В той комнате, которую я оставил, уже была кровать с
нуль-гравитационной установкой, хотя, конечно, зона воздействия на поле
тяготения была сравнительно мала, и распространение его на все здание
вылилось бы в фантастическую сумму. Но рано или поздно это должно
случиться.
И от этого поползет по швам сложившееся равновесие. Некоторые миры
будут просто брошены на произвол судьбы... Я могу провести несколько
недель на планете, подобной Дарису, Голдстару или Хариголу, с гравитацией,
близкой к земной, и воздухом, как на Марсе, но там я двигался медленнее,
чтобы сохранить энергию, ел больше, чем обычно. И каждую ночь мой
собственный вес припечатывал меня к кровати. Только когда я возвращался
домой, я действительно мог отдохнуть. На Марсе мои семь футов и четыре
дюйма вытягивались во весь рост, подобно песчаному камышу. Мои ноги
работали быстро, как сейчас, спускаясь по круче, мои маленькие руки со
слабыми пальцами могли собрать дюжину песчаных цветов, прежде чем они
рассыпятся, войдя в контакт со слишком большой влажностью кожи.
Вынужденный жить постоянно в земных условиях, я бы умер от изнеможения, не
дожив до среднего возраста.
И были другие, подобные мне, думающие так же, как и я, в большей или
меньшей степени. Более миллиона людей на всей планете, живущих в почти
двадцати городах и поселках. Из них ни один не мог быть назван целиком
марсианским. Позади меня остался кусок Земли, называемый Большим Каналом и
представляющий часть чужеродного мира. При отсутствии земной гравитации
жизнь в такой среде не была убийственной для меня, но делала меня подобным
песчаным цветам в незащищенной вазе.
Был ли я глуп, выбрав звездную профессию?
Возможно, в какой-то мере. Но на мой выбор повлияли некоторые
обстоятельства. В космических экипажах был довольно большой процент
марсиан. Это было делом чести в некоторых мирах Медведианского сектора, не
включая Голдстар, конечно. Они признавали марсиан как нацию, что
благоприятствовало единению космических экипажей и других рабочих групп. И
меня соблазнили все эти высокие идеи. Да, сильна еще древняя человеческая
привычка лелеять все то, что прежде считалось прогрессивным, либеральным,
даже радикальным. Это было неискреннее выражение чувств, запечатленное в
металле. И нужно было изучить тот период, когда медведиане и центавриане,
провозглашая свою независимость, повторили деколонизационный процесс,
хорошо известный из истории Земли.
Но я в то время был искренне увлечен идеей, что на этом славном пути
марсианин способен сделать что-нибудь выдающееся. Именно в космосе
хотелось доказать, какими безграничными возможностями обладает марсианин.
Я прошел остаток пути до русла канала, оставив свои размышления. Идти
было тяжело, каждый шаг требовал внимания. Ноги глубоко погружались в
мелкий песок. Ступив наконец на твердый грунт, я оглянулся. Солнце,
конечно, давно уже ушло, и на улицах было включено вечернее освещение.
Впереди, там, где канал изгибался, скрываясь из виду, слепил огромный
светящийся символ центаврианского Посольства - еще один признак иноземного
вторжения. В той же стороне показалась пара грузовых платформ, за которыми
все еще тянулся след пыли, собранной в пустыне по дороге на Маринер. (Как
много нелепых морских названий! "Маринер" на планете, не имеющей морей!
Говорят, эти названия возникли еще в дозвездной истории, но...)
Я собирался войти в один из пешеходных туннелей, тот, большой
прямоугольный, в котором виднелся свет. Там был свободный воздух. Я
проверил давление на счетчике, расположенном рядом с входным шлюзом: шкала
высвечивала обычную десятку.
Но я колебался, оглядывая купол туннеля. Верхняя часть его, что выше
моей талии, была из стекла, подразумевалось, она должна быть прозрачной.
Но песок, время и солнечная радиация превратили прозрачный купол в
бесцветную матовую поверхность.
Хватит! Это ведь Марс, в конце концов!
Ветхие, старые, второсортные вещи. Таков был статус моего
собственного мира. И рано или поздно... полная искусственная гравитация,
хотим ли мы, марсиане, этого или нет.
