Почему на медитации ходят только твои люди, махатмушка? Надо ведь и местное население привлекать.
– Они – шудры, их сознание ниже, чем сознание муравья, – пояснил махатма. В последнее время он то ли благодаря колдовству Аленки, то ли в силу собственных возможностей организма легко, почти без акцента говорил на языке Тридевятого царства. И фразы строил правильно. Пусть они работают на просветленных, это и даст им возможность вхождения в нирвану.
– Брахма, ты не прав! – Аленка поплотнее укуталась в теплую шаль, прячась от дождя. Я знаю этот народ. Это ж кутежане! Можно лишить их всего – работы, дома, семьи, наконец, выпивки, но от этого они не станут покорными. Только если мы заберемся к ним в души и мысли и принудим их даже думать, радоваться и плакать в соответствии с нашими желаниями – вот тогда они действительно наши с потрохами.
– Мне это не нужно, – равнодушно отрезал. Кумарис.
– Правильно. Это нужно мне! – крикнула Аленка. Ты получил, что хотел: страну, принявшую твое учение, подкармливающую твоих учеников… А я тоже хочу получить свое! Мне недостаточно того, что кутежане живут, постоянно оглядываясь на мои запреты. Да, они перестали печь пряники и варить брагу. Но я же знаю этих сволочей: внутри они готовят против меня заговор! Они все хотят меня уничтожить, все! И тебя тоже – как чужака.
– Ты облажаешься.
– Что? – вытаращилась на махатму Аленка. Что ты хочешь этим сказать?
– Я, видимо, употребил не тот глагол. Я хотел сказать, что ты ошибаешься.
– Нет, махатма. У меня предчувствия нехорошие. Особенно в последнее время. Сны разные снятся… Вещие голоса слышатся. Вчера, когда пошла в подпол за огурцами, сразу три вещих голоса услыхала – это тебе не шутки!..
– Почему сама в подпол ходишь, а не служанки?
– Не доверяю я им, – раздраженно отмахнулась Аленка. Эти девки только и думают о том, как свою владычицу обокрасть. А для меня соленые огурцы сейчас дороже золота. Ем и ем их без конца…
– Это означает, что ты находишься на новом этапе перерождения.
– Да? Это хорошо.
– А что говорят тебе вещие голоса?
– Ох, махатмушка, и сказать-то страшно! Говорят – бежать мне надо из Кутежа и вообще из Тридевятого царства, иначе смерть ждет меня неминучая. А один голосок, тоненький такой, девичий, выводит, вроде как песню; «А у тебя СПИД, и, значит, мы умрем!» – рассказав все это, Аленка увлеченно захрустела большим соленым огурцом, распространяя вокруг себя крепкий аромат рассола.
– Если ты так боишься своего народа, заставь этот народ бояться тебя.
– Как их, подлецов, заставишь?! Уж лишила их всего, что только возможно…
– Лиши их веры. Их собственной веры. Тогда они станут просто послушными рабами и от них не будет никакого вреда.
Аленка догрызла огурец, вытерла с подбородка капли рассола и спокойно сказала:
– Я думала над этим. Это невыполнимая задача. Почти. Для того чтобы ее выполнить, мне и нужна Альманах-книга.
– У тебя не вышло, ее достать.
– Да! Вот тут я действительно облажалась! Проклятая Василиса помешала! Но ничего, все равно Альманах у меня будет… Кстати, махатмушка, не знаешь ли ты, к чему это снятся невысокие такие человечки в плащах и с босыми волосатыми ногами?
– Я не занимаюсь толкованием снов, – надменно заявил махатма и, отвернувшись от Аленки, продолжил созерцание медитирующих на площади.
Аленка тоже смотрела на площадь. Но ее мысли были иными. Она достала из небольшого берестяного туеска очередной огурец и принялась его жевать, изредка шепча себе под нос: «Врете! От меня не уйдете!»
