Мы раздавим вас!
– Раздавите? Но чем? Я вижу, что ваши силы заканчиваются.
Дракус усмехнулся.
– Железный корпус ждет своего часа, – вызывающе произнес он. – Я лично отвел его ночью за холмы. Он сметет вас, как пыль.
– Железный корпус? – удивленно переспросил Александр. – Да ну! Громкое название! Одно название, наверное, а на самом деле сброд какой-нибудь в пару тысяч.
– Шестьдесят тысяч там! – яростно завопил Дракус, осекся и прикусил язык. Понял, что проговорился сгоряча.
– В обоз его, – указал Александр на пленного. – Стеречь! Глаз не спускать!
Дракуса подхватили под руки, поволокли.
– Мы все равно раздавим вас! Раздавим! – доносились сквозь шум битвы его затихающие вопли.
Александр поймал озабоченный взгляд Паши. Вот оно откуда, спокойствие противника. Нокаутирующий удар готовит. Шестьдесят тысяч против пятнадцати тысяч конницы Ацельсиора, что в засаде поставлена. Сметет Ацельсиора, в тыл зайдет, и все тут.
– Тебя как звать, воин? – спросил Александр рябого.
– Зверинго, – гордо назвался тот.
– С нами сейчас в бой пойдешь. Награжден будешь. Если жив останешься. – Александр запрыгнул на коня, посмотрел на ноле битвы. Пять полков резерва осталось. Двадцать пять тысяч. Мауронги продолжали давить. Но фронт не двигался с места.
– Добьют тех, что в окружении, и пусть на правый фланг перемещаются, – отдал Александр указание вестнику и достал клинок.
– Наш черед, Паша! Давай вдоль резервов проскачем. Соберем их и на правый фланг, к Ацельсиору. Если успеем. Волка отвяжите. Время пришло. Выпустим зверя.
* * *
Танаис продолжала продвигаться вперед в полной темноте. Огненная птичка весело порхала впереди. Ничего не видно, кроме этой птички. Что там под ногами? Шагов не слышно. Земля ли? Камень? Песок? Ноги вроде как опираются на твердь, но темнота такая, что вытянутой руки не видать. Если бы не птичка эта, можно было подумать, что глаза ослепли. Ветер давно стих. Дождь со снегом прекратился. Тихо вокруг. Где эта дверь вторая? Скоро ли? А может, обманул ее этот Теуранг? Сочинил все, а сам отправил невесть куда, во тьму кромешную. Сколько еще так идти? Может, там впереди пропасть бездонная? Тьма-то не рассеивается, да и птичка эта больше не щебечет весело. На плечо уселась. Затихла. Светится уже не так ярко. Нет. Не то что-то. Впору назад повернуть. А нельзя назад. Теуранг предупреждал. Мало ли, что он предупреждал! Надо назад поворачивать. Так можно долго идти и неизвестно куда. Надо назад!
– Стоп! Ты куда это? Назад? Где твоя уверенность! – сама себя упрекнула Танаис. – Что тебе терять-то! Впереди неизвестность, но это продолжение пути, а за спиной что? К чему ты вернешься? Нет, только вперед!
Только она произнесла это решительно, как вспышка, ослепительная, ярче тысячи молний, ударила по глазам откуда-то изнутри головы, пронзила острой болью, огненными змеями расползлась по всему телу. Темнота схлынула.
Низкие темные тучи медленно ползли по черному небу, задевая острые скалы. Безжизненная каменистая пустыня простиралась до горизонта. Птичка вспорхнула с плеча и уверенно полетела впереди. Краем глаза Танаис уловила справа движение и повернула голову. Полосатый котенок рядом бежит. С домашнюю кошку величиной, а может, чуть больше, головастый такой, крупный. Тигренок. Танаис тигров видела в зоопарке, когда в будущее путешествовала. В ее мире такие кошки не водились.
– Ты откуда такой? Трудно тебе по камню ступать, маленькому, – она попыталась взять тигренка на руки.
Тот зарычал, оскалил маленькие клыки.
– Ну и ладно, зверюга, – отмахнулась Танаис. – Как хочешь.
