— Можешь все трогать и щупать, сломать здесь ничего невозможно.
Внутри моего дурного влияния не ощущалось. Наверное, Лиза решила меня напоследок пощадить. Снаружи собор, в который мы вошли, казался чуть побольше нашего универсама и весь был выложен розовым мрамором с серебряными прожилками. Хотя, скорее всего, такой мрамор на Земле нигде не добывают. По коньку проходила красивая балюстрада со статуями и зеленью, словно на крыше располагался висячий сад. Внутри помещение развернулось до размеров футбольного поля, крыша исчезла напрочь, зато в лиловом небе повисли пушистые розовые облака, и невесть откуда возникло солнце.
Правда, это было совсем не наше солнце — гораздо крупнее и темнее, словно я смотрел сквозь красный фильтр. Внутри больше не пахло бабушкиными булочками, все заслонил аромат цветов. Наверное, их тут росло несколько миллионов. Я бродил по травянистым мягким дорожкам и, как Гулливер, наклонялся к чашечкам великанских колокольчиков или поднимался на цыпочки, чтобы заглянуть в розетки исполинских ромашек. Трава отдавала оранжевым, а сиреневые бутоны не помещались и в двух ладонях. Напротив них переливались всеми цветами радуги сонные маки, размером с колесо от легковушки. Или гвоздики, а может, наоборот, какие-то хризантемы...
— Кажется, у тебя где-то радио работает?
— Это цветы. Роща Говорящих цветов. Похоже на шепот, правда? У нас их прописывают больным, для успокоения.
— Ты можешь вынести их наружу? — на всякий случай спросил я, не в силах отделаться от ощущения, что совсем рядом, за углом, бормочет целая толпа. — Или это только воображение и никаких цветов нет?
— Все есть, Саша. — Макина колдовала возле крестообразного бассейна по центру поля, что-то там выуживала из маслянистой желтой жидкости. — Все настоящее — и цветы, и тролли, и даже дракон. Но наружу их вынести нельзя, они погибнут в земной атмосфере.
— Я снова запутался! Дракон же не может быть настоящим! Он из сказки, он никогда не существовал!
— А теперь существует, его создал усилитель. Если его выпустить, он моментально взорвется, — обыденным голосом пояснила Лиза. — То есть дракон и стражники, безусловно, не настоящие с точки зрения привычных представлений об анатомии. Это упрощенные, локальные полиморфы. Усилитель продуцирует любые биологические объекты, за исключением разумных.
— А у тебя здесь есть еще кто-то? — Я внимательно оглядел ее «ботанический сад». Высоченная дверь, через которую мы вошли, отодвинулась неимоверно далеко и выглядела отсюда, как малюсенькая калитка. Мраморные стены, огибающие цветники, превратились в ажурные заборчики, за которыми росли низкие раскидистые деревья, чем-то напоминавшие наши ивы, а еще дальше, насколько хватало глаз, переливались подсвеченные струй фонтанов.
— Здесь живут мои любимые животные, но ты, Саша, не захотел их увидеть.
— Я не захотел? Это ты их попрятала. Или они все такие страшные?
— Для меня они совсем не страшные. Напротив, эти образы помогают мне скрасить разлуку с домом... Но ты сам только что высказал мысль, тревожащую твои бессознательные инстинкты. Даже такой пластичный и гибкий мозг, как у тебя, не допускает, что в средстве передвижения может быть что-то, кроме приборов и баков с горючим. Ты придумал стены, охрану, придумал хищных птиц, потому что не готов к доброжелательному, мирному существованию. Вы все рождаетесь и воспитываетесь в агрессивной ауре... Ты обиделся на меня?
— Да нет, я уже ни на что не обижаюсь.
— Очень надеюсь, что твои слова искренни. Ведь обида на чужое интеллектуальное превосходство отражает комплекс собственной неполноценности и ведет исключительно к деструкции. Здесь лишь два существа не подчинены внутренним законам развертки — ты и я. Сила тяготения на планете Забытых значительно превышает земную, и состав атмосферы сильно отличается. Внутри усилителя ты защищен, но не пытайся нащупать на лице скафандр или кислородные баллоны. Это молекулярная пленка, которая поддерживает вокруг тебя привычные параметры... А я, Сашенька, из вежливости, остаюсь в привычном для тебя образе.
— Оба-на... То бишь ты все еще в скафандре?
