Адам медленно отстранился, обнимая ее за плечи и внимательно всматриваясь в каждую черточку смутно белеющего овала милого лица.
— Заберемся под полость, милая, — дрогнувшим от вожделения голосом прошептал он, откидывая в сторону наброшенные на скамью меховые шкуры. — Я хочу ощутить как следует не только твои губы.
— Я тоже. — Софи забралась в приоткрывшуюся щель. Как только Адам лег рядом, она немедленно обхватила его изо всех сил. Несколько минут они так и пролежали, наслаждаясь предвкушением полной, никем и ничем не нарушаемой свободы быть вместе в течение всей ночи, прислушиваясь к ритму дыхания друг друга, позволяя разгореться всепоглощающей страсти, пока тепло их тел не согрело любовное гнездышко.
Адам слега приподнялся на локте, стараясь не нарушить тесное пространство.
— Я хочу тебя раздеть, — услышала она его шепот. — Если мне удастся не напустить сюда холодного воздуха, ты не замерзнешь.
— Не представляю, что могу замерзнуть, — дотронулась Софи до его лица рукой. — По крайней мере, сейчас.
Улыбнувшись, он ткнулся губами в ее ладонь.
— Мои пальцы будут моими глазами, — пробормотал он. — Пока эта ночь не кончится, я узнаю каждую твою клеточку, даже если не могу увидеть.
Дрожь снова пронизала ее с головы до ног. Она лежала абсолютно неподвижно, балансируя на краю неведомого, чувствуя, как его руки стягивают накидку, пальцы расстегивают пуговицы, проникают внутрь, под складки материн, прикасаются к атласу, прикрывающему ее тело, на конец, ласкают обнаженную в глубоком декольте грудь.
Софи вся загорелась от этих прикосновений; соски набух ли и затвердели. Она накрыла руками его ладони.
— Божественно! — прошептала она.
Взяв се руки, он поцеловал каждый пальчик, потом резко перевернул ее на себя. Софи сообразила, что так ему будет удобнее расстегивать крючки платья. И Адам проделал все это с такой уверенностью, словно действительно мог видеть руками. Затем» тонкий атлас скользнул через плечи вниз, до талии, и Адам вернул ее в прежнее положение. Далее он с изящной легкостью высвободил маленькие жемчужные пуговки ее нижней сорочки; Софи ощутила обнаженной грудью нежное, подобно поцелую, прикосновение теплого меха. Адам склонился над ней, провел подушечками пальцев по мягкому контуру и поочередно прикоснулся ртом к набухшим бутонам, обхватывая соски губами и обводя языком нежные холмики, отчего внутри у нее разгорался огонь.
Софи, уже почти не чувствовала собственного тела; его словно подхватила и мягко обволокла теплая волна. Ладонь скользнула в складки платья на талии, потом проникла под тончайший батист панталончиков и приподняла его снизу, чтобы легче было стянуть прочь последний кусочек ткани. Откровенность этого движения исторгла короткий стон из ее груди. Павел иногда крепко, даже жестко сжимал ее бедра, когда занимался своим делом. Но он обращался с ней скорее как с предметом для удовлетворения своей потребности; мысль о том, что предмет этот может обладать душой, существовала для него где-то на задворках сознания. Сейчас же все было иначе. Прикосновения Адама Данилевского трогали ее душу, трогали страстно и нежно, вызывая в ней ответные чувства.
Ноги сами непроизвольно раздвинулись, приглашая продолжать волшебный поиск того, что таилось в глубине ее плоти. Губы его ласкали ее живот, она подрагивала, постанывая от удовольствия, когда каждая клеточка тела горячо откликалась на его прикосновения. Язык проник в узенькое углубление пупка; она уже больше ни на что не была способна, кроме как лежать в этой жаркой темноте, чувствуя всем обнаженным телом невыразимое наслаждение, таять под дарующей это наслаждение тяжестью и с замирающим сердцем и прерывистым дыханием ждать следующего прикосновения.
