Даже если напали разбойники, какое это имеет теперь значение? Она слишком хотела спать, слишком хотела продлить свое пребывание в этом прекрасном белоснежном мире, обступившем ее, чтобы волноваться о чем бы то ни было…
— Матерь Божья! — в ужасе воскликнул Адам, распахивая дверцу кибитки и заглядывая внутрь. Софи лежала навзничь на деревянной скамье с закрытыми глазами, волосы выбились из-под сбившегося капюшона, накидка распахнулась, открывая тонкий атлас платья. — Софи! — Он забрался в промерзшее нутро кибитки и сделал попытку приподнять ее. — Софи! Проснись! Да просыпайся же, черт побери! — Он яростно встряхнул ее. Ресницы дрогнули; от невероятного облегчения Адам почувствовал, что его ноги стали как ватные.
— Что с ней? — В проеме показалась голова Бориса. Поняв ее состояние, он выругался. — Застыла, граф. Надо разгонять кровь.
— Знаю, — сквозь зубы выдохнул Адам и еще раз сильно встряхнул ее. — Софи! — На этот раз она полностью открыла глаза, но было очевидно, что она не понимает, что происходит.
— Оставьте меня, — невнятно прошептала она. — Хочу спать.
— Ты не будешь спать! — Схватив ее за руки, Адам сумел перевести ее в сидячее положение. Затем, тщательно соразмеряя силу удара, начал хлестать ее по щекам до тех пор, пока в глазах не появилось осмысленное выражение.
— Адам? — непонимающе уставилась она на него, все еще полусонная. — Как?.. Откуда?.. — И в следующее мгновение она совершенно осмысленно и сердито воскликнула, почувствовав боль в щеках: — Ты ударил меня? Как ты посмел?!
— Так-то лучше, — с глубоким облегчением выдохнул Адам. — Принеси меховую накидку и обувь, — бросил он через плечо Михайлову.
— Уже, — невозмутимо откликнулся Борис, протягивая вещи в дверцу.
— Подержи пока. — Адам снял ее вечерние туфельки и принялся энергично растирать ступни. — Ты что-нибудь чувствуешь?
Софи отрицательно покачала головой и без сил откинулась на стенку кибитки, закрыв глаза. Новый удар по щеке заставил ее вскинуться с негодующим криком.
— И так будет каждый раз, как только ты закроешь глаза! — с отчаянием крикнул Адам. — Ты не должна засыпать, Софи! Если заснешь, уже никогда не проснешься! Ты меня понимаешь? — Он впился глазами в ее лицо. — Я не собираюсь терять тебя!.. По крайней мере сейчас.
Пронизывающий взгляд серых глаз вырвал ее из затягивающего в себя белого мира забвения. Слова, произнесенные с суровой решительностью, казалось, обрели плоть и медленно возвращали се к жизни. Софи не представляла, как он мог оказаться здесь и где именно находится это «здесь», но сейчас подобные вопросы не имели ни малейшего значения.
— Я и не хочу теряться, — откликнулась она, постаравшись изобразить онемевшими губами некое подобие улыбки.
— Тогда помогай мне. — Он крепко прижался к ее губам и не отпустил до тех пор, пока не почувствовал, что они ожили и согрелись. Потом продолжил растирать ноги.
По мере того как жизнь возвращалась в ее оцепеневшее тело, Софья начала сильно дрожать. Ее колотило так, что стучали зубы.
— Как-то вдруг стало очень холодно, — еле вымолвила она.
— Это не вдруг. Вообще очень холодно, — пояснил Адам. Его очень беспокоило ее состояние. — Ты просто сейчас возвращаешься к той границе, после которой люди уже перестают чувствовать холод. — Натягивая ей на ноги сапоги из оленьих шкур, отороченные мехом, он пробурчал: — Интересно, как долго ты могла бы протянуть, по мнению этого озверевшего дикаря?
— Нед-д-олго, — со страшной силой стуча зубами, откликнулась Софья. — Никогд-д-а я т-т-ак не замер-з-з-ала!
— Надевай вот это! — Он вдел ее руки в толстую меховую накидку и тщательно застегнул. Затем водрузил на голову меховую шапку-ушанку, на руки — варежки; она оказалась в меховом коконе. Адам, критически сдвинув брови, внимательно осмотрел дело рук своих. — Ну что ж, вроде бы огрехов нет, — подытожил он. — А теперь тебе придется побегать.
— Б-б-бегать? Я не смогу!
— Сможешь! — заверил Адам и поднялся. — Вставай, выходи! — Выбравшись спиной вперед из кибитки, он потащил за собой Софью.
