Впрочем… оставим это, хорошо?
Джулах не ответил, он снова смотрел на происходящее внизу. Судя по звукам, там уже все закончилось, и только одинокий крик поднимался струйкой жертвенного дыма к самым облакам – и выше, в небо, сегодня очень яркое, почти прозрачное.
– Некоторым удалось спастись, – проговорил жрец. – Часть хуминов вернулась обратно в лагерь, а часть – перешла ущелье. Отсюда, правда, их не видно.
Может, это все подстроено специально? И перешедшие попробуют найти другой проход? Вряд ли… Но стоит поговорить с ятру.
– Сколько их?
Видимо, жрец думал о том же.
– Около двадцати. Некоторые ранены. В северных башнях, конечно, не ожидали подобной прыти, но в конце концов поняли, что к чему, и постарались исправиться.
Что же, вполне может быть…
– Думаю, нам стоит прогуляться вниз, – заметил Обхад. – Нужно поговорить с горцами.
Джулах безмолвно пожал плечами и продолжал смотреть.
– Что там? – спросил тысячник, уязвленный этим молчанием.
– Хумины зашевелились в лагере. Похоже, они готовятся к осаде. Будут рубить деревья – и так далее. И… мне кажется, у них с собой есть пара небольших осадных машин.
– Странно было бы ожидать от них памятника Ув-Дайгрэйсу в полный рост, – хмыкнул Обхад.
Джулах дернулся.
Вот я и пронял тебя, парень. Лучше бы тебе не забывать о том, кто здесь кто.
– Ну, я думаю, пора отправляться вниз. Не хочу возвращаться впотьмах – на этой тропе вполне можно переломать себе кости.
– Мне кажется, это необязательно, – произнес Джулах.
Он оказался неожиданно близко к тысячнику, и это последнему очень не понравилось. Обхад привык слышать, когда кто-то к нему приближается.
– Что ты имеешь в виду?
Согласно своей раздражающей привычке, жрец промолчал и лишь начал потихоньку спускаться вниз, по тропе. Пройдя немного, он остановился и замахал беспорядочно руками, как будто внезапно двинулся умом и счел себя ветряной мельницей.
Вдоволь намахавшись, Джулах поднялся обратно.
– Неужели вы думаете, что нас оставили здесь без присмотра? – В его голосе не было и нотки насмешки, но – демон сожри! – именно насмешкой и тянуло от этих слов – как тянет из-под двери мясницкой кровью и смертью, пускай ты даже не видишь развороченных топором туш.
На сей раз настал черед Обхада молчать.
Чтобы не выглядеть… – демон! Этот парень начинает меня раздражать! – чтобы не выглядеть полным дураком, он отошел к краю Коронованного и взглянул на дно ущелья. Если никто не займется этим в ближайшее же время, вонь будет препаскуднейшая. Впрочем, гляди-ка, стервятники, кажется, уже здесь.
С небес, плавно и величаво, как вельможи, приглашенные на прием к Пресветлому, спускались грифы. Один, самый наглый, захлопал крыльями и упал прямо на зубец Коронованного, неподалеку от тысячника. Словно понимая, что люди нуждаются в ее помощи, птица не боялась стоявшего рядом Обхада и склоняла голову то на один, то на другой бок, приглядываясь к лежавшим внизу трупам. Выбрав подходящий, гриф опустился туда, где уже прохаживались его собратья. Поскольку пищи было много, они не торопились распарывать животы трупов и засовывать туда свои лысые головы, чтобы покопаться во внутренностях; довольствовались вырванными глазными яблоками… ну и всеми остальными «деликатесами».
В Юго-Восточной кто-то из молодых хотел было подстрелить нескольких птиц, но его одернули. Дайте Боги, чтобы хоть прилетевшие справились с «дохляками». Иначе через несколько дней (а при такой жаре и раньше) неприятный дух станет непременной составляющей бытия гарнизонов всех четырех башен.