Внезапно Адам резко оторвался от нее и выбрался из-под меховых покрывал.
— Я должен сам раздеться, милая. Под покрывалами мне не удастся этого сделать, чтобы не остудить наше ложе.
Он быстро сбросил с себя одежду. Софи наблюдала за ним. Потом смутная светлая фигура скользнула обратно в меховой уют. Даже несмотря на столь краткое пребывание снаружи, она ощутила, как захолодела его кожа, и крепко прижалась к нему, обдавая своим теплом. Затем вдруг перевернулась и легла сверху, накрывая собой, как горячим одеялом, мурлыкая от радости прикосновения к его крепкому мускулистому телу, от упругой впадины живота, словно специально предназначенной для того, чтобы принять в себя мягкость ее собственного животика. Руки его тесным кольцом сомкнулись у нее за спиной; сердце его сильно билось прямо в ее грудь. Софи жадно прильнула губами к его губам и почувствовала, как его бурное желание настойчиво пытается протиснуться промеж ног, требуя немедленного удовлетворения.
Обхватив ее за талию, Адам резко перевернулся, восстанавливая прежнее положение.
— В другой раз мы попробуем и эту позу, солнышко. — Не видя его лица, Софи по голосу поняла, что он улыбнулся. — Так тебе будет теплее.
Он оказался внутри нее, стал частью ее, заполнил всю ее, до глубины души, своим присутствием; он владел ею, а она владела им, принимала его, наслаждалась им. Тела и души уже были неразделимы; они слились воедино, вздымаясь в блаженстве, замирая в экстазе, проваливаясь в счастье, Софи разрыдалась от ощущения чуда.
Глава 11
Софи проснулась одна под толстым слоем мехов. Обнаженная, она полежала некоторое время, не открывая глаз, пока не пришла в себя. Потом медленно подняла веки и осторожно села, придерживая у горла меховую полость. Судя по слабому свету, льющемуся в маленькое слюдяное оконце кибитки, уже рассвело. От самодельной печки по-прежнему исходил жар. Значит, пока она спала, кто-то заново наполнял ее углями,
Улыбка блуждала на се губах. Так вот, оказывается, на что это похоже! Путешествие, начавшееся той звездной ночью, когда Адам впервые поцеловал ее, пришло к своему завершению Теперь начинается новое. С довольным смешком она нырнула обратно в меховую постель и крепко обхватила руками свою мягкую теплую плоть. Она чувствовала себя так, словно родилась заново. Словно все те мрачные дни и мучительные ночи, проведенные во дворце Дмитриева, она провела личинкой что бы в нужный момент освободиться от своего тесного кокона и выпорхнуть оттуда бабочкой. Теперь она стала самой собой; она поняла, что способна любить и быть любимой, способна пробуждать чувство и получать чувственное наслаждение. Она ощутила себя женщиной, женщиной до кончиков ногтей, во всем волшебстве этого понятия, она заново увидела мир, как человек, который внезапно и окончательно прозрел.
— Софья Алексеевна, вы бессовестная соня! Уже час как рассвело, — со смехом просунул голову в дверцу кибитки Адам. — Если мы хотим попасть в Берхольское в этом году, нельзя валяться в каждом подвернувшемся амбаре!
— Я бы оделась, но понятия не имею, где мои вещи, — откликнулась она, стараясь придать голосу серьезность. Она лежала, натянув на себя покрывала до самого подбородка; темные, искрящиеся любовью и чудесными воспоминаниями о прошедшей ночи глаза смеялись, как бы приглашая повторить удовольствие.
Сопротивляться им не было сил. Сознавая собственную слабость и полную несвоевременность этого желания, Адам твердо решил не испытывать себя и не забираться внутрь до тех пор, пока Софи не оденется; однако вместо этого в следующее мгновение он оказался уже стоящим на коленях у меховой постели. Дверца захлопнулась.
