Он не танцевал, почти ничего не пил. Он расхаживал среди гостей, беседовал с ними, шутил. На губах его играла радостная улыбка, а глаза как-то особенно сияли. Он ходил по залу и улыбался, вот и всё. Приветствовал новых гостей, провожал до лестницы уезжавших друзей. Утром он получил телеграмму: баронесса и Соня уже в Неаполе. Соне удалось уговорить мать вернуться раньше. Пятнадцатого марта они уже будут в Вене. «С любовью, Соня». «С любовью, Соня»? Никогда еще Соня не обращалась к нему с такими нежными словами. Вот почему так по-особенному сияли глаза Янко! Завтра он приведет в порядок свои дела и через три дня уедет отсюда. А когда он вернется, всё пойдет по-другому: никаких попоек, никаких оргий, никакого баккара! О, все будут удивлены!
Под утро, когда веселье стало очень шумным, Янко исчез. Но никто не обратил на это внимания. Янко и раньше неожиданно уходил к себе, когда очень уставал или когда ему становилось скучно. На следующее утро в городе прошел слух, что барон Янко Стирбей в эту ночь скончался. Янко? Да, его гости еще танцевали, а его уже не было в живых. Его нашли мертвым в парке. А еще через час стало известно, что Янко был убит. Его застрелили: одна пуля попала в позвоночник, другая в голову. Никто не слышал выстрела, но это понятно: автомобили подъезжали и отъезжали всю ночь. Убит? Янко Стирбей? Кто же убийца? Какой-нибудь уволенный рабочий? Ревнивец? Преступник? Трудно поверить. Мертвенно-бледный выслушал это известие начальник полиции Фаркас. Не может быть! Это совершенно невозможно! Еще в четыре часа утра Янко проводил его до самой машины.
У Гизелы один истерический припадок следовал за другим. Пришлось вызвать врача. Это она первая увидела Янко, лежащего в парке. Она была на этом празднике, конечно, только как зрительница. Она не танцевала. Когда стало светать, она решила уехать и послала за автомобилем. Она вышла из подъезда, чтобы там подождать машину. Было уже довольно светло. Перед этим шел снег; легким пушистым покровом лежал он в парке. Закутавшись в шубку, она прогуливалась перед подъездом. И вдруг увидела, что на снегу под кустом лежит черное пальто, наполовину уже заметенное снегом. Должно быть, кто-то потерял пальто? Она указала на него лакею, который вышел из вестибюля. Лакей побежал поднять пальто. Но это оказалось совсем не пальто, — это был человек. И Гизела вдруг заметила, что снег под ним красный. Тогда она бросилась бежать, добежала до ворот, оглянулась и увидела, что гости толпой высыпали из зала, точно загорелся весь дом.
XXVI
Когда Жак остановился перед дверью Розиной комнаты в Париже, он услышал голоса и звонкий, как у ребенка, смех. Это была Роза, он сразу узнал ее манеру смеяться. Жак вошел. Роза стояла посреди маленькой гостиной и растерянно взглянула на него. Трое молодых людей в смокингах вежливо приподнялись. Роза была в нарядном вечернем туалете, на ее руках сверкали камни. Жак был поражен ее красотой. Черные волосы Розы были похожи на блестящие перья птицы, глаза — точно куски янтаря. И эта красавица прозябала когда-то в маленькой лавчонке в Анатоле! «Газель», как называл ее Янко.
Наконец Роза сделала попытку подойти к Жаку, но не могла сдвинуться с места. Она расплакалась. Она плакала, как ребенок, прижимая к глазам кулаки, рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Она упала в кресло. Трое молодых людей стояли молча, затем подошли к ней, стали гладить ей плечи, волосы, руки.
— Вот так она всё время плачет, — сказали они. — Уже несколько недель. И поэтому ей нужно каждый день ездить в театр, в варьете, в цирк, ей необходимо рассеяться! Иначе она совсем изведет себя.
Роза никак не могла успокоиться.
— Надеюсь, господа позволят мне поговорить с ней на ее родном языке? — сказал Жак.
Три юных кавалера поклонились. Разумеется.
Жак сжал маленькие руки Розы.
— Могу я чем-нибудь помочь тебе? — спросил он. — Может быть, тебе нужны деньги? Помни, что ты всю свою жизнь можешь рассчитывать на меня, Роза!