– У нас гости, – тихо сообщил Джулах.
Тысячник обернулся.
Рядом со жрецом стояло трое ятру. Сколько вижу, столько удивляюсь. Ну почему они все – на одно лицо? Понятно, что на самом-то деле это только мое личное мнение – а все-таки…
– Да будет камень под вашими ногами прочен, – произнес один из горцев. – Все ли в порядке? Обхад рассказал о своих подозрениях. Ятру кивнул:
– Я передам Ха-Кынгу.
– Буду очень признателен.
– Это наш долг, – невозмутимо сообщил горец. – Если возникнут еще какие-либо сложности, зовите.
И они ушли, попрощавшись.
– Ты был прав, – сказал тысячник, – они действительно следят за нами.
Обхад ждал от жреца чего-нибудь вроде «ну, это же было ясно с самого начала» или «я и сам не был в этом до конца уверен», но тот лишь пожал плечами и, подхватив топорик, ушел подсобрать хворост на ночь.
До вечера было еще далеко. Но совершенно ясно, что сегодня сражений больше не предвидится (если ту бойню можно назвать сражением). А вот ночью следует быть настороже – скорее всего, хотя бы часть хуминов, что прорвались на север, попробует вернуться в свой лагерь.
Тысячник опустился на бревно у кострища и вспомнил о том, как «побывал» в этих краях прежде. Та история почти забылась за последовавшими событиями – а, видит Ув-Дайгрэйс, тех событий хватило бы на несколько неплохих жизней какого-нибудь обычного солдатика, еще б и осталось чуток, – забылась, но сейчас всплывала на поверхность памяти, как всплывает со дна Ханха крокодил, учуявший у берега слабую антилопу.
В те годы гарнизон Северо-Западной не знал особых «напрягов» в плане муштры и тому подобных рутинных вещей. То есть муштра, конечно, имела место быть (все-таки Хранитель Лумвэй – это Хранитель Лумвэй, не больше и не меньше), но муштра эта не отличалась особой суровостью, и при желании ее можно было избегать или, по крайней мере, не выполнять в полном объеме. Тренировки с оружием – статья особая, здесь редкий солдат захочет увильнуть, это – святое, но вот бесконечные построения и маршировки… Это, так сказать, на большого любителя.
Такому относительно вольному соблюдению устава способствовала и политическая обстановка. Хуминдар в те времена представлял собой сравнительно молодое государство, которое недавно поднялось на ноги и состояло из разнородных племен; и уж никаким образом не могло рассматриваться в качестве конкурента-противника Ашэдгуна. «Что? Хуминдар? Не смешите меня!» Первый (да и последующие) правители этой державы покорнейшим образом приглашали Пресветлых посетить хуминскую столицу и тем самым выказывали свое подчинение Ашэдгуну. Пресветлые ездили, принимали дары, благоволили. В обшем, на смену диким племенам (для обороны от набегов которых, собственно, и были построены башни) пришло цивилизованное (ну, почти цивилизованное) государство, с которым было выгодно поддерживать мирные отношения. Кое-кому, конечно, это не нравилось, но в основном ашэдгунцы смотрели на такую метаморфозу одобрительно. Наконец-то на континент-остров снизошел долгожданный покой.
Короче говоря, Обхад, оказавшийся в Северо-Западной, скоро заскучал. В ту пору, во времена своей взбалмошной юности, он с гордостью носил репутацию смельчака. А такие вещи, как репутация, требуют постоянного подтверждения. Возможности? Как правило, такие же зеленые одногодки, для которых все эти штуки с репутациями имеют значение, не оставляют вас без внимания, и подначек вы получаете более чем предостаточно. Главное, выбрать.
Обхад выбрал самую заманчивую. В конце концов, не много храбрости нужно для того, чтобы дерзить офицерам или во время переклички вместо слов «Я, есть!» изобразить «благородную отрыжку». Это все грошовые трюки, за которые сам себя перестаешь уважать. Будущему тысячнику требовалось нечто более значительное.