— Одежда твоя там, где ты оставила ее ночью, — официальным тоном сообщил он, стягивая тем временем перчатки, чтобы запустить руки под меха. — Где-то здесь.
Софи тихонько взвизгнула, почувствовав, куда направляется его рука. Судя по всему, искал он не одежду.
— Постыдитесь, полковник! Разве можно так обманывать невинную девушку?
— Невинную девушку, говоришь? — хмыкнул Адам. — Ты же лежишь на своей сорочке. Ну-ка, приподнимись! — Он сопроводил свои слова движением руки, и Софи послушно выгнулась, почувствовав под собой его ладонь. В серых глазах сверкнуло острое, неприкрытое желание. — Прекрати, Софи, застонал он, быстро вытаскивая руку. — У нас нет времени. Борис уже готовит лошадей. Тебе пора вставать, пить кофе и завтракать. Сейчас же одевайся! — Отстранившись, он протянул руку, чтобы открыть дверцу, однако при этом не отводил от нее взгляда.
— А когда у нас будет время? — деловито поинтересовалась Софи, чувствуя свое собственное возбуждение и наслаждаясь этим состоянием, не без сожаления сознавая полную невозможность удовлетворить его немедленно.
— Все зависит от того, что принесет нам грядущий день. — Адам спрыгнул на землю. — Поторопись, пожалуйста.
Продолжая улыбаться, Софи стала собирать предметы своего туалета, которые были разбросаны по всем углам. Стараясь как можно меньше раскрываться, она ухитрилась одеться, что оказалось весьма непростым делом, и наконец встала, накидывая на плечи меховую накидку. Слава Богу, под ней не видно, насколько измято ее платье.
— Адам, если мне придется провести целый месяц не переодеваясь, не знаю, на кого буду похожа, — проговорила она, выбираясь в холодное сумеречное пространство амбара. Костер горел по-прежнему, Адам возился с ним рядом. — Даже невозможно умыться.
— Кофе, — выпрямился он, протягивая ей чашку. — Думаю, чистота сейчас должна волновать нас меньше всего, Софи.
В данный момент мы не можем позволить себе столь изысканную роскошь.
Софи отхлебнула кофе, размышляя, почему она почувствовала себя ребенком, которому сделали замечание. Подняв глаза от чашки, она увидела беспокойство и сосредоточенность на его лице.
— Тебя что-то встревожило?
— Погода, — коротко пояснил он. — Борис говорит, что чувствует приближение бурана. И небо не предвещает ничего хорошего.
— В таком случае не лучше ли нам сегодня переждать здесь? — с надеждой поинтересовалась она. При всем отсутствии удобств амбар все-таки обеспечивал надежную крышу над головой и хоть какое-то тепло.
— Если мы не будем двигаться при любой более или менее сносной погоде, — нетерпеливо качнул головой Адам, — мы вообще никуда не попадем. Мы не можем провести в этой поездке вечность, а до весны ничего не изменится.
— Тогда едем! — выпрямилась Софи, допивая кофе. — Что толку стоять и волноваться попусту?
— Узнаю мою неудержимую Софи! — Суховатая усмешка Адама резко прозвучала в стылом пространстве амбара. — На завтрак у нас хлеб с медом. Ешь быстренько, пока мы с Борисом запряжем лошадей.
Пока она завтракала, багажные сумки были прочно приторочены к седлам, меховые попоны вытряхнуты и вновь уложены в кибитку. Остатки тлеющих углей Софи собрала в самодельную печку. По сравнению с предыдущим днем путешествие сулило больше удобств.
Позже, вспоминая об этой мысли, ей оставалось только посмеяться над собой. К десяти часам утра вокруг потемнело, словно наступил вечер. С каждым разом, выглядывая в оконце, Адам становился все более озабоченным и все тщательнее пытался протереть слюду, чтобы разглядеть то, что происходит снаружи.