Странно. Она ничуть не удивилась появлению тигренка. Веселее шагать стало. Птичка порхает, тигренок рядом вышагивает. Все не одной идти. Где эта дверь вторая? Скоро ли? До самого горизонта не видно ничего. Долго же шагать придется. Танаис ускорила шаг. Впереди показались две скалы. Путь между ними проходит. А меж скал темнота. Танаис пошла еще быстрее.
* * *
Конницу Ацельсиора скрывала лощина, заросшая редким кустарником. Тихо было здесь. Только изредка с порывами ветра доносились отголоски битвы.
Уже к вечеру дело идет, а конница бездействует. Без Ацельсиора все решат, а потом воины будут говорить, что он за кустами отсиделся. Так думал Ацельсиор. Внутри все кипело, рвалось в битву. Нет, нельзя без приказа. В самый трудный момент должен Ацель-сиор в бой пойти. Если нет приказа, значит, не настал этот момент. Значит, стоят войска крепко, а может, даже и в наступление идут. Без него, Ацельсиора.
В который раз Ацельсиор забегал на склон лощины и вдаль смотрел. Не пошли ли войска вперед? Не наступают ли? Плохо видно. Пыльное марево клубится в воздухе, расползается по широкому полю до горизонта. Там, где битва идет, марево гуще. Нет, не сдвигается битва. Уже как день проходит, а все на месте стоит. Упорно бьются, долго. Не видел еще такого Ацельсиор, чтобы целый день сражение продолжалось. Силы сошлись великие. Перемалывают друг друга, грызут, зубы ломают.
Ацельсиор спустился к всадникам. Те молчаливо на командира смотрят. Тоже ждут. Тоже не желают в стороне остаться. Видят нетерпение командира. Ацельсиор на коня вскочил, саблю на боку поправил. На перелесок посмотрел, что виднелся шагах в трехстах. Не нравился ему этот перелесок. Обзор закрывал. А все, что обзор закрывало, Ацельсиору не нравилось. На этот раз очень не понравился ему этот перелесок. Почему? Лесок как лесок. Поле вроде как за ним холмистое. Ничего там не было, когда последний раз Ацельсиор этот перелесок осматривал. Пусто до горизонта. Но чутье подсказывает. Не так что-то там сейчас. Проверить бы надо. Хотел было Ацельсиор одного из конников послать, а потом передумал. Дернул поводья коня. Сам решил проверить. Коня к перелеску направил. Тревожное чувство нарастало. Конь скачет. Копыта стучат, а к этому стуку еще какой-то звук примешивается, нарастает. Словно волны шумят. Доскакал Ацельсиор до перелеска. Лесок неширокий – за стволами деревьев поле просматривается. Миновал Ацельсиор лесок и резко поводья натянул. Конь как вкопанный встал.
Перед Ацельсиором поле все войсками заполнено. Надвигаются они, как туча грозовая. Пехота идет, конница. Сами все в железе, доспехами гремят.
Мгновенно оценил командир конницы силу врага. Хорошая будет битва! Не зря стояли и ждали мы здесь. Некогда приказа Властителя ждать, коль враг сам навстречу идет. Коня назад повернул Ацельсиор, до своих доскакал. Саблю выхватывать не стал, тяжелый меч вытащил из ножен. Лучшее оружие против латников.
Ничего не стал воинам говорить. Мечом показал направление атаки. Застоявшиеся лошади нетерпеливым шагом пошли, затем рысью. Земля загудела под копытами.
* * *
Резервные полки выдвинулись за правый фланг. Александр видел, как конница Ацельсиора клином врубилась в наступающий резерв мауронгов. Словно бультерьер повис на шее тигра. Там, где войска сшиблись, началась свара, но основная масса резерва продолжала неумолимо продвигаться вперед.
– В линию! – приказал Александр полкам.
– Мы не выдержим, Саня! – вдруг заныл Паша. – Доставай Клинок Силы!
– Заткнись! Знамя где?
– Там осталось, – Паша махнул рукой в сторону одинокого дерева, где был командный пункт армии.
– Быстро назад! Знамя развернуть! Сам в бой понесешь!
– Я?!
– Ты! Сам рисовал. Сам и понесешь! Художник молодой! Быстро! Одно копыто здесь, другое там!
Куроедов беспрекословно развернул коня и поскакал в сторону командного пункта.
