- Глаза Нгуен были черными и непроницаемыми, как камни. - И будьте осторожны. Мы там уже потеряли одного офицера.
- Да, я хотела спросить. Как его звали?
- Ян Войт. Не думаю, чтобы вы его знали.
- Войт, - повторила Ли, но это имя не задело ничего в мягкой памяти, а ее «оракул» выдал ей только файлы общего доступа.
- Нет, - сказала она, - не думаю, что я знала его.
После того как Нгуен отключилась, Ли села у иллюминатора, чтобы посмотреть на свою родную звезду, заполнявшую его поцарапанную поверхность.
Она сначала не увидела сам Мир Компсона: шла вторая ночь, и планета была погружена в громадную мрачную тень своей планеты-спутника, орбита которой проходила между ней и 51-й Пегаса. Затем спутник открыл кромку звезды, и Ли смогла впервые ясно разглядеть станцию АМК в тот момент, когда два миллиона квадратных метров ее фотоэлектрических панелей повернулись к восходящему солнцу.
Ли была еще слишком далеко, чтобы рассмотреть зазубрины метеоритных воронок, замерзшие подтеки горючего и сточных вод на внешнем покрытии станции. Отсюда станция казалась похожей на деталь часового механизма с драгоценными камнями. Блестящее кольцо жизнеобеспечения с двойным корпусом вращалось под острым углом к поверхности планеты вдали от траектории массовых полетов. Внутри главного кольца помещались сложные, взаимодействующие друг с другом шестерни прецессионного кольца, стабилизаторы спина и двигатели Стирлинга - космическая мельница, окутанная изогнутыми черно-серебряными стрекозьими крыльями солнечных панелей. А ниже, погруженная в плотную, искусственно генерируемую атмосферу Мира Компсона, лежала «Анаконда».
Шахта не соединялась дорогами ни с одним из основных городов. Единственным путем по поверхности был изрезанный колеями красный проселок, который шел через заросли полыни и колючего кустарника, а затем под старыми атмосферными процессорами, пропадая среди питейных заведений и жилищ шахтеров Шэнтитауна.
На карте этот городок назывался, конечно же, иначе. Но люди, живущие в нем, называли его именно так.
И сама Ли называла его так же.
Ли было шестнадцать лет, когда она пришла в подпольную лабораторию с жалкой тонкой пачкой валюты Объединенных Наций в руке и заплатила генетику, работавшему без лицензии, чтобы он дал ей лицо и хромосомы умершей девушки. Это были первые настоящие деньги в ее жизни - плата по страховке за смерть отца. Она мало помнила о том дне, но ей в память врезалась мысль, что смешно, когда человеку платят за то, что он умер, и что купюры являются единственным документальным свидетельством, что шахтер выполнял работу, которая убила его.
Генетическая операция была безболезненной: просто серия инъекций и анализов крови. На то, чтобы шрамы на ее лице исчезли, понадобилось больше времени, но цель стоила того, чтобы подождать. Она вошла в лабораторию фирменной генетической конструкцией с красной косой чертой на обложке паспорта. Когда она вышла оттуда, ее митохондрии все еще несли на себе серийный номер компании, но остальная часть ее ДНК показывала, что трое из ее бабушек и дедушек были рождены естественным путем. Этого было достаточно, чтобы получить гражданство. Через два дня она явилась на призывной пункт миротворцев, скрыла свой возраст и начала проходить процедуру приема.
Комиссия на призывном пункте не задавала лишних вопросов. Им позарез нужны были сильные и молодые солдаты, чтобы бросить их против Синдикатов. А патентованный геном, являвшийся препятствием для поступления на военную службу, сделал ее крепче самогона из кудзу. Кроме того, о чем тут спрашивать? Она была ребенком из шахтерской семьи в бедной окраинной колонии, и ей не светило ничего, кроме долгих сорока лет в штреке. И Ли решила, что зарплата ООН и билет в одну сторону с этой планеты стоили того, чтобы воевать на чужой войне.
Подключение внутренних устройств было самой тяжелой частью процедуры. Психотехи хотели знать все. Детство. Семья. Первый раз с мальчиком. Первый раз с девочкой. Она рассказала им, что могла, но не выболтала всю правду. Остальное ей было безразлично. На тот момент это не казалось сильной потерей - она многое не хотела помнить из своего детства на Мире Компсона, даже если было бы безопасно оставить это в файлах жесткой памяти, куда могли добраться техи.
