Из карманов торчали мои туфли.
– Стивен, ты богатый, красивый и добрый мужик, но жизнь так коротка, черт побери. Что тебя не устраивает? – Сжав кулак, я легонько ткнула его в грудь. – Я? Неужели я такая страшная? Или старая? В этом, наверно, вся загвоздка, да? Я для тебя слишком стара.
Тускло-желтые отблески пламени, с гудением рвущегося на свободу, освещали его лицо, на котором заиграла усмешка:
– Кейт, мы это уже проходили. Ты одна из самых красивых и привлекательных женщин, которых мне посчастливилось видеть.
По-детски прильнув к его груди, я покрепче стиснула объятия, а сама умилилась и обрадовалась этой вынужденной и неприкрытой лжи.
– Значит, мой возраст тут ни при чем, – прошептала я ему в грудь.
Он рассмеялся:
– Ты ведь моложе меня, а на вид тебе не дашь даже твоих лет. Довольна?
– Да. Нет. – Отстранившись, я заглянула ему в глаза. – Что дальше? Как ты относишься к женщинам, которые сами проявляют инициативу?
Все это, как он выразился, мы уже проходили, но ситуация напоминала круг в танце, который проходишь снова и снова. Впервые такой разговор возник у нас четыре года назад, и я высказала предположение, что он – гей. Стивен закатил глаза.
Только тогда я поняла всю меру его порядочности. Он закатил глаза – и это само по себе могло показаться нелепой ужимкой, но сколь многое сразу стало явным: что он уже не раз попадал в такое положение; что отвергнутые, сбитые с толку женщины в порыве уязвленного самолюбия не раз называли его «голубым»; что его уже мутило от этого подозрения.
Мне открылось, что настолько сдержанно он вел себя не со мной одной, но и со многими другими женщинами, если не со всеми. Ему не свойственно было ломаться или мучить других – он просто-напросто хранил верность своей жене. Вот такая безупречная порядочность. Мы о ней намеренно забываем, правда? Но если он изменит с тобою, то когда-нибудь изменит и тебе.
Встретить такого человека – все равно что выиграть первый приз, открыть золотую жилу, заключить главную сделку своей жизни… и тут же узнать, что приз уплыл из-под носа, делянку давно застолбили, а бумаги подписал кто-то другой.
Мы с подругами не раз возвращались к этой теме. Дожив до определенного возраста, вдруг замечаешь, что стоящие кандидаты давно разобраны. Но чтобы разобраться, кто чего стоил, необходимо дожить до определенного возраста. И что прикажете делать? Наверно, выходить замуж как можно раньше и надеяться на лучшее. Или дожидаться, пока появятся разведенные, и выбирать из числа обманутых, а не изменников. Или снизить планку. Или поставить перед собой другие жизненные цели, для достижения которых надо быть самостоятельной личностью, а не половинкой супружеской пары. Вообще говоря, я считала, что мне больше всего подходит именно такой путь, – пока не встретила Стивена.
– Если женщина сама проявляет инициативу – это только лестно.
– Но ты на это не поддаешься.
– Что я могу тебе ответить? Я зануда-однолюб.
(На самом деле это, конечно, означало – поскольку он был абсолютно честен, далеко не глуп и осторожен в ответах, – что когда-то, всего лишь однажды, он преступил черту и теперь знал, что почем; от этой мысли я еще больше расстроилась, потому что согрешил он не со мной, так что я потерпела фиаско не один раз, а целых два.)
– Все это делают, Стивен.
– Послушай, Кейт, разве это довод? И потом, я – не все.
– Но ты упускаешь такую возможность. Подвернулся удобный случай. А ты… упускаешь такую возможность, – беспомощно повторила я.
– Да ведь это не коммерция, Кейт.
– Ошибаешься! В жизни только и есть, что сделки, опции, фьючерсы. Брак – это сделка. Так было во все времена. Я предлагаю тебе сделку, от которой мы оба выиграем и ничего не потеряем: чистая прибыль, полное удовлетворение обеих сторон; отказываться от такой сделки – просто безумие.
