Через двадцать минут, когда было пройдено около километра, капитан, заметив, что люди устали, скомандовал отдых.
Шлюпка между тем прошла всего четыреста метров, наравне с тащившей ее плоскодонкой. Доктору. Дюма и парижанину приходилось то и дело останавливаться. Поэтому они устали меньше остальных.
Капитан посоветовал всем следовать пословице: «Тише едешь — дальше будешь».
ГЛАВА 5

Ртуть снова замерзла! — Безрассудство. — Жажда. — Ярость помощника. — Полярный повар. — Под палаткой. — Болезни горла. — Глазные болезни. — Опять зеленые очки. — Восемьдесят семь градусов тридцать минут.
Двенадцатого апреля, достигнув восемьдесят седьмого градуса северной широты и двадцать второго градуса западной долготы, наши путешественники снова тронулись в путь.
Первый день промелькнул без особых приключений. К вечеру все устали, хотя прошли всего двенадцать километров, но при данных условиях это был неплохой результат.
Шлюпка двигалась прекрасно, электромотор действовал безукоризненно.
Между тем температура понизилась, и ночью ртуть в градуснике снова замерзла. Полярная зима изобилует подобными неожиданностями.
На следующий день путь стал труднее. То и дело попадались ухабы, рытвины. Мучила жажда, и люди украдкой от начальства нет-нет, да и глотали снег.
Бершу заметил это и впервые за всю экспедицию пригрозил принять «строгие меры». Но какими мерами можно было запугать смельчаков! Исполненные чувства долга, готовые на любую жертву, они были наивны, как дети. Не кричать на них следовало, а объяснить, как опасно глотать снег.
В тот же вечер у матросов началось воспаление горла, десен и всей полости рта,
— Черт побери! — вскричал бретонец. — Я словно толченого стекла наелся!
— А я — горячих углей, — отозвался один из басков.
— А у меня будто кожу во рту содрали, — жалобно стонал Гиньяр.
— И поделом тебе, болван этакий! — в сердцах произнес боцман. — Вот ослы! Собаки и то умнее! .. Хоть бы с них пример брали. Снег запрещено есть!
Доктор осмотрел больных, обругал «животными», припугнул скорбутом и назначил лечение.
Доктор увидел Дюма, шедшего с двумя ведрами, полными снега.
— Эй, приятель!
— Я здесь, господин дохтур, — ответил провансалец своим зычным голосом. Он был на удивление весел и бодр.
— Все в порядке?
— Великолепно, дохтур, да и вы неплохо выглядите.
— Однако видно, что ты устал.
— Работа есть работа, кто же ее вместо меня сделает.
То, что храбрый малый называл «работой», было поистине каторжным трудом.
Кок принялся колдовать возле печки, которой, как мы знаем, служила большая спиртовая лампа. Утром он встал на час раньше, чем остальные, а ляжет на час позже и будет без устали работать весь день. Увидев, что снег растаял и вода скоро закипит, он начал готовить обед. Часть воды пойдет на приготовление мясного концентрата с жиром, а из остального будет приготовлен чай.
Дюма все еще был в своей рабочей одежде, в то время как все его товарищи давно переоделись и доктор внимательно осмотрел их руки и ноги, освобожденные наконец от кучи шерсти и фетра, которые делали их похожими на ноги слона. То у одного, то у другого встречались довольно серьезные обморожения и ссадины. Доктор смазал раны глицерином, после чего матросы надели сухие носки и эскимосские сапоги.
Обычно старая одежда, за день буквально каменевшая, худо-бедно сушилась в палатке, спать же ложились в чулках.
Надо сказать, что вылезти из верхней одежды, сшитой из парусины и становившейся на морозе твердой, как дерево, было целым делом. Требовалось не меньше трех человек, чтобы после смехотворной пантомимы вытащить человека из этих ледяных доспехов. То и дело кто-нибудь из матросов, совершая эту нелегкую процедуру, недовольно бурчал:
— Клянусь печенкой, это будет потяжелее, чем сдирать шкуру с замороженного тюленя.
Тем временем повар продолжал свою бурную деятельность. Он внимательно следил за печью, разрубая в то же время топором мясо или отпиливая куски заледеневшего жира.
— Вода закипела? — спросил бретонец.
— Питье готово? — добавил нормандец.
Все взволнованно и влюбленно смотрели на котелок, который начал громко дребезжать, как бы сообщая, что варево вот-вот нужно будет снять.
— Эй, вы, — сердито закричал Дюма, — нечего пялиться на котелок, это мешает воде закипеть.
