Он направился в каюту и взял свои записки, хотя помнил их уже наизусть. Описанные абсурды прочно утвердились на своих местах, в то время как в его мозгу зияло множество пустот об их с Альфой непосредственном пребывании на яхте. Ничто не удивило его в этих записках. Но прибавить что-либо к ним ему не удалось, кроме наблюдений о не менее невероятном омоложении их тел.
Он заметил Альфу через иллюминатор, одетую и направлявшуюся в туалет. Голова ее сонно покачивалась в такт неуверенным движениям невидимых ног. Похудела, бедняжка, отметил он и бросился наверх, крикнув: – Альфа! Она остановилась в двух шагах от насоса. Не вздрогнула от неожиданности, как он того ожидал, но обернуться сразу же, похоже, боялась. Потом он заметит в аметистовом сиянии ее глаз, что она ожидала увидеть другого мужчину, а может, просто не могла увязать его голос с его внешностью. Она улыбнулась – то ли испуганно, то ли застенчиво – ив уголках губ сложились те самые складочки, которые он был готов целовать без устали. Он подхватил ее и стал кружиться вместе с ней.
– Ах! – выдохнула она тихо.
– Скажи: люблю тебя!
– Я люблю тебя! – шепнула она, но, пожалуй, ей было не совсем понятно, почему она должна говорить это и почему позволила вынудить себя к объяснениям подобного рода.
– А теперь иди, – отпустил он ее на пол. – Не обращай внимания на механизмы. Там на насосе есть красный рычажок, отодвинешь его, и порядок.
Она залилась краской, и он не мог не поцеловать ее, но тем не менее его радость была омрачена ее оставшимся по-прежнему безвольным телом и отсутствием ответа. Он смотрел, как она смущенно входит в незакрывающийся из-за шланга туалет и думал: вот это и есть первая настоящая любовь! И что это любовь, которая не будет для него обузой, как в варианте с бывшей женой, с которой он расстался в позапрошлом году… В позапрошлом ли? Это идиотское время… пора заняться им!
Пока Альфа отсутствовала, он быстро вымыл чашки, стряхнул за борт крошки со скатерти, и они, как того следовало ожидать, прилипли к борту, подтверждая тем самым уже описанные опыты. Потом с большим вдохновением и тщанием постарался сделать стол по-домашнему уютным, поскольку световая завеса, изолировавшая их от мира, уже не страшила его и стала как бы частью обстановки их супружеского дома.
Альфа ступала по палубе так, словно шла по узкому мосточку над пропастью, и тем не менее ее женская натура оказалась сильнее грозившей опасности, Альфа не останавливалась. Она собрала волосы в буйный хвост, походивший на хвост красивого хищника, и слегка подкрасила губы, что делало их еще более привлекательными. Хотя и нерешительно, она все же шла к нему на свидание. Он подал ей руку, за которую она конвульсивно ухватилась и держалась до тех пор, пока он не отвел ее к шезлонгу.
Он горел мальчишеским желанием поиграть с ее запутавшейся памятью. Аромат кофе наполнял воздух возбуждающим запахом реального мира, не параллельного, к которому они, быть может, действительно мчались, уносимые летающей тарелкой. Слишком устойчив был этот аромат, и он подумал про себя, что, наверное, запахи тоже не вольны покидать пределы яхты.
– Эй, малыш, ну и как?
Она сидела в шезлонге как ученица – со сдвинутыми, стыдящимися своей наготы коленками.
– А ну-ка скажи мне, сколько тебе годиков?
– Я на третьем курсе биологического, – ответила она, и всякий, кто услышал бы это, решил, что она привирает, чтобы скрыть свой возраст.
– Ага, – усмехнулся он по-мальчишески восторженно. – А как так случилось, что мы здесь вдвоем?…
– Я пришла к вам в кабинет, меня заставили девчонки…
– Так мы что, на «вы» будем? После всего, что произошло? – сдерживая смех, спросил он.
– С моей стороны это была не шутка. Поверьте! Девчонки рассказывали, что вы всем говорите…
– А вот это тебе уже приснилось! Не помнишь разве, что я и тебя выгнал? И ты от отчаяния вышла за другого, но потом сбежала от него, потому что он дерьмо – отыгрывался на тебе за то, что его не делают профессором, вместо того, чтобы заниматься делом, в котором он действительно соображает… Но ты сбежала ко мне, и теперь ты альфа и омега моей жизни, и никаким доцентам я тебя не отдам, так и знай!