…О чем разговаривают солдаты в казармах? Правильно, о противоположном поле, для простоты именуемом бабами. Нет, не сомневайтесь, повара добросовестно подсыпают в суп специальный порошок, который обезвреживает определенное количество мыслей подобного направления. Но – во-первых, суп можно и не есть, только выловить куски мяса и всякой там зелени, а во-вторых, никакие порошки, будь они хоть трижды «специальными», не превратят нормального здорового мужика в полноценного импотента, чей круг интересов не простирается дальше «пожрать» и «помахать мечом». Так что как бы ни изощрялись повара вкупе с лекарями, разговоры в казармах имеют своим предметом прежде всего баб: воспоминания, советы, философские размышления по поводу и без повода, пересказы типа «а я вот слышал».
– А я вот слышал, – вздохнул Нирих, – у горцев каждый месяц в полнолуние – оргии. Собираются всем селением, и каждый выбирает ту, которую хочет. Ну и…
– Ты видел? – презрительно спросил Обхад. Он не любил этого выскочку, как не любит любой лидер своего удачливого конкурента Правда, Нирих был большим треплом, и поэтому его уважали меньше, нежели Обхада
Теперь выскочка хмыкнул и постучал себе согнутым пальцем по лбу:
– А ты подумай! Горцы ж к себе никого не пускают. Но люди бывалые, смелые, сумели пробраться и рассказывали. Конечно, на такое решится не каждый…
– Если не ошибаюсь, завтра полнолуние, – нехорошо ухмыляясь, заметил Обхад. – Самое время поразмяться.
Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы покинуть башню обычным путем, через подземный ход. Но друзья помогли: разумеется, в Северо-Западной имелось некоторое количество веревочных лестниц – одну из них и «одолжили» на ночь. Прихватив самое необходимое, Обхад спустился в ущелье и поспешил к северному выходу, чтобы по тропам взобраться к перевалу Анг-Силиб и проследить за оргиями горцев.
Смешно! Его поймали через час и привели в селение – сонное и совершенно не подозревающее о том, что оно должно заниматься в это ночное время всяческими сексуальными излишествами. А молодой ятру, услышавший о том, за чем пришел к ним ашэдгунец, долго и оскорбительно смеялся. Отец насмешника, правда, одернул сыночка и заметил, что тот несправедлив. В конце концов, что знают северяне о горцах?..
В общем, Обхада отпустили. Даже подарили копье, чтобы мог сказать: был, видел; вот даже принес сувенир.
Но он тогда промолчал – было противно наговаривать на нормальных людей. Просто сунул копье в руки обалдевшему Нириху и ушел, конвоируемый, в карцер (каким-то непостижимым образом Хранитель проведал об авантюре). Сей случай невообразимо поднял авторитет Обхада, но вскоре будущий тысячник покинул Северо-Западную, и события давней полнолунной ночи постепенно забылись. Тем более что были они не из тех, которые стараешься помнить.
А вот имя молодого ятру-насмешника поневоле запомнилось: Ха-Кынг.
/смещение – желтый блеск в глазах черного филина/
Тогин отогнал молодого паренька, который вознамерился было пострелять птиц, и устало покачал головой: н-да, набрали же сюда команду. Он постоял еще некоторое время на балконе, полной грудью вдыхая свежий (пока) воздух. Скоро трупный запах перебьет все остальные, но сейчас вокруг было чисто и пахло свободой. Тогин соскучился по такому запаху
Резкий порыв ветра швырнул в лицо холодный глоток воздуха; бывший каторжник закашлялся. Бросив взгляд на небо и кружащих в небе птиц (падалыцики, казалось, слетаются со всего Ашэдгуна), Тогин ушел с балкона.
Поскольку до вечера ничего серьезного не предвиделось, он пошел к своим, чтобы проверить, как они себя чувствуют после «разминки».