Она встала на снег. Коленки подгибались, глаза болели от окружающей белизны, все тело по-прежнему сотрясала крупная дрожь. Неподалеку в снегу лежали ее бывшие сопровождающие, оба в позах, не допускающих сомнения, что в этих телах еще сохранилась жизнь. Она перевела взгляд на Адама.
— Иначе было нельзя, — коротко пояснил он. — Нельзя было допустить, чтобы эта история стала известна Дмитриеву. — Софи передернуло от скрытого смысла этих слов. С внезапной отчетливостью она наконец поняла причину недавней суматохи. — Они открыли огонь, Софи.
Подчиняясь приказу своего хозяина, мысленно добавила она. Что ж, вполне обычный случай в бою. Если бы они не погибли, погибла бы она сама. Но тут краткий момент прояснения сменился головокружением.
— Я должна сесть… Адам, прошу тебя… Я ног не чувствую, — взмолилась она.
— Прежде всего ты должна разогреть кровь, — жестко заявил тот. — Прошу прощения, милая, но ты должна побегать. — Он подвел ее к своей лошади. — Поверь мне. — Быстрым движением, словно надеясь, что она не заметит, что он делает, Адам шарфом привязал к стремени кисть ее правой руки.
Софи, с трудом понимая происходящее, воззрилась сначала на него, потом на свою руку. Попытавшись высвободиться, она качнула головой и испуганно спросила:
— Что ты делаешь?
— Я знаю, что делаю, дорогая. — Адам взял в ладони ее лицо и поцеловал в губы. Затем взлетел в седло, натянул поводья и послал лошадь вперед.
Софья на мгновение остолбенела от удивления. Очевидно, ее способность воспринимать происходящее все еще была не на высоте, впрочем, как и ее самочувствие. Ну да, конечно, тупо соображала она, если кого-нибудь привязать к лошади и пустить ее вперед, то привязанный просто будет вынужден начать двигаться за ней. Это соображение вызвало очередную, хотя и ослабленную вспышку ярости. Пытаясь успеть за быстро идущей лошадью, она прокричала из своего мехового кокона:
— Прекрати, это отвратительно! Я тебя ненавижу!
— Ничего подобного, — усмехнулся Адам. — Ты меня любишь.
Софи задохнулась, но быстро закрыла рот, потому что легкие обожгло ледяным воздухом. К своему немалому удивлению, она почувствовала, как тепло возвращается в тело, проникает во все клеточки; даже боль в согревающихся пальцах на ногах вызывала блаженство. По мере того как сердце все сильнее разгоняло застывшую кровь, она ускорила шаг.
Спустя десять минут Адам остановился. Спрыгнув с лошади, он быстро отвязал шарф.
— Если нам не удастся обеспечить тепло в кибитке, тебе придется привыкнуть бегать таким образом каждый час. Даже в мехах мороз проберет тебя до костей.
Софи ответила не сразу. Впервые она сообразила, что, кроме них с Адамом, есть еще кто-то рядом. Ведь пока она бежала, сани следовали за ней, а ими управлял…
— Борис! — разнесся ее радостный крик над пустынной заснеженной равниной. — Как же я тебя не заметила!
— Вы вообще ничего не заметили, — сурово откликнулся мужик. — Не мудрено в вашем состоянии. Посмотрите, кто тут еще, — повел он рукой за спину.
Проследив за его жестом, Софья бросилась бежать, спотыкаясь в снегу.
— Хан!
Жеребец, уже привязанный сзади кибитки, вскинул голову и радостным ржанием приветствовал знакомый голос хозяйки.
— А где седло? Я поеду на нем! — требовательно обернулась она к Адаму, обхватив обеими руками морду коня и гладя его бархатный нос.
— Слишком холодно, чтобы тебе ехать верхом, — с сожалением покачал он головой.
— А вы? — напористо возразила она, прижимаясь к теплому боку своего любимца.
— Мы с Борисом будем меняться каждый час, — пояснил Адам. — Другие лошади побегут в поводу за санями. Им необходимо двигаться, а нам необходимо по возможности сохранять тепло. — Подойдя ближе, он взял ее за руку. — Пора садиться.
Софье пришлось подчиниться. Через несколько секунд в кибитку забрался и Адам, принеся с собой целую охапку шкур с толстым мехом.
— Когда ты ела последний раз? — Он постелил пару шкур на жесткую скамью, потом уселся рядом, накинул сверху другие и крепко обнял ее.
— Вчера, кажется, — пробормотала она, в полном блаженстве и покое уютно устраиваясь в его объятиях. — Но я не голодна! — Последнее было напрасно, потому что Адам уже выбирался наружу.
— Очень жаль, что мы не могли захватить с собой самовар, — проговорил он, спрыгнув на снег. Спустя некоторое время он вернулся, неся большую корзину с крышкой. Как только он захлопнул дверцу, кибитка тронулась.