* * *
Меж тем в лечебно-трудовом очистилище вовсю шла тайная работа по подготовке побега. При этом сторонниками марш-броска в Чертоногий лес стали все «пациенты», начиная с царевича и богатырей и заканчивая тихим церковным сторожем, которого взяли на «исправительное лечение» за то, что не пустил вашнапупцев в православный храм.
Побег готовили тщательно. Иван Таранов, как самый щуплый и незаметный, выяснил, где в очистилище есть еще запасные выходы, потому что если двести с лишним человек ломанутся в одну дверь, они до утра из очистилища не выйдут. Чтобы не сорвать операцию, все «пациенты» вели себя примерно: моментально выстраивались по команде «Обход!», не жаловались на неудобоваримую пищу и с подозрительной активностью выполняли задания по уборке и благоустройству ЛТО. Особенно поднаторели в этом Маздай Маздаевич и Елпидифор Калинкин. Именно им принадлежит честь сноса ветхого дровяного сарая, который своим покосившимся и непрезентабельным видом раздражал взоры просветленных лекарей… Правда, почему-то после слома сарая не нашлось ни одной доски (милосердные братья не обратили на это внимания, а зря). Все доски припрятали в надежном месте, справедливо полагая, что в ночь побега они сыграют свою роль – какое-никакое, а оружие.
Единственное, что смущало зачинщиков побега, так это потеря сил от плохой кормежки. С Микулы Селяниновича уже спадали штаны – так он похудел, питаясь морковным чаем да брусничными лепешками. А так как был он самым крепким да крупным богатырем во всей честной компании, то что уж тогда говорить об остальных…
– Пора, друзья, пора, – шептал ночью Микула. Промедление смерти подобно.
Но все еще не было решимости в рядах «пациентов». Словно и впрямь лечебные процедуры лишили их воли. И, глядя на изможденные лица товарищей, Микула Селянинович печально говорил царевичу:
– Ты только посмотри, царевич! Ну как они побегут! Тут половину надобно на носилках нести!
– Ничего, – отвечал царевич. Пусть тело слабое, зато дух боевой да крепкий.
* * *
Судьба сама решила за пленников очистилища, в какую ночь им лучше бежать. А получилось вот как.
С утра, сразу после завтрака, милосердные братья объявили, что процедуры отменяются, а будет лечение трудом. Оказалось, что по заказу лечебного учреждения пришла целая подвода, груженная колоколами, коло-кольцами и колокольчиками. Звонкий груз требовалось незамедлительно разгрузить, натереть мелом, чтоб блестел, а после развешать везде, где только можно: на деревьях, в палатах, а главное – себе на шею, чтоб начальство сразу могло знать, где находятся пациенты. За работу принялись без особого рвения. Стало ясно, что, едва наступит ночь, надо бежать.
– Иначе будем ходить, как стадо коров – с колокольчиками! – гневно шептал Микула Селянинович. Это ж надо было до такой пакости додуматься!
– Быстрее работайте, быстрее! – торопили «пациентов» милосердные надсмотрщики, но оказывалось, что те работают все медленнее и медленнее. Да еще приключилась странность: все колокольцы, что попадали в руки Микуле Селяниновичу, оказывались бракованными – у них почему-то отваливался язык…
Словом, до вечера подводу только-только разгрузили, Милосердные братья ругались на чем свет стоит, но ничего поделать не могли, посему пришлось им чистку колоколов мелом отложить на завтра. В наказание нерадивых «пациентов» лишили ужина, но тем ужин и не требовался. Колокольчики оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения. Заговорщики едва дождались ночи.
– Ну, ребята, сегодня или никогда! – торжественно прошептал Иван-царевич (в соседние палаты его речь передавалась особым условным стуком по стенке). Что станется с нами далее, не ведаем, но одно известно доподлинно: лучше умереть свободным, чем жить рабом с колокольчиком на шее!
За полчаса до полуночи заговорщики достали припасенные заранее доски и, притаившись в палатах, слушали затихающие в отдалении шаги милосердных братьев, ушедших на общую медитацию. Ушастый пивовар со спринтерской скоростью обежал все комнаты очистилища и возвратился с благою вестью:
– Никого нет!