Теперь, пятнадцать лет спустя, Ли помнила самую малость. Звон церковных колоколов и полуночную мессу. Высокий одинокий стон шахтного гудка. Женщину со светлыми глазами. Худого усталого мужчину, черного в рабочие дни и белого как снег, когда он смывал угольную пыль по воскресеньям.
Имена пропали. Они принадлежали не Кэтрин Ли, а девушке, которую она стремилась забыть в течение всей своей взрослой жизни, и эта девушка постепенно исчезала с каждым скачком с того дня, когда Ли зачислили на службу.
СТАНЦИЯ АМК: 13.10.48
Никто не встретил Ли на выходе. Она немного подождала, затем слилась с толпой, запросив станцию, как добраться до своего офиса.
Полевой штаб Космической пехоты Объединенных Наций размещался совместно со службой безопасности, что было нередко для плохо финансировавшихся периферийных территорий. Они находились в самом дальнем конце станции, где-то среди галерей и проходов обветшалого лабиринта зданий общественного сектора. Большинство из пассажиров, летевших с ней, растворились в радиусных коридорах компании, и очень скоро она оказалась в одиночестве. После того, как она вошла под арки общественного сектора, трубы магнитных дорог уступили место бегущим дорожкам, бегущие дорожки - твердой палубе, а палуба - решеткам из вирустали.
По дороге ей всюду попадались пожилые люди. Было очевидно, что они не работали, и она не понимала, как можно позволить себе платить налог на воздух, не имея хотя бы зарплаты штейгера. По мере того как она попадала в еще более бедные секции кольца жизнеобеспечения, ей стало ясно: это были шахтеры с поврежденными легкими, большинство из них носили носовые дыхательные трубки и тащили за собой на колесиках баллоны с кислородом. Должно быть, уже после ее отъезда АМК подписала соглашение, касающееся пневмокониоза, и дала возможность самым тяжелым больным жить на орбите.
Ли также заметила женщин, носивших чадру. Она попыталась вспомнить, были ли на Мире Компсона представители других вероисповеданий во времена ее детства. Вряд ли удалось обратить в другую веру тяжело живущих и сильно пьющих католиков, среди которых она росла. Тогда фанатизм любой окраски бурно развивался на Периферии: если уже удалось узреть Деву Марию в квантовых кристаллах, то недолго осталось, чтобы разглядеть Дьявола в имплантированном интерфейсе.
Она проходила мимо убогих витрин, дешевых вывесок, приглашающих в виртуальную реальность, баров, забегаловок быстрого питания. Она нырнула в какую-то дыру под названием «Лапша круглосуточно». Это место ничем не отличалось от других, но здесь было много посетителей и пахло лучше, чем в других местах.
- Что вы хотите? - спросила женщина за прилавком.
- А что у вас есть?
- Настоящие яйца. Дорого, но они этого стоят.
Ли провела взглядом по меню над головой: голограммы лапши с вегокреветками, лапши с вегосвининой, лапши и протеина из водорослей любой вообразимой формы и вкуса. Кто-то приклеил написанный от руки ценник под голограммой лапши с яичницей, подняв цену до двенадцати долларов ООН.
- Эй, если вы не хотите, то возьмите что-нибудь другое. Но возьмите что-нибудь, а то за вами - целая очередь.
- Тогда яйца, - ответила Ли и приложила левую ладонь к руке женщины, чтобы перевести деньги.
- Яиц захотелось? - спросил повар, когда она подошла к нему, двигаясь вдоль прилавка.
- Я их целую вечность не пробовала, - ответила она.
- У меня брат держит кур. Посылает яйца из Шэнтитауна на челночном корабле компании. В прошлом году прислал нам целую курицу. Вряд ли могу сказать, что мы ее продали. - Он улыбнулся, и Ли увидела темно-синий от угольной пыли шрам под его подбородком. - Слопали несчастную за один прием.
На «живой» стене заведения шла спин-информация. Канал актуальных новостей. Политика. Когда Ли повернулась, чтобы посмотреть, во весь экран показали живое и красивое лицо Коэна. Он стоял на мраморных ступенях здания Генеральной Ассамблеи. Вокруг него собралась толпа журналистов, забрасывавших его вопросами о последнем решении по поводу прав AI.
- Речь идет не о каких-то особых правах для независимых AI, - сказал он в ответ на вопрос, который Ли не услышала. - Это элементарное уважение, заслуживаемое всеми, независимо от того, управляются ли они программой или геномом. Фракция за ограниченные права проповедует двойную мораль. По мнению наших оппонентов, все свиньи равны, но некоторые из них равны более других. Это шаг от равенства, а не по направлению к нему.
