– Весело было бы в Тибет отправиться, думаю, – высказался Брайан. – Боевым искусствам и подобным штукам научились бы. Видел такой старый фильм, где показана такая долина в Тибете, где все сотни лет живут. Шангри-Ла зовется.
– Бунгало моей тетушки зовется Шангри-Ла, – ответил на это Венслидэйл.
Адам фыркнул.
– Не слишком умно, страну называть в честь какого-то старого бунгало, – заметил он. – Тогда еще назвали бы Данроумин или, или Лавры.
– Уж гораздо лучше, чем Шум Бала, – заметил Венслидэйл.
– Шамбала, – поправил Адам.
– Полагаю, это одно и то же место. Оба имени имеет, – необычно дипломатично заявила Пеппер. – Как наш дом. Мы имя сменили с Домика на Нортон Вью, когда въехали, но до сих пор получаем письма, адресованные Тео Си Купьеру, Домик. Возможно, сейчас назвали место Шамбалой, но люди все еще Лаврами зовут.
Адам столкнул в дыру камень. Тибетцы ему начинали надоедать.
– И что нам теперь делать? – спросила Пеппер. – В Нижней Нортоновской Ферме овец купают в антисептике. Можем туда пойти и помочь им.
Адам кинул в дыру камень побольше и стал дожидаться удара. Не дождался.
– Не знаю, – отозвался он отвлеченно. – Я считаю, мы должны что-то сделать по поводу китов, лесов и прочих штук.
– Что, например? – спросил Брайан, который обожал забавы, доступные во время славного купания овец. Он начал освобождать свои карманы от упаковок из-под чипсов и кидать их, один за другим, в дыру.
– Мы можем сегодня во второй половине дня сходить в Тадфилд и не съесть гамбургер, – предложила Пеппер. – Если мы – все четверо – по одному не съедим, людям не придется срубать миллионы акров тропического леса.
– Их все равно срубят, – покачал головой Венслидэйл.
– Вот опять шершавый материализм, – буркнул Адам. – И с китами то же. Да, удивительные вещи происходят.
Он уставился на Пса.
Он очень странно себя чувствовал.
Маленький песик, заметив внимание, ожидающе балансировал на задних лапах.
– Люди вроде вас съели всех китов, – продолжал Адам резко. – Спорю, вы уже почти целого кита использовали.
Пес (последняя, малюсенькая сатанинская искра в его духе его за это ненавидела) наклонил голову и заскулил.
– Мир для вырастания будет такой дурацкий, – не успокаивался Адам. – Китов нет, воздуха нет, и из-за того, что моря поднимаются, все по воде гуляют, всюду брызги.
– Тогда хорошо будет одним атлантам, – заявила Пеппер весело.
– Хмпф, – отозвался Адам, на самом деле не слушая.
Что-то происходило у него в голове. Она болела. Туда прибывали мысли, которые ему не приходилось думать. Кто-то говорил: «Ты можешь что-нибудь сделать, Адам Янг. Можешь все улучшить. Можешь все сделать, чего захочешь». И говорил это ему… он сам. Его часть, где-то в глубине сознания. Его часть, что все эти годы была к нему приделана и ни разу не была замечена, как тень. Она говорила: «Да, этот мир прогнил. Мог быть великолепным. Но теперь прогнил, пора что-нибудь насчет этого сделать. Вот для этого ты и здесь. Чтобы все улучшить».
– Потому что они смогут куда угодно ходить, – пояснила Пеппер, взволнованно на него взглянул. – В смысле, атланты. Потому что…
– Меня тошнит от этих атлантов и тибетцев, – выплюнул Адам.
Они на него уставились. Таким они его раньше никогда не видели.
– Для них все очень хорошо, – продолжал Адам. – Всюду все расходуют всех китов и уголь, и нефть, и тропические леса, и подобные вещи, а для нас ничего не остается. Нам надо на Марс лететь, и много еще чего сделать, вместо того, чтобы в темноте сидеть мокрыми, пока воздух утекает.
Это не был старый Адам, Им известный. Они избегали смотреть друг другу в лица. С Адамом в таком настроении, мир казался мрачнее, холоднее.
– Кажется мне, – заметил Брайан прагматично, – кажется мне, лучшее, что ты можешь с этим сделать, это кончить про это читать.
– Это как ты недавно сказал, – отозвался Адам. – Растешь, читая про пиратов, ковбоев, пришельцев из космоса и другие подобные штуки, и когда ты думаешь, что мир полон удивительных вещей, вдруг тебе говорят, что на самом-то деле он полон мертвых китов, срубленных лесов и ядерных отходов. Для этого и расти не стоит, таково мое мнение.
