Кто-то хотел, чтобы вы это получили. Они были очень точны.
– Подарок? – спросил Ньют. Он осторожно оглядел обернутый клейкой лентой ящик, а затем стал рыться в ящике кухонного стола, ища острый нож.
– Я думаю, скорее завещание, – поправил мистер Бэддикомб. – Видите ли, эта вещь у нас уже триста лет. Простите. Что, я что-то не так сказал? Я бы на вашем месте подержал палец под краном.
– Черт, о чем вы говорите? – вопросил Ньют, но к нему уже подползало определенное ледяное подозрение. Он пососал порез.
– Это странная история – я могу сесть, вы не против? – и, конечно, всех деталей я не знаю, я ведь в фирму всего-то пятнадцать лет назад пришел, но…
… Когда доставили ящик, это была очень маленькая фирма, занимающаяся делами закона; Редфиерн, Байченс и оба Роуби, а уж тем более мистер Бэддикомб, были ее далеким будущим. Клерк-юрист, что принял предложенную посылку, был очень удивлен, увидев на ящике привязанное к нему бечевкой письмо, адресованное лично ему.
В письме были определенные инструкции и пять интересных фактов об истории последующих десяти лет, которые обеспечили воспользовавшемуся ими пытливому молодому человеку достаточно денег, чтобы он смог начать – и продолжить – успешную карьеру.
Все, что ему надо было сделать взамен – проследить, чтобы за ящиком аккуратно присматривали более трехсот лет, а затем доставили его по определенному адресу…
…хотя, конечно, фирму за века много раз перекупали, – закончил мистер Бэддикомб. – Но ящик всегда был частью имущества, так уж повелось.
– А я и не знал, что «Хейнцевскую Пищу для Малышей» делали еще в семнадцатом веке, – пораженно проговорил Ньют.
– Это было положено сейчас – чтобы не поломать ящик в машине, – ответил мистер Бэддикомб.
– И за все эти годы никто его не открывал? – спросил Ньют.
– Дважды, насколько я знаю, – ответил мистер Бэддикомб. – В 1757-м мистер Джордж Крэнби, и в 1928-м – мистер Артур Байченс, отец нынешнего мистера Байченса. – Он кашлянул. – Насколько известно, мистер Крэнби нашел письмо…
– ..адресованное ему, – докончил Ньют.
Вставший было мистер Бэддикомб плюхнулся на место:
– Боже мой. Как вы угадали?
– По-моему, я узнаю стиль, – мрачно откликнулся Ньют. – Что с ними произошло?
– Вы это раньше слышали, что ли? – спросил мистер Бэддикомб подозрительно.
– Не так подробно. Их не взорвали, нет?
– Ну… У мистера Крэнби, считается, произошел инфаркт. А мистер Байченс здорово побелел и положил письмо обратно в конверт, насколько я знаю, и очень твердо всем приказал на его жизни ящик не открывать. Он сказал, что всякий, кто откроет, будет уволен без рекомендаций.
– Жуткая угроза, – саркастично бросил Ньют.
– В 1928-м это именно так и было. В общем, их письма в ящике.
Ньют отогнул картон.
Внутри был маленький окованный железом сундучок. На нем не было замка.
– Давайте, подымайте, – возбужденно говорил мистер Бэддикомб. – Должен признаться, мне очень хочется узнать, что там внутри. Мы ставки в офисе делали.
– Я вам вот что предложу, – ответил Ньют великодушно, – я сделаю нам кофе, а вы можете открыть ящик.
– Я? Разве это будет правильно?
– По моему, да.
Ньют оглядывал кастрюли, висящие над плитой. Одна была достаточно крупна, чтобы подойти для того, что он задумал.
– Давайте, – бросил он. – Делайте. Я не против. Вы, вы можете считать, что вам позволяет открыть право поверенного, или что-то вроде того.
Мистер Бэддикомб снял свою куртку.
– Ну, – проговорил он, потирая руки, – раз уж вы так ставите вопрос… будет что-то такое, что можно будет рассказать внукам.
Ньют поднял кастрюлю и мягко коснулся рукой дверной ручки.
– Надеюсь, – кивнул он.