Ему не доводилось видеть такой ошеломляюще красивой девушки, и вспыхнувшая было ревность к ее прошлому ушла куда-то, ей на смену пришел все возраставший протест против принятого им решения не жениться вторично до пятидесяти лет.
– Самое главное, что мы действительно любим друг друга! – сказал он. – Остальное уладится, не переживай!
Она очень медленно собиралась с мыслями, наконец заговорила:
– Я не потому сбежала, что вы профессор, а он нет. Я вообще в таком состоянии, что не помню никакого доцейта. Наверняка придумала его, чтобы не чувствовать себя такой одинокой и отвергнутой. Или просто обманула вас. Я была в страшном отчаянии.
Страх студентки перед профессором, явно обуревавший ее, продолжал забавлять его.
– Значит, с отчаяния ты пришла ко мне, так? – спросил он, и это была не издевка. Он снова засомневался в ее искренности.
– Нет-нет, – испугалась она, что он не поймет ее, испуг прибавил ей храбрости. – Я действительно любила вас. Всегда только вас. Поверьте!
– А оператор? А тот, второй, не знаю, кто он такой.
Она снова растерялась, будто ее уличили во лжи, но мгновение спустя вознегодовала:
– Оператора я не любила! А второй… второго я возненавидела сразу же… Ведь я уже говорила, что была в таком состоянии…
Он отказался от затеи мучить дальше ее и себя. Стал пить кофе и задумался, как приобщить ее к той невероятной действительности, в которой они пребывали.
– А ты не помнишь, когда и как вышла замуж?
Она снова покраснела и произнесла:
– Простите, я не знаю, что со мной…
– Что с тобой, Альфа? – сделал он акцент на ее имени.
– Не знаю. Голова…
– Не стесняйся. Ближе человека, чем я, у тебя теперь нет.
– Такое состояние, будто меня опоили чем-то… А разве я не за вами замужем?
– Разумеется, – ответил он, и ему захотелось, чтобы все остальное, что было в ее прежней жизни, исчезло так же, как оно исчезло из ее памяти, и чтобы он один властвовал в ее судьбе. Однако пережитое им мельтешило в таком же беспорядке, что и пережитое ею, и добросовестный профессор, каковым он являлся, не мог не уточнить: – Только до этого ты была замужем за другим.
– Именно это я хотела сказать, – подхватила облегченно она. – Что-то говорит мне, что я замужем за другим. И я чувствую себя очень виноватой.
– Перед кем? – со злостью бросил он и тотчас же обругал себя за бестактность.
– Надо выпить кофе, наверняка, поможет. И нет ли у вас чего-нибудь от головной боли?
– Хлебни глоток виски, лучше будет.
– Спасибо, я почти не пью. Да и не нравится мне виски.
– Принести коньяк? – спросил он, вспомнив, что купил и коньяк тоже, хотя отдавал предпочтение джину. Но в море коньяк заменяет лекарство.
– Нет-нет, какую-нибудь таблетку!
– Никакой таблетки я тебе не дам, милочка!
Съешь что-нибудь, выпей кофе. Пей кофе, а я тем временем буду рассказывать. Расскажу тебе сказку, в которую нельзя не поверить, какой бы абсурдной она ни была.
Альфа послушно взяла печенье и откусила маленький кусочек.
– Помнишь, как я подошел к тебе возле туристического агентства? Ты размышляла тогда, куда бы сбежать, – спросил он, подыскивая подтверждения своим воспоминаниям.
– Туристическое агентство? – уставилась на него Альфа. – Нет, я поджидала вас в кафе, куда ходила постоянно. Мы, женщины, порой бываем очень нахальными, – закончила она и улыбнулась, как бы оправдывая себя. А он невольно отметил, что к верхней губе к помаде прилипла крошка печенья.
– Точно! Как выражаетесь вы, студенты, ты сняла меня в кафе у Чарли… А ты помнишь сказку о Гензель и Гретель? Так вот, мы с тобой вышли из этого кафе, взявшись за руки, как Гензель и Гретель, а потом страшная колдунья взяла нас в плен и заперла здесь.
Он помолчал, пытаясь перейти к серьезному разговору, а она, воспользовавшись паузой, спросила с деланным испугом:
– И она что, съест нас?
– Нет, не съест! – ответил он, однако чем дальше углублялся в повествование, тем испуг ее становился сильнее, несмотря на все его уверения в благополучном исходе происходящего. Он воображал, что, заразив ее своим искусственным восторгом, таким образом избавит ее и себя от страха, но неожиданно увидел себя и ее помещенными в огромный медовый кусок янтаря, из тех, что доносят до нас сквозь тысячелетия мумии различных насекомых.