Он хочет взять на себя воспитание ее ребенка и сейчас же написать об этом Раулю. О, Жак обязан это сделать из уважения к памяти друга. Роза всё еще рыдала. Нет, ей не нужны деньги. Янко присылал ей всё время очень много. Кроме того, у нее есть покровитель, он фабрикант и очень богат. Он ждет ее сегодня в театре. Эти господа — его приятели, они должны отвезти ее в театр. Но она откажется и проведет вечер с Жаком, если у него есть время. Нет, Жак сегодня занят: он должен вечером написать доклад для правления. Но он просит Розу посвятить ему завтрашнее утро. Он едет на Суматру по поручению «Международной ассоциации». Завтра в десять часов он выезжает поездом в Марсель.
— А как идет твоя работа?
Роза училась прилежно, даже очень прилежно, и через две недели она выступит в первый раз. Ее покровитель против этого, но она непременно решила танцевать. Все говорят, что ее выступление будет сенсацией! А на следующую зиму она хочет выступить в Анатоле и заранее этому радуется.
Теперь Жак опять заговорил по-французски. Один из молодых людей вынул часы. Да, им пора ехать. На улице перед домом Роза сказала:
— Поцелуй меня, Жак, поцелуй меня! Ты стал таким серьезным!
Жак поцеловал ее.
— Итак, завтра в двенадцать часов, и мы будем говорить только о нем, только о нем!
И Роза снова заплакала, она и не пыталась сдержать слезы. Трое молодых людей гладили ее шубку. Один открыл дверцу автомобиля, другой поддержал ее под руку, третий приподнял шляпу. Да, вот как вежливы эти французы! И в автомобиле Роза всё еще плакала. Но, когда машина уже тронулась, она вдруг резко постучала в стекло:
— Знаешь, Жак, кто здесь в Париже? Я совсем забыла сказать тебе. Ники Цукор! Если хочешь поговорить с ним, — ведь он тоже был на том балу, — так он каждую ночь до утра сидит в «Квин-баре» на Рю де ля Пэ! Ну, поцелуй меня еще раз, дорогой! Ах, ты единственный, кого он по-настоящему любил!
Она снова заплакала, и машина умчалась.
Ники в Париже! Жак непременно хотел поговорить с ним. Он поехал к себе в отель, написал свой доклад для «Международной ассоциации» и отправился на Рю де ля Пэ в «Квин-бар». И действительно, Ники был там. Он сидел на стуле, как наездник на скачущей лошади, жестикулировал и кричал. Волосы его торчали беспорядочной копной. Он был пьян. И общество за его столом (две сомнительного вида дамы и трое господ) было тоже достаточно навеселе. Целая батарея бутылок стояла на столе. Жак хлопнул Ники по плечу. Ники испугался и вздрогнул, лицо его вдруг побелело. Но затем он начал по своему обыкновению кричать:
— Ах, Жак, ты ли это? Вот так сюрприз! Здесь, в Париже? Боже мой, ты совсем американец! Самый настоящий модный янки!
Ники говорил со своими друзьями на ломаном французском языке. Разумеется, он должен побыть со своим другом Жаком Грегором. Это тот самый человек, который открыл в Анатоле нефть. Ники просит извинить его. Он подозвал официанта, вытащил из бокового кармана пачку денег и расплатился. Ники расплачивается! Жак не верил своим глазам. С каких это пор Ники стал платить? Теперь они остались одни и вместе вышли на улицу.
Да, Ники был на балу, на том балу, конечно! Ники подробно описал его. Сперва актеры сыграли что-то. Затем был балет. Ну а затем началось веселье, Жак знает, как всё это бывало у Янко. Он просто накачивал вином своих гостей. Но вот что странно: перед этим Янко по целым неделям не протрезвлялся, а в тот вечер не выпил и двух рюмок. Удивительно! Он показывал Ники телеграмму от Сони из Неаполя. Но Ники был так пьян, что ушел домой уже в четыре часа.
В последний раз Янко видели, когда он провожал Фаркаса. Это было около четырех часов.
— Да, да, да, ты прав, Жак! Непонятно, кто мог это сделать... Но послушай, ведь у него было столько женщин! И денег он на них не жалел, это всем известно. И балерины, и хористки, прехорошенькие девочки. У всех этих женщин были мужья или возлюбленные. Знаешь ли ты, что один актер, Рамек, из ревности бросился на Янко с кинжалом? Факт!
Жак этого не знал.
— А где был в ту ночь Борис? — спросил он.