— Не думаю, что тебе это поможет, — проговорила Софи из своего мехового кокона. — Это не грязь. Борис нюхом чует буран.
Адам что-то пробурчал, не прекращая своего занятия. Но спустя некоторое время это потеряло всякий смысл. Было такое впечатление, что их просто накрыло непроницаемой, несущейся снежной пеленой. Температура резко упала; догорающие угли в железном тазу уже не отдавали тепла. Холод сделался почти невыносимым. Софи почувствовала, как стало труднее дышать.
— Ложись на пол! — послышался во мраке резкий голос Адама. Обхватив за плечи, он подтолкнул ее вниз. — И закутайся в шкуры с головой!
— А ты?..
— И не спорь со мной!
Софи решила, что лучше, пожалуй, действительно этого не делать. Свернувшись клубочком на меховых полостях, устилающих пол, она натянула на себя остальные меховые накидки. Внутри сразу стало теплее от собственного дыхания. Сани двигались так медленно, что она даже не сразу заметила, когда они остановились.
— Не вздумай вылезать! — Резкое приказание прозвучало одновременно с ледяным потоком воздуха, ворвавшегося внутрь кибитки. Она догадалась, что он открыл дверцу; потом услышала резкий хлопок и поняла, что осталась одна.
За считанные минуты после остановки полозья саней оказались полностью заметены снегом. Адам, утопая в сугробах и с трудом различая фигуру Бориса, сидящего верхом на кореннике, пробрался вперед. Прикрывая рот рукой, он окликнул неподвижно застывшего мужика.
Ответ Бориса отнесло ветром, но Адам сам уже увидел главную опасность. Спина пристяжной стала покрываться коркой льда от не успевающего таять снега. Животное сотрясали судороги; оно покорно склонило голову в ожидании смерти. Металлические детали сбруи прожигали перчатки Данилевского насквозь.
Адам сел верхом на лошадь и взял в руки заледеневшие поводья. Ему пришлось употребить все свое умение, чтобы заставить лошадь сделать первый шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
— Заберемся под полость, милая, — дрогнувшим от вожделения голосом прошептал он, откидывая в сторону наброшенные на скамью меховые шкуры. — Я хочу ощутить как следует не только твои губы.
— Я тоже. — Софи забралась в приоткрывшуюся щель. Как только Адам лег рядом, она немедленно обхватила его изо всех сил. Несколько минут они так и пролежали, наслаждаясь предвкушением полной, никем и ничем не нарушаемой свободы быть вместе в течение всей ночи, прислушиваясь к ритму дыхания друг друга, позволяя разгореться всепоглощающей страсти, пока тепло их тел не согрело любовное гнездышко.
Адам слега приподнялся на локте, стараясь не нарушить тесное пространство.
— Я хочу тебя раздеть, — услышала она его шепот. — Если мне удастся не напустить сюда холодного воздуха, ты не замерзнешь.
— Не представляю, что могу замерзнуть, — дотронулась Софи до его лица рукой. — По крайней мере, сейчас.
Улыбнувшись, он ткнулся губами в ее ладонь.
— Мои пальцы будут моими глазами, — пробормотал он. — Пока эта ночь не кончится, я узнаю каждую твою клеточку, даже если не могу увидеть.
Дрожь снова пронизала ее с головы до ног. Она лежала абсолютно неподвижно, балансируя на краю неведомого, чувствуя, как его руки стягивают накидку, пальцы расстегивают пуговицы, проникают внутрь, под складки материн, прикасаются к атласу, прикрывающему ее тело, на конец, ласкают обнаженную в глубоком декольте грудь.
Софи вся загорелась от этих прикосновений; соски набух ли и затвердели. Она накрыла руками его ладони.
— Божественно! — прошептала она.