Я подошел вплотную к бассейну. Внизу, под слоем желе горчичного цвета, плавали два Макина-отца. Я сразу узнал того, что угодил недавно под машину, он до конца еще не восстановился. Второй был как новенький, а у «ветерана» голова вывернулась набок, одна рука оставалась короче другой и где-то потерялось левое ухо.
— Помнишь, ты подозревал, что я делаю инъекции наркотика? Это правда. Для меня ваша среда крайне нежелательна. Специальный прибор преобразует воздух Земли в привычный газовый состав, но атмосфера в Москве настолько загрязнена ядами, что мне требуется каждые шесть часов делать укол. Если я не буду чистить организм, то за два месяца умру от отравления сложными неорганическими соединениями... Кстати, ты можешь мне помочь.
— Чего делать-то?
— Не испугаешься? Тогда подержи его за ноги. Жидкость для тебя безвредна.
Я встал на коленки, отважно сунул руки в теплый студень и схватил полиморфа за лодыжки. На ощупь он был как самый обыкновенный человек. Лиза что-то сделала, и у Макина в груди появилась щель. Я постарался не испугаться, но аппетит потерял надолго. Прямо от шеи, где начинался ворот куртки, его тело медленно раскрывалось, все ниже и ниже, пока не дошло до самого паха. А внутри...
Глава 21
ДОНОР И ОХОТНИК
Внутри не встретилось и намека на шарниры, гайки и проводки. Он весь состоял из темно-багровой губки, сквозь которую прорастала серая паутина.
Только в районе пупка паутина становилась гуще, и появлялось нечто вроде широкого внутреннего пояса или продолговатого яйца, уложенного поперек тела.
— Там его мозги?
— А также энергетическая установка. Разница с полиморфами Скрипача еще и в том, что мои штампы самостоятельно не размножаются. Это запрещено Мастерицами. Один раз я попыталась нарушить запрет, и ты чуть не погиб. — Лиза, не оборачиваясь, потянулась куда-то в сторону, и прямо из глубины бассейна выросла блестящая колонна, похожая на двухметровый указательный палец. Со всех сторон колонны виднелись окошечки, точно дырки, проеденные червями, а за окошечками в желтом растворе плавали черные семена.
— Мастерицы, Мастера, — проворчал я. — Кто у вас там главнее — фиг разберешься!
— Мужчинам лучше удаются инновации, — пожала плечами Лиза. — Это нормально и не обидно. А женщинам традиционно доверено управление хозяйством и все запретительные санкции. Женщины лучше чувствуют, как спасти общество от разлада. Когда вы это поймете, в России все изменится к лучшему. Тяни его влево...
— А без тебя он не выздоровеет?
— Мне приходится всякий раз инициировать рост нового штампа заново. Сейчас я погружусь в... назовем это питающим стабилизатором, и выращу еще одного. К сожалению, ускорить невозможно. Он пойдет с тобой и будет тебя охранять. Да, Саша, если тебе неприятно на это смотреть, можешь пока погулять вокруг.
— Ничего, — прохрипел я. — Как-нибудь переживу...
Серебристое яйцо внутри «расстегнутого» Макина неспешно развернулось вокруг горизонтальной оси, распалось на две части, внутренности его походили на густой сапожный крем. Со стороны казалось, что из разорванного живота человека торчит оскалившаяся акулья морда. Лиза выудила из блестящей колонны несколько тонких шнурков и запустила их внутрь мозга робота. После этого он перестал шевелиться, а сама Лиза легко соскочила в глубину и улеглась рядом.
Как она запихала в себя семечко, я так и не приметил. Зато, ненароком оглянувшись, убедился, что цветник отодвинулся от нас метров на двадцать. Вокруг бассейна образовалась абсолютно ровная площадка с мягким зеркальным покрытием. Я смотрел на себя сверху вниз, как в зеркало или как в озеро застывшей ртути.
Потом пол заколыхался, и снизу полезли десятки блестящих пальцев. Некоторые выросли мне по колено, а другие вымахали метра под три ростом и толщиной со взрослую березу. Темно-розовые облака испарились, вместо них в вышине раскинулось самое настоящее звездное небо... Кроме всего прочего, оно медленно вращалось, так что я ощутил легкое головокружение.
— Так выглядит ночь на Спиинус-тэкэ, — сказала Лиза из ванны.
— Это их планета? А почему все крутится? — Я стоял среди металлических зарослей, среди тру В неземного органа, догадываясь уже, что это не просто дурацкие скульптуры, а, скорее всего, сложнейшие приборы, управляющие усилителем.
— Спиинус-тэкэ гораздо быстрее обращается вокруг своей оси, чем Земля.