— Борис? — Ники долго думал. — Не знаю, — сказал он. — Вернее, не знаю точно. Во всяком случае, его не было в Анатоле. Вероятно, он был в своем имении. Всю зиму его почти не было видно.
И Ники — он уже подвыпил — понес какой-то бессвязный вздор. Яскульский сказал, что он свободно мог бы наплодить за свою жизнь двадцать тысяч детей. Ники оглушительно захохотал. Кстати, Борис стал теперь английским консулом, Consul of his British Majesty. А Фаркас приказал арестовать Лео Михеля, но на другой же день принужден был выпустить его.
Жака нельзя было назвать нервным. Он всегда прекрасно владел собой. Но теперь его вдруг охватила ужасная тревога. Он почувствовал, что этот человек чем-то противен ему. В нем проснулось страшное подозрение. Почему Ники так испугался, когда Жак положил ему руку на плечо? Почему он так побледнел? Что это он так сбивчиво говорит, словно боится чего-то? И откуда у него деньги? Жак вдруг остановился.
— Доброй ночи, Ники, — поспешно сказал он. — Я совсем забыл, что у меня еще назначено свидание!
В два часа ночи! И он зашагал, не подав Ники руки. Ники кричал ему что-то вдогонку, но Жак не разобрал слов.
Темные улицы. Жак быстро идет по ним. Этот Ники знает больше, чем ему самому хотелось бы знать. Почему он так испугался? «Лично он этого не сделал, — говорит себе Жак. — Он не такой подлец. Но, может быть, он замешан в этом деле! Он ушел домой в четыре часа. По его словам, он был пьян. Но мы знаем, как Ники бывает пьян! Борис был у себя в имении! Борис... Он ведь так честолюбив... А тут еще банкротство... Может быть, он и руководил всем из своего имения?» Жак ничего не утверждает, он только предполагает.
Темные улицы, темные улицы. Жак останавливается и задумывается. «Всё теперь достанется Борису, — говорит он. — “Голиаф”, и скважина семь, и скважина сорок три. Всё! — Он злобно смеется. — Следовало бы купить акции “Национальной нефти”, теперь это самое верное дело... Никакого завещания, конечно, нет. У Янко ведь не было времени составить завещание. А Соня? Она слишком медлила. У жизни свои законы!..»
Жаку холодно. Он не знает, куда он попал. Он заблудился. Жак подзывает автомобиль и садится. Скорчившись, он сидит в автомобиле, охватив голову руками. Он глубоко несчастлив. Любовь к Янко была самым большим его чувством. Тоска овладевает им. Он плачет. Его ладони мокры от слез. Это продолжается лишь несколько минут. Затем он берет себя в руки. Мужества требует эта жизнь, мужества!...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Под утро, когда веселье стало очень шумным, Янко исчез. Но никто не обратил на это внимания. Янко и раньше неожиданно уходил к себе, когда очень уставал или когда ему становилось скучно. На следующее утро в городе прошел слух, что барон Янко Стирбей в эту ночь скончался. Янко? Да, его гости еще танцевали, а его уже не было в живых. Его нашли мертвым в парке. А еще через час стало известно, что Янко был убит. Его застрелили: одна пуля попала в позвоночник, другая в голову. Никто не слышал выстрела, но это понятно: автомобили подъезжали и отъезжали всю ночь. Убит? Янко Стирбей? Кто же убийца? Какой-нибудь уволенный рабочий? Ревнивец? Преступник? Трудно поверить. Мертвенно-бледный выслушал это известие начальник полиции Фаркас. Не может быть! Это совершенно невозможно! Еще в четыре часа утра Янко проводил его до самой машины.
У Гизелы один истерический припадок следовал за другим. Пришлось вызвать врача. Это она первая увидела Янко, лежащего в парке. Она была на этом празднике, конечно, только как зрительница. Она не танцевала. Когда стало светать, она решила уехать и послала за автомобилем. Она вышла из подъезда, чтобы там подождать машину. Было уже довольно светло. Перед этим шел снег; легким пушистым покровом лежал он в парке. Закутавшись в шубку, она прогуливалась перед подъездом. И вдруг увидела, что на снегу под кустом лежит черное пальто, наполовину уже заметенное снегом. Должно быть, кто-то потерял пальто? Она указала на него лакею, который вышел из вестибюля. Лакей побежал поднять пальто. Но это оказалось совсем не пальто, — это был человек. И Гизела вдруг заметила, что снег под ним красный. Тогда она бросилась бежать, добежала до ворот, оглянулась и увидела, что гости толпой высыпали из зала, точно загорелся весь дом.