С другой стороны полупрозрачной стены я увидел приближающуюся фигуру,
человека в маске. Я не мог уверенно сказать, был ли это центаврианин,
медведианин или землянин, мужчина или женщина. Его или ее тело было плотно
закутано в теплую одежду. Но совершенно очевидно - это инопланетянин,
чужеземец, который не мог даже дышать при давлении десять единиц. Я
повернулся спиной к люку и широким шагом пошел вдоль дороги, держась
подальше от колеи транспортных машин и следя, чтобы мой силуэт не был
виден из освещенного туннеля.
Этот угол - единственное место, где меня могли оставить умирать! Я
нагнулся, разглядывая песчаные кучи, покрывавшие стены Старого Храма.
Могли ли мелкие зубцы их верхней части помешать выпихнуть мое тело, или
это только глупая идея? Здесь не было ничего, что могло бы подтвердить эту
версию. Выпрямившись, я посмотрел на Храм, и меня охватило то самое
трепетное чувство, знакомое с детства.
"Храм"! Еще один земной термин, еще одно навязанное мнение. Тем не
менее это сооружение было величавым, вызывавшим благоговейный трепет даже
у марсиан, эмоционально более сдержанных, чем экскурсанты с Земли. Он был
простым, но огромным, как марсианская песчаная насыпь; высота его
достигала почти ста футов, это только до верхней кромки, - время не
пощадило его стен, и теперь уже невозможно оценить первоначальную высоту
Храма. Когда его обнаружили, он был похож на коробку без крышки, полную
песка.
Здание расчистили. При раскопках были обнаружены пятнадцать предметов
неясного происхождения, которые и выставили здесь же для обозрения.
Посетители могли попасть в Храм с ближайшего тротуара через пешеходный
туннель. И всякое новое лицо, оказавшееся в нем, разочарованно восклицало:
"Да ведь он почти пуст! И экспонаты ничем не интересные!"
Однако и Храм, и все, что в нем находится, может быть делом рук
совсем не марсиан, а каких-нибудь звездных пришельцев, посетивших Марс
задолго до пещерных времен на Земле. И даже полуразрушенный,
обезглавленный, он, казалось, говорил: "Смотрите на меня, вы,
могущественные и отчаявшиеся!"
Я собирался войти внутрь. В это вечернее время в Храме, вероятно,
ничего уже не было. К своему стыду, я не заходил сюда уже несколько лет,
точнее, с тех пор, как я впервые покинул планету. Наш Храм - самый яркий
образец уникальности Марса, и я пренебрегал им.
А еще больше мне хотелось увидеть человека, которого я совсем забыл.
И поэтому я решил вернуться к Старому Храму завтра или перед своим
следующим полетом.
Решение это явилось результатом сложных мозговых процессов,
проходящих в моей голове. Я до конца даже не сознавал, как напряженно
работали мысли в тот долгий день. Мысленно я вернулся назад. Потребность в
осмыслении своего существования появилась, когда я вспомнил учение Тодера
под нейрохлыстом. С тех пор я начал яснее понимать самого себя, трезвее
оценивать свои поступки.
Глядя на внушительные стены Старого Храма, я думал о том, что предал
наследие предков. Я отбросил слова Тодера, как не нужный в быту хлам. Я
предпочел межпространственный анализ и теорию управления.
Я предпочел иметь дело с машинами, а Тодер имел дело с людьми. Теперь
я должен объединить оба учения, чтобы проникнуть в тайну, окутавшую мое
последнее путешествие.
Мне не нужно было искать пути к Тодеру. Он остался в моем детстве...
а может быть, нет?
5
Раньше, каждый раз, когда я возвращался на Марс после долгого
космического путешествия, я сразу направлялся в этот квартал города, где
прошла моя юность и где я приобрел те знания, которые и хотел приобрести.
В последнее время посещение мест юности перестало быть моей привычкой.
Сейчас я размышлял о том, что потерял уверенность в себе, наверное, из-за
ухудшающегося состояния дел на Марсе.
Даже через год, проходя по этой дороге, я наверняка увижу еще более
покосившееся двери домов, новый слой тускло-коричневой краски, уже не
скрывающей трещины в бетонных стенах, потускневшие от песка стеклянные
панели пешеходных туннелей...