Мауронги приближались. Оставалось шагов пятьсот. Александр выжидал. Пусть конница Ацельсиора у них в тылу будет. А мы с фронта ударим. Попробуем зажать. Только бы Ацельсиор продержался. Где этот Пашка? Александр оглянулся. Замполит уже мчался назад. Знамя развевалось на ветру.
– Братва! – крикнул Александр, подняв меч. – На нас сила идет. Но мы тоже сила! Себя не жалеть! Врага не щадить! Копья прямо! Полным шагом вперед!
– Харра! – выдохнули воины и опустили копья.
* * *
Она приближалась к скалам. Чернота меж ними клубилась словно живая, изредка выбрасывая сполохи огня.
«На дверь непохоже, – подумала Танаис, – но что же это?»
Огненная птичка прекратила свое веселое порхание и уселась на спину тигренка. Тот спокойно продолжал свой путь.
Уже близко темный провал. Танаис невольно шаги замедлила. Нет, нельзя останавливаться. Только вперед.
Из провала багровое пламя вырвалось. Жаром обдало.
– Иди! – сама себе приказала Танаис. – Ты уже, считай, мертва. Тебе терять нечего.
Снова язык пламени вырвался, жаром лицо опалил.
– Не пугай, – усмехнулась Танаис и только шаги ускорила.
Тигренок рядом шагает. Птичка у него на спине сидит. Спокойно сидит, уверенно.
Танаис перед провалом кости увидела обуглившиеся. Много. Черепа черные, обгоревшие.
«Нечего терять», – подумала она. Шагов десять осталось. Обратный отсчет пошел. Пять, четыре, три, два, один. Танаис в провал шагнула. Вспышка перед глазами. Темнота. Затем свет забрезжил. Усиливается. Небо синее перед глазами. Безоблачное. Песок желтый. Пустыня. Тигренок рядом вышагивает. Да он больше стал! Намного. Поступь мягкая, грациозная. Не тигр еще, но и не малыш уже. Глаза янтарно-желтые. Птичка вспорхнула у него со спины. Впереди полетела. Дорогу показывает. А дорога через песчаные холмы идет. Жарко. Солнце палит. Ничего, дойдем. Успеть бы только.
Глава 22
Вечер
Левая рука Сильгура повисла бесчувственной плетью. Не то что больно было. Нет. Поднять невозможно. Не чувствовалась рука. Кто ее так прошиб, не увидел Сильгур в пылу схватки. Ничего. Не такое бывало. Однажды в битве Сильгуру ногу перешибли ниже колена. Рухнул было Сильгур, а потом камень заметил, коленом на него встал. Так и отбивался. А рука – это ерунда, тем более левая. Правая меч еще крепко держит. Только вот битве конца не видно. Устал Сильгур. Пот глаза заливает. Рука ослабела. Да и воины устали, те, что стоят еще на ногах. Все меньше их остается. Все больше тех, кто на землю упал. Где свои? Где чужие? Круговерть какая-то. Ничего, Сильгуру привычно так биться. Вне строя, самому по себе. У него словно глаза на затылке. Спиной врага чует, что зверь дикий.
От фаланги уже давно не осталось ничего. Раскрошили фалангу. Пехота, конница, лучники – все смешалось. Словно своры собак грызутся вокруг, яростно, бешено. Не хотят уступать.
Кое-где бестолково топчутся уцелевшие мамонты – остатки прежней ударной силы. Взбесившиеся, неуправляемые животные топчут всех подряд. Враги, свои шарахались от них, рассыпаясь, как горох, в разные стороны. Вокруг царил хаос.
* * *
Эдигус сидел на мокрой траве, обхватив голову руками. Ему здорово досталось по затылку. Но не смертельно. Он отнял от головы ладонь – на пальцах осталась кровь. Битва ушла куда-то в сторону, пока он без памяти валялся.
Пошел дождь. Вначале мелкий посыпал, как через сито просеянный, а затем ударил разом косыми длинными струями. Враз как-то сумеречно сделалось. Цвета потемнели, поблекли. Кажущаяся черной кровь на стоптанной траве смешивалась с раскисшей землей. В дождевой мгле мелькали серые силуэты, доносился звон оружия. Кто-то истошно вопил.