Он шунтировался через Роланда, золотоволосого, золотоглазого мальчика, которого можно было бы принять за девушку, если бы не медно-желтая тень над его верхней губой. Ли однажды видела этого паренька, когда он зашел к Коэну в свой выходной день. Они посидели за виртуальным чаем, во время которого он честно признался, уминая оладьи с маслом и девонширским кремом, что деньги, которые ему платит Коэн, - это единственное средство, позволяющее ему учиться на медицинском факультете.
Женщина, повисшая на руке Коэна, или скорее Роланда, была выше его даже без своих восьмисантиметровых каблуков. Ее лицо было знакомо Ли из спин-демонстраций моды, но она не могла понять, являлось ли ее тщательно накрашенное лицо натуральным или синтетическим.
- Значит, вы боретесь за равные всеобщие права? - задал вопрос один из репортеров, ухватившись за последние слова Коэна. - Это похоже на шаг в сторону отмены законов о генетике.
Коэн рассмеялся и поднял руку, отклоняя вопрос.
- Это меня не касается. Мне и не снилось устраивать склоку между приматами.
- А как вы прокомментируете слухи, что ваши собственные связи с Консорциумом оказали негативное влияние на движение за права AI? - спросил другой репортер.
Коэн медленно повернулся к репортеру так, словно он не поверил своим ушам. Ли подумала, заметил ли репортер небольшую паузу, предшествовавшую его улыбке, и понял ли он, с какой силой кипит гнев за этим безмятежным нечеловеческим спокойствием.
- Никакой связи с Консорциумом не существует, - холодно ответил Коэн. - Но наши оппоненты пытаются выставить любую законную ассоциацию вроде ALEF как политическую силу Консорциума или оклеветать любого из входящих в нее AI. Это совершенно очевидно.
- Но все же, - продолжал репортер, - вы не можете отрицать того, что… стиль вашей жизни несколько омрачил вопрос, рассматриваемый в ходе этих слушаний.
- Образ моей жизни? - Коэн одарил камеру своей самой очаровательной улыбкой. - Я настолько скучен, насколько может быть скучен бинарный молодой человек. Просто спросите моих бывших жен и мужей.
Ли закатила глаза, поискала в системе управление «живой» стеной и переключила ее на спортивную передачу.
- Того, кто это сделал, угощаю пивом! - раздался пьяный голос с какого-то заднего столика.
Ли проигнорировала это; она внимательно смотрела, как новая звезда в команде «Янки» принимала крученый до неприличия удар.
- А вот и ваша еда, - сказал повар, двигая тарелку с лапшой по обшарпанному прилавку.
Беря тарелку, Ли повернула руку ладонью вверх, и стали видны матово-серебряные провода ее системы там, где сталекерамика проходила под кожей ее запястья.
- Так вы - спортивная болельщица, - сказал повар. - Как вам понравились «Янки» в этом чемпионате?
- Мне-то они всегда нравятся, - улыбнулась Ли. - Они, конечно, проиграют. Но я все равно их люблю.
Повар рассмеялся. Шахтерский шрам, повторявший линию его подбородка, ярко выделялся на коже.
- Приходите на финал, и я накормлю вас бесплатно. Мне нужен здесь хоть один, кто не за «Метс».
Ли вышла из заведения, продолжая есть на ходу. Улицы и сводчатые галереи постепенно заполнялись людьми. Ночная смена возвратилась из шахты, а шахтеры второй смены направлялись к челнокам, которые доставляли их на планету. Все бары были открыты. В большинстве из них демонстрировалось спин-вещание, но в нескольких, несмотря на раннее утро, играла живая музыка. Ли остановилась у одного из баров, привлеченная звуками плохо настроенной скрипки и голосом поющей девушки. В сознании Ли неожиданно всплыли запахи пропитанных дезинфицирующим раствором простыней и тяжелого густого воздуха Шэнтитауна. Она вспомнила бледного, рано состарившегося человека, лежащего на больничной койке. Его кожа была дряблой и обвисшей. Напротив койки стоял доктор и рассматривал расплывчатый рентгеновский снимок.
Мимо прошмыгнул прохожий, толкнув ее в бок, и она почувствовала, что еле сдерживает слезы.
- Ты будешь доедать это? - спросил он.
Она подняла глаза и увидела худого старого пьяницу, уставившегося на ее лапшу слезящимися глазами.