Но все же было одно утешение: люди здесь - марсиане. Я посмотрел
вслед прошедшей мимо высокой девушки, ростом, наверное, около шести футов
и девяти дюймов, но она была моего племени, такой же, как и я, в отличие
от прелестной и миниатюрной Лилит.
Люди сейчас сидели по домам: было время ужина. Мне пришла в голову
мысль, что и мне бы не мешало перекусить, ведь я не знал теперешнего
материального положения Тодера. Вряд ли он поделится последним куском
хлеба со своим экс-учеником, да еще пришедшим без предупреждения.
Где-то здесь поблизости был небольшой ресторанчик... Я подошел к
шлюзу пешеходного туннеля. Счетчик давления был освещен, но из-за трещин
на стекле невозможно было разобрать цифры на циферблате. Усомнившись в его
исправности, я осторожно приподнял свою маску. Воздух был сух, а давление
нормальным. Я подошел к ближайшему перекрестку и повернул налево.
В том направлении город уходил в узкий каньон, тянувшийся к главному
каналу. Два пешеходных тротуара слились в один под общим куполом. Когда
мне было пять-шесть лет, я играл здесь в медведиан и центавриан, лазая
вверх и вниз по ржавым стальным пилонам, поддерживавшим этот купол. А
сейчас я удивился, увидев, насколько прогнулись они. Если это из-за
большого количества песка, нанесенного на купол, то днем здесь, должно
быть, довольно мрачно!
Трое детей, два мальчика и девочка, уже выше пяти футов ростом,
играли в туннеле в какую-то глупую игру, а сверху на них сыпалась тонкая
струйка песка. Это еще раз неприятно удивило меня. Если песочный поток
преодолевал давление воздуха внутри, то дыра должна быть очень большой, и
купол требовал немедленного ремонта.
Увидев меня и почувствовав себя несколько виноватыми, что забыли о
своих обязанностях, они быстро совками и метелками расчистили слой песка,
достигший уже двух футов.
Наверное, еще никто не сообщил о течи, надо сделать это!
Но я был слишком голоден, чтобы сразу предпринять какие-нибудь
действия. И если не ошибаюсь, то ресторанчик должен быть за следующим
поворотом.
Ресторанчик был на месте, его фасад по-прежнему украшался надписью,
нанесенной обычной краской (флюоресцентная слишком дорогая), но название
вроде бы изменилось. Теперь он называется... позвольте посмотреть...
"Роскошный пир"... Кажется, припоминаю, так он назывался очень давно, в
пору освоения Марса - кто-то невесело пошутил над теми голодными
временами, когда ресторан не мог предложить свои фирменные блюда. Но эти
дни прошли, и до сих пор каждый здесь мог поесть так же хорошо, как и в
любом другом месте. Поэтому я был очень изумлен, увидев это название.
Еще хуже было увидеть четырех центаврианских космонавтов
единственными посетителями ресторана. Они шумно выражали на собственном
диалекте недовольство предложенным ассортиментом.
Я несколько секунд стоял в дверях, раздумывая, не пойти ли мне в
другое место, но в это время мужчина, по-видимому владелец, заметил меня и
подошел с таким умоляющим видом, что я принял его предложение и сел за
столик. Хозяин был негром, иммигрантом с Земли, дюймов на восемнадцать
ниже меня, все еще отягощенным земными мускулами и большой грудной
клеткой, до сих пор плохо приспособившейся к давлению в десять единиц.
Его единственный официант терпеливо стоял перед центаврианами, пока
они со всеми возможными вариациями заказывали себе ужин.
- Что они здесь делают? - спросил я у негра.
- Джентльмены с центаврианского корабля? - сглотнул он, и его адамово
яблоко подпрыгнуло. - В эти дни мы их видим здесь всюду.
- Неужели? - я разглядывал меню. Я отсутствовал дома слишком долго,
дольше, чем намеревался. Я хотел оказаться в своей к маленькой квартирке
на другом конце города, недалеко от космопорта, но в действительности я
хотел убежать от щемящего чувства вины, терзавшего меня за предательство
идеалов моих предков.
В чем причина этого всеобщего запустения, что значат эти занесенные
песком крыши, разбитые счетчики давления, новое название ресторана?..