– Я потеряю душевное равновесие, Кейт. Меня совесть замучит. Придется обо всем рассказать Эм.
– Ты спятил? Зачем рассказывать?
– А вдруг она как-то узнает. Подаст на развод, заберет ребятишек…
– Она никогда не узнает. Тебе же никто не предлагает бросить ее и детей; я просто хочу взять то, что ты можешь дать. Что угодно. Пусть это будет близость на долгие годы, на одну ночь, на один раз. Что угодно.
– Не могу, Кейт.
– Ты ведь ее не любишь.
– Это не так.
– Нет, так. Ты к ней просто привык.
– Ну, это как посмотреть. Возможно, любовная страсть со временем сменяется привычкой.
– Совсем не обязательно. Как можно быть таким… решительным и честолюбивым в бизнесе и таким робким в жизни? Зачем довольствоваться малым? Но если уж тебе так хочется сохранить привычку, то хотя бы не лишай себя любви. С другой женщиной. Со мной. Ты этого достоин.
Разомкнув наши объятия, Стивен мягко отстранился, взял меня за руки и в упор посмотрел мне в глаза.
– Даже с тобой, Кейт, я не хочу обсуждать Эм и детей. – Вид у него был смущенный. – Как ты не понимаешь? То, что происходит сейчас, для меня равносильно измене; я чувствую свою вину уже оттого, что веду с тобой такие разговоры.
– Да ведь ты ничего не теряешь!
– Я теряю все. У меня внутри есть такой счетчик, который показывает степень вины. Вот сейчас у него только дрогнула стрелка, но мне уже неприятно. Если я лягу с тобой в постель, он просто сорвется с катушек.
Представив себе такую картину, я закрыла глаза и снова зарылась лицом в его грудь:
– Поверь, Стивен, не только он сорвется с катушек.
С тихим смехом он снова меня оттолкнул. Никогда бы не подумала, что отталкивать можно ласково, но у него это получилось.
– Нет, Кейт, не могу – и все тут, – произнес он без улыбки, вроде как поставив печать.
Мы достигли промежуточного финиша, но не сошли с дистанции. Можно было бы на этом не останавливаться, но я рисковала его разозлить.
– Встроенный счетчик. – Я покачала головой. – Ну и ну.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
– Понимаю, – вздохнула я. – Надо думать, понимаю.
Он поежился – ему было неуютно без пиджака, в одной белой рубашке.
– Холодает, чувствуешь?
– Чувствую. Давай вернемся.
– Мне хотелось искупаться перед сном.
– Не возражаешь, если я на тебя посмотрю с бортика?
– Нисколько.
Своими размерами бассейн в Блискрэге лишь немногим уступал олимпийскому. Он находился глубоко под землей, среди путаницы коридоров, и найти его можно было разве что по запаху. Мы со Стивеном под руку шли по мягким коврам. В бассейне было темно, и нам пришлось обшаривать стены в поисках выключателей. Свет вспыхнул не только на потолке, но и под гладью воды. Стены были расписаны панорамными изображениями идиллических сцен на фоне сельской местности, менее холмистой, нежели Блискрэг; через каждые несколько метров роспись заслоняли белые дорические колонны. Вдоль стен во множестве стояли столики, стулья, шезлонги и вазоны с пальмами, под ногами зеленела искусственная трава, а где-то вдалеке виднелась стойка бара. Голубой сводчатый потолок украшали пышные белые облачка.
Стивен скрылся в раздевалке, а я остановилась над синей водной гладью. До нашего прихода бассейн не пустовал: на кафельном полу остались мокрые пятна, кое-где валялись полотенца и купальные принадлежности, а на столиках поблескивали ведерки для льда в окружении небьющихся бокалов для шампанского, поставленных на столешницы или брошенных в искусственную траву. Сейчас, когда все ушли, тут царила тишина; воду не тревожила даже малейшая рябь, поскольку рециркуляционные насосы были выключены.
Я посмотрела на часы. Они показывали четверть шестого. В мои планы не входило оставаться на ногах до такого времени. Ну что поделаешь.