Они обменялись взглядами.
Над всем миром была тень. Штормовые облака собирались на севере, сквозь них просвечивал желтый солнечный свет, словно небо покрасил любитель-энтузиаст.
– Кажется мне, все это надо убрать и опять начать заново, – произнес Адам.
Произнес это голос, не похожий на голос Адама.
Сквозь летний лес пронесся сильный ветер.
Адам поглядел на Пса, который попытался встать на голову. Вдалеке загрохотал гром. Он наклонился и отвлеченно похлопал пса.
– Вот славно будет, если все атомные бомбы взорвались и все началось сначала, только уже правильно организованное, – продолжал Адам. – Иногда мне кажется, что именно этого я и хочу. А потом мы сможем со всем разобраться.
Гром опять зарычал. Пеппер задрожала. Это не было обычный Их мебиусовский спор, который разукрасил множество медленных часов. В глазах Адама было что-то такое, что его подруга не могла понять – не дьявольский огонек, он был там практически все время, но какая-та серая пустота, что было гораздо хуже.
– Ну, насчет нас я не знаю, – попробовала Пеппер. – Не знаю я насчет нас, ведь, если все эти бомбы взорвутся, взорвемся и все мы. Как мать нерожденных поколений, я против этого.
Они любопытно на нее взглянули. Она пожала плечами.
– А потом мир захватывают гигантские муравьи, – проговорил Венслидэйл нервно. – Видел такой фильм. Или ходят с ружьями со спиленными концами и у всех такие, знаете, машины с приделанными ножами и пистолетами.
– Я не допущу гигантских муравьев или чего такого, – отозвался Адам, ужасно развеселившись. – И с вами все будет в порядке. Я уж за этим прослежу. Будет здорово, а, весь мир иметь в личном пользовании. Правда? Сможем его поделить. В замечательные игры поиграть сможем. В Войну поиграть сможем с настоящими армиями и прочими штуками.
– Но ведь никаких людей не будет, – указала Пеппер.
– О, людей я могу нам сделать, – ответил Адам весело. – Уж, в любом случае, для армий сгодятся. Каждому достанется четверть мира. К примеру, тебе, – он указал на Пеппер, которая отдернулась, словно палец Адама был добела раскаленной кочергой, – Россию отдам, так как она красная, а у тебя волосы рыжие, так? А Венсли – Америку, а Брайану, Брайану Африку и Европу, и, и…
Даже в состоянии растущего ужаса Они обдумали слова Адама, те того требовали.
– Э-эй, – проговорила Пеппер, заикаясь (а поднимающийся ветер в это время хлестал ее майку), – не п-понимаю, почему Венсли досталась Америка, а мне д-досталась одна только Россия. Россия скучна.
– Могу дать еще Китай, Японию и Индию, – ответил Адам.
– Это значит, что у меня только Африка и куча скучных маленький стран, – заметил Брайан, торгуясь даже на извилистом краю катастрофы. – Я бы был не против Австралии, – добавил он.
Пеппер толкнула его и со значением покачала головой.
– Австралию я отдам Псу, – отозвался Адам, в глазах которого полыхали созидательные огни, – ведь ему куча места нужна, чтобы бегать. И там для него все эти кролики и кенгуру, за которыми гоняться будет, и…
Облака, двигаясь быстрее, чем ветер, распространились по небу, вперед и в стороны, как чернила, вылитые к чашку чистой воды.
– Но ведь не будет никаких кр… – взвизгнул Венслидэйл.
Адам не слушал, во всяком случае – голоса вне его головы.
– Слишком много беспорядка, – бросил он. – Надо нам заново начать. Просто спасти тех, кого хотим, и заново начать. Так лучше всего. Если подумать, мы Земле услугу окажем. Я злюсь, глядя на то, как эти старые глупцы разводят беспорядок…
– Это, понимаешь ли, память. – пояснила Анафема. – И назад, и вперед позволяет заглянуть. Я имею в виду, наследственная память.
Ньют на нее вежливо, но непонимающе взглянул.
– Я пытаюсь сказать, – продолжала она терпеливо, – что Агнес не видела будущее. Это просто метафора такая. Она его помнила. Конечно, не очень хорошо, и частенько оно было слегка запутано после того, как пропущено сквозь фильтр ее понимания. Мы думаем, лучше всего она помнила те вещи, что собирались произойти с ее потомками.
– Но если вы в разные места ходите и разные вещи делаете, так как она об этом написала, а написала она воспоминание о местах, где вы были и вещах, что сделали, – заметил Ньют, – то…
– Знаю. Но есть, э, свидетельства того, что это именно так и работает, – кивнула Анафема.