Статус «счастливчиков» в восточных башнях разительно отличался от такового в западных. Здесь их считали полноправными солдатами, Вольными Клинками, которые после долгой разлуки вернулись в Братство. Шэддаль не был против, Укрин с Согом – и подавно, а Хранитель Юго-Восточной, господин Хиффлос, в дела внутренней жизни войска не вмешивался. Для удобства «счастливчиков» оформили как еще одну десятку, а десятником сделали Тогина – с общего согласия. Он, правда, собирался возразить, но Укрин отговорил. В конце концов Шрамник пожал плечами и согласился.
В кольцевом коридоре Тогин столкнулся с Согом. Костлявый Брат приветственно кивнул:
– Ну как, что там себе думают хумины?
– Я слышал, ты в Северо-Восточной, – удивленно заметил Шрамник.
– Там нечего делать, – отмахнулся Cor. – В случае чего – справятся без меня. К тому же, – Брат криво ухмыльнулся, – у меня есть разговор к Укрину.
Сказано это было в большей степени для самого себя, нежели для Тогина; Согу, чтобы поиронизировать, порой хватало собственного внимания, другие люди играли роль полотняных декораций. Да и шутки Костлявого чаще всего были понятны лишь ему одному.
Шрамник посмотрел вслед Вольному Клинку и подумал, что ему не нравится происходящее. Давно уже не нравится, с того самого момента, как ему стало известно, что Пресветлый нанял к себе Братьев – в оплату свободы «счастливчиков».
Сильные мира сего ничего не делают просто так. Все эти рассказы о нехватке воинских сил и о том, что только время, выигранное с помощью Крина, даст шанс на победу… Так скрипит под ногой деревянный мост: ты знаешь, что какая-то из досок прогнила, но какая именно – узнаешь, только когда наступишь. Почти никто из Вольных Клинков не ощущал опасности, исходящей от этого договора, но вот Укрин и Сог – эти чуяли. Правда, Шрамник подозревал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Джулах не ответил, он снова смотрел на происходящее внизу. Судя по звукам, там уже все закончилось, и только одинокий крик поднимался струйкой жертвенного дыма к самым облакам – и выше, в небо, сегодня очень яркое, почти прозрачное.
– Некоторым удалось спастись, – проговорил жрец. – Часть хуминов вернулась обратно в лагерь, а часть – перешла ущелье. Отсюда, правда, их не видно.
Может, это все подстроено специально? И перешедшие попробуют найти другой проход? Вряд ли… Но стоит поговорить с ятру.
– Сколько их?
Видимо, жрец думал о том же.
– Около двадцати. Некоторые ранены. В северных башнях, конечно, не ожидали подобной прыти, но в конце концов поняли, что к чему, и постарались исправиться.
Что же, вполне может быть…
– Думаю, нам стоит прогуляться вниз, – заметил Обхад. – Нужно поговорить с горцами.
Джулах безмолвно пожал плечами и продолжал смотреть.
– Что там? – спросил тысячник, уязвленный этим молчанием.
– Хумины зашевелились в лагере. Похоже, они готовятся к осаде. Будут рубить деревья – и так далее. И… мне кажется, у них с собой есть пара небольших осадных машин.
– Странно было бы ожидать от них памятника Ув-Дайгрэйсу в полный рост, – хмыкнул Обхад.
Джулах дернулся.
Вот я и пронял тебя, парень. Лучше бы тебе не забывать о том, кто здесь кто.
– Ну, я думаю, пора отправляться вниз. Не хочу возвращаться впотьмах – на этой тропе вполне можно переломать себе кости.
– Мне кажется, это необязательно, – произнес Джулах.
Он оказался неожиданно близко к тысячнику, и это последнему очень не понравилось. Обхад привык слышать, когда кто-то к нему приближается.
– Что ты имеешь в виду?