– Открываю.
Ньют услышал слабый скрип.
– Что видите? – спросил он.
– Два открытых письма… о, и третье, адресованное…
Ньют услышал, как щелкнула восковая печать, а затем что-то звякнуло на столе. Потом послышался судорожный выдох, стук упавшего кресла, топот бегущих ног в коридоре, стук захлопнутой двери, и звук резко запускаемого автомобильного мотора, затем шум машины, мчащейся вниз по дороге.
Ньют снял с головы кастрюлю и вышел из-за двери.
Он поднял письмо и не был стопроцентно удивлен, увидев, что оно адресовано мистеру Дж.Бэддикомбу. Он его развернул.
В нем было вот что:
«Вот, адвокат, тебе Один Флорин; теперь же быстро беги отсюда, иначе Мир узнает Правду о тебе и госпоже Спиддон, cлужанке Печатной Машинки».
Ньют поглядел на другие письма. На хрустящей бумаге письма адресованного Джорджу Крэнби говорилось:
"Убери свою Руку-воровку, мистер Крэнби. Я хорошо знаю, как ты обманул вдову Плэшкин, в прошедший день Св.Михаила, старый ты тощий поедака."
Ньюту стало интересно, что Агнес понимала под словом «поедака». Он готов был поспорить, что готовка здесь не при чем.
Письмо, ждавшее любопытного мистера Байченса, содержало следующие строки:
«Ты их оставил, трус. Верни письмо свое в ящик, иль Мир узнает, что действительно произошло июля 7-го года Тысяча Девятьсот Шестнадцатого».
Под письмами был манускрипт. Ньют на него уставился.
– Что это? – спросила Анафема.
Он развернулся. Она, вытянувшись, стояла в дверном проеме, как привлекательный зевок на ногах.
Ньют отступил, закрывая от нее стол.
– О, ничего. Неправильный адрес. Ничего. Просто какой-то старый ящик. Мусорная почта. Ты знаешь, как…
– В воскресенье? – спросила она, отталкивая его в сторону.
Он пожал плечами, глядя, как Анафема выловила в ящике и взяла в руки пожелтевший манускрипт.
– «Дальнейшие Прелестные и Аккуратные Пророчества Агнес Безумцер», – медленно прочла она, – «Рассказывающие о Мире, что не скоро Придет; Сага Продолжается!». О боже…
Девушка благоговейно положила книгу на стол и приготовилась перевернуть первую страницу.
Рука Ньюта мягко приземлилась на ее руку.
– Ты вот о чем подумай, – тихо проговорил он. – Ты хочешь всю свою оставшуюся жизнь быть потомком?
Он подняла голову.
Их глаза встретились.
Было воскресенье, первый день оставшейся части жизни мира, примерно одиннадцать тридцать.
Сент-Джеймский парк был достаточно тих. Утки, которые были экспертами в текущей политике, которую познавали через хлеб, считали, что все дело в снижении трения между странами мира. Трение и правда снизилось, но куча народа сейчас находилась в офисах, пытаясь понять, почему и куда исчезла Атлантида вместе с находившимися на ней тремя международными исследовательскими экспедициями, и еще пытаясь разобраться, что вчера произошло со всеми их компьютерами.
Парк был почти пуст – были в нем только член МИ9, пытающийся завербовать кого-то, кто позже, что смутит их обоих, тоже окажется членом МИ9, да высокий человек, кормящий уток.
А еще в парке были Кроули и Азирафаил.
Они шагали по траве – плечо к плечу.
– И здесь тоже, – бросил Азирафаил. – Магазин снова на своем месте. И нет даже следа сажи.
– Я имею в виду, невозможно сделать старый «Бентли», – говорил про свое Кроули. – Нельзя достать патину. Но он там был, замечательный такой. Невозможно найти отличия.
– Ну, я-то как раз могу их найти, – отозвался Азирафаил. – Я уверен, что у меня в магазине не было книг с названиями вроде «Бигглз Летит на Марс», «Джек Кейд, Герой Защищающий Рубежи», «101 Вещь, Которые Может Сделать Мальчик» и «Кровавые Псы Моря Черепов».
