора я никак не ожидал и сразу не нашелся, что ответить. Аарон Моисеевич, между тем, продолжал:
– Я удивляюсь, вы знаете ее не первый день и в нее не влюблены! Или я ошибаюсь? Это какой-то нонсенс, – добавил он в ответ на мое энергичное отрицательное качание головой. – Она гораздо больше, чем мне, подходит вам по возрасту и, если бы у вас возникло обоюдное чувство, то я бы это понял и был бы счастлив за вас обоих.
– Чего ради я должен в нее влюбиться? Она совсем не в моем вкусе…
– Вот и я о том же, у вас, молодых людей совершенно извращено понятие о прекрасном, и абсолютно не развит вкус!
– Вы это серьезно? – смиренно поинтересовался я.
Однако, Аарон Моисеевич не успел ответить, к нам присоединился сам «идеал».
– А у вас здесь телевизор есть? – вполне прозаично поинтересовался Ольга.
– Вы знаете, о телевизоре я совершенно не подумал, – принялся покаянно извиняться хозяин. – Сам я его не смотрю, и эгоистично не позаботился о гостях. Ах, какая неприятность!
– Да, ладно, это я так просто спросила, – успокаивающе промолвила обнаглевшая гостья. – Если вы будете меня развлекать, то мне никакого телевизора не нужно.
– Ну конечно, конечно, с превеликим удовольствием! – вскричал, как вы можете догадаться, отнюдь не я.
Я же только мрачно и бестактно заявил:
– Вы можете развлекаться, сколько хотите, а я пошел спать. Завтра я поеду в дом Поэта. С ним нужно кончать.
– Алексей! Неужели вы сможете уснуть в такой чудесный вечер?! – не обращая внимания на мои слова, воскликнул профессор.
– Смогу, – хладнокровно заверил я, – у меня была трудная неделя, и я давно не высыпаюсь.
– Ну и пусть уходит! – капризно заявила признанная красавица. – Нам без него будет еще веселее!
– Да, да, конечно! Идите, покойной ночи! – на мой взгляд, довольно бестактно поддержал ее хозяин. – Олюшка, вы позволите, я покажу Алеше его спальню?
– Покажите, – капризным голосом разрешила Ольга. – Не знала я, что ты такой соня! – сказала она безо всякого, даже показного упрека.
Я не стал вступать с девушкой в пререкания и отправился за хозяином в дальнее крыло дома, подальше, как я догадался, от Ольгиной комнаты.
Утром я встал затемно. Было только начало шестого. В доме стояла мертвая тишина. То, что мои подельники хороводились далеко за полночь, только недавно легли и теперь дрыхнут без задних ног, было только на руку.
Тащить за собой Гутмахера, а с ним и Ольгу у меня не было никакого желания. Экспедиция непременно превратилась бы в пикник, а мне предстояла нешуточная и опасная операция.
Стараясь никого не разбудить, я быстро перекусил остатками вчерашнего ужина, оставил записку Гутмахеру и вышел во двор. За ночь подморозило, и снег громко скрипел под ногами. Я раскрыл ворота, завел «Москвича» и задним ходом вырулил на дорогу. Никто из моих верных товарищей даже не проснулся.
На мое счастье резина у машины была зимней, так что теперь, не по снежной каше, а по замерзшей дороге, я мог ехать иного быстрее, чем вчера вечером. Путь до знакомого леса занял всего полтора часа.
До рассвета было еще минут сорок, так что добраться до заветного вяза я рассчитывал еще затемно. Однако, все равно накинул поверх одежды и рюкзака с «оборудованием» белую простыню, которую прихватил со своей постели. Как говорится, береженого и бог бережет. В лесу после прошедшего снегопада наступила уже настоящая зима. Снежный покров был невысокий, всего несколько сантиметров, возле комлей деревьев его и вовсе не было, но пройти, не оставляя следов, было уже, к сожалению, невозможно.
Я быстро углублялся в лес, держа наготове «Шмайссер», хотя предчувствие почему-то подсказывало, что никакой засады возле заветного дерева нет. Однако, я не позволял себе расслабляться и периодически замирал на месте, вслушиваясь в лесную тишину. Утро выдалось безветренное, потому никаких посторонних шумов в лесу не было: не скрипели друг о друга стволы деревьев, и не пели в струях воздуха голые кроны.
Почему-то в этот раз, когда я был один и не должен был ни за кого отвечать, все проходило быстрее и ловчее, чем раньше. К нужному вязу я вышел сразу, нашел его с первой попытки. Вокруг гигантского дерева был нетронутый следами снег, и я окончательно поверил в свой успех. Единственно, что меня волновало, успел ли кому-нибудь рассказать Андрей о подземном ходе. Если рассказал, то меня могли ждать на его входе или выходе.