Стивен появился в просторных купальных шортах, сверкнул улыбкой в мою сторону и нырнул в бассейн. Нырял он классно: брызг почти не было, голубизну дорожки нарушила только мелкая рябь, да еще одна-единственная ленивая волна покатилась от того места, где он скрылся под водой. Я неотрывно следила, как его высокая, загорелая фигура скользит на фоне лазурного кафельного дна. Вскоре он вынырнул на поверхность, тряхнул головой и легко поплыл кролем, мощно разрезая воду.
Присев у бортика, я подтянула к себе одно колено, опустила на него подбородок и просто смотрела. Стивен отмахал двенадцать дорожек, а потом, наперерез волнам, подплыл ко мне и уперся локтями в желоб на внутренней стороне кромки.
– Ну как? – спросила я.
– Отлично. Правда, бассейн медленный.
– Медленный? В каком смысле? Напустили тяжелой воды?
– Нет, просто здесь ни к чему эта стенка, – объяснил он, похлопав по кафельным плиткам над желобом. – От нее отражаются волны, с которыми приходится бороться. В современных бассейнах стенок нет, там вода доходит до пола и стекает в зарешеченные люки.
Я задумалась. Конечно, он был прав.
– Энергия волн в значительной степени нейтрализуется, – продолжал он. – Поверхность остается гладкой. Вот тогда получается быстрый бассейн.
– Ясно.
Он бросил на меня недоуменный взгляд:
– По-твоему, в тяжелой воде можно плавать?
– В «аш-два о-два»? Почему бы и нет? Бойко, как буек.
– Так-так. Ну ладно, пора закругляться.
– Я тебя подожду.
Он подплыл к хромированным ступеням, одним точным, плавным движением подтянулся на поручнях и скрылся в раздевалке, оставив на полу дорожку мокрых следов.
Под гул кондиционера я разглядывала блики, которые вода бросала на потолок и стены. Длинные, ломкие золотые лучи играли на обманном небосводе и на белых рифленых боках колонн. Шорох волн заставил меня вспомнить безмятежную тишину, которая встретила нас в этом месте.
Каждый всплеск, каждый гребешок водной ряби, каждый пляшущий блик в фальшивом небе с пышными облаками был вызван к жизни его присутствием, его плотью. Его мускулы, приводившие в движение форму, тяжесть и всю поверхность его тела, оставили отпечаток своей красоты и мощи на дорожках бассейна, направили бег света в нарисованные облака и небеса. Я подалась вперед и опустила руку в воду, чтобы ощутить, как легкая, трепетная зыбь, подобная биению неверного сердца, ласкает мою раскрытую ладонь.
Поверхность воды мало-помалу разгладилась, волны улеглись. Танец лучей сделался ленивым и плавным, как течение реки в низине у моря. Над ухом жужжал кондиционер.
– Идем? – спросил Стивен. Я подняла на него взгляд.
Невесть откуда возникло желание сказать, чтобы он возвращался без меня, а самой остаться в одиночестве и смотреть, как вода убаюкивает себя под это тихое жужжание, но улыбка на усталом веснушчатом лице была такой теплой и открытой, что я не смогла противиться. Он протянул руку, чтобы помочь мне встать, мы выключили свет и вернулись в жилые покои замка.
Дойдя со мной до дверей моей спальни, он легко поцеловал меня в щеку и пожелал спокойного сна, который не заставил себя долго ждать.
– Ммм… Да?.. Алло!
– Катрин?
– Ох… Слушаю. Да. Кто говорит?
– Я… это я. Я.
– Принц? Сувиндер?
– Точно. Катрин.
– Сувиндер, сейчас очень поздно.
– А… ничего подобного.
– Что?
– Не согласен… не согласен, Катрин. Сейчас не поздно, нет-нет.
– Принц, сейчас… подождите… Сейчас половина седьмого утра.
– Вот именно! Я прав.
– Сувиндер, за окном тьма-тьмущая. Я легла час назад и не собиралась просыпаться еще часов пять-шесть. Для меня сейчас глубокая ночь. Если у вас ничего срочного…
– Катрин.
– Что, Сувиндер?