Согласно своей раздражающей привычке, жрец промолчал и лишь начал потихоньку спускаться вниз, по тропе. Пройдя немного, он остановился и замахал беспорядочно руками, как будто внезапно двинулся умом и счел себя ветряной мельницей.
Вдоволь намахавшись, Джулах поднялся обратно.
– Неужели вы думаете, что нас оставили здесь без присмотра? – В его голосе не было и нотки насмешки, но – демон сожри! – именно насмешкой и тянуло от этих слов – как тянет из-под двери мясницкой кровью и смертью, пускай ты даже не видишь развороченных топором туш.
На сей раз настал черед Обхада молчать.
Чтобы не выглядеть… – демон! Этот парень начинает меня раздражать! – чтобы не выглядеть полным дураком, он отошел к краю Коронованного и взглянул на дно ущелья. Если никто не займется этим в ближайшее же время, вонь будет препаскуднейшая. Впрочем, гляди-ка, стервятники, кажется, уже здесь.
С небес, плавно и величаво, как вельможи, приглашенные на прием к Пресветлому, спускались грифы. Один, самый наглый, захлопал крыльями и упал прямо на зубец Коронованного, неподалеку от тысячника. Словно понимая, что люди нуждаются в ее помощи, птица не боялась стоявшего рядом Обхада и склоняла голову то на один, то на другой бок, приглядываясь к лежавшим внизу трупам. Выбрав подходящий, гриф опустился туда, где уже прохаживались его собратья. Поскольку пищи было много, они не торопились распарывать животы трупов и засовывать туда свои лысые головы, чтобы покопаться во внутренностях; довольствовались вырванными глазными яблоками… ну и всеми остальными «деликатесами».
В Юго-Восточной кто-то из молодых хотел было подстрелить нескольких птиц, но его одернули. Дайте Боги, чтобы хоть прилетевшие справились с «дохляками». Иначе через несколько дней (а при такой жаре и раньше) неприятный дух станет непременной составляющей бытия гарнизонов всех четырех башен.
– У нас гости, – тихо сообщил Джулах.
Тысячник обернулся.
Рядом со жрецом стояло трое ятру. Сколько вижу, столько удивляюсь. Ну почему они все – на одно лицо? Понятно, что на самом-то деле это только мое личное мнение – а все-таки…
– Да будет камень под вашими ногами прочен, – произнес один из горцев. – Все ли в порядке? Обхад рассказал о своих подозрениях. Ятру кивнул:
– Я передам Ха-Кынгу.
– Буду очень признателен.
– Это наш долг, – невозмутимо сообщил горец. – Если возникнут еще какие-либо сложности, зовите.
И они ушли, попрощавшись.
– Ты был прав, – сказал тысячник, – они действительно следят за нами.
Обхад ждал от жреца чего-нибудь вроде «ну, это же было ясно с самого начала» или «я и сам не был в этом до конца уверен», но тот лишь пожал плечами и, подхватив топорик, ушел подсобрать хворост на ночь.
До вечера было еще далеко. Но совершенно ясно, что сегодня сражений больше не предвидится (если ту бойню можно назвать сражением). А вот ночью следует быть настороже – скорее всего, хотя бы часть хуминов, что прорвались на север, попробует вернуться в свой лагерь.
Тысячник опустился на бревно у кострища и вспомнил о том, как «побывал» в этих краях прежде. Та история почти забылась за последовавшими событиями – а, видит Ув-Дайгрэйс, тех событий хватило бы на несколько неплохих жизней какого-нибудь обычного солдатика, еще б и осталось чуток, – забылась, но сейчас всплывала на поверхность памяти, как всплывает со дна Ханха крокодил, учуявший у берега слабую антилопу.