– Ох, как мне жаль, – бросил Кроули, который знал, как ангел дорожил своей коллекцией книг.
– И зря, – ответил Азирафаил счастливо. – Это все самые первые издания, и я их посмотрел в «Ценовом Руководстве Скиндла». Думаю, тебе надо сказать «фьюю-и».
– Я думал, он мир восстанавливал, делал таким, каким он был, – заметил Кроули.
– Да, – кивнул Азирафаил. – Более или менее. Насколько мог. Но у него и чувство юмора есть.
Кроули на него искоса глянул.
– Твои связались с тобой? – спросил он.
– Нет. А твои?
– Нет.
– Думаю, притворяются, что ничего не произошло.
– Мои тоже, полагаю. Бюрократия…
– И, думаю, мои ждут, хотят увидеть, что дальше произойдет.
Кроули кивнул.
– Появилась возможность устроить передышку, – проговорил он. – Шанс морально перевооружиться. Защиту усилить. Подготовить к большому делу.
Они стояли у пруда, глядя, как утки дерутся за хлеб.
– Прости? – проговорил Азирафаил. – Мне казалось, что это было большое дело.
– Я не уверен, – покачал головой Кроули. – Подумай об этом. Я готов все свои деньги поставить, настоящим большим делом будет вот какое – все Мы против всех Них.
– Что? Ты имеешь в виду, Небеса и Ад против Человечества?
Кроули пожал плечами.
– Конечно, если он все изменил, может, изменил и себя. Возможно, избавился от своей силы. Решил жить человеком.
– О, я очень на это надеюсь, – ответил Азирафаил. – Вообще, я уверен, ничего другого ему не дозволят сделать. Э. Разве нет?
– Я не знаю. Никогда нельзя быть уверенным насчет того, что вправду задумано. Планы внутри планов.
– Прости? – переспросил Азирафаил.
– Ну, – проговорил Кроули, который об этом думал, пока голова не разболелась, – неужели никогда обо всем этом не задумывался? Ты знаешь – твои и мои, Небеса и Ад, добро и зло, все эти вещи? Я имею в виду, почему?
– Насколько я помню, – протянул ангел, – был мятеж и…
– А, да. А почему он произошел, а? Я имею в виду, его не должно было быть, так? – отозвался Кроули, во взгляде которого видна была маниакальность. – Если кто-то может создать вселенную за шесть дней, он не позволит произойти такой штучке. Если, конечно, не хочет, чтоб она произошла.
– Ой, ну не надо. Будь благоразумен, – сказал на это Азирафаил.
– Это плохой совет, – покачал Кроули головой. – Он совсем плохой. Если сядешь и обо всем этом благоразумно подумаешь, додумаешься до кое-чего весьма странного. К примеру: зачем делать людей любопытными, а затем класть запретный плод там, где они его видят, и чтобы рядом еще мигал большой неоновый палец и говорил «ВОТ ОН!»?
– Я никакого неона не помню.
– Я имею в виду, метафорически. Я имею в виду, что бы он сделал, если бы правда не хотел, чтоб они его ели, а? Я имею в виду, может, ему хотелось увидеть, как все пойдет. Может, все это часть огромного плана основ мира. Все-все. Ты, я, он, все. Такой большой тест, чтобы увидеть, правильно ли работают все созданные вещи, а? Начинаешь думать: это не могут быть огромные космические шахматы, это должен быть очень сложный пасьянс. И не утруждайся отвечать. Если б мы могли понять, мы бы собой не были. Потому что это все… все…
– В ОСНОВАХ МИРА, – подсказала фигура, кормящая уток.
– Да. Точно. Спасибо.
Они глядели, как высокий незнакомец аккуратно выкидывает пустой пакет в мусорный ящик и уходит прочь по траве. Потом Кроули кивнул головой.
– Что я говорил? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Азирафаил. – По-моему, ничего важного.
Кроули мрачно кивнул.
– Давай я соблазню тебя на совместный завтрак, – прошипел он.
И они опять пошли в «Ритц», где загадочным образом был свободен столик. И, возможно, недавние передряги повлияли на природу реальности, ибо, пока они ели, на Площади Беркли пел соловей.