– Пора!
– Уходим, как договаривались!
«Пациенты» мгновенно высыпали из палат и разделились на группы. Тех, кто уже не мог ходить, вроде Денисия Салоеда, несли на переделанных из топчанов носилках.
– Пряничники, пошли! – скомандовал Микула Селянинович, и группа человек в пятьдесят аккуратно снесла с петель дверь запасного выхода и устремилась на свободу.
– Кузнецы и винокуры – короткими перебежками до кладбища!
Еще одна группа почти бесшумно движущихся людей и еще одна выломанная дверь.
– Пчеловоды, вперед!
Группа пчеловодов, самая многочисленная и сплоченная, шла к свободе без шума и жужжания.
– Поосторожней там! – отечески напутствовал их Микула. Рассредоточьтесь меж могилок и ждите нас!
Наконец в опустевшем лечебно-трудовом очистилище остались только богатыри с царевичем и мастера Таранов и Солодов.
– Давайте, нечего волка за хвост тянуть! – нервничал царевич, но все медлили из-за Ивана Таранова.
Тот аккуратно рассыпал по всем комнатам какой-то черный порошок, шепча при этом себе под нос некий заговор. Наконец отряхнул ладони и сказал:
– Вот теперь и бежать можно.
И они побежали.
Ночь была за беглецов. Луну затянуло серыми тучами, моросил мелкий дождик, неспособный даже толком намочить землю.
– Это хорошо, что дождик, – приговаривал, запыхавшись от бега, Иван Таранов. Он следы наши как раз смоет.
До кладбища, казалось, добрались за один миг. И застыли в испуге: все те, кто выбежал из очистилища раньше, стояли и не смели шелохнуться, окруженные неопрятного вида мертвецами.
– Что делать будем? – поинтересовался у друзей Маздай Маздаевич. Нашими досками покойничков не перебьешь, да и рука на бывшего соплеменника не подымается…
Но и тут вмешался бесстрашный ушастый пивовар. Он быстренько обошел строй мертвецов, внимательно вглядываясь в их испорченные тлением лица, и вдруг радостно воскликнул:
– Дедушка, вот ты где! Вот и довелось свидеться!
– Уж не повредился ли в уме наш Таранов от сущего страху? – запереглядывались богатыри, но их опасения оказались напрасными.
Иван Таранов и вправду разговаривал со своим почившим предком, Демьяном Тарановым, тоже известным когда-то пивоваром.
– Эй, братва, – негромко клацнул челюстью Демьян, обращаясь к остальным покойникам, – снимай осаду, переводи стрелку. Это мой внучок со своими корешами на дело в Чертоногий лес идут.
– Базара нет, проход свободен! – согласно загомонили мертвецы и разомкнули кольцо.
– Братаны, вы на нас зуб не держите, – виновато развел костлявыми руками один из могильных насельников. Мы ж это не с подляны, мы чисто: по принципу: идешь – плати. А раз вы кореша, то с вас не спрос.
– Деда, деда, – подергал предка за ветхий саван Иван Таранов. Мы пойдем, а вы уж сделайте нам милость: ежели попрут через ваше мирное кладбище поганые рожи в белых балахонах, объясните им, кто в Кутеже хозяин.
– Это можно! – кивнул Демьян.
– Ништяк! – добавили покойнички.
– Вставим им не по-детски! Мало не покажется!
– Вот спасибо! – поклонился Иван Таранов. А теперича прощевайте. Пора нам.
–Счастливо! Заходите к нам еще! – запросили покойнички и напоследок даже затянули песню нестройными голосами.