- Вы случайно не знаете человека по имени Тодер? - спросил я. -
Учителя, который живет недалеко отсюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
нуль-гравитационной установкой, хотя, конечно, зона воздействия на поле
тяготения была сравнительно мала, и распространение его на все здание
вылилось бы в фантастическую сумму. Но рано или поздно это должно
случиться.
И от этого поползет по швам сложившееся равновесие. Некоторые миры
будут просто брошены на произвол судьбы... Я могу провести несколько
недель на планете, подобной Дарису, Голдстару или Хариголу, с гравитацией,
близкой к земной, и воздухом, как на Марсе, но там я двигался медленнее,
чтобы сохранить энергию, ел больше, чем обычно. И каждую ночь мой
собственный вес припечатывал меня к кровати. Только когда я возвращался
домой, я действительно мог отдохнуть. На Марсе мои семь футов и четыре
дюйма вытягивались во весь рост, подобно песчаному камышу. Мои ноги
работали быстро, как сейчас, спускаясь по круче, мои маленькие руки со
слабыми пальцами могли собрать дюжину песчаных цветов, прежде чем они
рассыпятся, войдя в контакт со слишком большой влажностью кожи.
Вынужденный жить постоянно в земных условиях, я бы умер от изнеможения, не
дожив до среднего возраста.
И были другие, подобные мне, думающие так же, как и я, в большей или
меньшей степени. Более миллиона людей на всей планете, живущих в почти
двадцати городах и поселках. Из них ни один не мог быть назван целиком
марсианским. Позади меня остался кусок Земли, называемый Большим Каналом и
представляющий часть чужеродного мира. При отсутствии земной гравитации
жизнь в такой среде не была убийственной для меня, но делала меня подобным
песчаным цветам в незащищенной вазе.
Был ли я глуп, выбрав звездную профессию?
Возможно, в какой-то мере. Но на мой выбор повлияли некоторые
обстоятельства. В космических экипажах был довольно большой процент
марсиан. Это было делом чести в некоторых мирах Медведианского сектора, не
включая Голдстар, конечно. Они признавали марсиан как нацию, что
благоприятствовало единению космических экипажей и других рабочих групп. И
меня соблазнили все эти высокие идеи. Да, сильна еще древняя человеческая
привычка лелеять все то, что прежде считалось прогрессивным, либеральным,
даже радикальным. Это было неискреннее выражение чувств, запечатленное в
металле. И нужно было изучить тот период, когда медведиане и центавриане,
провозглашая свою независимость, повторили деколонизационный процесс,
хорошо известный из истории Земли.
Но я в то время был искренне увлечен идеей, что на этом славном пути
марсианин способен сделать что-нибудь выдающееся. Именно в космосе
хотелось доказать, какими безграничными возможностями обладает марсианин.
Я прошел остаток пути до русла канала, оставив свои размышления. Идти
было тяжело, каждый шаг требовал внимания. Ноги глубоко погружались в
мелкий песок. Ступив наконец на твердый грунт, я оглянулся. Солнце,
конечно, давно уже ушло, и на улицах было включено вечернее освещение.
Впереди, там, где канал изгибался, скрываясь из виду, слепил огромный
светящийся символ центаврианского Посольства - еще один признак иноземного
вторжения. В той же стороне показалась пара грузовых платформ, за которыми
все еще тянулся след пыли, собранной в пустыне по дороге на Маринер. (Как
много нелепых морских названий! "Маринер" на планете, не имеющей морей!
Говорят, эти названия возникли еще в дозвездной истории, но...)
Я собирался войти в один из пешеходных туннелей, тот, большой
прямоугольный, в котором виднелся свет. Там был свободный воздух. Я
проверил давление на счетчике, расположенном рядом с входным шлюзом: шкала
высвечивала обычную десятку.
Но я колебался, оглядывая купол туннеля. Верхняя часть его, что выше
моей талии, была из стекла, подразумевалось, она должна быть прозрачной.
Но песок, время и солнечная радиация превратили прозрачный купол в
бесцветную матовую поверхность.
Хватит! Это ведь Марс, в конце концов!
Ветхие, старые, второсортные вещи. Таков был статус моего
собственного мира. И рано или поздно... полная искусственная гравитация,
хотим ли мы, марсиане, этого или нет.
