Дюма снова вступил в должность повара, сменив Курапье, заподозренного в поедании чужих порций. В хижине было душно и тесно — от людей и собак, от зажженной лампы, но никто не жаловался, радуясь, что хоть есть крыша над головой.
Стали собирать припасы, засыпанные снегом. Но, к несчастью, оказалось, что больше половины поглотили оголодавшие псы.
Ураган по-прежнему бушевал, и казалось, не будет ему конца.
Эта снежная буря, самая страшная из всех случившихся за время путешествия, неистовствовала, ни на минуту не утихая, целую неделю, до десятого мая.
Годовщину отплытия из Франции предполагалось ознаменовать маленьким пиром, но этот день — тринадцатое мая — принес горькое разочарование. Собаки вошли во вкус и пускали в ход всю свою хитрость, чтобы находить еду. И преуспели в этом: растерзали тюки, разгрызли ящики, причем так ловко, что невольно возник вопрос: не помог ли им кто-нибудь? Но кто?
Матросы все честные, и каждый из них скорее умрет, чем решится на подобный поступок.
А вот Ужиук… Он вряд ли способен на самопожертвование. На глазах жиреет, отличается завидным здоровьем.
Однажды даже на предложение поесть ответил, что совершенно не голоден.
Сомнений больше не оставалось: это он вместе с собаками рыскал под снегом и поедал припасы.
При этом старательно заметал следы, прикрывая брезентом распоротые тюки и взломанные ящики…
И вот грянула беда. Надвинулась угроза голода. Собак кормить было нечем, и их осудили на смерть. Дюма собственноручно порешил несчастных животных.
Однако не всех — одной псине чудом удалось избежать резни, вызванной суровой необходимостью.
Все спрашивали себя, почему тезка знаменитого Тартарена орудовал поварским ножом, а не взял карабин? Почему он перерезал собакам — этим верным помощникам человека, — горло, как баранам или свиньям, вместо того чтобы просто пристрелить. Оказывается, таков был строгий приказ доктора.
Так как отсутствовала свежая тюленья кровь, необходимая больным скорбутом, только таким способом можно было получить достаточное количество целебной жидкости, более действенной, чем все лекарства.
Нужно сказать, что все больные без исключения, независимо от тяжести заболевания, согласились выпить теплой крови. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, настолько страшный конец несчастного Фрица поразил всех. Тяжелое воспоминание, постоянно преследовавшее матросов, помогало побороть отвращение. Плюмован, «собачий капитан», не мог присутствовать на бойне и смотреть, как убивают его подопечных и друзей, ставших, как мы помним, настоящими учеными псами и развлекавших людей в более счастливые времена.
Артур убежал подальше от лагеря, чтобы не слышать ужасного воя несчастных животных и не видеть агонии своих любимцев: Белизара, Кабо, Помпона и Рамона. Вернувшись, парижанин увидел Дюма, красного, как палач после казни. Тот только что схватил бедного Помпона, который, вместо того чтобы сопротивляться, жалобно плакал как ребенок.
При виде этой сцены Фарен не смог сдержать слез и закричал срывающимся голосом:
— Господи, я думал, резня уже закончена. Дюма, отпусти его, прошу тебя!
— Э, да я и сам хотел того же. Если бы ты только знал, как мне больно убивать невинных бедняг.
Помпон, ускользнув от палача, бросился на руки парижанину, который поспешил уйти подальше от лагеря, унося обезумевшее от страха животное, преследуемое запахом крови товарищей.
Отойдя метров на сто, Плюмован остановился среди снежного вихря и, опустив собаку на толстый снежный ковер, заговорил с нею, как будто та могла что-то понять:
— Знаешь, старина, твоих друзей больше нет. Они поплатились за то, что съели лагерные запасы, а это — преступление, которое карается смертью. Если хочешь избежать их страшной участи, мотай отсюда, и побыстрее! Ты ловкий как обезьяна, шустрый как белка, а льды — твоя родина, беги же… И даже близко не подходи к нам, если не хочешь, чтобы тебя слопали.
Артур поцеловал четвероногого друга в черный, блестящий, похожий на трюфель нос, взмахнул рукой, указывая на безбрежные снежные поля, и громко крикнул:
— Беги, Помпон, беги!
Пес убежал, и больше его никто не видел. Убитые собаки пошли в пищу.
Вот каков был рацион матросов, скорчившихся в душной, тесной иглу.
Утром — чай или кофе без сахара. Ужиук и собаки съели его, и больше ничего не осталось. Двести граммов собачьего мяса на человека, несколько капель водки или рома, разбавленных горячей водой. Ни сухарей, ни мясного концентрата. Все было проглочено голодными псами. В полдень — некоторое подобие супа из собачьего мяса и кусочка тюленьего жира, со щепоткой соли.