Моряки, ежась от холода, вновь возвратились в палатку, забрались в меховые мешки, с нетерпением ожидая обеда. В воздухе причудливо смешались запахи готовящейся пищи, испарения человеческих тел и аромат от раскуренных трубок.
Наконец мясо сварилось. Дымящееся блюдо настолько быстро остывало на сильном морозе, что для того, чтобы оно через несколько минут не превратилось в кусок льда, матросам приходилось поливать чаем кусочки жира и мяса. Можете представить себе запах и вкус этой варварской смеси. Люди, покинув теплые «кровати», сели на корточки и, достав из сумок роговые ложки, начали зачерпывать содержимое своих тарелок и отправлять в рот, кривясь и гримасничая, так как у многих было воспалено горло и глотание вызывало нестерпимую боль. После обеда все получили порцию водки, которую пили маленькими глотками, неторопливо покуривая трубки.
Эта странная стряпня была чрезвычайно полезна для здоровья, так как подкрепляла силы и возвращала бодрость. Наконец неутомимый Абель, убрав посуду и всякий кухонный хлам, позвал одного из товарищей, чтобы тот помог ему освободиться от рабочей одежды. Плюмован вылез из уютного гнездышка, где устроился возле Гиньяра; и тщетно старался освободить кока от его балахона, который примерз к шее бедняги как колодка.
— Эй, Гриньяр, высунь наружу остаток своего носа и помоги мне!
Нормандец принялся помогать обеими руками и после титанических усилий не перестававший смеяться повар был наконец освобожден и улегся рядом с друзьями.
Опять зажгли трубки и стали тихо переговариваться, переваривая пищу, сдобренную порцией водки. Это были, пожалуй, самые веселые минуты за весь день. Несмотря на усталость, боль в ногах и в горле, путешественники еще находили силы шутить. Из-за дыма ничего не было видно, и собеседники узнавали друг друга по голосам. Говорили обо всем понемногу: об экспедиции, о Севере, о старушке Франции, где совсем скоро зацветут вишни, о теплом апрельском солнце. Плюмован сказал, что в Париже уже появились первые овощи, а Дюма напомнил, что все это выращивается в их краю — прекрасном и теплом Провансе. Потом, по ассоциации и, вероятно, из-за контраста, стали вспоминать тропики. Эти несчастные замерзшие матросы, страдающие от болезней и обморожения, зарывшись в меховые мешки, грезили о радужных цветах, зелени, жарком солнце, освещающем пальмы и манговые деревья. Воображение рисовало прекрасную картину: в знойном воздухе жужжат насекомые; птицы, перепархивая с ветки на ветку, весело передразнивают друг друга; сквозь густую листву вечнозеленых деревьев пробиваются солнечные лучи; полураздетые люди, небрежно развалившись в тени, едят апельсины, чистят бананы или грызут манго; легкий бриз приносит свежесть, и короли этого цветущего Эдема засыпают, опьянев от сильных дурманящих ароматов.
Завораживающая, но, увы, такая эфемерная мечта! Послышались тяжелые шаги. Под сапогами часовых захрустел снег. Феерические видения вечной весны исчезли, уступив место суровой реальности. Моряки вновь оказались среди ледяного ада. В палатке водяной пар, застывая мелкой снежной пудрой покрыл лица засыпающих людей. Наконец, сон сомкнул уставшие воспаленные веки, люди постепенно успокоились и затихли. Маленький отряд уснул. В ночи выли волки, снег валил не переставая, ветер свирепо рвал полы палатки. Обычно, если не случалось ничего непредвиденного, сон длился семь часов.
Рано утром вставали часовые, стараясь не шуметь и не будить спящих. Те, чье пребывание на посту заканчивалось в шесть часов, расталкивали несчастного повара. В этот час всегда было страшно холодно. Человек долга, Тартарен, ворча и ругаясь, вылезал из мехового мешка, в котором он еще недавно так сладко спал. Требовалась больше чем самоотверженность, чтобы оставаться совершенно спокойным в подобных обстоятельствах.
Повар зажег свою неизменную печку, тепло проникло в палатку, у входа в которую был сделан вал из снега, предназначенный для сохранения благословенного тепла. Спящие, ежась и вздрагивая, прижались поближе друг к другу, чтобы продлить последние минуты сладостного сна. Ожидая, пока растает снег, Дюма деревянной лопатой сбивал с палатки лед, образовавшийся за ночь.
Капитан, вставший еще на заре, возвращался, проверив показания термометра и барометра. Он застал кока, который семенил между лежащими на полу матросами. Один за другим моряки проснулись.
— Вода закипела?
— Питье готово?