Только песня эта вся сплошь состояла из слов, в печати неприемлемых. Поэтому в тексте она не приводится. Можно только сказать, что весь смысл песни сводился к тому, что некая красная девица полюбила не добра молодца, а такую же красну девицу. Сошла с ума, в общем, про что и песню сложила…
Едва беглецы миновали кладбище и скрылись в мелкорослом осиннике, с которого уже начинался Чертоногий лес, Иван Таранов, посмеиваясь, сказал друзьям:
– Глядите-ка, люди добрые! Чай это лечебно-трудовое очистилище загорелось?
И в самом деле, на окраине Кутежа, где до сего момента располагалось проклятое ЛТО, вздымалось до небес яростное пламя.
– Ну, вы Таранов, есть пиротехник! – осклабившись, сказал Фондей Соросович. Мастер огня.
– Есть маленько, – довольно улыбнулся пивовар.
– Ты как это сделал? – поинтересовался Елпидифор Калинкин.
– Военно-колдовская хитрость! – отчеканил пивовар. Заговоренного пороху я везде насыпал и указание ему дал: возгораться лишь тогда, когда мы леса достигнем.
– Шуму это много наделает.
– Ничего. Зато некуда им будет новых «пациентов» набирать! – Пивовар погрозил пламени маленьким кулачком. И от такого жара наверняка у них все бутыли с проклятым зельем полопались.
Беглецы еще с минуту смотрели на багровое пламя, а потом развернулись и углубились в лес.
И сразу поняли, что шагая в полной темноте, рискуют потеряться.
А зажегши огонь, рискуют быть обнаруженными.
– Как быть? – задал риторический вопрос Маздай Маздаевич.
– Водку пить, – беззлобно огрызнулся Елпидифор. Предлагаю всем тут стоять до рассветного часа.
– Это не есть правильно. Даже в кромешной тьме Чертоногого леса голос Фондея Соросовича звучал уверенно и спокойно. За нами наверняка пустят погонья. Этот пожар станет причиной для большого их волнения.
– Ничего, пущай поволнуются!
– Ты, Соросович, все правильно толкуешь. Только не можем мы, как оборотни-шатуны, сами себе глазами дорогу освещать.
– Это не есть нужно. Мистер Промт Дикшинари!
– Эссе Сум, патронус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Они – шудры, их сознание ниже, чем сознание муравья, – пояснил махатма. В последнее время он то ли благодаря колдовству Аленки, то ли в силу собственных возможностей организма легко, почти без акцента говорил на языке Тридевятого царства. И фразы строил правильно. Пусть они работают на просветленных, это и даст им возможность вхождения в нирвану.
– Брахма, ты не прав! – Аленка поплотнее укуталась в теплую шаль, прячась от дождя. Я знаю этот народ. Это ж кутежане! Можно лишить их всего – работы, дома, семьи, наконец, выпивки, но от этого они не станут покорными. Только если мы заберемся к ним в души и мысли и принудим их даже думать, радоваться и плакать в соответствии с нашими желаниями – вот тогда они действительно наши с потрохами.
– Мне это не нужно, – равнодушно отрезал. Кумарис.
– Правильно. Это нужно мне! – крикнула Аленка. Ты получил, что хотел: страну, принявшую твое учение, подкармливающую твоих учеников… А я тоже хочу получить свое! Мне недостаточно того, что кутежане живут, постоянно оглядываясь на мои запреты. Да, они перестали печь пряники и варить брагу. Но я же знаю этих сволочей: внутри они готовят против меня заговор! Они все хотят меня уничтожить, все! И тебя тоже – как чужака.
– Ты облажаешься.
– Что? – вытаращилась на махатму Аленка. Что ты хочешь этим сказать?
– Я, видимо, употребил не тот глагол. Я хотел сказать, что ты ошибаешься.
– Нет, махатма. У меня предчувствия нехорошие. Особенно в последнее время. Сны разные снятся… Вещие голоса слышатся. Вчера, когда пошла в подпол за огурцами, сразу три вещих голоса услыхала – это тебе не шутки!..
– Почему сама в подпол ходишь, а не служанки?