Эдигус встал на четвереньки, а затем, пошатываясь, на ноги. Где свои? В какой стороне? Кругом мертвые одни. Кто победил-то? Наши? Нет, похоже, что продолжается битва. Сколько же это может длиться? Где предел-то? Да, будет что рассказать сородичам.
Где меч мой? Вот он. На траве лежит.
Эдигус меч поднял. На клинке кровь густая застыла.
– Кажется, убил кого-то я, – пробормотал лесовик. – Не помню. Ничего не помню. Что я сородичам расскажу, если не помню ничего? Морды какие-то помню перед собою. А потом как отшибло все. А все равно никто не поверит, что лесовик в битву ходил. Сочиню что-нибудь.
Чем больше врешь, тем больше за правду принимают. Такова натура лесовиков.
* * *
Древко знамени подсеклось косым сабельным ударом. Полотнище упало в грязь. Конь под Пашей беспокойно вертелся, храпел, скалил зубы. Не умел Куроедов биться верхом. Скакать на коне мог, а вот мечом крутить и одновременно править поводьями не научился. Бестолково и случайно отбив очередной удар противника – дюжего длиннорукого конника в латах, он извернулся ужом и выпрыгнул из седла. Так оно привычнее будет на земле. Оно-то привычнее, но врагов чересчур много. В железо закованы. Лезут и лезут. Свои тоже напирают. Тесно. Не развернешься. Давка, как в автобусе в час пик. Где-то слева волчара рычит. Александр там, значит. Не видно командира в сутолоке боя, да и смотреть некогда по сторонам. Безжалостная сталь так и мелькает перед лицом. Успевай только, отбивайся. Надо на всякий случай шлем на глаза надвинуть. Так надежнее. Но обзор хуже.
Мертвые под ногами путаются. Не упасть бы. Свои же затопчут, как клопа.
На, сволочь, получи! Куда же ты! Это еще не все! Черт! Рука устала. Прав был Саня. Тяжеловаты для тебя доспехи, Пашка. Пожадничал. За красотой погнался. Это вся твоя натура, режиссер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Раздавите? Но чем? Я вижу, что ваши силы заканчиваются.
Дракус усмехнулся.
– Железный корпус ждет своего часа, – вызывающе произнес он. – Я лично отвел его ночью за холмы. Он сметет вас, как пыль.
– Железный корпус? – удивленно переспросил Александр. – Да ну! Громкое название! Одно название, наверное, а на самом деле сброд какой-нибудь в пару тысяч.
– Шестьдесят тысяч там! – яростно завопил Дракус, осекся и прикусил язык. Понял, что проговорился сгоряча.
– В обоз его, – указал Александр на пленного. – Стеречь! Глаз не спускать!
Дракуса подхватили под руки, поволокли.
– Мы все равно раздавим вас! Раздавим! – доносились сквозь шум битвы его затихающие вопли.
Александр поймал озабоченный взгляд Паши. Вот оно откуда, спокойствие противника. Нокаутирующий удар готовит. Шестьдесят тысяч против пятнадцати тысяч конницы Ацельсиора, что в засаде поставлена. Сметет Ацельсиора, в тыл зайдет, и все тут.
– Тебя как звать, воин? – спросил Александр рябого.
– Зверинго, – гордо назвался тот.
– С нами сейчас в бой пойдешь. Награжден будешь. Если жив останешься. – Александр запрыгнул на коня, посмотрел на ноле битвы. Пять полков резерва осталось. Двадцать пять тысяч. Мауронги продолжали давить. Но фронт не двигался с места.
– Добьют тех, что в окружении, и пусть на правый фланг перемещаются, – отдал Александр указание вестнику и достал клинок.
– Наш черед, Паша! Давай вдоль резервов проскачем. Соберем их и на правый фланг, к Ацельсиору. Если успеем. Волка отвяжите. Время пришло. Выпустим зверя.