XXVI
Когда Жак остановился перед дверью Розиной комнаты в Париже, он услышал голоса и звонкий, как у ребенка, смех. Это была Роза, он сразу узнал ее манеру смеяться. Жак вошел. Роза стояла посреди маленькой гостиной и растерянно взглянула на него. Трое молодых людей в смокингах вежливо приподнялись. Роза была в нарядном вечернем туалете, на ее руках сверкали камни. Жак был поражен ее красотой. Черные волосы Розы были похожи на блестящие перья птицы, глаза — точно куски янтаря. И эта красавица прозябала когда-то в маленькой лавчонке в Анатоле! «Газель», как называл ее Янко.
Наконец Роза сделала попытку подойти к Жаку, но не могла сдвинуться с места. Она расплакалась. Она плакала, как ребенок, прижимая к глазам кулаки, рыдания сотрясали ее хрупкое тело. Она упала в кресло. Трое молодых людей стояли молча, затем подошли к ней, стали гладить ей плечи, волосы, руки.
— Вот так она всё время плачет, — сказали они. — Уже несколько недель. И поэтому ей нужно каждый день ездить в театр, в варьете, в цирк, ей необходимо рассеяться! Иначе она совсем изведет себя.
Роза никак не могла успокоиться.
— Надеюсь, господа позволят мне поговорить с ней на ее родном языке? — сказал Жак.
Три юных кавалера поклонились. Разумеется.
Жак сжал маленькие руки Розы.
— Могу я чем-нибудь помочь тебе? — спросил он. — Может быть, тебе нужны деньги? Помни, что ты всю свою жизнь можешь рассчитывать на меня, Роза!
Он хочет взять на себя воспитание ее ребенка и сейчас же написать об этом Раулю. О, Жак обязан это сделать из уважения к памяти друга. Роза всё еще рыдала. Нет, ей не нужны деньги. Янко присылал ей всё время очень много. Кроме того, у нее есть покровитель, он фабрикант и очень богат. Он ждет ее сегодня в театре. Эти господа — его приятели, они должны отвезти ее в театр. Но она откажется и проведет вечер с Жаком, если у него есть время. Нет, Жак сегодня занят: он должен вечером написать доклад для правления. Но он просит Розу посвятить ему завтрашнее утро. Он едет на Суматру по поручению «Международной ассоциации». Завтра в десять часов он выезжает поездом в Марсель.
— А как идет твоя работа?
Роза училась прилежно, даже очень прилежно, и через две недели она выступит в первый раз. Ее покровитель против этого, но она непременно решила танцевать. Все говорят, что ее выступление будет сенсацией! А на следующую зиму она хочет выступить в Анатоле и заранее этому радуется.
Теперь Жак опять заговорил по-французски. Один из молодых людей вынул часы. Да, им пора ехать. На улице перед домом Роза сказала:
— Поцелуй меня, Жак, поцелуй меня! Ты стал таким серьезным!
Жак поцеловал ее.
— Итак, завтра в двенадцать часов, и мы будем говорить только о нем, только о нем!
И Роза снова заплакала, она и не пыталась сдержать слезы. Трое молодых людей гладили ее шубку. Один открыл дверцу автомобиля, другой поддержал ее под руку, третий приподнял шляпу. Да, вот как вежливы эти французы! И в автомобиле Роза всё еще плакала. Но, когда машина уже тронулась, она вдруг резко постучала в стекло:
— Знаешь, Жак, кто здесь в Париже? Я совсем забыла сказать тебе. Ники Цукор! Если хочешь поговорить с ним, — ведь он тоже был на том балу, — так он каждую ночь до утра сидит в «Квин-баре» на Рю де ля Пэ! Ну, поцелуй меня еще раз, дорогой! Ах, ты единственный, кого он по-настоящему любил!
Она снова заплакала, и машина умчалась.
Ники в Париже! Жак непременно хотел поговорить с ним. Он поехал к себе в отель, написал свой доклад для «Международной ассоциации» и отправился на Рю де ля Пэ в «Квин-бар». И действительно, Ники был там. Он сидел на стуле, как наездник на скачущей лошади, жестикулировал и кричал. Волосы его торчали беспорядочной копной. Он был пьян. И общество за его столом (две сомнительного вида дамы и трое господ) было тоже достаточно навеселе. Целая батарея бутылок стояла на столе. Жак хлопнул Ники по плечу. Ники испугался и вздрогнул, лицо его вдруг побелело. Но затем он начал по своему обыкновению кричать:
— Ах, Жак, ты ли это? Вот так сюрприз! Здесь, в Париже? Боже мой, ты совсем американец! Самый настоящий модный янки!