Никто его за шумом машин не слышал, но он там был, это уж точно.
Был час дня, воскресенье.
На протяжении последнего десятилетия воскресный ланч в мире сержанта Охотников на Ведьм Шедвелла проходил одинаково. Он сидел за расшатанным, прожженным сигаретами столом в своей комнате, пролистывая старое издание какой либо из книг Библиотеки Охотников на Ведьм – книг по магии и Демонологии – «Некротелекомникон» или «Liber Fulvarum Paginarum», или старую, любимую – «Молот Ведьм».
Потом раздавался стук в дверь, и мадам Трейси кричала «Ланч, мистер Шедвелл», а Шедвелл бормотал «Бесстыдная проститутка», и ждал шестьдесят секунд, чтобы дать бесстыдной проститутке время вернуться в ее комнату; затем он открывал дверь и поднимал тарелку с печенкой, которая обычно была аккуратно накрыта другой тарелкой, чтобы печенка не остыла. И он вносил ее в комнату, и он ее ел, стараясь – впрочем, не особо, – не проливать подливку на страницы, которые он читал.
Так было всегда.
Вот только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук в дверь, он немедленно поднялся и открыл ее. Не надо было ему спешить.
Не было никакой тарелки. Была одна мадам Трейси, на ней была брошка с камеей, а на губах – помада незнакомого оттенка. И она стояла так, что запах ее духов был очень силен.
– Да, Бесстыдница?
Голос мадам Трейси был весел, быстр и ломок от неуверенности.
– Привет, мистер Ш, я тут подумала, после всего, что мы вместе пережили за последние два дня, глупо было бы просто оставлять для вас тарелку, так что я для вас устроила место. Пойдемте…
«Мистер Ш?». Шедвелл осторожно последовал за мадам Трейси.
Прошлой ночью он опять видел сон. Он его, в общем-то, и не помнил, осталась только одна фраза, которая все еще эхом отдавалась в его голове и беспокоила его. Сон, как и события предшествовавшей ночи, скрыл туман.
Вот какие слова он помнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Подарок? – спросил Ньют. Он осторожно оглядел обернутый клейкой лентой ящик, а затем стал рыться в ящике кухонного стола, ища острый нож.
– Я думаю, скорее завещание, – поправил мистер Бэддикомб. – Видите ли, эта вещь у нас уже триста лет. Простите. Что, я что-то не так сказал? Я бы на вашем месте подержал палец под краном.
– Черт, о чем вы говорите? – вопросил Ньют, но к нему уже подползало определенное ледяное подозрение. Он пососал порез.
– Это странная история – я могу сесть, вы не против? – и, конечно, всех деталей я не знаю, я ведь в фирму всего-то пятнадцать лет назад пришел, но…
… Когда доставили ящик, это была очень маленькая фирма, занимающаяся делами закона; Редфиерн, Байченс и оба Роуби, а уж тем более мистер Бэддикомб, были ее далеким будущим. Клерк-юрист, что принял предложенную посылку, был очень удивлен, увидев на ящике привязанное к нему бечевкой письмо, адресованное лично ему.
В письме были определенные инструкции и пять интересных фактов об истории последующих десяти лет, которые обеспечили воспользовавшемуся ими пытливому молодому человеку достаточно денег, чтобы он смог начать – и продолжить – успешную карьеру.
Все, что ему надо было сделать взамен – проследить, чтобы за ящиком аккуратно присматривали более трехсот лет, а затем доставили его по определенному адресу…
…хотя, конечно, фирму за века много раз перекупали, – закончил мистер Бэддикомб. – Но ящик всегда был частью имущества, так уж повелось.
– А я и не знал, что «Хейнцевскую Пищу для Малышей» делали еще в семнадцатом веке, – пораженно проговорил Ньют.
– Это было положено сейчас – чтобы не поломать ящик в машине, – ответил мистер Бэддикомб.
– И за все эти годы никто его не открывал? – спросил Ньют.
– Дважды, насколько я знаю, – ответил мистер Бэддикомб. – В 1757-м мистер Джордж Крэнби, и в 1928-м – мистер Артур Байченс, отец нынешнего мистера Байченса. – Он кашлянул. – Насколько известно, мистер Крэнби нашел письмо…
– ..адресованное ему, – докончил Ньют.