Подойдя к дереву вплотную, я распаковал рюкзак и вытащил из него кошку и фонарь. На их же место спрятал пистолет-пулемет и ненужную теперь простыню. До нужного дупла, в котором начинался тайный ход в дом, было невысоко, метра три, но дерево было такое толстое, что одному, без снаряжения, забраться туда было бы практически невозможно.
Я забросил в дупло крюк и, упираясь ногами в ствол, без труда взобрался по веревке наверх. Сразу лезть внутрь я не рискнул, сначала повис снаружи и, светя внутрь, осмотрел «стволовую шахту» на предмет капканов и мин. Вертикальный лаз был достаточно широкий, чтобы по вбитым в дерево скобам спуститься вниз, но рюкзак с оборудованием мне мешал, и тогда я прицепил его к крюку и начал медленно опускать. Веревка у меня была шестиметровая, и, судя по ней, глубина ствола оказалась порядка пяти метров.
Вслед нужно было спускаться самому. Как мне казалось, этот спуск был самым рискованным этапом проникновения. Двигаться нужно было вперед ногами, вслепую, а просмотреть лаз до самого дна я не смог – он делал в стволе дерева естественный изгиб, куда не доставал свет фонаря. Если бы я сам устраивал ловушку незваному гостю, то именно в том месте.
Я опустил ноги в дупло, нащупал опору и, упираясь руками в стены, полез в неизвестность. Сначала все шло хорошо, хотя за те минуты, что я спускался через разведанный участок, очень хорошо пропотел. Наконец, мне удалось миновать изгиб ствола, и я еще больше замедлил движение, пытаясь нащупать ногой возможные препятствия, вроде проволоки гранатной растяжки или курка капкана. Теперь я находился или на уровне почвы, или даже немного ниже. Скобы были вбиты через сорок сантиметров, и сам спуск не требовал усилий, их требовала нервная система.
Очередной шаг дался мне с трудом, и я надолго застыл на месте, переводя дыхание. Потом попробовал рассмотреть, что меня ждет дальше. Я как мог плотно прижался спиной к дереву и в образовавшуюся между ним и телом щель посветил фонарем. К сожалению, кроме носков своих кроссовок, ничего интересного мне рассмотреть не удалось. Дальше был виден только продольный срез дупла, его витая трухлявая древесина.
Риск – благородное дело, но не тогда, когда впереди тебя может ждать гибель. Я представил, что будет, если я даже не взорвусь на мине, а просто попаду в обычный волчий капкан и застряну в дупле. Меня, как говорится, заколбасило.
Я, в самом прямом смысле, не мог заставить себя сделать очередной шаг вниз. В голову пришла здравая мысль, что спускаться нужно было не вперед ногами, а вниз головой. Однако, необходимость лезть назад и проделывать тот же путь таким неудобным способом сердце не согрела.
– Будь, что будет! – решил я, но вместо того, чтобы начать спуск, шустро полез наверх и высунул в дыру дупла голову. Холодный воздух охладил мокрое от пота лицо, и я с наслаждением вдохнул запах снега и леса.
– Идиот, дилетант! – начал ругать я сам себя иностранными словами, но вскоре перешел на более сильные русские эпитеты. Выпустив лишний пар, успокоился и выбрался наружу. Теперь мне следовало развернуться и совершить тот же путь другим способом. Оказалось, что это не бог весть как сложно. Я уперся спиной, плечами и руками в стенки лаза и довольно легко начал опускаться вниз, перебирая руками железные скобы. Разведанную часть я миновал совсем быстро, а когда попал за изгиб дупла, зацепился носком кроссовки за скобу, уперся плечами в противоположные стенки и без особого труда достал из-за пазухи фонарь.
Подо мной, в полутора метрах ниже лежал рюкзак, а совсем близко от него на медной проволоке висела ручная граната. Как эти два предмета не встретились и не вступили в реакцию, было не совсем понятно. Скорее всего, меня выручило то, что я не бросил рюкзак вниз, а медленно опустил – он, должно быть, мягко скользнул по проволоке, не зацепил ее и не вырвал чеку из запала.
Судя по тому, как примитивно установили растяжку, ставили ее или непрофессионалы, или с расчетом на то, чтобы можно было легко убрать без риска подорваться. Снять гранату, не выдернув чеки, было пустяшным делом. Правда, не в том положении, в котором я находился. Еще дело осложнялось отсутствием нормального фонаря. Тот, что был у меня, обычный круглый с пальчиковыми батареями, нужно было держать в руке, а при спуске обе были заняты.
Теперь, узрев реальную опасность, я успокоился и без страха вновь остаться в кромешной тьме выключил свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41