В те годы гарнизон Северо-Западной не знал особых «напрягов» в плане муштры и тому подобных рутинных вещей. То есть муштра, конечно, имела место быть (все-таки Хранитель Лумвэй – это Хранитель Лумвэй, не больше и не меньше), но муштра эта не отличалась особой суровостью, и при желании ее можно было избегать или, по крайней мере, не выполнять в полном объеме. Тренировки с оружием – статья особая, здесь редкий солдат захочет увильнуть, это – святое, но вот бесконечные построения и маршировки… Это, так сказать, на большого любителя.
Такому относительно вольному соблюдению устава способствовала и политическая обстановка. Хуминдар в те времена представлял собой сравнительно молодое государство, которое недавно поднялось на ноги и состояло из разнородных племен; и уж никаким образом не могло рассматриваться в качестве конкурента-противника Ашэдгуна. «Что? Хуминдар? Не смешите меня!» Первый (да и последующие) правители этой державы покорнейшим образом приглашали Пресветлых посетить хуминскую столицу и тем самым выказывали свое подчинение Ашэдгуну. Пресветлые ездили, принимали дары, благоволили. В обшем, на смену диким племенам (для обороны от набегов которых, собственно, и были построены башни) пришло цивилизованное (ну, почти цивилизованное) государство, с которым было выгодно поддерживать мирные отношения. Кое-кому, конечно, это не нравилось, но в основном ашэдгунцы смотрели на такую метаморфозу одобрительно. Наконец-то на континент-остров снизошел долгожданный покой.
Короче говоря, Обхад, оказавшийся в Северо-Западной, скоро заскучал. В ту пору, во времена своей взбалмошной юности, он с гордостью носил репутацию смельчака. А такие вещи, как репутация, требуют постоянного подтверждения. Возможности? Как правило, такие же зеленые одногодки, для которых все эти штуки с репутациями имеют значение, не оставляют вас без внимания, и подначек вы получаете более чем предостаточно. Главное, выбрать.
Обхад выбрал самую заманчивую. В конце концов, не много храбрости нужно для того, чтобы дерзить офицерам или во время переклички вместо слов «Я, есть!» изобразить «благородную отрыжку». Это все грошовые трюки, за которые сам себя перестаешь уважать. Будущему тысячнику требовалось нечто более значительное.
…О чем разговаривают солдаты в казармах? Правильно, о противоположном поле, для простоты именуемом бабами. Нет, не сомневайтесь, повара добросовестно подсыпают в суп специальный порошок, который обезвреживает определенное количество мыслей подобного направления. Но – во-первых, суп можно и не есть, только выловить куски мяса и всякой там зелени, а во-вторых, никакие порошки, будь они хоть трижды «специальными», не превратят нормального здорового мужика в полноценного импотента, чей круг интересов не простирается дальше «пожрать» и «помахать мечом». Так что как бы ни изощрялись повара вкупе с лекарями, разговоры в казармах имеют своим предметом прежде всего баб: воспоминания, советы, философские размышления по поводу и без повода, пересказы типа «а я вот слышал».
– А я вот слышал, – вздохнул Нирих, – у горцев каждый месяц в полнолуние – оргии. Собираются всем селением, и каждый выбирает ту, которую хочет. Ну и…
– Ты видел? – презрительно спросил Обхад. Он не любил этого выскочку, как не любит любой лидер своего удачливого конкурента Правда, Нирих был большим треплом, и поэтому его уважали меньше, нежели Обхада
Теперь выскочка хмыкнул и постучал себе согнутым пальцем по лбу:
– А ты подумай! Горцы ж к себе никого не пускают. Но люди бывалые, смелые, сумели пробраться и рассказывали. Конечно, на такое решится не каждый…
– Если не ошибаюсь, завтра полнолуние, – нехорошо ухмыляясь, заметил Обхад. – Самое время поразмяться.
Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы покинуть башню обычным путем, через подземный ход. Но друзья помогли: разумеется, в Северо-Западной имелось некоторое количество веревочных лестниц – одну из них и «одолжили» на ночь. Прихватив самое необходимое, Обхад спустился в ущелье и поспешил к северному выходу, чтобы по тропам взобраться к перевалу Анг-Силиб и проследить за оргиями горцев.