– Катрин.
– …Ну?
– Катрин.
– Принц, вы совершенно пьяны.
– Это так, Катрин. Я сильно пьян, но это от горя.
– В чем же причина, Сувиндер?
– Я тебе изменил.
– В каком смысле?
– Эти две красотки. Они меня сорва… совратили.
– Вас?
– Катрин, я распутник.
– Не вы один. Я за вас очень рада, принц. Надеюсь, эти дамочки вас полностью ублажили, и вы тоже не ударили в грязь лицом. Успокойтесь. Вы при всем желании не способны мне изменить: я вам не жена и не подруга. Мы не давали никаких обещаний, поэтому об измене и речи нет. Понимаете?
– Я тебе давал.
– В каком смысле?
– Давал обещание, Катрин.
– Не знаю, Сувиндер. Наверно, вы меня с кем-то путаете.
– Нет. Я обещал не словами, а сердцем, Катрин.
– Неужели? Лестно такое слышать, Сувиндер, но пусть это вас не останавливает. Я все прощаю, договорились? Отпускаю вам все прошлые и будущие грехи, идет? Живите в свое удовольствие, я слова не скажу. Буду только счастлива.
– Катрин.
– Да.
– Катрин.
– Ну что еще, Сувиндер?
– …я могу надеяться?
– На что?
–На то… на то, что когда-нибудь ты смягчишься.
– Уже. Я уже смягчилась, Сувиндер. Целиком и полностью. Я к вам хорошо отношусь. Надеюсь, мы останемся друзьями.
– Нет, я не о том.
– Естественно.
– Ты позволишь мне надеяться, Катрин?
– Принц…
– Позволишь, Катрин?
– Сувиндер…
– Скажи, что для меня не все потеряно, Катрин.
– Сувиндер, я к вам хорошо отношусь и действительно искренне польщена тем, что…
– Всегда женщины говорят одно и то же! «Польщена», «хорошо отношусь», а потом вдруг – «но». Не одно, так другое. «Но я замужем». «Но ты слишком стар». «Но твоя мать меня проклянет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Стивен, ты богатый, красивый и добрый мужик, но жизнь так коротка, черт побери. Что тебя не устраивает? – Сжав кулак, я легонько ткнула его в грудь. – Я? Неужели я такая страшная? Или старая? В этом, наверно, вся загвоздка, да? Я для тебя слишком стара.
Тускло-желтые отблески пламени, с гудением рвущегося на свободу, освещали его лицо, на котором заиграла усмешка:
– Кейт, мы это уже проходили. Ты одна из самых красивых и привлекательных женщин, которых мне посчастливилось видеть.
По-детски прильнув к его груди, я покрепче стиснула объятия, а сама умилилась и обрадовалась этой вынужденной и неприкрытой лжи.
– Значит, мой возраст тут ни при чем, – прошептала я ему в грудь.
Он рассмеялся:
– Ты ведь моложе меня, а на вид тебе не дашь даже твоих лет. Довольна?
– Да. Нет. – Отстранившись, я заглянула ему в глаза. – Что дальше? Как ты относишься к женщинам, которые сами проявляют инициативу?
Все это, как он выразился, мы уже проходили, но ситуация напоминала круг в танце, который проходишь снова и снова. Впервые такой разговор возник у нас четыре года назад, и я высказала предположение, что он – гей. Стивен закатил глаза.
Только тогда я поняла всю меру его порядочности. Он закатил глаза – и это само по себе могло показаться нелепой ужимкой, но сколь многое сразу стало явным: что он уже не раз попадал в такое положение; что отвергнутые, сбитые с толку женщины в порыве уязвленного самолюбия не раз называли его «голубым»; что его уже мутило от этого подозрения.
Мне открылось, что настолько сдержанно он вел себя не со мной одной, но и со многими другими женщинами, если не со всеми. Ему не свойственно было ломаться или мучить других – он просто-напросто хранил верность своей жене. Вот такая безупречная порядочность. Мы о ней намеренно забываем, правда? Но если он изменит с тобою, то когда-нибудь изменит и тебе.