- Черт с тобой, забирай, - сказала она и пошла прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
- Да, я хотела спросить. Как его звали?
- Ян Войт. Не думаю, чтобы вы его знали.
- Войт, - повторила Ли, но это имя не задело ничего в мягкой памяти, а ее «оракул» выдал ей только файлы общего доступа.
- Нет, - сказала она, - не думаю, что я знала его.
После того как Нгуен отключилась, Ли села у иллюминатора, чтобы посмотреть на свою родную звезду, заполнявшую его поцарапанную поверхность.
Она сначала не увидела сам Мир Компсона: шла вторая ночь, и планета была погружена в громадную мрачную тень своей планеты-спутника, орбита которой проходила между ней и 51-й Пегаса. Затем спутник открыл кромку звезды, и Ли смогла впервые ясно разглядеть станцию АМК в тот момент, когда два миллиона квадратных метров ее фотоэлектрических панелей повернулись к восходящему солнцу.
Ли была еще слишком далеко, чтобы рассмотреть зазубрины метеоритных воронок, замерзшие подтеки горючего и сточных вод на внешнем покрытии станции. Отсюда станция казалась похожей на деталь часового механизма с драгоценными камнями. Блестящее кольцо жизнеобеспечения с двойным корпусом вращалось под острым углом к поверхности планеты вдали от траектории массовых полетов. Внутри главного кольца помещались сложные, взаимодействующие друг с другом шестерни прецессионного кольца, стабилизаторы спина и двигатели Стирлинга - космическая мельница, окутанная изогнутыми черно-серебряными стрекозьими крыльями солнечных панелей. А ниже, погруженная в плотную, искусственно генерируемую атмосферу Мира Компсона, лежала «Анаконда».
Шахта не соединялась дорогами ни с одним из основных городов. Единственным путем по поверхности был изрезанный колеями красный проселок, который шел через заросли полыни и колючего кустарника, а затем под старыми атмосферными процессорами, пропадая среди питейных заведений и жилищ шахтеров Шэнтитауна.
На карте этот городок назывался, конечно же, иначе. Но люди, живущие в нем, называли его именно так.
И сама Ли называла его так же.
Ли было шестнадцать лет, когда она пришла в подпольную лабораторию с жалкой тонкой пачкой валюты Объединенных Наций в руке и заплатила генетику, работавшему без лицензии, чтобы он дал ей лицо и хромосомы умершей девушки. Это были первые настоящие деньги в ее жизни - плата по страховке за смерть отца. Она мало помнила о том дне, но ей в память врезалась мысль, что смешно, когда человеку платят за то, что он умер, и что купюры являются единственным документальным свидетельством, что шахтер выполнял работу, которая убила его.
Генетическая операция была безболезненной: просто серия инъекций и анализов крови. На то, чтобы шрамы на ее лице исчезли, понадобилось больше времени, но цель стоила того, чтобы подождать. Она вошла в лабораторию фирменной генетической конструкцией с красной косой чертой на обложке паспорта. Когда она вышла оттуда, ее митохондрии все еще несли на себе серийный номер компании, но остальная часть ее ДНК показывала, что трое из ее бабушек и дедушек были рождены естественным путем. Этого было достаточно, чтобы получить гражданство. Через два дня она явилась на призывной пункт миротворцев, скрыла свой возраст и начала проходить процедуру приема.
Комиссия на призывном пункте не задавала лишних вопросов. Им позарез нужны были сильные и молодые солдаты, чтобы бросить их против Синдикатов. А патентованный геном, являвшийся препятствием для поступления на военную службу, сделал ее крепче самогона из кудзу. Кроме того, о чем тут спрашивать? Она была ребенком из шахтерской семьи в бедной окраинной колонии, и ей не светило ничего, кроме долгих сорока лет в штреке. И Ли решила, что зарплата ООН и билет в одну сторону с этой планеты стоили того, чтобы воевать на чужой войне.
Подключение внутренних устройств было самой тяжелой частью процедуры. Психотехи хотели знать все. Детство. Семья. Первый раз с мальчиком. Первый раз с девочкой. Она рассказала им, что могла, но не выболтала всю правду. Остальное ей было безразлично. На тот момент это не казалось сильной потерей - она многое не хотела помнить из своего детства на Мире Компсона, даже если было бы безопасно оставить это в файлах жесткой памяти, куда могли добраться техи.
