— Дубинин глубоко затянулся и, выпустив струю жасминового дыма, картинно, по-сталински отвел руку с трубкой в сторону. — Тоже выступал, выступал, а потом вдруг исчез, оказалось, перешел на службу в органы НКВД. Дочь его еще потом вышла замуж за Абакумова, министра государственной, безопасности. Такая вот семейка.
Совещание происходило в кабинете Плещеева при закрытых дверях и включенной системе защиты. Дело, похоже, сдвинулось с мертвой точки. Вчера вечером объявился Скунс — прислал на эгидовский сервер изображение Лауры Гревской с издевательским комментарием: «Каков бабец!» Пиновская с Дубининым провели всю ночь у компьютера и сейчас докладывали результаты. Выяснилось, что шоу в «Эвересте» финансировалось «Магией успеха», причем подобные мероприятия фирма устраивала не впервые, в разных городах. Самое любопытное, что каждый раз призеры отправлялись в Норвегию и оттуда уже не возвращались. То ДТП, то авиакатастрофа, то пожар в отеле…
— А самое интересное, братцы… — Марина Викторовна ткнула пальцем в клавишу, и на экране появилась история болезни господина Морозова, 1946 года рождения. — Наш покойный друг Кузьма Ильич мог отойти в мир иной еще в девяностом году. Множественные новообразования в головном мозге, прогноз самый пессимистичный. Однако повезло, мадам Шидловская вылечила ему головушку и, надо думать, как следует запудрила, на предмет психологической зависимости, при ее-то способностях это раз плюнуть, — совсем неплохо иметь господина Морозова на побегушках!
— Чудеса в решете. — Плещеев почесал тупым концом шариковой ручки в густой шевелюре, откинулся на спинку кресла. — Красавица-экстрасенс вырывает из лап смерти отставного гэбэшника и делает из него зомби. Сказки тысячи и одной ночи.
Прагматик по натуре и профессионал по долгу службы, он доверял фактам и реалиям сугубо материальным, а всякие там биополя и телепатические волны руками не потрогать и к делу не подшить.
— Есть, друг Горацио, до фига чего чудесного на свете. — Марина Викторовна улыбнулась и вытащила из папки исписанный лист бумаги. — Я тут сделала выборку, на случай если вдруг отыщется какой-нибудь фома неверующий. — Она с невозмутимым видом посмотрела на Плещеева, поправила очки. — Не буду приводить в пример затасканного Нострадамуса, приевшуюся мадам Блаватскую или набившую оскомину вещунью Варвару, точно указавшую Борису Годунову масть неродившегося жеребенка в чреве жеребой кобылы. Не буду говорить о Сергии Радонежском, о графе Калиостро и о знаменитой Ванге. Но кто из вас знает, что иллюзионист Пинетти, выступавший в начале девятнадцатого века в Петербурге, покидал российскую столицу сразу через все пятнадцать городских застав? Паспорта всех Пинетти были зарегистрированы одновременно. А пророк Василий Немчин, живший на рубеже четырнадцатого и пятнадцатого веков?
Он предсказал все основные события в истории России, начиная с шестнадцатого века. Книга его запрещена со времен Ивана Грозного и до сих пор. В годы правления Святополка Изяславовича (это двенадцатый век) блаженный Прохор, игумен Киево-Печерской лавры, обращал золу в соль и раздавал ее бедным. Авва Виссарион, египетский подвижник, молитвой превращал морскую воду в пресную, Василия Блаженного часто видели перебегающим Москву-реку, аки посуху. Такой авторитетный свидетель, как химик Бутлеров, оставил записи о некоем Дугласе Юме, по своему желанию свободно поднимавшемся в воздух, игуменья Старо-ладожского Успенского монастыря Евпраксия каталась на лыжах, не оставляя на снегу следов. Великий Лейбниц своими глазами наблюдал полет Иосифа из Копертино, когда тот взлетел на верхушку дерева, причем тонкая ветка, на которой он оказался, даже не согнулась под ним. Суфии во время закра — это такая форма транса — насквозь пронзают свои тела клинками, не причиняя себе ни малейшего вреда, болгары-нестинаре ходят босиком по огню, а когда в тысяча девяносто шестом году в Новгороде случился великий пожар, святой Никита, епископ Новгородский, низвел сильный дождь, который и погасил пламя. Теперь посмотрим, как обстоят дела в наши дни. — Марина Викторовна, наслаждаясь эффектом, коротко усмехнулась. — Про хиллеров говорить не буду, это уже притча во языцех, мастера цигун тоже поднадоели, а вот это интересно. В Ленинградском горном институте женщине-экстрасенсу удалось бесконтактным воздействием значительно замедлить скорость радиораспада тория, то есть получается, что вполне возможно активно влиять на ход ядерных реакций. И не могу не упомянуть мною горячо любимого парапсихолога Ури Геллера. — Пиновская вдруг прыснула, лицо у нее стало восторженным, как у девчонки-старшеклассницы. — Может, помните, лет пять тому назад он по телевизору реанимировал остановившиеся часы. До сих пор ходят! — Она достала массивную серебряную луковицу, нажала на головку репетира. — Дедушкины.