Встретить такого человека – все равно что выиграть первый приз, открыть золотую жилу, заключить главную сделку своей жизни… и тут же узнать, что приз уплыл из-под носа, делянку давно застолбили, а бумаги подписал кто-то другой.
Мы с подругами не раз возвращались к этой теме. Дожив до определенного возраста, вдруг замечаешь, что стоящие кандидаты давно разобраны. Но чтобы разобраться, кто чего стоил, необходимо дожить до определенного возраста. И что прикажете делать? Наверно, выходить замуж как можно раньше и надеяться на лучшее. Или дожидаться, пока появятся разведенные, и выбирать из числа обманутых, а не изменников. Или снизить планку. Или поставить перед собой другие жизненные цели, для достижения которых надо быть самостоятельной личностью, а не половинкой супружеской пары. Вообще говоря, я считала, что мне больше всего подходит именно такой путь, – пока не встретила Стивена.
– Если женщина сама проявляет инициативу – это только лестно.
– Но ты на это не поддаешься.
– Что я могу тебе ответить? Я зануда-однолюб.
(На самом деле это, конечно, означало – поскольку он был абсолютно честен, далеко не глуп и осторожен в ответах, – что когда-то, всего лишь однажды, он преступил черту и теперь знал, что почем; от этой мысли я еще больше расстроилась, потому что согрешил он не со мной, так что я потерпела фиаско не один раз, а целых два.)
– Все это делают, Стивен.
– Послушай, Кейт, разве это довод? И потом, я – не все.
– Но ты упускаешь такую возможность. Подвернулся удобный случай. А ты… упускаешь такую возможность, – беспомощно повторила я.
– Да ведь это не коммерция, Кейт.
– Ошибаешься! В жизни только и есть, что сделки, опции, фьючерсы. Брак – это сделка. Так было во все времена. Я предлагаю тебе сделку, от которой мы оба выиграем и ничего не потеряем: чистая прибыль, полное удовлетворение обеих сторон; отказываться от такой сделки – просто безумие.
– Я потеряю душевное равновесие, Кейт. Меня совесть замучит. Придется обо всем рассказать Эм.
– Ты спятил? Зачем рассказывать?
– А вдруг она как-то узнает. Подаст на развод, заберет ребятишек…
– Она никогда не узнает. Тебе же никто не предлагает бросить ее и детей; я просто хочу взять то, что ты можешь дать. Что угодно. Пусть это будет близость на долгие годы, на одну ночь, на один раз. Что угодно.
– Не могу, Кейт.
– Ты ведь ее не любишь.
– Это не так.
– Нет, так. Ты к ней просто привык.
– Ну, это как посмотреть. Возможно, любовная страсть со временем сменяется привычкой.
– Совсем не обязательно. Как можно быть таким… решительным и честолюбивым в бизнесе и таким робким в жизни? Зачем довольствоваться малым? Но если уж тебе так хочется сохранить привычку, то хотя бы не лишай себя любви. С другой женщиной. Со мной. Ты этого достоин.
Разомкнув наши объятия, Стивен мягко отстранился, взял меня за руки и в упор посмотрел мне в глаза.
– Даже с тобой, Кейт, я не хочу обсуждать Эм и детей. – Вид у него был смущенный. – Как ты не понимаешь? То, что происходит сейчас, для меня равносильно измене; я чувствую свою вину уже оттого, что веду с тобой такие разговоры.
– Да ведь ты ничего не теряешь!
– Я теряю все. У меня внутри есть такой счетчик, который показывает степень вины. Вот сейчас у него только дрогнула стрелка, но мне уже неприятно. Если я лягу с тобой в постель, он просто сорвется с катушек.
Представив себе такую картину, я закрыла глаза и снова зарылась лицом в его грудь:
– Поверь, Стивен, не только он сорвется с катушек.
С тихим смехом он снова меня оттолкнул. Никогда бы не подумала, что отталкивать можно ласково, но у него это получилось.
– Нет, Кейт, не могу – и все тут, – произнес он без улыбки, вроде как поставив печать.