* * *
Танаис продолжала продвигаться вперед в полной темноте. Огненная птичка весело порхала впереди. Ничего не видно, кроме этой птички. Что там под ногами? Шагов не слышно. Земля ли? Камень? Песок? Ноги вроде как опираются на твердь, но темнота такая, что вытянутой руки не видать. Если бы не птичка эта, можно было подумать, что глаза ослепли. Ветер давно стих. Дождь со снегом прекратился. Тихо вокруг. Где эта дверь вторая? Скоро ли? А может, обманул ее этот Теуранг? Сочинил все, а сам отправил невесть куда, во тьму кромешную. Сколько еще так идти? Может, там впереди пропасть бездонная? Тьма-то не рассеивается, да и птичка эта больше не щебечет весело. На плечо уселась. Затихла. Светится уже не так ярко. Нет. Не то что-то. Впору назад повернуть. А нельзя назад. Теуранг предупреждал. Мало ли, что он предупреждал! Надо назад поворачивать. Так можно долго идти и неизвестно куда. Надо назад!
– Стоп! Ты куда это? Назад? Где твоя уверенность! – сама себя упрекнула Танаис. – Что тебе терять-то! Впереди неизвестность, но это продолжение пути, а за спиной что? К чему ты вернешься? Нет, только вперед!
Только она произнесла это решительно, как вспышка, ослепительная, ярче тысячи молний, ударила по глазам откуда-то изнутри головы, пронзила острой болью, огненными змеями расползлась по всему телу. Темнота схлынула.
Низкие темные тучи медленно ползли по черному небу, задевая острые скалы. Безжизненная каменистая пустыня простиралась до горизонта. Птичка вспорхнула с плеча и уверенно полетела впереди. Краем глаза Танаис уловила справа движение и повернула голову. Полосатый котенок рядом бежит. С домашнюю кошку величиной, а может, чуть больше, головастый такой, крупный. Тигренок. Танаис тигров видела в зоопарке, когда в будущее путешествовала. В ее мире такие кошки не водились.
– Ты откуда такой? Трудно тебе по камню ступать, маленькому, – она попыталась взять тигренка на руки.
Тот зарычал, оскалил маленькие клыки.
– Ну и ладно, зверюга, – отмахнулась Танаис. – Как хочешь.
Странно. Она ничуть не удивилась появлению тигренка. Веселее шагать стало. Птичка порхает, тигренок рядом вышагивает. Все не одной идти. Где эта дверь вторая? Скоро ли? До самого горизонта не видно ничего. Долго же шагать придется. Танаис ускорила шаг. Впереди показались две скалы. Путь между ними проходит. А меж скал темнота. Танаис пошла еще быстрее.
* * *
Конницу Ацельсиора скрывала лощина, заросшая редким кустарником. Тихо было здесь. Только изредка с порывами ветра доносились отголоски битвы.
Уже к вечеру дело идет, а конница бездействует. Без Ацельсиора все решат, а потом воины будут говорить, что он за кустами отсиделся. Так думал Ацельсиор. Внутри все кипело, рвалось в битву. Нет, нельзя без приказа. В самый трудный момент должен Ацель-сиор в бой пойти. Если нет приказа, значит, не настал этот момент. Значит, стоят войска крепко, а может, даже и в наступление идут. Без него, Ацельсиора.
В который раз Ацельсиор забегал на склон лощины и вдаль смотрел. Не пошли ли войска вперед? Не наступают ли? Плохо видно. Пыльное марево клубится в воздухе, расползается по широкому полю до горизонта. Там, где битва идет, марево гуще. Нет, не сдвигается битва. Уже как день проходит, а все на месте стоит. Упорно бьются, долго. Не видел еще такого Ацельсиор, чтобы целый день сражение продолжалось. Силы сошлись великие. Перемалывают друг друга, грызут, зубы ломают.
Ацельсиор спустился к всадникам. Те молчаливо на командира смотрят. Тоже ждут. Тоже не желают в стороне остаться. Видят нетерпение командира. Ацельсиор на коня вскочил, саблю на боку поправил. На перелесок посмотрел, что виднелся шагах в трехстах. Не нравился ему этот перелесок. Обзор закрывал. А все, что обзор закрывало, Ацельсиору не нравилось. На этот раз очень не понравился ему этот перелесок. Почему? Лесок как лесок. Поле вроде как за ним холмистое. Ничего там не было, когда последний раз Ацельсиор этот перелесок осматривал. Пусто до горизонта. Но чутье подсказывает. Не так что-то там сейчас. Проверить бы надо. Хотел было Ацельсиор одного из конников послать, а потом передумал. Дернул поводья коня. Сам решил проверить. Коня к перелеску направил. Тревожное чувство нарастало. Конь скачет. Копыта стучат, а к этому стуку еще какой-то звук примешивается, нарастает. Словно волны шумят. Доскакал Ацельсиор до перелеска. Лесок неширокий – за стволами деревьев поле просматривается. Миновал Ацельсиор лесок и резко поводья натянул. Конь как вкопанный встал.