С другой стороны полупрозрачной стены я увидел приближающуюся фигуру,
человека в маске. Я не мог уверенно сказать, был ли это центаврианин,
медведианин или землянин, мужчина или женщина. Его или ее тело было плотно
закутано в теплую одежду. Но совершенно очевидно - это инопланетянин,
чужеземец, который не мог даже дышать при давлении десять единиц. Я
повернулся спиной к люку и широким шагом пошел вдоль дороги, держась
подальше от колеи транспортных машин и следя, чтобы мой силуэт не был
виден из освещенного туннеля.
Этот угол - единственное место, где меня могли оставить умирать! Я
нагнулся, разглядывая песчаные кучи, покрывавшие стены Старого Храма.
Могли ли мелкие зубцы их верхней части помешать выпихнуть мое тело, или
это только глупая идея? Здесь не было ничего, что могло бы подтвердить эту
версию. Выпрямившись, я посмотрел на Храм, и меня охватило то самое
трепетное чувство, знакомое с детства.
"Храм"! Еще один земной термин, еще одно навязанное мнение. Тем не
менее это сооружение было величавым, вызывавшим благоговейный трепет даже
у марсиан, эмоционально более сдержанных, чем экскурсанты с Земли. Он был
простым, но огромным, как марсианская песчаная насыпь; высота его
достигала почти ста футов, это только до верхней кромки, - время не
пощадило его стен, и теперь уже невозможно оценить первоначальную высоту
Храма. Когда его обнаружили, он был похож на коробку без крышки, полную
песка.
Здание расчистили. При раскопках были обнаружены пятнадцать предметов
неясного происхождения, которые и выставили здесь же для обозрения.
Посетители могли попасть в Храм с ближайшего тротуара через пешеходный
туннель. И всякое новое лицо, оказавшееся в нем, разочарованно восклицало:
"Да ведь он почти пуст! И экспонаты ничем не интересные!"
Однако и Храм, и все, что в нем находится, может быть делом рук
совсем не марсиан, а каких-нибудь звездных пришельцев, посетивших Марс
задолго до пещерных времен на Земле. И даже полуразрушенный,
обезглавленный, он, казалось, говорил: "Смотрите на меня, вы,
могущественные и отчаявшиеся!"
Я собирался войти внутрь. В это вечернее время в Храме, вероятно,
ничего уже не было. К своему стыду, я не заходил сюда уже несколько лет,
точнее, с тех пор, как я впервые покинул планету. Наш Храм - самый яркий
образец уникальности Марса, и я пренебрегал им.
А еще больше мне хотелось увидеть человека, которого я совсем забыл.
И поэтому я решил вернуться к Старому Храму завтра или перед своим
следующим полетом.
Решение это явилось результатом сложных мозговых процессов,
проходящих в моей голове. Я до конца даже не сознавал, как напряженно
работали мысли в тот долгий день. Мысленно я вернулся назад. Потребность в
осмыслении своего существования появилась, когда я вспомнил учение Тодера
под нейрохлыстом. С тех пор я начал яснее понимать самого себя, трезвее
оценивать свои поступки.
Глядя на внушительные стены Старого Храма, я думал о том, что предал
наследие предков. Я отбросил слова Тодера, как не нужный в быту хлам. Я
предпочел межпространственный анализ и теорию управления.
Я предпочел иметь дело с машинами, а Тодер имел дело с людьми. Теперь
я должен объединить оба учения, чтобы проникнуть в тайну, окутавшую мое
последнее путешествие.
Мне не нужно было искать пути к Тодеру. Он остался в моем детстве...
а может быть, нет?
5
Раньше, каждый раз, когда я возвращался на Марс после долгого
космического путешествия, я сразу направлялся в этот квартал города, где
прошла моя юность и где я приобрел те знания, которые и хотел приобрести.
В последнее время посещение мест юности перестало быть моей привычкой.
Сейчас я размышлял о том, что потерял уверенность в себе, наверное, из-за
ухудшающегося состояния дел на Марсе.
Даже через год, проходя по этой дороге, я наверняка увижу еще более
покосившееся двери домов, новый слой тускло-коричневой краски, уже не
скрывающей трещины в бетонных стенах, потускневшие от песка стеклянные
панели пешеходных туннелей...