Мы достигли промежуточного финиша, но не сошли с дистанции. Можно было бы на этом не останавливаться, но я рисковала его разозлить.
– Встроенный счетчик. – Я покачала головой. – Ну и ну.
– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать.
– Понимаю, – вздохнула я. – Надо думать, понимаю.
Он поежился – ему было неуютно без пиджака, в одной белой рубашке.
– Холодает, чувствуешь?
– Чувствую. Давай вернемся.
– Мне хотелось искупаться перед сном.
– Не возражаешь, если я на тебя посмотрю с бортика?
– Нисколько.
Своими размерами бассейн в Блискрэге лишь немногим уступал олимпийскому. Он находился глубоко под землей, среди путаницы коридоров, и найти его можно было разве что по запаху. Мы со Стивеном под руку шли по мягким коврам. В бассейне было темно, и нам пришлось обшаривать стены в поисках выключателей. Свет вспыхнул не только на потолке, но и под гладью воды. Стены были расписаны панорамными изображениями идиллических сцен на фоне сельской местности, менее холмистой, нежели Блискрэг; через каждые несколько метров роспись заслоняли белые дорические колонны. Вдоль стен во множестве стояли столики, стулья, шезлонги и вазоны с пальмами, под ногами зеленела искусственная трава, а где-то вдалеке виднелась стойка бара. Голубой сводчатый потолок украшали пышные белые облачка.
Стивен скрылся в раздевалке, а я остановилась над синей водной гладью. До нашего прихода бассейн не пустовал: на кафельном полу остались мокрые пятна, кое-где валялись полотенца и купальные принадлежности, а на столиках поблескивали ведерки для льда в окружении небьющихся бокалов для шампанского, поставленных на столешницы или брошенных в искусственную траву. Сейчас, когда все ушли, тут царила тишина; воду не тревожила даже малейшая рябь, поскольку рециркуляционные насосы были выключены.
Я посмотрела на часы. Они показывали четверть шестого. В мои планы не входило оставаться на ногах до такого времени. Ну что поделаешь.
Стивен появился в просторных купальных шортах, сверкнул улыбкой в мою сторону и нырнул в бассейн. Нырял он классно: брызг почти не было, голубизну дорожки нарушила только мелкая рябь, да еще одна-единственная ленивая волна покатилась от того места, где он скрылся под водой. Я неотрывно следила, как его высокая, загорелая фигура скользит на фоне лазурного кафельного дна. Вскоре он вынырнул на поверхность, тряхнул головой и легко поплыл кролем, мощно разрезая воду.
Присев у бортика, я подтянула к себе одно колено, опустила на него подбородок и просто смотрела. Стивен отмахал двенадцать дорожек, а потом, наперерез волнам, подплыл ко мне и уперся локтями в желоб на внутренней стороне кромки.
– Ну как? – спросила я.
– Отлично. Правда, бассейн медленный.
– Медленный? В каком смысле? Напустили тяжелой воды?
– Нет, просто здесь ни к чему эта стенка, – объяснил он, похлопав по кафельным плиткам над желобом. – От нее отражаются волны, с которыми приходится бороться. В современных бассейнах стенок нет, там вода доходит до пола и стекает в зарешеченные люки.
Я задумалась. Конечно, он был прав.
– Энергия волн в значительной степени нейтрализуется, – продолжал он. – Поверхность остается гладкой. Вот тогда получается быстрый бассейн.
– Ясно.
Он бросил на меня недоуменный взгляд:
– По-твоему, в тяжелой воде можно плавать?
– В «аш-два о-два»? Почему бы и нет? Бойко, как буек.
– Так-так. Ну ладно, пора закругляться.
– Я тебя подожду.
Он подплыл к хромированным ступеням, одним точным, плавным движением подтянулся на поручнях и скрылся в раздевалке, оставив на полу дорожку мокрых следов.
Под гул кондиционера я разглядывала блики, которые вода бросала на потолок и стены. Длинные, ломкие золотые лучи играли на обманном небосводе и на белых рифленых боках колонн. Шорох волн заставил меня вспомнить безмятежную тишину, которая встретила нас в этом месте.