Все это съедалось горячим, чтобы получить побольше «топлива», как шутили в прежние дни.
На ужин — опять крохотный кусочек мяса, для разнообразия — кофе и несколько капель спиртного.
После столь скудной трапезы засыпали голодными.
Пищи оставалось в обрез. Собаки, ужасно исхудавшие за последнее время, весили едва ли килограмм двадцать, то есть мяса от каждой получили не более десяти килограммов. Несмотря на строжайшую экономию, оно было очень быстро съедено. Самым изголодавшимся давали дополнительную порцию — варево, запах которого вызывал тошноту у наиболее щепетильных. Добавьте к этому ужасную тесноту, скученность, затхлый воздух, и вы хотя бы отдаленно сможете представить себе судьбу людей, которые корчились от голода, прислушиваясь к завываниям ветра.
Восемнадцатого мая буря наконец утихла, но легче от этого не стало. Всюду, куда ни кинь взгляд, высились огромные сугробы. Положение казалось безвыходным.
Но капитан не терял надежды. С наступлением оттепели на север должны были прилететь птицы. Тогда голод отступит…
Двадцать третьего мая на термометре все еще было десять градусов. Шел мелкий снег.
Двадцать четвертого мая у троих заболел желудок — с непривычки к собачьему мясу. Совсем ослабели больные скорбутом.
Двадцать пятого съели последнюю собаку. Двадцать шестого принялись жевать тряпки, кости, все, что попадалось под руку.
Двадцать восьмого температура резко повысилась до нуля градусов. Ни чая, ни кофе не было, и доктор давал каждому по ложке глицерина.
Двадцать девятого появилась чайка. Уже съедены шкуры собак. Еще оставалась сбруя из тюленьей кожи.
Ослабевшие, бледные, с блуждающими глазами, люди двигались словно тени.
Де Амбрие с напряжением вглядывался в горизонт — не появится ли стая уток или медведь.
Оттепель набирала силу. Лед трещал, текли потоки воды… Дюма, Плюмован и Итурриа пошли на разведку, но вернулись ни с чем. В этот день съели половину сбруи и запили глицерином.
— Ба! — сказал парижанин, который едва держался на ногах. — Завтра мы придем в себя.
Но тридцатого мая, вместо того чтобы «прийти в себя», бедный малый слег от лихорадки, так же как повар Дюма и его товарищи. В отряде не осталось ни одного здорового человека! Доктор, повинуясь профессиональному долгу, все время оставался возле больных. Капитан не щадил себя, стараясь помочь всем. Он распределял последние кусочки пищи, которые и пищей-то назвать было нельзя, их глотали машинально, не думая и ничего не чувствуя. Врач заботился об экипаже, рискуя здоровьем, а может быть и жизнью.
Тридцать первого мая даже самые стойкие поняли, что все кончено, и покорились судьбе, ожидая смерти.
ГЛАВА 16

Странный шум. — Промахнулся! — Помпон. — Сытая собака и голодные матросы. — Прекрасное открытие. — Парижанин рассказывает о мясных залежах. — Что Помпон делал в отлучке.
Тридцать первого мая термометр показал плюс два градуса.
В ясном лазурном небе ярко сверкало солнце.
Изголодавшиеся матросы — кожа да кости — стали есть свои шубы. Больные ловили ртом капельки воды, бежавшие по стенам снегового жилища.
Они, казалось, страдали меньше здоровых.
Со всех сторон слышались стоны и вздохи. Некоторые агонизировали.
Но что это? Воспаленное воображение? Следствие лихорадки?
Капитан услышал вдали не то вой, не то лай.
Неужели зверь? ..
Сомнений не было. Какое-то четвероногое бежало по льду. Де Амбрие с трудом поднялся и крикнул:
— К оружию!
Дюма схватил винтовку. За ним лейтенант Вассер, парижанин и баск. Появление зверя придало им силы. Ведь он мог стать добычей.
Удивительно, до чего живуч человек. Близкие к смерти матросы бодро выбежали из хижины с винтовками на изготовку.
Но увидели не медведя, а какое-то небольшое животное темного цвета.
Дюма выстрелил с расстояния в двести метров. Но промахнулся. Впервые в жизни. Сказались болезнь и голод.
Пуля упала недалеко от зверя.
Промахнулся и лейтенант. Животное взвыло, но продолжало бежать, не обращая внимания на сыпавшиеся со всех сторон пули.
Дюма крепко выругался и опять зарядил ружье.
Парижанин тоже прицелился, но вдруг опустил винтовку и воскликнул:
— Помпон! .. Мой Помпон! ..