Смешно! Его поймали через час и привели в селение – сонное и совершенно не подозревающее о том, что оно должно заниматься в это ночное время всяческими сексуальными излишествами. А молодой ятру, услышавший о том, за чем пришел к ним ашэдгунец, долго и оскорбительно смеялся. Отец насмешника, правда, одернул сыночка и заметил, что тот несправедлив. В конце концов, что знают северяне о горцах?..
В общем, Обхада отпустили. Даже подарили копье, чтобы мог сказать: был, видел; вот даже принес сувенир.
Но он тогда промолчал – было противно наговаривать на нормальных людей. Просто сунул копье в руки обалдевшему Нириху и ушел, конвоируемый, в карцер (каким-то непостижимым образом Хранитель проведал об авантюре). Сей случай невообразимо поднял авторитет Обхада, но вскоре будущий тысячник покинул Северо-Западную, и события давней полнолунной ночи постепенно забылись. Тем более что были они не из тех, которые стараешься помнить.
А вот имя молодого ятру-насмешника поневоле запомнилось: Ха-Кынг.
/смещение – желтый блеск в глазах черного филина/
Тогин отогнал молодого паренька, который вознамерился было пострелять птиц, и устало покачал головой: н-да, набрали же сюда команду. Он постоял еще некоторое время на балконе, полной грудью вдыхая свежий (пока) воздух. Скоро трупный запах перебьет все остальные, но сейчас вокруг было чисто и пахло свободой. Тогин соскучился по такому запаху
Резкий порыв ветра швырнул в лицо холодный глоток воздуха; бывший каторжник закашлялся. Бросив взгляд на небо и кружащих в небе птиц (падалыцики, казалось, слетаются со всего Ашэдгуна), Тогин ушел с балкона.
Поскольку до вечера ничего серьезного не предвиделось, он пошел к своим, чтобы проверить, как они себя чувствуют после «разминки».
Статус «счастливчиков» в восточных башнях разительно отличался от такового в западных. Здесь их считали полноправными солдатами, Вольными Клинками, которые после долгой разлуки вернулись в Братство. Шэддаль не был против, Укрин с Согом – и подавно, а Хранитель Юго-Восточной, господин Хиффлос, в дела внутренней жизни войска не вмешивался. Для удобства «счастливчиков» оформили как еще одну десятку, а десятником сделали Тогина – с общего согласия. Он, правда, собирался возразить, но Укрин отговорил. В конце концов Шрамник пожал плечами и согласился.
В кольцевом коридоре Тогин столкнулся с Согом. Костлявый Брат приветственно кивнул:
– Ну как, что там себе думают хумины?
– Я слышал, ты в Северо-Восточной, – удивленно заметил Шрамник.
– Там нечего делать, – отмахнулся Cor. – В случае чего – справятся без меня. К тому же, – Брат криво ухмыльнулся, – у меня есть разговор к Укрину.
Сказано это было в большей степени для самого себя, нежели для Тогина; Согу, чтобы поиронизировать, порой хватало собственного внимания, другие люди играли роль полотняных декораций. Да и шутки Костлявого чаще всего были понятны лишь ему одному.
Шрамник посмотрел вслед Вольному Клинку и подумал, что ему не нравится происходящее. Давно уже не нравится, с того самого момента, как ему стало известно, что Пресветлый нанял к себе Братьев – в оплату свободы «счастливчиков».
Сильные мира сего ничего не делают просто так. Все эти рассказы о нехватке воинских сил и о том, что только время, выигранное с помощью Крина, даст шанс на победу… Так скрипит под ногой деревянный мост: ты знаешь, что какая-то из досок прогнила, но какая именно – узнаешь, только когда наступишь. Почти никто из Вольных Клинков не ощущал опасности, исходящей от этого договора, но вот Укрин и Сог – эти чуяли. Правда, Шрамник подозревал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73