Часы отбили двенадцать раз «Боже царя храни», после паузы на мотив «Коль славен» единожды проиграли четверть, еще после паузы отзвонили троекратно, — время было восемнадцать минут первого. — Чтобы не быть голословной, — Марина Викторовна снова нажала на репетир, с наслаждением вслушалась в переливы царского гимна, — я взяла на себя смелость пригласить специалиста, владеющего вопросом, надо полагать, в совершенстве. Это военный хирург, подполковник в отставке Мефодий Сергеевич Невиномысский. Заведующий кафедрой, доктор наук, имел блестящие перспективы и внезапно все бросил, занялся вопросами паранормального. Написал несколько книг о наших экстрасенсах, а главное — хорошо знаком с мадам Шидловской. Кефирыч за ним поехал, должны быть с минуты на минуту.
— Что ж с вами поделаешь! Давайте вашего подполковника. — Плещеев обреченно развел руками, глянул на Пиновскую с уважением. — Вам бы, Марина Викторовна, лекции читать в городском лектории, задавили-таки интеллектом.
Имя Мефодий почему-то ассоциировалось у него с козлом из мультфильма «Кошкин дом», бородатым, рогатым, в вонючих валенках, пребывающим у супруги под копытом. «Слушай, дурень, перестань есть хозяйскую герань!»
На самом же деле Мефодий Сергеевич Невиномысский был похож скорее на льва: пышная шевелюра, широкие скулы, мощный торс.
— Будем знакомы. — Ничуть не смущаясь, он вошел в кабинет твердым шагом, поздоровавшись со всеми, уселся в кресло, неторопливо пригладил волосы. В нем чувствовалась спокойная сила, происходящая от глубокого знания жизни.
— Чай, кофе? — Пиновская с интересом глянула на гостя, непроизвольным жестом поправила волосы. — Может, бутерброд?
— Благодарю, уже неделю на сухой голодовке, завтра выхожу. — Невиномысский едва заметно улыбнулся, хрустнул пальцами больших, сильных
рук. — Итак, я весь внимание.
— Простите, Мефодий Сергеевич, у меня сразу личный вопрос. — Плещеев посмотрел ему в глаза и тоже улыбнулся. — Вот вы перспективный хирург, подполковник на генеральской должности, доктор наук, член-корреспондент, и вдруг все бросить, кардинально изменить жизнь, почему?
— Вы слышали, надеюсь, о хиллерах, специалистах по квазиоперациям? — Невиномысский сразу стал задумчив, лоб его прорезала глубокая вертикальная складка. — Так вот, в тысяча девятисот семьдесят восьмом году нас, пятерых хирургов, по линии Минобороны отправили знакомиться с искусством народной целитедьницы Барбары Гереро Салье, по прозвищу Пачита. То, что мы увидели, было похоже на фантастику. Пачита оперировала одним и тем же старым, ржавым ножом длиной тридцать сантиметров. Никакой антисептики, никакого наркоза. Легкое прикосновение ножа, и на теле пациента появляется глубокий разрез. Немытыми руками, с пальцами, унизанными кольцами, Пачита лезет в рану, извлекает пораженные ткани, причем они тут же самовозгораются и исчезают без остатка. Для трансплантации она использовала органы молодого ягненка или его истолченные кости. И буквально на глазах изношенные позвонки пациентов обретали былую гибкость, а пересаженные органы животных становились совершенно человеческими на вид. Прооперированные, завернутые в простыни пациенты ложились прямо на постеленные на пол газеты. Через пару часов многие уходили от Пачиты даже без провожатых. Иные отлеживались два-три дня у себя дома. Ни разу ни одного заражения, ни одного осложнения, шрамы исчезали бесследно. Чудеса! Невиномысский замолчал, складка на его лбу разгладилась.