Взяв се руки, он поцеловал каждый пальчик, потом резко перевернул ее на себя. Софи сообразила, что так ему будет удобнее расстегивать крючки платья. И Адам проделал все это с такой уверенностью, словно действительно мог видеть руками. Затем» тонкий атлас скользнул через плечи вниз, до талии, и Адам вернул ее в прежнее положение. Далее он с изящной легкостью высвободил маленькие жемчужные пуговки ее нижней сорочки; Софи ощутила обнаженной грудью нежное, подобно поцелую, прикосновение теплого меха. Адам склонился над ней, провел подушечками пальцев по мягкому контуру и поочередно прикоснулся ртом к набухшим бутонам, обхватывая соски губами и обводя языком нежные холмики, отчего внутри у нее разгорался огонь.
Софи, уже почти не чувствовала собственного тела; его словно подхватила и мягко обволокла теплая волна. Ладонь скользнула в складки платья на талии, потом проникла под тончайший батист панталончиков и приподняла его снизу, чтобы легче было стянуть прочь последний кусочек ткани. Откровенность этого движения исторгла короткий стон из ее груди. Павел иногда крепко, даже жестко сжимал ее бедра, когда занимался своим делом. Но он обращался с ней скорее как с предметом для удовлетворения своей потребности; мысль о том, что предмет этот может обладать душой, существовала для него где-то на задворках сознания. Сейчас же все было иначе. Прикосновения Адама Данилевского трогали ее душу, трогали страстно и нежно, вызывая в ней ответные чувства.
Ноги сами непроизвольно раздвинулись, приглашая продолжать волшебный поиск того, что таилось в глубине ее плоти. Губы его ласкали ее живот, она подрагивала, постанывая от удовольствия, когда каждая клеточка тела горячо откликалась на его прикосновения. Язык проник в узенькое углубление пупка; она уже больше ни на что не была способна, кроме как лежать в этой жаркой темноте, чувствуя всем обнаженным телом невыразимое наслаждение, таять под дарующей это наслаждение тяжестью и с замирающим сердцем и прерывистым дыханием ждать следующего прикосновения.
Внезапно Адам резко оторвался от нее и выбрался из-под меховых покрывал.
— Я должен сам раздеться, милая. Под покрывалами мне не удастся этого сделать, чтобы не остудить наше ложе.
Он быстро сбросил с себя одежду. Софи наблюдала за ним. Потом смутная светлая фигура скользнула обратно в меховой уют. Даже несмотря на столь краткое пребывание снаружи, она ощутила, как захолодела его кожа, и крепко прижалась к нему, обдавая своим теплом. Затем вдруг перевернулась и легла сверху, накрывая собой, как горячим одеялом, мурлыкая от радости прикосновения к его крепкому мускулистому телу, от упругой впадины живота, словно специально предназначенной для того, чтобы принять в себя мягкость ее собственного животика. Руки его тесным кольцом сомкнулись у нее за спиной; сердце его сильно билось прямо в ее грудь. Софи жадно прильнула губами к его губам и почувствовала, как его бурное желание настойчиво пытается протиснуться промеж ног, требуя немедленного удовлетворения.
Обхватив ее за талию, Адам резко перевернулся, восстанавливая прежнее положение.
— В другой раз мы попробуем и эту позу, солнышко. — Не видя его лица, Софи по голосу поняла, что он улыбнулся. — Так тебе будет теплее.
Он оказался внутри нее, стал частью ее, заполнил всю ее, до глубины души, своим присутствием; он владел ею, а она владела им, принимала его, наслаждалась им. Тела и души уже были неразделимы; они слились воедино, вздымаясь в блаженстве, замирая в экстазе, проваливаясь в счастье, Софи разрыдалась от ощущения чуда.