Вставший было мистер Бэддикомб плюхнулся на место:
– Боже мой. Как вы угадали?
– По-моему, я узнаю стиль, – мрачно откликнулся Ньют. – Что с ними произошло?
– Вы это раньше слышали, что ли? – спросил мистер Бэддикомб подозрительно.
– Не так подробно. Их не взорвали, нет?
– Ну… У мистера Крэнби, считается, произошел инфаркт. А мистер Байченс здорово побелел и положил письмо обратно в конверт, насколько я знаю, и очень твердо всем приказал на его жизни ящик не открывать. Он сказал, что всякий, кто откроет, будет уволен без рекомендаций.
– Жуткая угроза, – саркастично бросил Ньют.
– В 1928-м это именно так и было. В общем, их письма в ящике.
Ньют отогнул картон.
Внутри был маленький окованный железом сундучок. На нем не было замка.
– Давайте, подымайте, – возбужденно говорил мистер Бэддикомб. – Должен признаться, мне очень хочется узнать, что там внутри. Мы ставки в офисе делали.
– Я вам вот что предложу, – ответил Ньют великодушно, – я сделаю нам кофе, а вы можете открыть ящик.
– Я? Разве это будет правильно?
– По моему, да.
Ньют оглядывал кастрюли, висящие над плитой. Одна была достаточно крупна, чтобы подойти для того, что он задумал.
– Давайте, – бросил он. – Делайте. Я не против. Вы, вы можете считать, что вам позволяет открыть право поверенного, или что-то вроде того.
Мистер Бэддикомб снял свою куртку.
– Ну, – проговорил он, потирая руки, – раз уж вы так ставите вопрос… будет что-то такое, что можно будет рассказать внукам.
Ньют поднял кастрюлю и мягко коснулся рукой дверной ручки.
– Надеюсь, – кивнул он.
– Открываю.
Ньют услышал слабый скрип.
– Что видите? – спросил он.
– Два открытых письма… о, и третье, адресованное…
Ньют услышал, как щелкнула восковая печать, а затем что-то звякнуло на столе. Потом послышался судорожный выдох, стук упавшего кресла, топот бегущих ног в коридоре, стук захлопнутой двери, и звук резко запускаемого автомобильного мотора, затем шум машины, мчащейся вниз по дороге.
Ньют снял с головы кастрюлю и вышел из-за двери.
Он поднял письмо и не был стопроцентно удивлен, увидев, что оно адресовано мистеру Дж.Бэддикомбу. Он его развернул.
В нем было вот что:
«Вот, адвокат, тебе Один Флорин; теперь же быстро беги отсюда, иначе Мир узнает Правду о тебе и госпоже Спиддон, cлужанке Печатной Машинки».
Ньют поглядел на другие письма. На хрустящей бумаге письма адресованного Джорджу Крэнби говорилось:
"Убери свою Руку-воровку, мистер Крэнби. Я хорошо знаю, как ты обманул вдову Плэшкин, в прошедший день Св.Михаила, старый ты тощий поедака."
Ньюту стало интересно, что Агнес понимала под словом «поедака». Он готов был поспорить, что готовка здесь не при чем.
Письмо, ждавшее любопытного мистера Байченса, содержало следующие строки:
«Ты их оставил, трус. Верни письмо свое в ящик, иль Мир узнает, что действительно произошло июля 7-го года Тысяча Девятьсот Шестнадцатого».
Под письмами был манускрипт. Ньют на него уставился.
– Что это? – спросила Анафема.
Он развернулся. Она, вытянувшись, стояла в дверном проеме, как привлекательный зевок на ногах.
Ньют отступил, закрывая от нее стол.
– О, ничего. Неправильный адрес. Ничего. Просто какой-то старый ящик. Мусорная почта. Ты знаешь, как…
– В воскресенье? – спросила она, отталкивая его в сторону.
Он пожал плечами, глядя, как Анафема выловила в ящике и взяла в руки пожелтевший манускрипт.