– Не доверяю я им, – раздраженно отмахнулась Аленка. Эти девки только и думают о том, как свою владычицу обокрасть. А для меня соленые огурцы сейчас дороже золота. Ем и ем их без конца…
– Это означает, что ты находишься на новом этапе перерождения.
– Да? Это хорошо.
– А что говорят тебе вещие голоса?
– Ох, махатмушка, и сказать-то страшно! Говорят – бежать мне надо из Кутежа и вообще из Тридевятого царства, иначе смерть ждет меня неминучая. А один голосок, тоненький такой, девичий, выводит, вроде как песню; «А у тебя СПИД, и, значит, мы умрем!» – рассказав все это, Аленка увлеченно захрустела большим соленым огурцом, распространяя вокруг себя крепкий аромат рассола.
– Если ты так боишься своего народа, заставь этот народ бояться тебя.
– Как их, подлецов, заставишь?! Уж лишила их всего, что только возможно…
– Лиши их веры. Их собственной веры. Тогда они станут просто послушными рабами и от них не будет никакого вреда.
Аленка догрызла огурец, вытерла с подбородка капли рассола и спокойно сказала:
– Я думала над этим. Это невыполнимая задача. Почти. Для того чтобы ее выполнить, мне и нужна Альманах-книга.
– У тебя не вышло, ее достать.
– Да! Вот тут я действительно облажалась! Проклятая Василиса помешала! Но ничего, все равно Альманах у меня будет… Кстати, махатмушка, не знаешь ли ты, к чему это снятся невысокие такие человечки в плащах и с босыми волосатыми ногами?
– Я не занимаюсь толкованием снов, – надменно заявил махатма и, отвернувшись от Аленки, продолжил созерцание медитирующих на площади.
Аленка тоже смотрела на площадь. Но ее мысли были иными. Она достала из небольшого берестяного туеска очередной огурец и принялась его жевать, изредка шепча себе под нос: «Врете! От меня не уйдете!»
* * *
Меж тем в лечебно-трудовом очистилище вовсю шла тайная работа по подготовке побега. При этом сторонниками марш-броска в Чертоногий лес стали все «пациенты», начиная с царевича и богатырей и заканчивая тихим церковным сторожем, которого взяли на «исправительное лечение» за то, что не пустил вашнапупцев в православный храм.
Побег готовили тщательно. Иван Таранов, как самый щуплый и незаметный, выяснил, где в очистилище есть еще запасные выходы, потому что если двести с лишним человек ломанутся в одну дверь, они до утра из очистилища не выйдут. Чтобы не сорвать операцию, все «пациенты» вели себя примерно: моментально выстраивались по команде «Обход!», не жаловались на неудобоваримую пищу и с подозрительной активностью выполняли задания по уборке и благоустройству ЛТО. Особенно поднаторели в этом Маздай Маздаевич и Елпидифор Калинкин. Именно им принадлежит честь сноса ветхого дровяного сарая, который своим покосившимся и непрезентабельным видом раздражал взоры просветленных лекарей… Правда, почему-то после слома сарая не нашлось ни одной доски (милосердные братья не обратили на это внимания, а зря). Все доски припрятали в надежном месте, справедливо полагая, что в ночь побега они сыграют свою роль – какое-никакое, а оружие.
Единственное, что смущало зачинщиков побега, так это потеря сил от плохой кормежки. С Микулы Селяниновича уже спадали штаны – так он похудел, питаясь морковным чаем да брусничными лепешками. А так как был он самым крепким да крупным богатырем во всей честной компании, то что уж тогда говорить об остальных…
– Пора, друзья, пора, – шептал ночью Микула. Промедление смерти подобно.
Но все еще не было решимости в рядах «пациентов». Словно и впрямь лечебные процедуры лишили их воли. И, глядя на изможденные лица товарищей, Микула Селянинович печально говорил царевичу:
– Ты только посмотри, царевич! Ну как они побегут! Тут половину надобно на носилках нести!
– Ничего, – отвечал царевич. Пусть тело слабое, зато дух боевой да крепкий.