Каждый всплеск, каждый гребешок водной ряби, каждый пляшущий блик в фальшивом небе с пышными облаками был вызван к жизни его присутствием, его плотью. Его мускулы, приводившие в движение форму, тяжесть и всю поверхность его тела, оставили отпечаток своей красоты и мощи на дорожках бассейна, направили бег света в нарисованные облака и небеса. Я подалась вперед и опустила руку в воду, чтобы ощутить, как легкая, трепетная зыбь, подобная биению неверного сердца, ласкает мою раскрытую ладонь.
Поверхность воды мало-помалу разгладилась, волны улеглись. Танец лучей сделался ленивым и плавным, как течение реки в низине у моря. Над ухом жужжал кондиционер.
– Идем? – спросил Стивен. Я подняла на него взгляд.
Невесть откуда возникло желание сказать, чтобы он возвращался без меня, а самой остаться в одиночестве и смотреть, как вода убаюкивает себя под это тихое жужжание, но улыбка на усталом веснушчатом лице была такой теплой и открытой, что я не смогла противиться. Он протянул руку, чтобы помочь мне встать, мы выключили свет и вернулись в жилые покои замка.
Дойдя со мной до дверей моей спальни, он легко поцеловал меня в щеку и пожелал спокойного сна, который не заставил себя долго ждать.
– Ммм… Да?.. Алло!
– Катрин?
– Ох… Слушаю. Да. Кто говорит?
– Я… это я. Я.
– Принц? Сувиндер?
– Точно. Катрин.
– Сувиндер, сейчас очень поздно.
– А… ничего подобного.
– Что?
– Не согласен… не согласен, Катрин. Сейчас не поздно, нет-нет.
– Принц, сейчас… подождите… Сейчас половина седьмого утра.
– Вот именно! Я прав.
– Сувиндер, за окном тьма-тьмущая. Я легла час назад и не собиралась просыпаться еще часов пять-шесть. Для меня сейчас глубокая ночь. Если у вас ничего срочного…
– Катрин.
– Что, Сувиндер?
– Катрин.
– …Ну?
– Катрин.
– Принц, вы совершенно пьяны.
– Это так, Катрин. Я сильно пьян, но это от горя.
– В чем же причина, Сувиндер?
– Я тебе изменил.
– В каком смысле?
– Эти две красотки. Они меня сорва… совратили.
– Вас?
– Катрин, я распутник.
– Не вы один. Я за вас очень рада, принц. Надеюсь, эти дамочки вас полностью ублажили, и вы тоже не ударили в грязь лицом. Успокойтесь. Вы при всем желании не способны мне изменить: я вам не жена и не подруга. Мы не давали никаких обещаний, поэтому об измене и речи нет. Понимаете?
– Я тебе давал.
– В каком смысле?
– Давал обещание, Катрин.
– Не знаю, Сувиндер. Наверно, вы меня с кем-то путаете.
– Нет. Я обещал не словами, а сердцем, Катрин.
– Неужели? Лестно такое слышать, Сувиндер, но пусть это вас не останавливает. Я все прощаю, договорились? Отпускаю вам все прошлые и будущие грехи, идет? Живите в свое удовольствие, я слова не скажу. Буду только счастлива.
– Катрин.
– Да.
– Катрин.
– Ну что еще, Сувиндер?
– …я могу надеяться?
– На что?
–На то… на то, что когда-нибудь ты смягчишься.
– Уже. Я уже смягчилась, Сувиндер. Целиком и полностью. Я к вам хорошо отношусь. Надеюсь, мы останемся друзьями.
– Нет, я не о том.
– Естественно.
– Ты позволишь мне надеяться, Катрин?
– Принц…
– Позволишь, Катрин?
– Сувиндер…
– Скажи, что для меня не все потеряно, Катрин.
– Сувиндер, я к вам хорошо отношусь и действительно искренне польщена тем, что…
– Всегда женщины говорят одно и то же! «Польщена», «хорошо отношусь», а потом вдруг – «но». Не одно, так другое. «Но я замужем». «Но ты слишком стар». «Но твоя мать меня проклянет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48