Воздух действительно был светлого янтарного цвета, и ему показалось, что сидящая в шезлонге девушка уже и вправду застыла в своей мумийной вечности. Он ласково похлопал ее рукой по коленке – ноги были холодными.
– Скажи, что любишь меня! – попросил он. Альфа не шелохнулась.
– Ты должна любить меня, слышишь! Мы теперь должны крепко любить друг друга.
Если в сказку о Гензель и Гретель она не поверила, то в людоедку поверила, и он почувствовал себя ужасно виноватым. Продолжать сидеть перед нею молча была невмоготу, и он набросился на печенье, заглатывая по два сразу. Глаза ее оставались по-прежнему безжизненными.
– Эй! – хрипло окликнул он ее, поскольку в горле застряли крошки печенья, и, кроме виски, их нечем было запить. Он потянулся к бутылке и стал пить прямо из горлышка. Было противно, он поперхнулся и стал хлопать себя по спине.
Эти ужимки и гримасничанье вывели Альфу из состояния оцепенения. Она посмотрела на него долгим взглядом, как бы спрашивая себя, кто этот сидящий напротив мужчина и чего от него можно ожидать. Он не помнил, чтобы кто-то когда-то смотрел на него так отчужденно, это вывело его из равновесия, и все же он старался казаться спокойным.
– Знаешь что, прочти вон тот бортовой дневник и продолжай записывать в него все, что вспомнишь, и все, что взбредет в голову. Наши будущие дети должны знать, как счастливы мы были. А твой дорогой супруг пойдет поработает, ведь денежки-то нам нужны будут…
Альфа молчала. Она не ответила и на его искусственно-приподнятое приветствие. Похоже, прикинула, что отныне пользы от него не будет.
Он направился в каюту, небрежно посвистывая на ходу, как посвистывают дети, когда идут в одиночку в темном и страшном месте. Он спешил убежать от пугающих глаз Альфы. Продолжал посвистывать и уже сидя над записками, пока, наконец, не забыл и о своем страхе, и об угрызениях совести, что оставил девушку совсем одну. Сейчас его занимал гироскоп. Неужели и в самом деле, вращаясь таким образом, гироскоп измерял ход времени? Но в каких пропорциях? Сравнивать ему было не с чем – часы шли еле-еле в направлении, заданном когда-то их изобретателем. Впрочем, почему ему вздумалось заставить их идти слева направо, а не наоборот? Но как бы там ни было, лично он теперь должен прислушиваться только лишь к своим биологическим часам, но они отсутствовали. Пласты времени, наслоившиеся в его теле, проникли один в другой и стали неотделимы друг от друга. Что сказала Альфа? Что она студентка-третьекурсница? Он и сам, проснувшись, был уверен, что развелся только в прошлом году. А как на самом деле? Сколько времени они проспали, и в какие годы жили перед тем, как уснуть?
Мозг его продолжал плутать в мутном потоке времени – эта маленькая вселенная не желала навести у себя порядок и, насмешничая, произвольно путала причинно-следственные связи, как любила это проделывать с человеком и во снах его тоже. Словно мстила за то, что тот, в чьем черепке она находится, постоянно совершает над нею насилие.
Он вспомнил кое-что из прочитанного о Бермудском треугольнике. Среди опровергаемых и объясняемых катастрофических явлений и исчезновений был один факт, не такой уж и сенсационный, который отложился в его памяти, памяти физика. Некий пассажирский самолет исчез из поля зрения следившего за ним диспетчера, и это вызвало в аэропорту тревогу. Но самолет прибыл все же невредимым, и никто из пассажиров не заметил опоздания, однако все с изумлением обнаружили, что их наручные часы и бортовые часы в самолете отставали ровно на десять минут от часов, установленных в аэропорту. Если только это было не выдумкой газетчиков, происшествие свидетельствовало о том, что на Земле тоже возможны локальные искривления времени и пространства. В данном же случае не было никакого десятиминутного опоздания, время скачкообразно и неконтролируемо уносило их в прошлое… Если, например, спросить сейчас его, профессора по квантовой механике, сколько ему лет, наверняка первой его реакцией будет желание начать смущенно оправдываться, что он, такой молодой, уже профессор. Однако в его сознании сталкивались знания и опыт, которыми он не обладал в молодые годы, память же упорно выставляла на обозрение образ другого человека – спокойного, сдержанного, умеющего стойко переносить неудачи, верящего в будущее своей науки, способного радоваться даже маленьким достижениям, которые появились в той или иной части света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30