Теперь, пятнадцать лет спустя, Ли помнила самую малость. Звон церковных колоколов и полуночную мессу. Высокий одинокий стон шахтного гудка. Женщину со светлыми глазами. Худого усталого мужчину, черного в рабочие дни и белого как снег, когда он смывал угольную пыль по воскресеньям.
Имена пропали. Они принадлежали не Кэтрин Ли, а девушке, которую она стремилась забыть в течение всей своей взрослой жизни, и эта девушка постепенно исчезала с каждым скачком с того дня, когда Ли зачислили на службу.
СТАНЦИЯ АМК: 13.10.48
Никто не встретил Ли на выходе. Она немного подождала, затем слилась с толпой, запросив станцию, как добраться до своего офиса.
Полевой штаб Космической пехоты Объединенных Наций размещался совместно со службой безопасности, что было нередко для плохо финансировавшихся периферийных территорий. Они находились в самом дальнем конце станции, где-то среди галерей и проходов обветшалого лабиринта зданий общественного сектора. Большинство из пассажиров, летевших с ней, растворились в радиусных коридорах компании, и очень скоро она оказалась в одиночестве. После того, как она вошла под арки общественного сектора, трубы магнитных дорог уступили место бегущим дорожкам, бегущие дорожки - твердой палубе, а палуба - решеткам из вирустали.
По дороге ей всюду попадались пожилые люди. Было очевидно, что они не работали, и она не понимала, как можно позволить себе платить налог на воздух, не имея хотя бы зарплаты штейгера. По мере того как она попадала в еще более бедные секции кольца жизнеобеспечения, ей стало ясно: это были шахтеры с поврежденными легкими, большинство из них носили носовые дыхательные трубки и тащили за собой на колесиках баллоны с кислородом. Должно быть, уже после ее отъезда АМК подписала соглашение, касающееся пневмокониоза, и дала возможность самым тяжелым больным жить на орбите.
Ли также заметила женщин, носивших чадру. Она попыталась вспомнить, были ли на Мире Компсона представители других вероисповеданий во времена ее детства. Вряд ли удалось обратить в другую веру тяжело живущих и сильно пьющих католиков, среди которых она росла. Тогда фанатизм любой окраски бурно развивался на Периферии: если уже удалось узреть Деву Марию в квантовых кристаллах, то недолго осталось, чтобы разглядеть Дьявола в имплантированном интерфейсе.
Она проходила мимо убогих витрин, дешевых вывесок, приглашающих в виртуальную реальность, баров, забегаловок быстрого питания. Она нырнула в какую-то дыру под названием «Лапша круглосуточно». Это место ничем не отличалось от других, но здесь было много посетителей и пахло лучше, чем в других местах.
- Что вы хотите? - спросила женщина за прилавком.
- А что у вас есть?
- Настоящие яйца. Дорого, но они этого стоят.
Ли провела взглядом по меню над головой: голограммы лапши с вегокреветками, лапши с вегосвининой, лапши и протеина из водорослей любой вообразимой формы и вкуса. Кто-то приклеил написанный от руки ценник под голограммой лапши с яичницей, подняв цену до двенадцати долларов ООН.
- Эй, если вы не хотите, то возьмите что-нибудь другое. Но возьмите что-нибудь, а то за вами - целая очередь.
- Тогда яйца, - ответила Ли и приложила левую ладонь к руке женщины, чтобы перевести деньги.
- Яиц захотелось? - спросил повар, когда она подошла к нему, двигаясь вдоль прилавка.
- Я их целую вечность не пробовала, - ответила она.
- У меня брат держит кур. Посылает яйца из Шэнтитауна на челночном корабле компании. В прошлом году прислал нам целую курицу. Вряд ли могу сказать, что мы ее продали. - Он улыбнулся, и Ли увидела темно-синий от угольной пыли шрам под его подбородком. - Слопали несчастную за один прием.
На «живой» стене заведения шла спин-информация. Канал актуальных новостей. Политика. Когда Ли повернулась, чтобы посмотреть, во весь экран показали живое и красивое лицо Коэна. Он стоял на мраморных ступенях здания Генеральной Ассамблеи. Вокруг него собралась толпа журналистов, забрасывавших его вопросами о последнем решении по поводу прав AI.
- Речь идет не о каких-то особых правах для независимых AI, - сказал он в ответ на вопрос, который Ли не услышала. - Это элементарное уважение, заслуживаемое всеми, независимо от того, управляются ли они программой или геномом. Фракция за ограниченные права проповедует двойную мораль. По мнению наших оппонентов, все свиньи равны, но некоторые из них равны более других. Это шаг от равенства, а не по направлению к нему.