Даже такому знатному астроному, как я, и то очень быстро стало понятно, что таких созвездий вблизи Земли не водится. Млечный Путь выглядел более размыто, зато слева наплывало искрящееся облако, а справа сияли две синие звезды, настолько яркие, точно кто-то светил мне в лицо фонариками через дырки в черном занавесе. А потом случилось и вовсе невероятное.
Я увидел лицо...
Закрывая чуть ли не треть небосклона, снизу выплывал гигантский голубой диск с двумя желтыми глазницами и насупленными бровями поверх них. Он двигался очень странно, целиком так и не поднялся и медленно стал проваливаться за горизонт. В какой-то момент желтые глаза его демонически засверкали, от бровей поползли мрачные тени...
— Киинус-тэкэ, третья планета системы, — прокомментировала Макина. — То, что ты наблюдаешь, происходит каждую двадцать третью ночь в цикле противостояния. Планета названа по имени древней суровой богини. Когда свет от их солнца падает на цветущую поверхность океанов, кажется, что гневные глаза богини сверкают...
— Еще бы! Но красиво, наша Луна намного хуже.
— Луна — это просто камешек по сравнению с Киинус-тэкэ. По размеру планета сопоставима с Сатурном, но разница в том, что орбиты всех трех обитаемых миров проходят достаточно близко от звезды, всем хватает тепла, и геологический возраст примерно равный. Поэтому колонизация системы не представляла серьезных затруднений...
— А что вы будете делать, если они вернутся? — вырвалось у меня. — Будете подметать для них дорожки?
— Старики считают, что как раз сейчас мы что делаем для Забытых, — не обиделась Лиза. — Мы поддерживаем в порядке их базовый лагерь. Возможно, такой лагерь у них есть на каждой обитаемой планете.
— Да фигня все это! Никому вы спустя тысячу лет не нужны...
— Ты снова забываешь, что время — понятие относительное и течет по-разному в разных координатных сетках.
— Они вас поработили!
— Ничуть... Скорее, подняли моих предков до своего уровня. Показали им, каким должен быть человек. Саша, подойди ко мне. Ты должен это увидеть.
Я кое-как оторвался от грозной морды богини и повернулся к водоему. Макин уже восстановился, зарастил живот и сидел на краю, прилежно сложив мощные грабли на коленях. Лиза, напротив, погрузилась в жидкость больше чем на метр, а может, так преломлялся свет, идущий неизвестно откуда. Может быть, до нее было и все пять метров или пять километров... Она плавала в желтой искрящейся глубине в переливчатом пузыре, словно внутри огромной капли бензина, и держала на руках маленького тщедушного Макина. Очень похожего на такого, как я вырастил у себя на столе.
Только тот походил своим корявым личиком на меня, а этот готовился вытянуться в очередного Лизкиного папашку. Еще вчера меня бы вырвало при таком зрелище, а сегодня, напротив, я пожалел, что не уловил, как девчонка его «рожала». Нет, Лиза, конечно, не рожала его по-настоящему, но все равно любопытно, в каком месте он отпочковался...
Крошечный Макин лоснился, точно намазанный маслом, и как заведенный совершал конечностями лягушачьи движения.
— Ты же говорила, что требуется больше трех часов?
— Прошло почти четыре часа локального времени. Ты любовался на цветы и на звезды и получил добавочную оздоровительную терапию.
— Меня мать убьет!
— Я же сказала, Саша, что речь идет о локальном времени. Не переживай, снаружи не произошло ничего важного. Наверняка спасатели еще не очистили дорогу и не отвезли раненых в больницу. — Лиза оторвала от себя новорожденного полиморфа, и он повис в толще студня в отдельном голубоватом пузыре.
Я с удивлением обнаружил, что мне стало почти наплевать и на раненых, и на убитых. Похоже, Лизкина терапия превратила меня в бревно.
— Мы должны решить, как поступить с его внешностью, — сказала Лиза, указывая на покорную фигуру робота. — Возможно, у тебя есть какие-то пожелания?
Пожеланий у меня не нашлось. Мне было как-то пополам, как он выглядит. В результате Лиза оставила штампа в виде Серого плаща. Превращение произошло настолько мгновенно, что я не успел Моргнуть глазом. Я все время думал о том, что произошло на Кольцевой и почему я никак не могу испугаться. Мне совсем не нравилось, что я стал таким бесчувственным. Я отчетливо помнил, как убило майора-водителя и главного «спасателя», и ничего во мне даже не екнуло.
Мне не нравилось, что мне наплевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46