— Раскройте-ка глаза пошире! — сказал доктор, никогда не теряющий надежды. — Вы внимательно смотрите влево и вправо по борту, но забываете смотреть вперед, что является непростительной ошибкой.
— Чертовщина! — вдруг громко закричал боцман Геник. — Впереди риф!
— Назад! — тотчас скомандовал капитан, ничего, правда, не увидевший, хотя он и стоял у штурвала, следя за фарватером.
Механик не успел завести мотор, и киль шлюпки на что-то наткнулся. Так как судно шло на средней скорости, удар получился не слишком сильным, но вполне достаточным для того, чтобы сбить с ног тех, кто стоял на палубе. Посыпался целый град ругательств на разных диалектах. Через несколько минут все вновь обрели равновесие. Де Амбрие очень беспокоился, что шлюпка дала течь, но, к счастью, будучи очень прочной, она выдержала столкновение. Объект, на который налетела лодка, был очень странным — полудряблым, полутвердым, природу его определить было очень трудно. Надо сказать, что он больше заинтриговал, чем встревожил полярников, быстро успокоившихся, убедившись, что шлюпке не грозит опасность.
— Что бы это могло быть? — спрашивали моряки друг у друга.
Вдруг из глубины донесся протяжный рев и вода стала красной.
— Черт возьми! .. — вскричал Дюма. — Да тут зверь подвернулся!
— Морж! .. — подтвердил Геник. — Мы задавили его.
— Мясо!
— Да, по крайней мере, тонн десять жира, сала и мяса.
— Надо бы посмотреть, — сказал Плюмован, любопытный как все парижане, которые готовы стоять открыв рот при виде раздавленной собаки, побитой лошади или пролетающего мимо чижа.
Ужиук с лихорадочно блестевшими глазами, оскалив зубы, пронзительно закричал. Этот вопль был похож на протяжный низкий вой, заканчивающийся чем-то вроде лая:
— Ау-у-у-ак!
— Дьявол его побери, да это же крик моржа, — сказал китолов баск Элимбери.
— Точно, — подтвердил Геник, уже справившийся с волнением, обнаружив, что риф оказался из плоти и крови.
Сиеста моржа, спокойно спавшего на воде, была внезапно прервана ударом обшитого сталью «волнореза».
— А может, зверь не один, — заметил Дюма, вскидывая карабин.
И, как будто в подтверждение его слов, со всех сторон раздались звуки какой-то варварской музыки, исполняемой невидимыми виртуозами.
— Это прямо органная труба, — сказал Плюмован, всегда готовый ввернуть какую-нибудь шутку.
— Возьми-ка лучше ружье, раскрой глаза и закрой рот на два замка, и хватит корчить из себя попугая, — недовольно пробурчал боцман, размахивая топором.
— А вы, — закричал Геник остальным матросам, — прекратите стрелять в эти туши! У них же слой жира шесть дюймов толщиной. Стреляйте прямо в пасть. Ну-ка, прорежем ряды противника!
— Отлично, Мишель, мой мальчик, — сказал он баску, который только что одним ударом отхватил плечо самому наглому зверю. — И ты, Гиньяр, не зевай!
— Дюма! На помощь, старина! Бедняга Гиньяр…
Это был голос Плюмована, сражавшегося с моржом, который только что ударом клыка от бедра до колена распорол меховые штаны нормандца. Гиньяр упал, потеряв равновесие, а Плюмован безуспешно разряжал в зверя свой карабин. Ситуация была критической, к тому же монстр принялся сильно трясти лодку. Кок, не теряя ни минуты, вставил оба ствола своего великолепного карабина в пасть нападавшему и сделал подряд два выстрела.
— Вот тебе, попробуй-ка этого, приятель.
Средство мгновенно подействовало. Как справедливо заметил Геник, животные, покрытые двадцатисантиметровым слоем жира, были почти неуязвимы. Пули не проникали глубоко в плоть и не приносили врагу видимого вреда. Нужно стрелять в глаза или, как это делал повар Дюма, в раскрытую пасть. Морж, с которым только что расправился кок, проглотил целый огненный столб. Он конвульсивно дернулся, ослабил хватку и громко зафыркал, отпрыгнув назад. Изо рта показалась кровавая пена, и зверь камнем пошел ко дну.
— Эй, Гиньяр, нога в порядке? — спросил Дюма, вновь заряжая карабин.
— Гиньяр не ранен, — ответил за нормандца позеленевший от страха Плюмован.
— Счастливо отделался на первый раз.
— Спасибо, Абель, зверюга была уж больно злая.
— Вот дьявольщина, они опять появились!