– «Дальнейшие Прелестные и Аккуратные Пророчества Агнес Безумцер», – медленно прочла она, – «Рассказывающие о Мире, что не скоро Придет; Сага Продолжается!». О боже…
Девушка благоговейно положила книгу на стол и приготовилась перевернуть первую страницу.
Рука Ньюта мягко приземлилась на ее руку.
– Ты вот о чем подумай, – тихо проговорил он. – Ты хочешь всю свою оставшуюся жизнь быть потомком?
Он подняла голову.
Их глаза встретились.
Было воскресенье, первый день оставшейся части жизни мира, примерно одиннадцать тридцать.
Сент-Джеймский парк был достаточно тих. Утки, которые были экспертами в текущей политике, которую познавали через хлеб, считали, что все дело в снижении трения между странами мира. Трение и правда снизилось, но куча народа сейчас находилась в офисах, пытаясь понять, почему и куда исчезла Атлантида вместе с находившимися на ней тремя международными исследовательскими экспедициями, и еще пытаясь разобраться, что вчера произошло со всеми их компьютерами.
Парк был почти пуст – были в нем только член МИ9, пытающийся завербовать кого-то, кто позже, что смутит их обоих, тоже окажется членом МИ9, да высокий человек, кормящий уток.
А еще в парке были Кроули и Азирафаил.
Они шагали по траве – плечо к плечу.
– И здесь тоже, – бросил Азирафаил. – Магазин снова на своем месте. И нет даже следа сажи.
– Я имею в виду, невозможно сделать старый «Бентли», – говорил про свое Кроули. – Нельзя достать патину. Но он там был, замечательный такой. Невозможно найти отличия.
– Ну, я-то как раз могу их найти, – отозвался Азирафаил. – Я уверен, что у меня в магазине не было книг с названиями вроде «Бигглз Летит на Марс», «Джек Кейд, Герой Защищающий Рубежи», «101 Вещь, Которые Может Сделать Мальчик» и «Кровавые Псы Моря Черепов».
– Ох, как мне жаль, – бросил Кроули, который знал, как ангел дорожил своей коллекцией книг.
– И зря, – ответил Азирафаил счастливо. – Это все самые первые издания, и я их посмотрел в «Ценовом Руководстве Скиндла». Думаю, тебе надо сказать «фьюю-и».
– Я думал, он мир восстанавливал, делал таким, каким он был, – заметил Кроули.
– Да, – кивнул Азирафаил. – Более или менее. Насколько мог. Но у него и чувство юмора есть.
Кроули на него искоса глянул.
– Твои связались с тобой? – спросил он.
– Нет. А твои?
– Нет.
– Думаю, притворяются, что ничего не произошло.
– Мои тоже, полагаю. Бюрократия…
– И, думаю, мои ждут, хотят увидеть, что дальше произойдет.
Кроули кивнул.
– Появилась возможность устроить передышку, – проговорил он. – Шанс морально перевооружиться. Защиту усилить. Подготовить к большому делу.
Они стояли у пруда, глядя, как утки дерутся за хлеб.
– Прости? – проговорил Азирафаил. – Мне казалось, что это было большое дело.
– Я не уверен, – покачал головой Кроули. – Подумай об этом. Я готов все свои деньги поставить, настоящим большим делом будет вот какое – все Мы против всех Них.
– Что? Ты имеешь в виду, Небеса и Ад против Человечества?
Кроули пожал плечами.
– Конечно, если он все изменил, может, изменил и себя. Возможно, избавился от своей силы. Решил жить человеком.
– О, я очень на это надеюсь, – ответил Азирафаил. – Вообще, я уверен, ничего другого ему не дозволят сделать. Э. Разве нет?
– Я не знаю. Никогда нельзя быть уверенным насчет того, что вправду задумано. Планы внутри планов.
– Прости? – переспросил Азирафаил.
– Ну, – проговорил Кроули, который об этом думал, пока голова не разболелась, – неужели никогда обо всем этом не задумывался? Ты знаешь – твои и мои, Небеса и Ад, добро и зло, все эти вещи? Я имею в виду, почему?