Те же вопросы, что и накануне, те же голодные взгляды. Повар трудился вовсю. Двое матросов только что вернулись с вахты, и Тартарен, дружески посмеиваясь, протянул им кружки с горячим кофе.
Капитан решил, что больные могут позавтракать в постели. Те, кто покрепче, охотно поухаживают за своими товарищами — пусть понежатся, пока отряд не отправится в путь. Времени еще достаточно. Но неожиданно вмешалось самолюбие, никто не хотел признавать себя больным. Ну что тут такого? Валяться из-за какой-то боли в горле, подумаешь, что-то там царапает, мы же матросы, а не тряпки, черт побери!
Доктор в последнее время стал замечать, что некоторым больно смотреть на свет, даже от спиртовой лампы. Опытный врач и полярник, Желен встревожился,
Однажды утром он вывел нескольких матросов из палатки и велел посмотреть на снег.
Один матрос сразу вскрикнул и закрыл глаза руками в меховых перчатках.
— Что с тобой?
— Больно, будто на солнце поглядел. И круги перед глазами пошли, зеленые, красные, синие.
— Ничего страшного, только теперь ты должен постоянно носить очки.
Глаза болели у пятерых, и всем им прописали очки. А мороз все крепчал. Особенно страдали от него находившиеся в шлюпке, потому что почти все время были без движения. Де Амбрие дважды грозило обморожение, равно как и машинистам. Надо было принимать какие-то меры.
И тогда решили, что машинисты будут нести дежурство по очереди: три часа на шлюпке, три — на санях. Таким же образом договорились между собой капитан, его помощник и лейтенант.
Самое страшное на морозе — неподвижность. Поэтому надо не задерживаться на остановках. Особенно при сильном ветре.
Стоило кому-нибудь постоять пять минут, и мороз забирался под одежду, пронизывал до мозга костей. Тут уж не до отдыха.
— Мы лучше пойдем потише и так отдохнем, — говорили матросы, — ни стоять, ни сидеть невозможно.
Шестнадцатого апреля лед был на редкость гладким, а мороз необычайно сильным, но все же прошли семнадцать километров,
Семнадцатого числа Дюма застрелил зайца. Полярный заяц значительно больше нашего, зимой он белый, от снега не отличишь. Но поймать его легко из-за слабого слуха и зрения. Заяц сидел в двадцати шагах от кока и преспокойно сучил лапками. Но Тартарена не тронула доверчивость зверька, и он безжалостно его пристрелил, снял шкурку, а тушку присоединил к запасам провизии.
В этот день прошли двенадцать километров, в предыдущие — суммарно тридцать восемь, всего — пятьдесят.
Почти полградуса! Еще немного — и будет достигнут восемьдесят седьмой градус тридцатая минута, до полюса останется два с половиной градуса.
Смогут ли путешественники преодолеть это расстояние?
ГЛАВА 6

Роковая неосторожность. — Тревожные последствия. — Болезнь машиниста Фрица. — Предрасположение. — Скорбут. — Грозное предсказание.
— Фриц, друг мой, не ешь снега, ради Христа!
— Ничего не могу с собой сделать, Геник.
— Разве ты не слышал, что говорит доктор? Еще скорбутом заболеешь.
— Я как помешанный. Во рту жарко, словно в раскаленной печи.
— Ты же знаешь, как болеют матросы от того, что снег ели. Десны у них кровоточат.
— Ах, Геник, как глотнешь снега, легче становится… Нет сил жажду терпеть! А доктор наверняка преувеличивает опасность. Ведь снег — это тоже вода, только похолоднее.
— Глупости ты говоришь, Фриц! А еще мужчина! И звание имеешь. Другим должен пример подавать.
— Ты, видно, не знаешь, что такое жажда, Геник…
— Я жажды не знаю? — вскричал боцман, оскорбленный до глубины души. -Я? Старый морской волк?! Да на всем флоте вряд ли сыщется матрос, столько раз умиравший от жажды!
— Я не про такую жажду говорю! Про болезненную, как при лихорадке. Ее невозможно терпеть, хочется прокусить кожу и пить собственную кровь… Или убить кого-нибудь, только бы глотнуть каплю…
— Возьми мою кровь, если хочешь… Мне не жалко… А еще лучше — мою порцию водки, только не делай глупостей.
— Нет, на это я ни за что не соглашусь, — возразил эльзасец, тронутый до глубины души.
— Пожалуйста, не отказывайся. Я на все готов для тебя… Опять ты за свое! — вскричал боцман, увидев, что Фриц с жадностью проглотил одну за другой две полные горсти снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28