Моржи, которые до этого нападали разрозненно, казалось, договаривались о массовой атаке. К счастью, они не обращали никакого внимания на лодки с собаками и продовольствием. Возбужденные присутствием людей, взбешенные выстрелами, они всю свою ненависть обрушили на шлюпку с экипажем, который приготовился серьезно защищаться. Животные внезапно отступили, как будто беря разбег, образовали правильный круг, так что лодка оказалась в его центре, и бросились вперед в удивительном порядке. Они издавали громкие угрожающие звуки, били по воде ластами и приближались все ближе и ближе.
Капитан, серьезно обеспокоенный атакой неустрашимых тактиков, взглянул на сохранявший хладнокровие экипаж, готовый отразить нападение. Де Амбрие приказал стрелять только в упор, а если карабины разряжены, пустить в ход топоры.
Громкие крики, дикий вой и свирепое фырканье заглушили его голос. Круг превратился в овал, полностью охватывающий шлюпку. Моржи, плотно прижавшись друг к другу и высунув из воды усатые морды с огромными клыками, образовали две живые баррикады. На борту все молчали, ожидая атаки разъяренных зверей. И вдруг нападавшие наполовину выскочили из воды. Некоторые из них буквально врубились в металлическую обшивку, которая срезонировала и застонала. Не растерявшись при виде горящих от ярости круглых глаз и раскрытых пастей, из которых вырывался горячий пар, моряки стреляли вовсю. Было что-то странное и ужасное в этих закрывающихся ртах, глотающих пули вместе с густым дымом. На мордах животных застыло выражение растерянности от полученного шока. Эти удивительно живучие звери погибали не сразу. Бывало, что наполовину мертвый морж с разбитой головой, не ослабляя хватки, висел на лодке, зацепившись за борт клыками, рискуя опрокинуть ее. Чтобы освободиться от него, приходилось обрубать клыки топорами, и из стальной обшивки выбивались снопы искр. Схватка была короткой, но страшной. Матросы, понимавшие, что они борются за свою жизнь, показывали чудеса смелости. Какое-то время казалось, что шлюпка вот-вот перевернется, но последним решительным усилием, хорошенько поработав топорами, матросы освободили все-таки мини-«Галлию» от побежденных противников.
Оставшиеся в живых звери, охваченные паникой, быстро покидали поле брани, ныряя в красную от крови воду. Они отплыли метров на пятьдесят, вновь показались из воды, разевая пасти и протяжно воя, и затем совсем исчезли из виду, выразив свое бесполезное возмущение.
К счастью, среди команды серьезно пострадавших не было. Лишь несколько ссадин и несильных контузий. Как шутливо заметил парижанин, больше всех пострадали штаны Гиньяра. К сожалению, в результате этой славной битвы запасы продовольствия пополнить не удалось. Убили, вероятно, штук пятнадцать моржей, которые весили не менее пяти тонн, но все они пошли ко дну. Матросы опять остались без пищи. Оставалось надеяться, что произойдет нечто непредвиденное и удастся что-нибудь раздобыть.
Вдруг раздался крик Ужиука, вместе с собаками сидевшего в плоскодонке. Он изо всех сил тащил из воды огромную уду, которая то появлялась над поверхностью, то исчезала.
Видимо, эскимос звал на помощь.
Какое-то время Геник за ним наблюдал, а потом разразился громким хохотом.
— Ты что, старина? — удивился капитан.
— А наш эскимос не дурак! Покуда мы тут сражались, он позаботился о своем брюхе.
— Думаешь, он…
— Он поймал гарпуном моржа, а вытащить не в состоянии. Дюма может ему помочь.
— Каким образом?
— Очень просто. Как только морж высунется из воды, надо выстрелить ему в глаз. А Тартарен — стрелок меткий.
— Я так и сделаю, Геник, — сказал кок, подходя с заряженным ружьем.
Он прицелился в глаз моржу, когда тот высунулся из воды, и выстрелил. Морж скрылся, и в тот же миг эскимос издал радостный вопль. Ему удалось удержать мертвого зверя. На глубине примерно восьми-девяти метров. Гарпун крепко впился в тело, и теперь уже не составляло никакого труда вытащить добычу на лед, к счастью, достаточно крепкий, чтобы выдержать тушу.
Ужиук, торжествуя, принялся потрошить животное, приговаривая:
— Ужиук — великий вождь, он хочет есть.
— Черт возьми! — вскричал Дюма. — Я тоже великий вождь, ведь это я убил моржа.