Он шунтировался через Роланда, золотоволосого, золотоглазого мальчика, которого можно было бы принять за девушку, если бы не медно-желтая тень над его верхней губой. Ли однажды видела этого паренька, когда он зашел к Коэну в свой выходной день. Они посидели за виртуальным чаем, во время которого он честно признался, уминая оладьи с маслом и девонширским кремом, что деньги, которые ему платит Коэн, - это единственное средство, позволяющее ему учиться на медицинском факультете.
Женщина, повисшая на руке Коэна, или скорее Роланда, была выше его даже без своих восьмисантиметровых каблуков. Ее лицо было знакомо Ли из спин-демонстраций моды, но она не могла понять, являлось ли ее тщательно накрашенное лицо натуральным или синтетическим.
- Значит, вы боретесь за равные всеобщие права? - задал вопрос один из репортеров, ухватившись за последние слова Коэна. - Это похоже на шаг в сторону отмены законов о генетике.
Коэн рассмеялся и поднял руку, отклоняя вопрос.
- Это меня не касается. Мне и не снилось устраивать склоку между приматами.
- А как вы прокомментируете слухи, что ваши собственные связи с Консорциумом оказали негативное влияние на движение за права AI? - спросил другой репортер.
Коэн медленно повернулся к репортеру так, словно он не поверил своим ушам. Ли подумала, заметил ли репортер небольшую паузу, предшествовавшую его улыбке, и понял ли он, с какой силой кипит гнев за этим безмятежным нечеловеческим спокойствием.
- Никакой связи с Консорциумом не существует, - холодно ответил Коэн. - Но наши оппоненты пытаются выставить любую законную ассоциацию вроде ALEF как политическую силу Консорциума или оклеветать любого из входящих в нее AI. Это совершенно очевидно.
- Но все же, - продолжал репортер, - вы не можете отрицать того, что… стиль вашей жизни несколько омрачил вопрос, рассматриваемый в ходе этих слушаний.
- Образ моей жизни? - Коэн одарил камеру своей самой очаровательной улыбкой. - Я настолько скучен, насколько может быть скучен бинарный молодой человек. Просто спросите моих бывших жен и мужей.
Ли закатила глаза, поискала в системе управление «живой» стеной и переключила ее на спортивную передачу.
- Того, кто это сделал, угощаю пивом! - раздался пьяный голос с какого-то заднего столика.
Ли проигнорировала это; она внимательно смотрела, как новая звезда в команде «Янки» принимала крученый до неприличия удар.
- А вот и ваша еда, - сказал повар, двигая тарелку с лапшой по обшарпанному прилавку.
Беря тарелку, Ли повернула руку ладонью вверх, и стали видны матово-серебряные провода ее системы там, где сталекерамика проходила под кожей ее запястья.
- Так вы - спортивная болельщица, - сказал повар. - Как вам понравились «Янки» в этом чемпионате?
- Мне-то они всегда нравятся, - улыбнулась Ли. - Они, конечно, проиграют. Но я все равно их люблю.
Повар рассмеялся. Шахтерский шрам, повторявший линию его подбородка, ярко выделялся на коже.
- Приходите на финал, и я накормлю вас бесплатно. Мне нужен здесь хоть один, кто не за «Метс».
Ли вышла из заведения, продолжая есть на ходу. Улицы и сводчатые галереи постепенно заполнялись людьми. Ночная смена возвратилась из шахты, а шахтеры второй смены направлялись к челнокам, которые доставляли их на планету. Все бары были открыты. В большинстве из них демонстрировалось спин-вещание, но в нескольких, несмотря на раннее утро, играла живая музыка. Ли остановилась у одного из баров, привлеченная звуками плохо настроенной скрипки и голосом поющей девушки. В сознании Ли неожиданно всплыли запахи пропитанных дезинфицирующим раствором простыней и тяжелого густого воздуха Шэнтитауна. Она вспомнила бледного, рано состарившегося человека, лежащего на больничной койке. Его кожа была дряблой и обвисшей. Напротив койки стоял доктор и рассматривал расплывчатый рентгеновский снимок.
Мимо прошмыгнул прохожий, толкнув ее в бок, и она почувствовала, что еле сдерживает слезы.
- Ты будешь доедать это? - спросил он.
Она подняла глаза и увидела худого старого пьяницу, уставившегося на ее лапшу слезящимися глазами.
- Черт с тобой, забирай, - сказала она и пошла прочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76