Перед Ацельсиором поле все войсками заполнено. Надвигаются они, как туча грозовая. Пехота идет, конница. Сами все в железе, доспехами гремят.
Мгновенно оценил командир конницы силу врага. Хорошая будет битва! Не зря стояли и ждали мы здесь. Некогда приказа Властителя ждать, коль враг сам навстречу идет. Коня назад повернул Ацельсиор, до своих доскакал. Саблю выхватывать не стал, тяжелый меч вытащил из ножен. Лучшее оружие против латников.
Ничего не стал воинам говорить. Мечом показал направление атаки. Застоявшиеся лошади нетерпеливым шагом пошли, затем рысью. Земля загудела под копытами.
* * *
Резервные полки выдвинулись за правый фланг. Александр видел, как конница Ацельсиора клином врубилась в наступающий резерв мауронгов. Словно бультерьер повис на шее тигра. Там, где войска сшиблись, началась свара, но основная масса резерва продолжала неумолимо продвигаться вперед.
– В линию! – приказал Александр полкам.
– Мы не выдержим, Саня! – вдруг заныл Паша. – Доставай Клинок Силы!
– Заткнись! Знамя где?
– Там осталось, – Паша махнул рукой в сторону одинокого дерева, где был командный пункт армии.
– Быстро назад! Знамя развернуть! Сам в бой понесешь!
– Я?!
– Ты! Сам рисовал. Сам и понесешь! Художник молодой! Быстро! Одно копыто здесь, другое там!
Куроедов беспрекословно развернул коня и поскакал в сторону командного пункта.
Мауронги приближались. Оставалось шагов пятьсот. Александр выжидал. Пусть конница Ацельсиора у них в тылу будет. А мы с фронта ударим. Попробуем зажать. Только бы Ацельсиор продержался. Где этот Пашка? Александр оглянулся. Замполит уже мчался назад. Знамя развевалось на ветру.
– Братва! – крикнул Александр, подняв меч. – На нас сила идет. Но мы тоже сила! Себя не жалеть! Врага не щадить! Копья прямо! Полным шагом вперед!
– Харра! – выдохнули воины и опустили копья.
* * *
Она приближалась к скалам. Чернота меж ними клубилась словно живая, изредка выбрасывая сполохи огня.
«На дверь непохоже, – подумала Танаис, – но что же это?»
Огненная птичка прекратила свое веселое порхание и уселась на спину тигренка. Тот спокойно продолжал свой путь.
Уже близко темный провал. Танаис невольно шаги замедлила. Нет, нельзя останавливаться. Только вперед.
Из провала багровое пламя вырвалось. Жаром обдало.
– Иди! – сама себе приказала Танаис. – Ты уже, считай, мертва. Тебе терять нечего.
Снова язык пламени вырвался, жаром лицо опалил.
– Не пугай, – усмехнулась Танаис и только шаги ускорила.
Тигренок рядом шагает. Птичка у него на спине сидит. Спокойно сидит, уверенно.
Танаис перед провалом кости увидела обуглившиеся. Много. Черепа черные, обгоревшие.
«Нечего терять», – подумала она. Шагов десять осталось. Обратный отсчет пошел. Пять, четыре, три, два, один. Танаис в провал шагнула. Вспышка перед глазами. Темнота. Затем свет забрезжил. Усиливается. Небо синее перед глазами. Безоблачное. Песок желтый. Пустыня. Тигренок рядом вышагивает. Да он больше стал! Намного. Поступь мягкая, грациозная. Не тигр еще, но и не малыш уже. Глаза янтарно-желтые. Птичка вспорхнула у него со спины. Впереди полетела. Дорогу показывает. А дорога через песчаные холмы идет. Жарко. Солнце палит. Ничего, дойдем. Успеть бы только.