Ники говорил со своими друзьями на ломаном французском языке. Разумеется, он должен побыть со своим другом Жаком Грегором. Это тот самый человек, который открыл в Анатоле нефть. Ники просит извинить его. Он подозвал официанта, вытащил из бокового кармана пачку денег и расплатился. Ники расплачивается! Жак не верил своим глазам. С каких это пор Ники стал платить? Теперь они остались одни и вместе вышли на улицу.
Да, Ники был на балу, на том балу, конечно! Ники подробно описал его. Сперва актеры сыграли что-то. Затем был балет. Ну а затем началось веселье, Жак знает, как всё это бывало у Янко. Он просто накачивал вином своих гостей. Но вот что странно: перед этим Янко по целым неделям не протрезвлялся, а в тот вечер не выпил и двух рюмок. Удивительно! Он показывал Ники телеграмму от Сони из Неаполя. Но Ники был так пьян, что ушел домой уже в четыре часа.
В последний раз Янко видели, когда он провожал Фаркаса. Это было около четырех часов.
— Да, да, да, ты прав, Жак! Непонятно, кто мог это сделать... Но послушай, ведь у него было столько женщин! И денег он на них не жалел, это всем известно. И балерины, и хористки, прехорошенькие девочки. У всех этих женщин были мужья или возлюбленные. Знаешь ли ты, что один актер, Рамек, из ревности бросился на Янко с кинжалом? Факт!
Жак этого не знал.
— А где был в ту ночь Борис? — спросил он.
— Борис? — Ники долго думал. — Не знаю, — сказал он. — Вернее, не знаю точно. Во всяком случае, его не было в Анатоле. Вероятно, он был в своем имении. Всю зиму его почти не было видно.
И Ники — он уже подвыпил — понес какой-то бессвязный вздор. Яскульский сказал, что он свободно мог бы наплодить за свою жизнь двадцать тысяч детей. Ники оглушительно захохотал. Кстати, Борис стал теперь английским консулом, Consul of his British Majesty. А Фаркас приказал арестовать Лео Михеля, но на другой же день принужден был выпустить его.
Жака нельзя было назвать нервным. Он всегда прекрасно владел собой. Но теперь его вдруг охватила ужасная тревога. Он почувствовал, что этот человек чем-то противен ему. В нем проснулось страшное подозрение. Почему Ники так испугался, когда Жак положил ему руку на плечо? Почему он так побледнел? Что это он так сбивчиво говорит, словно боится чего-то? И откуда у него деньги? Жак вдруг остановился.
— Доброй ночи, Ники, — поспешно сказал он. — Я совсем забыл, что у меня еще назначено свидание!
В два часа ночи! И он зашагал, не подав Ники руки. Ники кричал ему что-то вдогонку, но Жак не разобрал слов.
Темные улицы. Жак быстро идет по ним. Этот Ники знает больше, чем ему самому хотелось бы знать. Почему он так испугался? «Лично он этого не сделал, — говорит себе Жак. — Он не такой подлец. Но, может быть, он замешан в этом деле! Он ушел домой в четыре часа. По его словам, он был пьян. Но мы знаем, как Ники бывает пьян! Борис был у себя в имении! Борис... Он ведь так честолюбив... А тут еще банкротство... Может быть, он и руководил всем из своего имения?» Жак ничего не утверждает, он только предполагает.
Темные улицы, темные улицы. Жак останавливается и задумывается. «Всё теперь достанется Борису, — говорит он. — “Голиаф”, и скважина семь, и скважина сорок три. Всё! — Он злобно смеется. — Следовало бы купить акции “Национальной нефти”, теперь это самое верное дело... Никакого завещания, конечно, нет. У Янко ведь не было времени составить завещание. А Соня? Она слишком медлила. У жизни свои законы!..»
Жаку холодно. Он не знает, куда он попал. Он заблудился. Жак подзывает автомобиль и садится. Скорчившись, он сидит в автомобиле, охватив голову руками. Он глубоко несчастлив. Любовь к Янко была самым большим его чувством. Тоска овладевает им. Он плачет. Его ладони мокры от слез. Это продолжается лишь несколько минут. Затем он берет себя в руки. Мужества требует эта жизнь, мужества!...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62