ГЛАВА 3

Приметы весны. — Появление арктических птиц. — Молочный суп. — Восемьдесят седьмой градус северной широты. — Облака. — Ложное солнце. — Буря. — В осаде. — Холод. — На горизонте замерзшее море.
Вопреки ожиданиям, столбик термометра все время держался на отметке десяти — двенадцати градусов ниже нуля. Бывавшие в Баффиновом заливе китобои не переставали удивляться такой умеренной температуре.
По мере перемещения лодок на север морской горизонт становился все шире. Протоки среди льда превратились в настоящие реки, устремленные к северо-востоку, где по-прежнему вырисовывались очертания высоких, покрытых голубоватым льдом скал. То и дело в вышине появлялись гагары, утки и другие морские птицы, летевшие с юга на полюс. Вестники весны. Не служило ли это доказательством того, что на юге теплее?
— Такая жалость, что нет у меня ни охотничьего ружья, ни дроби,
—заметил Дюма.
— До чего же вы кровожадны! — воскликнул парижанин. — Неужели вам не жаль этих бедных птичек? Ведь мы и так сыты: ваш молочный суп был вчера просто восхитителен.
Фарен не шутил. Кок ухитрился накануне раздобыть молока, и это под восемьдесят шестым градусом северной широты. Дело в том, что пойманный Ужиуком морж оказался самкой. Повар вырезал у нее вымя, вылил в ведро молоко и приготовил очень вкусный суп с сухарями. Тушу разделали, и съестные припасы, ко всеобщей радости, значительно увеличились.
Седьмого апреля путешественники достигли восемьдесят седьмой параллели.
До полюса оставалось всего триста километров. Итак, оказалось, доктор Хейс прав: у полюса море свободно ото льда. Все радовались и веселились, только капитан был задумчив и внимательно вглядывался в горизонт с северной стороны, где собирались кучевые облака, такие же, как на юге. По крайней мере, раз десять поглядел он на быстро падавший барометр.
Облака на юге сгущались. С севера дул умеренно теплый ветер, а с юга -резкий, холодный.
«Какой же восторжествует? » — с тревогой спрашивал себя де Амбрие. Во всяком случае, лодки лучше убрать. Пришлось искать убежище.
Капитан велел взять курс на скалы, отыскал там небольшую бухточку для флотилии и приказал вытащить лодки на лед.
И тотчас же все небо заволокло тучами, ветер крепчал, пенились волны, неизвестно откуда приплыли льдины.
В довершение ко всему появилось ложное солнце. Теперь и матросы поняли, что близится буря, разбили палатку и принялись быстро устраивать лагерь. Лодки перевернули вверх килем, а шлюпку положили на бок и прикрыли брезентом.
Стемнело.
За неимением топлива зажгли спиртовые лампы, очень искусно устроенные, способные почти постоянно снабжать людей теплом. Лампа представляла собой металлическую коробку цилиндрической формы примерно тридцати сантиметров в диаметре. В основании был расположен резервуар со спиртом и фитилями. Когда аппарат не работал, все это плотно закрывалось, чтобы помешать испарению жидкости. Сбоку просверлены круглые отверстия для создания тяги, была еще своеобразная подставка, заменяющая крючки, на которые обычно подвешивали лампы. Благодаря этой подставке лампу можно было поднимать почти на метровую высоту, и получалось что-то вроде обогревателя, который одновременно давал тепло и служил печкой — вещь для полярников просто незаменимая, шла ли речь о том, чтобы растопить снег для приготовления чая или кофе или просто создать уютную атмосферу в мрачном жилище зимовщиков.
С тех пор, как задул южный ветер, показания термометра и барометра не менялись. Но вот однажды температура буквально за два часа упала до минус двадцати градусов.
— Завтра жди мороза, от которого могут схватить простуду даже тюлени, — заметил боцман.
— Несчастные животные, — жалобно вздохнул Плюмован.
— Кто, тюлени?
— Да не только, Геник. Твои слова заставили меня подумать о пташках, которые вчера устроили нам настоящий праздник. Помните, как они радостно кружились вокруг, так что я совсем было подумал, что мы находимся в Тюильри или Люксембургском саду. Боюсь, что этот проклятый мороз убьет их.
— Что поделаешь, значит, так тому и быть, — вмешался повар Дюма.
— Эх ты, каннибал!
— Ты не понял меня, я люблю животных…
— И я, — закричал провансалец, обнажая в широкой улыбке зубы настоящего людоеда. — Я их люблю, может, даже больше, чем ты, только я люблю их желудком, это ведь дело вкуса.
— В самом деле, парижанин, не слишком убивайся о бедных воробышках, ведь это инстинкт их подталкивает, — вновь заговорил Геник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28