— У нас есть сироп из красной смородины, — сообщил он, протягивая бутылку.
— Я бы предпочла водку, — сморщила она носик.
— Только не на пустой желудок. Выпей сироп. Сахар тебе полезен.
— В водке тоже есть сахар, — не уступала Софья, заглядывая в корзину. — А, так вот же она! — радостно воскликнула она, доставая желаемое.
Адам, откинувшись на стенку кибитки, смотрел, как она отхлебнула прямо из горлышка изрядный глоток крепкого напитка. За последние месяцы его время от времени посещало пугающее чувство, что прежней Софьи Алексеевны Голицыной больше не существует, она исчезла, превратилась в марионетку Дмитриева. Но сейчас рядом с ним сидела та женщина, которую он знал прежде. И это доставляло ему огромную радость.
Утерев рот тыльной стороной ладони, она рассмеялась:
— Так-то гораздо лучше. А сироп из красной смородины — для сосунков.
— Может быть, — улыбнулся Адам, пряча свои чувства. — Но в настоящее время он для тебя лучше, чем водка.
Софи вместо ответа еще раз приложилась к бутылке, после чего протянула ему. Глаза ее приобрели прежний блеск. Слегка насмешливо она поинтересовалась:
— Ну а теперь мне можно поспать?
Адам убрал бутылку обратно в корзину, а потом пристроил Софью к себе на колени, укрыл овчинами и крепко обнял обеими руками.
— Теперь можешь, — разрешил он, целуя в носик — единственное доступное место среди мехов.
Довольная, Софи почувствовала, как сами собой закрываются глаза и затуманивается сознание. Водка теплом разлилась по всему телу. Даже сквозь несколько слоев меха она слышала, как около щеки бьется его сердце, ощущала его руки. Пережитый ночью ужас истощил ее духовные силы в той же мере, как холод истощил ее тело. Как и почему произошло это волшебное спасение, ее пока не интересовало. Главное, что оно произошло. Она плыла в кольце любимых рук на волнах блаженного покоя, еле живая от усталости, в безопасности и полной уверенности в том, что так и должно было случиться с самого начала. Просто этому раньше мешали какие-то безобразные мелочи…
— Нет, нет, не уходи! Куда ты? — Внезапное движение вторглось в блаженный мир, куда она уже была готова отплыть, и нарушило ее сладкие грезы. Руки больше не обнимали се; тело, покойно угревшееся от его живого тепла, ощутило под собой холодную пустоту.
— Я должен поменять Бориса, — улыбнулся он се сонному негодованию. — Он правит санями больше часа.
— Но если ты уйдешь, я снова замерзну! — Она села и встряхнула головой, приходя в себя.
— Тогда тебе придется побегать, как договаривались, — бодро сообщил Адам, подтыкая под нее со всех сторон меховые полости. — Дай Борису водки и проверь, хорошо ли он одет. Должно быть, он очень замерз.
Софи мгновенно выбросила из головы свое эгоистичное желание удержать Адама рядом. Это желание пришло из тех грез и не имело никакого отношения к действительности.
— Да, конечно. — Дотянувшись до корзины, она вытащила бутылку. — Надеюсь, это у нас не последняя? Она так восхитительно согревает! — И опять сделала большой глоток.
— Всегда знал, что ты пьешь как лошадь, — усмехнулся Адам, спрыгивая на снег. — Водки достаточно, только постарайся не напиться так, чтобы себя не помнить. — Серые глаза внезапно потемнели; он больше не шутил. — Весьма скоро наступит момент, Софья Алексеевна, когда я должен буду убедиться, что вы полностью отдаете себе отчет в том, что произошло.
Софи вздрогнула, но на этот раз не от холода. Хотя смысл этого заявления о намерениях был им обоим вполне ясен, время, о котором он упомянул, и ощущение собственного балансирования на грани супружеской измены, последствия которой даже трудно было представить, внезапно ужаснули ее. Она испугалась любви. Подняв голову, она долгим взглядом посмотрела ему в лицо.
— Я тебя люблю, — спокойно выговорила она. — И можешь не бояться, что я нашла эту мысль на дне бутылки.
— Вы меня убедили, Софья Алексеевна, — медленно улыбнулся Адам. Повернувшись, он обнаружил Бориса, стоящего прямо у него за спиной. Мужик окинул его тяжелым оценивающим взглядом. Было ясно: тот не упустил ни единой мелочи из их последних слов. Медленный, едва заметный наклон головы дал понять Адаму, что он получил своего рода благословение. И это весьма кстати, с грустной усмешкой подумал про себя Адам, взбираясь на коренника. Если Борис Михайлов предпочел бы встать между мужчиной и Софьей, только смерть могла бы его сдвинуть с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55