* * *
Судьба сама решила за пленников очистилища, в какую ночь им лучше бежать. А получилось вот как.
С утра, сразу после завтрака, милосердные братья объявили, что процедуры отменяются, а будет лечение трудом. Оказалось, что по заказу лечебного учреждения пришла целая подвода, груженная колоколами, коло-кольцами и колокольчиками. Звонкий груз требовалось незамедлительно разгрузить, натереть мелом, чтоб блестел, а после развешать везде, где только можно: на деревьях, в палатах, а главное – себе на шею, чтоб начальство сразу могло знать, где находятся пациенты. За работу принялись без особого рвения. Стало ясно, что, едва наступит ночь, надо бежать.
– Иначе будем ходить, как стадо коров – с колокольчиками! – гневно шептал Микула Селянинович. Это ж надо было до такой пакости додуматься!
– Быстрее работайте, быстрее! – торопили «пациентов» милосердные надсмотрщики, но оказывалось, что те работают все медленнее и медленнее. Да еще приключилась странность: все колокольцы, что попадали в руки Микуле Селяниновичу, оказывались бракованными – у них почему-то отваливался язык…
Словом, до вечера подводу только-только разгрузили, Милосердные братья ругались на чем свет стоит, но ничего поделать не могли, посему пришлось им чистку колоколов мелом отложить на завтра. В наказание нерадивых «пациентов» лишили ужина, но тем ужин и не требовался. Колокольчики оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения. Заговорщики едва дождались ночи.
– Ну, ребята, сегодня или никогда! – торжественно прошептал Иван-царевич (в соседние палаты его речь передавалась особым условным стуком по стенке). Что станется с нами далее, не ведаем, но одно известно доподлинно: лучше умереть свободным, чем жить рабом с колокольчиком на шее!
За полчаса до полуночи заговорщики достали припасенные заранее доски и, притаившись в палатах, слушали затихающие в отдалении шаги милосердных братьев, ушедших на общую медитацию. Ушастый пивовар со спринтерской скоростью обежал все комнаты очистилища и возвратился с благою вестью:
– Никого нет!
– Пора!
– Уходим, как договаривались!
«Пациенты» мгновенно высыпали из палат и разделились на группы. Тех, кто уже не мог ходить, вроде Денисия Салоеда, несли на переделанных из топчанов носилках.
– Пряничники, пошли! – скомандовал Микула Селянинович, и группа человек в пятьдесят аккуратно снесла с петель дверь запасного выхода и устремилась на свободу.
– Кузнецы и винокуры – короткими перебежками до кладбища!
Еще одна группа почти бесшумно движущихся людей и еще одна выломанная дверь.
– Пчеловоды, вперед!
Группа пчеловодов, самая многочисленная и сплоченная, шла к свободе без шума и жужжания.
– Поосторожней там! – отечески напутствовал их Микула. Рассредоточьтесь меж могилок и ждите нас!
Наконец в опустевшем лечебно-трудовом очистилище остались только богатыри с царевичем и мастера Таранов и Солодов.
– Давайте, нечего волка за хвост тянуть! – нервничал царевич, но все медлили из-за Ивана Таранова.
Тот аккуратно рассыпал по всем комнатам какой-то черный порошок, шепча при этом себе под нос некий заговор. Наконец отряхнул ладони и сказал:
– Вот теперь и бежать можно.
И они побежали.
Ночь была за беглецов. Луну затянуло серыми тучами, моросил мелкий дождик, неспособный даже толком намочить землю.
– Это хорошо, что дождик, – приговаривал, запыхавшись от бега, Иван Таранов. Он следы наши как раз смоет.
До кладбища, казалось, добрались за один миг. И застыли в испуге: все те, кто выбежал из очистилища раньше, стояли и не смели шелохнуться, окруженные неопрятного вида мертвецами.