Глава 22
Вечер
Левая рука Сильгура повисла бесчувственной плетью. Не то что больно было. Нет. Поднять невозможно. Не чувствовалась рука. Кто ее так прошиб, не увидел Сильгур в пылу схватки. Ничего. Не такое бывало. Однажды в битве Сильгуру ногу перешибли ниже колена. Рухнул было Сильгур, а потом камень заметил, коленом на него встал. Так и отбивался. А рука – это ерунда, тем более левая. Правая меч еще крепко держит. Только вот битве конца не видно. Устал Сильгур. Пот глаза заливает. Рука ослабела. Да и воины устали, те, что стоят еще на ногах. Все меньше их остается. Все больше тех, кто на землю упал. Где свои? Где чужие? Круговерть какая-то. Ничего, Сильгуру привычно так биться. Вне строя, самому по себе. У него словно глаза на затылке. Спиной врага чует, что зверь дикий.
От фаланги уже давно не осталось ничего. Раскрошили фалангу. Пехота, конница, лучники – все смешалось. Словно своры собак грызутся вокруг, яростно, бешено. Не хотят уступать.
Кое-где бестолково топчутся уцелевшие мамонты – остатки прежней ударной силы. Взбесившиеся, неуправляемые животные топчут всех подряд. Враги, свои шарахались от них, рассыпаясь, как горох, в разные стороны. Вокруг царил хаос.
* * *
Эдигус сидел на мокрой траве, обхватив голову руками. Ему здорово досталось по затылку. Но не смертельно. Он отнял от головы ладонь – на пальцах осталась кровь. Битва ушла куда-то в сторону, пока он без памяти валялся.
Пошел дождь. Вначале мелкий посыпал, как через сито просеянный, а затем ударил разом косыми длинными струями. Враз как-то сумеречно сделалось. Цвета потемнели, поблекли. Кажущаяся черной кровь на стоптанной траве смешивалась с раскисшей землей. В дождевой мгле мелькали серые силуэты, доносился звон оружия. Кто-то истошно вопил.
Эдигус встал на четвереньки, а затем, пошатываясь, на ноги. Где свои? В какой стороне? Кругом мертвые одни. Кто победил-то? Наши? Нет, похоже, что продолжается битва. Сколько же это может длиться? Где предел-то? Да, будет что рассказать сородичам.
Где меч мой? Вот он. На траве лежит.
Эдигус меч поднял. На клинке кровь густая застыла.
– Кажется, убил кого-то я, – пробормотал лесовик. – Не помню. Ничего не помню. Что я сородичам расскажу, если не помню ничего? Морды какие-то помню перед собою. А потом как отшибло все. А все равно никто не поверит, что лесовик в битву ходил. Сочиню что-нибудь.
Чем больше врешь, тем больше за правду принимают. Такова натура лесовиков.
* * *
Древко знамени подсеклось косым сабельным ударом. Полотнище упало в грязь. Конь под Пашей беспокойно вертелся, храпел, скалил зубы. Не умел Куроедов биться верхом. Скакать на коне мог, а вот мечом крутить и одновременно править поводьями не научился. Бестолково и случайно отбив очередной удар противника – дюжего длиннорукого конника в латах, он извернулся ужом и выпрыгнул из седла. Так оно привычнее будет на земле. Оно-то привычнее, но врагов чересчур много. В железо закованы. Лезут и лезут. Свои тоже напирают. Тесно. Не развернешься. Давка, как в автобусе в час пик. Где-то слева волчара рычит. Александр там, значит. Не видно командира в сутолоке боя, да и смотреть некогда по сторонам. Безжалостная сталь так и мелькает перед лицом. Успевай только, отбивайся. Надо на всякий случай шлем на глаза надвинуть. Так надежнее. Но обзор хуже.
Мертвые под ногами путаются. Не упасть бы. Свои же затопчут, как клопа.
На, сволочь, получи! Куда же ты! Это еще не все! Черт! Рука устала. Прав был Саня. Тяжеловаты для тебя доспехи, Пашка. Пожадничал. За красотой погнался. Это вся твоя натура, режиссер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54