Глава 11
Софи проснулась одна под толстым слоем мехов. Обнаженная, она полежала некоторое время, не открывая глаз, пока не пришла в себя. Потом медленно подняла веки и осторожно села, придерживая у горла меховую полость. Судя по слабому свету, льющемуся в маленькое слюдяное оконце кибитки, уже рассвело. От самодельной печки по-прежнему исходил жар. Значит, пока она спала, кто-то заново наполнял ее углями,
Улыбка блуждала на се губах. Так вот, оказывается, на что это похоже! Путешествие, начавшееся той звездной ночью, когда Адам впервые поцеловал ее, пришло к своему завершению Теперь начинается новое. С довольным смешком она нырнула обратно в меховую постель и крепко обхватила руками свою мягкую теплую плоть. Она чувствовала себя так, словно родилась заново. Словно все те мрачные дни и мучительные ночи, проведенные во дворце Дмитриева, она провела личинкой что бы в нужный момент освободиться от своего тесного кокона и выпорхнуть оттуда бабочкой. Теперь она стала самой собой; она поняла, что способна любить и быть любимой, способна пробуждать чувство и получать чувственное наслаждение. Она ощутила себя женщиной, женщиной до кончиков ногтей, во всем волшебстве этого понятия, она заново увидела мир, как человек, который внезапно и окончательно прозрел.
— Софья Алексеевна, вы бессовестная соня! Уже час как рассвело, — со смехом просунул голову в дверцу кибитки Адам. — Если мы хотим попасть в Берхольское в этом году, нельзя валяться в каждом подвернувшемся амбаре!
— Я бы оделась, но понятия не имею, где мои вещи, — откликнулась она, стараясь придать голосу серьезность. Она лежала, натянув на себя покрывала до самого подбородка; темные, искрящиеся любовью и чудесными воспоминаниями о прошедшей ночи глаза смеялись, как бы приглашая повторить удовольствие.
Сопротивляться им не было сил. Сознавая собственную слабость и полную несвоевременность этого желания, Адам твердо решил не испытывать себя и не забираться внутрь до тех пор, пока Софи не оденется; однако вместо этого в следующее мгновение он оказался уже стоящим на коленях у меховой постели. Дверца захлопнулась.
— Одежда твоя там, где ты оставила ее ночью, — официальным тоном сообщил он, стягивая тем временем перчатки, чтобы запустить руки под меха. — Где-то здесь.
Софи тихонько взвизгнула, почувствовав, куда направляется его рука. Судя по всему, искал он не одежду.
— Постыдитесь, полковник! Разве можно так обманывать невинную девушку?
— Невинную девушку, говоришь? — хмыкнул Адам. — Ты же лежишь на своей сорочке. Ну-ка, приподнимись! — Он сопроводил свои слова движением руки, и Софи послушно выгнулась, почувствовав под собой его ладонь. В серых глазах сверкнуло острое, неприкрытое желание. — Прекрати, Софи, застонал он, быстро вытаскивая руку. — У нас нет времени. Борис уже готовит лошадей. Тебе пора вставать, пить кофе и завтракать. Сейчас же одевайся! — Отстранившись, он протянул руку, чтобы открыть дверцу, однако при этом не отводил от нее взгляда.
— А когда у нас будет время? — деловито поинтересовалась Софи, чувствуя свое собственное возбуждение и наслаждаясь этим состоянием, не без сожаления сознавая полную невозможность удовлетворить его немедленно.
— Все зависит от того, что принесет нам грядущий день. — Адам спрыгнул на землю. — Поторопись, пожалуйста.
Продолжая улыбаться, Софи стала собирать предметы своего туалета, которые были разбросаны по всем углам. Стараясь как можно меньше раскрываться, она ухитрилась одеться, что оказалось весьма непростым делом, и наконец встала, накидывая на плечи меховую накидку. Слава Богу, под ней не видно, насколько измято ее платье.
— Адам, если мне придется провести целый месяц не переодеваясь, не знаю, на кого буду похожа, — проговорила она, выбираясь в холодное сумеречное пространство амбара. Костер горел по-прежнему, Адам возился с ним рядом. — Даже невозможно умыться.