— Сколько мы ни пытались отснять ход операций, пленка каждый раз оказывалась засвеченной, а Пачита улыбалась. Когда мы прощались, она сказала, что больше не увидимся и что умрет двадцатого апреля тысяча девятисот семьдесят девятого года. Так и вышло. А в мае месяце я написал рапорт об отставке. Зачем нужны наши хирургические корпуса, стерильная чистота, наркоз, инструментарий, если можно без всего этого за считанные минуты поставить на ноги безнадежного, неоперабельного больного? Видно, цивилизация наша идет не тем путем…
— А каким, по-вашему, ей бы следовало идти? — Дубинин вытащил трубку, вопросительно глянул на гостя. — Не возражаете, если закурю?
— Пожалуйста, пожалуйста. — Тот рассеянно кивнул, в глазах его читалось сожаление. — А что касаемо цивилизации нашей… Люди стали слишком прагматичны, материальны, забыли, что они часть Вселенной, отсюда все беды и болезни. У каждого человека имеется три фундаментальных информационных поля — космическое, психическое и физическое, характеризующие его как энергетическую и овеществленную часть мироздания. А все наше внимание, или, как говорит Кастанеда, «точка сборки», сосредоточено только на физическом плане, ну, в лучшем случае затрагивается еще психическое поле. Так откуда взяться гармонии? Мы и сам мир воспринимаем убого, и все производные нашей жизнедеятельности, в том числе и науки, — одноногие, однорукие, одноглазые калеки. Однако мы отвлеклись, я готов ответить на конкретные вопросы по мере сил.
— Мефодий Сергеевич, нас интересует Анастасия Шидловская. — Плещеев крепко сцепил пальцы, положил руки на стол. — Ее образ жизни, привычки, знакомые, друзья — словом, все, вплоть до мелочей, может быть, самых незначительных деталей. Вы ведь были близко знакомы?
— К сожалению, не так близко, как хотелось бы. — Невиномысский улыбнулся, но как-то совсем невесело. — Шидловская плохо сходилась с людьми. Нет, она достаточно коммуникабельна, можно даже сказать, весьма общительна, только всегда существует какой-то невидимый барьер, какая-то последняя грань, которую не переступить никому. А во всем остальном она неподражаема — умна, обаятельна, очень сильный экстрасенс, большинство ей в подметки не годятся. И очень красивая женщина, — Невиномысский вздохнул, — в нее невозможно не влюбиться. Однако у Шидловской никогда не было ни мужчин, ни подруг, ни врагов. Мне иногда кажется, что она человек из другого мира, для нее не существует ни условностей, ни морали в нашем понимании. Знаете, лет восемь тому назад так получилось, что мы вместе с Анастасией Павловной отдыхали на даче в Комарове у одного моего приятеля. Загорали, играли в пинг-понг, лето, жара. Так вот она, ничуть не стесняясь ни меня, ни окружающих, преспокойно разделась и принялась в чем мать родила поливаться из шланга, словно римская матрона, которая не считает зазорным обнажиться перед своими рабами. Господи, вы бы видели, какое у нее тело! Она божественна!
Невиномысский снова вздохнул, Плещеев и Пи-новская понимающе переглянулись, Дубинин же, глубоко затянувшись, выпустил колечком дым.
— Мефодий Сергеевич, в начале девяностых Шидловская перестала выступать, прекратила частную практику и вообще, так сказать, ушла со сцены. Не догадываетесь куда? Может быть, есть какие-нибудь соображения?
— Думаю, очень немногие знают это наверняка. — Невиномысский заметно погрустнел, чувствовалось, что разговор для него тягостен. — Очень может быть, что ее взяли на службу чекисты или военные, не исключено, что ей удалось пробиться на самый верх. — Поймав недоуменный взгляд Плещеева, он усмехнулся. — Испокон веков власть предержащие пользовались услугами ворожей, магов и волшебников. Не стоит и говорить о старине глубокой, а вот во времена Сталина, например, в моде был Мессинг, при Брежневе — небезызвестная Джуна. У Ельцина в личных экстрасенсах подвизается господин Грабов. Заигрывают вожди с потусторонними силами, больно им умирать неохота, чувствуют, что после смерти дорожка у них одна, в самое пекло.
— Вас послушаешь, Мефодий Сергеевич, так выходит, что магия и политика — это взаимосвязанные вещи. — Дубинин докурил, вытащил серебряную лопаточку, принялся ковыряться в трубке. — Как говорится, сатана там правит бал…
— Несомненно, не только политику, но и всю нашу жизнь однозначно курирует дьявол. — Невиномысский усмехнулся, однако на его скулах заиграли желваки. — История человечества полна чертовски непонятных вещей, суть которых лежит, без сомнения, в оккультных воздействиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53