– Что делать будем? – поинтересовался у друзей Маздай Маздаевич. Нашими досками покойничков не перебьешь, да и рука на бывшего соплеменника не подымается…
Но и тут вмешался бесстрашный ушастый пивовар. Он быстренько обошел строй мертвецов, внимательно вглядываясь в их испорченные тлением лица, и вдруг радостно воскликнул:
– Дедушка, вот ты где! Вот и довелось свидеться!
– Уж не повредился ли в уме наш Таранов от сущего страху? – запереглядывались богатыри, но их опасения оказались напрасными.
Иван Таранов и вправду разговаривал со своим почившим предком, Демьяном Тарановым, тоже известным когда-то пивоваром.
– Эй, братва, – негромко клацнул челюстью Демьян, обращаясь к остальным покойникам, – снимай осаду, переводи стрелку. Это мой внучок со своими корешами на дело в Чертоногий лес идут.
– Базара нет, проход свободен! – согласно загомонили мертвецы и разомкнули кольцо.
– Братаны, вы на нас зуб не держите, – виновато развел костлявыми руками один из могильных насельников. Мы ж это не с подляны, мы чисто: по принципу: идешь – плати. А раз вы кореша, то с вас не спрос.
– Деда, деда, – подергал предка за ветхий саван Иван Таранов. Мы пойдем, а вы уж сделайте нам милость: ежели попрут через ваше мирное кладбище поганые рожи в белых балахонах, объясните им, кто в Кутеже хозяин.
– Это можно! – кивнул Демьян.
– Ништяк! – добавили покойнички.
– Вставим им не по-детски! Мало не покажется!
– Вот спасибо! – поклонился Иван Таранов. А теперича прощевайте. Пора нам.
–Счастливо! Заходите к нам еще! – запросили покойнички и напоследок даже затянули песню нестройными голосами.
Только песня эта вся сплошь состояла из слов, в печати неприемлемых. Поэтому в тексте она не приводится. Можно только сказать, что весь смысл песни сводился к тому, что некая красная девица полюбила не добра молодца, а такую же красну девицу. Сошла с ума, в общем, про что и песню сложила…
Едва беглецы миновали кладбище и скрылись в мелкорослом осиннике, с которого уже начинался Чертоногий лес, Иван Таранов, посмеиваясь, сказал друзьям:
– Глядите-ка, люди добрые! Чай это лечебно-трудовое очистилище загорелось?
И в самом деле, на окраине Кутежа, где до сего момента располагалось проклятое ЛТО, вздымалось до небес яростное пламя.
– Ну, вы Таранов, есть пиротехник! – осклабившись, сказал Фондей Соросович. Мастер огня.
– Есть маленько, – довольно улыбнулся пивовар.
– Ты как это сделал? – поинтересовался Елпидифор Калинкин.
– Военно-колдовская хитрость! – отчеканил пивовар. Заговоренного пороху я везде насыпал и указание ему дал: возгораться лишь тогда, когда мы леса достигнем.
– Шуму это много наделает.
– Ничего. Зато некуда им будет новых «пациентов» набирать! – Пивовар погрозил пламени маленьким кулачком. И от такого жара наверняка у них все бутыли с проклятым зельем полопались.
Беглецы еще с минуту смотрели на багровое пламя, а потом развернулись и углубились в лес.
И сразу поняли, что шагая в полной темноте, рискуют потеряться.
А зажегши огонь, рискуют быть обнаруженными.
– Как быть? – задал риторический вопрос Маздай Маздаевич.
– Водку пить, – беззлобно огрызнулся Елпидифор. Предлагаю всем тут стоять до рассветного часа.
– Это не есть правильно. Даже в кромешной тьме Чертоногого леса голос Фондея Соросовича звучал уверенно и спокойно. За нами наверняка пустят погонья. Этот пожар станет причиной для большого их волнения.
– Ничего, пущай поволнуются!
– Ты, Соросович, все правильно толкуешь. Только не можем мы, как оборотни-шатуны, сами себе глазами дорогу освещать.
– Это не есть нужно. Мистер Промт Дикшинари!
– Эссе Сум, патронус!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47