— Кофе, — выпрямился он, протягивая ей чашку. — Думаю, чистота сейчас должна волновать нас меньше всего, Софи.
В данный момент мы не можем позволить себе столь изысканную роскошь.
Софи отхлебнула кофе, размышляя, почему она почувствовала себя ребенком, которому сделали замечание. Подняв глаза от чашки, она увидела беспокойство и сосредоточенность на его лице.
— Тебя что-то встревожило?
— Погода, — коротко пояснил он. — Борис говорит, что чувствует приближение бурана. И небо не предвещает ничего хорошего.
— В таком случае не лучше ли нам сегодня переждать здесь? — с надеждой поинтересовалась она. При всем отсутствии удобств амбар все-таки обеспечивал надежную крышу над головой и хоть какое-то тепло.
— Если мы не будем двигаться при любой более или менее сносной погоде, — нетерпеливо качнул головой Адам, — мы вообще никуда не попадем. Мы не можем провести в этой поездке вечность, а до весны ничего не изменится.
— Тогда едем! — выпрямилась Софи, допивая кофе. — Что толку стоять и волноваться попусту?
— Узнаю мою неудержимую Софи! — Суховатая усмешка Адама резко прозвучала в стылом пространстве амбара. — На завтрак у нас хлеб с медом. Ешь быстренько, пока мы с Борисом запряжем лошадей.
Пока она завтракала, багажные сумки были прочно приторочены к седлам, меховые попоны вытряхнуты и вновь уложены в кибитку. Остатки тлеющих углей Софи собрала в самодельную печку. По сравнению с предыдущим днем путешествие сулило больше удобств.
Позже, вспоминая об этой мысли, ей оставалось только посмеяться над собой. К десяти часам утра вокруг потемнело, словно наступил вечер. С каждым разом, выглядывая в оконце, Адам становился все более озабоченным и все тщательнее пытался протереть слюду, чтобы разглядеть то, что происходит снаружи.
— Не думаю, что тебе это поможет, — проговорила Софи из своего мехового кокона. — Это не грязь. Борис нюхом чует буран.
Адам что-то пробурчал, не прекращая своего занятия. Но спустя некоторое время это потеряло всякий смысл. Было такое впечатление, что их просто накрыло непроницаемой, несущейся снежной пеленой. Температура резко упала; догорающие угли в железном тазу уже не отдавали тепла. Холод сделался почти невыносимым. Софи почувствовала, как стало труднее дышать.
— Ложись на пол! — послышался во мраке резкий голос Адама. Обхватив за плечи, он подтолкнул ее вниз. — И закутайся в шкуры с головой!
— А ты?..
— И не спорь со мной!
Софи решила, что лучше, пожалуй, действительно этого не делать. Свернувшись клубочком на меховых полостях, устилающих пол, она натянула на себя остальные меховые накидки. Внутри сразу стало теплее от собственного дыхания. Сани двигались так медленно, что она даже не сразу заметила, когда они остановились.
— Не вздумай вылезать! — Резкое приказание прозвучало одновременно с ледяным потоком воздуха, ворвавшегося внутрь кибитки. Она догадалась, что он открыл дверцу; потом услышала резкий хлопок и поняла, что осталась одна.
За считанные минуты после остановки полозья саней оказались полностью заметены снегом. Адам, утопая в сугробах и с трудом различая фигуру Бориса, сидящего верхом на кореннике, пробрался вперед. Прикрывая рот рукой, он окликнул неподвижно застывшего мужика.
Ответ Бориса отнесло ветром, но Адам сам уже увидел главную опасность. Спина пристяжной стала покрываться коркой льда от не успевающего таять снега. Животное сотрясали судороги; оно покорно склонило голову в ожидании смерти. Металлические детали сбруи прожигали перчатки Данилевского насквозь.
Адам сел верхом на лошадь и взял в руки заледеневшие поводья. Ему пришлось употребить все свое умение, чтобы заставить лошадь сделать первый шаг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55