Но все же было одно утешение: люди здесь - марсиане. Я посмотрел
вслед прошедшей мимо высокой девушки, ростом, наверное, около шести футов
и девяти дюймов, но она была моего племени, такой же, как и я, в отличие
от прелестной и миниатюрной Лилит.
Люди сейчас сидели по домам: было время ужина. Мне пришла в голову
мысль, что и мне бы не мешало перекусить, ведь я не знал теперешнего
материального положения Тодера. Вряд ли он поделится последним куском
хлеба со своим экс-учеником, да еще пришедшим без предупреждения.
Где-то здесь поблизости был небольшой ресторанчик... Я подошел к
шлюзу пешеходного туннеля. Счетчик давления был освещен, но из-за трещин
на стекле невозможно было разобрать цифры на циферблате. Усомнившись в его
исправности, я осторожно приподнял свою маску. Воздух был сух, а давление
нормальным. Я подошел к ближайшему перекрестку и повернул налево.
В том направлении город уходил в узкий каньон, тянувшийся к главному
каналу. Два пешеходных тротуара слились в один под общим куполом. Когда
мне было пять-шесть лет, я играл здесь в медведиан и центавриан, лазая
вверх и вниз по ржавым стальным пилонам, поддерживавшим этот купол. А
сейчас я удивился, увидев, насколько прогнулись они. Если это из-за
большого количества песка, нанесенного на купол, то днем здесь, должно
быть, довольно мрачно!
Трое детей, два мальчика и девочка, уже выше пяти футов ростом,
играли в туннеле в какую-то глупую игру, а сверху на них сыпалась тонкая
струйка песка. Это еще раз неприятно удивило меня. Если песочный поток
преодолевал давление воздуха внутри, то дыра должна быть очень большой, и
купол требовал немедленного ремонта.
Увидев меня и почувствовав себя несколько виноватыми, что забыли о
своих обязанностях, они быстро совками и метелками расчистили слой песка,
достигший уже двух футов.
Наверное, еще никто не сообщил о течи, надо сделать это!
Но я был слишком голоден, чтобы сразу предпринять какие-нибудь
действия. И если не ошибаюсь, то ресторанчик должен быть за следующим
поворотом.
Ресторанчик был на месте, его фасад по-прежнему украшался надписью,
нанесенной обычной краской (флюоресцентная слишком дорогая), но название
вроде бы изменилось. Теперь он называется... позвольте посмотреть...
"Роскошный пир"... Кажется, припоминаю, так он назывался очень давно, в
пору освоения Марса - кто-то невесело пошутил над теми голодными
временами, когда ресторан не мог предложить свои фирменные блюда. Но эти
дни прошли, и до сих пор каждый здесь мог поесть так же хорошо, как и в
любом другом месте. Поэтому я был очень изумлен, увидев это название.
Еще хуже было увидеть четырех центаврианских космонавтов
единственными посетителями ресторана. Они шумно выражали на собственном
диалекте недовольство предложенным ассортиментом.
Я несколько секунд стоял в дверях, раздумывая, не пойти ли мне в
другое место, но в это время мужчина, по-видимому владелец, заметил меня и
подошел с таким умоляющим видом, что я принял его предложение и сел за
столик. Хозяин был негром, иммигрантом с Земли, дюймов на восемнадцать
ниже меня, все еще отягощенным земными мускулами и большой грудной
клеткой, до сих пор плохо приспособившейся к давлению в десять единиц.
Его единственный официант терпеливо стоял перед центаврианами, пока
они со всеми возможными вариациями заказывали себе ужин.
- Что они здесь делают? - спросил я у негра.
- Джентльмены с центаврианского корабля? - сглотнул он, и его адамово
яблоко подпрыгнуло. - В эти дни мы их видим здесь всюду.
- Неужели? - я разглядывал меню. Я отсутствовал дома слишком долго,
дольше, чем намеревался. Я хотел оказаться в своей к маленькой квартирке
на другом конце города, недалеко от космопорта, но в действительности я
хотел убежать от щемящего чувства вины, терзавшего меня за предательство
идеалов моих предков.
В чем причина этого всеобщего запустения, что значат эти занесенные
песком крыши, разбитые счетчики давления, новое название ресторана?..
- Вы случайно не знаете человека по имени Тодер? - спросил я. -
Учителя, который живет недалеко отсюда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20