– Насколько я помню, – протянул ангел, – был мятеж и…
– А, да. А почему он произошел, а? Я имею в виду, его не должно было быть, так? – отозвался Кроули, во взгляде которого видна была маниакальность. – Если кто-то может создать вселенную за шесть дней, он не позволит произойти такой штучке. Если, конечно, не хочет, чтоб она произошла.
– Ой, ну не надо. Будь благоразумен, – сказал на это Азирафаил.
– Это плохой совет, – покачал Кроули головой. – Он совсем плохой. Если сядешь и обо всем этом благоразумно подумаешь, додумаешься до кое-чего весьма странного. К примеру: зачем делать людей любопытными, а затем класть запретный плод там, где они его видят, и чтобы рядом еще мигал большой неоновый палец и говорил «ВОТ ОН!»?
– Я никакого неона не помню.
– Я имею в виду, метафорически. Я имею в виду, что бы он сделал, если бы правда не хотел, чтоб они его ели, а? Я имею в виду, может, ему хотелось увидеть, как все пойдет. Может, все это часть огромного плана основ мира. Все-все. Ты, я, он, все. Такой большой тест, чтобы увидеть, правильно ли работают все созданные вещи, а? Начинаешь думать: это не могут быть огромные космические шахматы, это должен быть очень сложный пасьянс. И не утруждайся отвечать. Если б мы могли понять, мы бы собой не были. Потому что это все… все…
– В ОСНОВАХ МИРА, – подсказала фигура, кормящая уток.
– Да. Точно. Спасибо.
Они глядели, как высокий незнакомец аккуратно выкидывает пустой пакет в мусорный ящик и уходит прочь по траве. Потом Кроули кивнул головой.
– Что я говорил? – спросил он.
– Не знаю, – ответил Азирафаил. – По-моему, ничего важного.
Кроули мрачно кивнул.
– Давай я соблазню тебя на совместный завтрак, – прошипел он.
И они опять пошли в «Ритц», где загадочным образом был свободен столик. И, возможно, недавние передряги повлияли на природу реальности, ибо, пока они ели, на Площади Беркли пел соловей.
Никто его за шумом машин не слышал, но он там был, это уж точно.
Был час дня, воскресенье.
На протяжении последнего десятилетия воскресный ланч в мире сержанта Охотников на Ведьм Шедвелла проходил одинаково. Он сидел за расшатанным, прожженным сигаретами столом в своей комнате, пролистывая старое издание какой либо из книг Библиотеки Охотников на Ведьм – книг по магии и Демонологии – «Некротелекомникон» или «Liber Fulvarum Paginarum», или старую, любимую – «Молот Ведьм».
Потом раздавался стук в дверь, и мадам Трейси кричала «Ланч, мистер Шедвелл», а Шедвелл бормотал «Бесстыдная проститутка», и ждал шестьдесят секунд, чтобы дать бесстыдной проститутке время вернуться в ее комнату; затем он открывал дверь и поднимал тарелку с печенкой, которая обычно была аккуратно накрыта другой тарелкой, чтобы печенка не остыла. И он вносил ее в комнату, и он ее ел, стараясь – впрочем, не особо, – не проливать подливку на страницы, которые он читал.
Так было всегда.
Вот только не в это воскресенье.
Для начала, он не читал. Он просто сидел.
А когда раздался стук в дверь, он немедленно поднялся и открыл ее. Не надо было ему спешить.
Не было никакой тарелки. Была одна мадам Трейси, на ней была брошка с камеей, а на губах – помада незнакомого оттенка. И она стояла так, что запах ее духов был очень силен.
– Да, Бесстыдница?
Голос мадам Трейси был весел, быстр и ломок от неуверенности.
– Привет, мистер Ш, я тут подумала, после всего, что мы вместе пережили за последние два дня, глупо было бы просто оставлять для вас тарелку, так что я для вас устроила место. Пойдемте…
«Мистер Ш?». Шедвелл осторожно последовал за мадам Трейси.
Прошлой ночью он опять видел сон. Он его, в общем-то, и не помнил, осталась только одна фраза, которая все еще эхом отдавалась в его голове и беспокоила его. Сон, как и события предшествовавшей ночи, скрыл туман.
Вот какие слова он помнил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47