Собака в несколько прыжков очутилась возле хозяина с радостным лаем и визгом.
— Помпон! .. Собачка моя хорошая! ..
Помпон между тем бегал от одного матроса к другому и наконец снова вернулся к Плюмовану.
— Черт возьми! .. — проворчал Дюма. — Надо было этому псу возвратиться. Я предпочел бы медведя… У него мяса раз в пятнадцать больше… И потом, как-то нехорошо убивать свою же собаку.
— Не смейте трогать Помпона! — с гневом вскричал парижанин.
— У нас люди умирают…— тихо заметил Дюма.
— Неужели не видишь, что Помпон умудрился каким-то образом разжиреть?
— Вижу, — скрепя сердце отозвался повар. — Бедненький! Значит, он что-то ел все эти три недели,
— Совершенно верно. Либо он сам нашел еду, либо кто-то его кормил.
— Ты, прав, любезный, — сказал капитан, подходя к Плюмовану. — Собаку привел к нам инстинкт, чувство дружбы. Как знать? Быть может, в ней наше спасение?
Помпон тем временем залез в хижину, обнюхал всех, огляделся и снова вернулся.
— Проверил, все ли на месте, — заметил Плюмован.
Собака постояла возле хозяина, словно дожидаясь лакомого куска, села на задние лапы, тявкнула раз, другой и побежала вперед, то и дело оглядываясь.
— Лейтенант Вассер! — распорядился де Амбрие. — Возьмите с собой Жана Итурриа, Дюма и Фарена и следуйте за собакой.
— Есть, капитан! И дай нам Бог вернуться не с пустыми руками. Вперед, друзья!
— Подождите минутку, — остановил де Амбрие матросов. — Возможно, вам пригодятся уцелевшие сани, меховые шкуры, спальный мешок, оружие, топор, пила и нож для резки льда. Наденьте эскимосские сапоги без них не обойтись во время оттепели — и разделите между собой остатки табака. А теперь пожмите друг другу руки. В путь, друзья! Помните, наша жизнь зависит от вас.
Собака, очень довольная; вприпрыжку бежала на северо-запад, не отклоняясь от своих следов, местами отчетливо отпечатавшихся на талом снегу.
Тут моряки убедились, что капитан, приказав им взять сани, был, как всегда, прав. Не приходилось, по крайней мере, тащить нехитрые пожитки, казавшиеся ослабевшим людям неимоверно тяжелыми. Полозья легко скользили, и матросы без труда шли за Помпоном, сменяя друг друга в упряжке.
Пес вдруг резко повернул к северу и заметно повеселел, уверенно направляясь к холмам на краю палеокристаллической льдины.
Матросы шли уже часов шесть, силы были на исходе. Собака ласкалась к ним, словно хотела сказать: «Мужайтесь».
— Куда она нас ведет? — то и дело спрашивали баск и провансалец.
— Наверняка туда, где есть что пожевать, — неизменно отвечал парижанин, — Помпон у меня умный, понимает.
Наконец собака взбежала на крутую тропинку, где сани не могли проехать, и скрылась за громоздившимися в беспорядке утесами. Спустя немного Помпон вернулся, неся в зубах что-то черное и твердое.
Плюмован с трудом отломил кусок, попробовал на вкус и удивленно воскликнул:
— Черт побери! .. Да ведь это — мясо! Мороженое мясо!
— Не может быть!
— Отведайте сами, если не верите, лейтенант… и ты, повар… Тогда убедитесь!
— А ведь правда! — радостно вскричал Вассер. — Мясо! Настоящее мясо!
— Для варки вполне годится! — со знанием дела заметил Тартарен.
— Сойдет и сырое! — отозвался баск, набив полный рот.
— Ай да Помпон! .. Привел нас на склад провизии! — вскричал растроганный Плюмован.
Все кинулись за собакой и вскоре достигли огромной ледяной горы с глубоким ущельем.
Помпон разгреб снег, под которым оказалось отверстие, шириной с бочку, влез внутрь и вскоре вернулся с увесистым куском мяса. Он еле его тащил.
— Черт возьми! — весело вскричал парижанин. — Да тут, я смотрю, мясные залежи! ..
Вооружившись один ножом для льда, другой топором, лейтенант и Дюма разрубили край трещины длиной более ста метров, и увидели, что на довольно большую глубину она наполнена мясом.
Работали они усердно и жадно уплетали найденную провизию, таявшую прямо во рту.
— Не развести ли огонь, чтобы сварить суп? — предложил Артур, работая челюстями.
— Нет спирта! — отозвался Дюма, уминая за обе щеки отличную вырезку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28