Они взглянули на карту, разложенную между ними. Рядом с ними бормотало радио. Ньют ощущал, очень даже ощущал, что рядом с ним сидит женщина. «Веди себя профессионально, – велел он себе. – Ты ведь солдат, так? Ну, почти. Ну и веди себя как солдат. – На долю секунды он серьезно об этом задумался. – Ну, веди себя как приличный солдат себя бы вел – каково было бы лучшее его поведение». Он заставил свое внимание вернуться к нынешнему делу.
– Почему Нижний Тадфилд? – спросил Ньют. – Я из-за погоды им заинтересовался. Оптимальный микроклимат, так ее называют. Это значит, это маленькое место со своей личной славной погодой.
Он взглянул на свои записные книжки. Совершенно точно что-то с этим местом было странно, даже если проигнорировать тибетцев и НЛО, которые, похоже, в нынешнее время кишели во всем мире. В районе Тадфилда не только такая была погода, по которой можно было календарь ставить, он также необычно сильно сопротивлялся переменам. Никто здесь, похоже, не строил новых домов. Население особо не изменялось. Единственная ферма, на которой выращивали зверей на убой, а куриц заставляли непрерывно нести яйца, открывшаяся в этой местности, через год или два обанкротилась и была заменена традиционным свинофермером, который пускал своих свиней побегать в своих яблочных садах и продавал свинину по выгодным ценам. Две местных школы, похоже, имели блаженный иммунитет от меняющейся моды на образование и учили по-старому. Шоссе, что должно было большую часть Нижнего Тадфилда превратить в нечто большее, чем Место Беспробудного Сна Счастливых Свиней на Выкорм на Развилке 18, сменило направление за пять миль до него, объехало его по огромному полукругу и продолжило свой путь, не помня о маленьком островке сельской неизменчивости, который объехало. Никто точно не знал, почему; один из исследователей, которые этим шоссе занимались, получил инфаркт, второй стал монахом, а третий укатил на Бали рисовать обнаженных женщин.
Все выглядело так, словно большая часть двадцатого века поставила на нескольких квадратных милях знак «Вне Пределов».
Анафема вытащила из своего указателя другую карточку и щелчком отправила его на другую сторону стола.
– Пришлось пойти, просмотреть кучу записей про страну, – проговорила Анафема.
– Почему это под номером 2315? Оно же раньше, чем другие.
– Агнес не в ладах была со временем. Не думаю, что она всегда знала, что куда идет. Я же сказала, мы кучу времени потратили, выдумывая систему для соединения их вместе.
Ньют поглядел на некоторые карточки. К примеру:
– Здесь она для Агнес необычно бестолкова, – посетовала Анафема.
– Почему Прелестные и Аккуратные? – спросил Ньют.
– Прелестные значит точные, безошибочные, – пояснила Анафема усталым тоном того, кто раньше это объяснял. – Раньше у этого слова такое было значение.
– Но послушай, – начал Ньют…
…он себя почти убедил в несуществовании НЛО, которое ему, ясное дело, привиделось, а тибетец мог быть, ну, он пока думал, кем, но чем бы он ни был, он не был тибетцем, а вот в чем он убеждался все больше и больше, это в том, что он был в одной комнате с очень привлекательной женщиной, которой, похоже, он по-настоящему нравился, или, по крайней мере, точно сказать нельзя было, что не нравился, а такое с Ньютом было впервые. И, похоже, куча странных вещей происходила, но если очень попытаться, лодку здравого смысла шестом вверх по течению подвигая, против сильнейшего течения улик, можно было притвориться, что все дело, ну, в погодном равновесии, или Венере, или массовых галлюцинациях.
Короче, чем бы там Ньют сейчас не думал, это был не мозг.
– Но послушай, – произнес он, – конец света сейчас на самом деле ведь не наступит, правда? В смысле, погляди вокруг. Не видно никаких международного напряжения… ну, большего, чем обычно. Почему бы нам на время эти штуки не оставить и просто пойти и, ну, не знаю, может, могли бы просто погулять пойти или что-то такое, я имею в виду…
– Ты что, не понимаешь? Тут что-то есть! Что-то, что на район влияет! – отозвалась она. – Все силовые линии перекрутило! Защищает район он всего, что его изменить может! Оно… оно…
Вот оно опять было: мысль в ее сознании, которую ей нельзя было, не позволено было ухватить, как сон после пробуждения.
Окна загремели. Снаружи качаемая ветром веточка жасмина начала требовательно стучать по стеклу.
– Но я не могу на этом зафиксироваться, – добавила Анафема, сплетая пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47