Он шагнул вперед и резким движением поправил прядь волос. – Вот теперь все.
Я только тогда понял, что произошло. Правитель сполз вниз, к ступенькам своего трона, он пытался выдернуть скрюченными пальцами кинжал из горла – но уже не мог.
Телохранители накинулись на Ригу, заломили ему руки, а тот, не обращая на них никакого внимания, плюнул в лицо умирающему.
– Ты убил Гаттина – но я мстил за мать и отца.
Это все. что он сказал».
По свидетельству Ганеля, в течение нескольких следующих часов произошел очередной дворцовый переворот. Кропрэг, сын Гаттина Второго, сумевший бежать и скрывавшийся вдалеке от родины, воссел на троне благодаря вооруженной поддержке своих сторонников.
Но эта часть истории Риги Проклятого мало затрагивает предмет нашей книги. Значительно более интересна та роль, которую сыграл в случившемся безымянный суур, о котором упоминает Ганель.
«Месяц Нуз-Ал, день пятый.
/пропущено авторами/
Рига не принимал участия в происходящем. Он заболел, и в этом было мало удивительного. Как я уже писал, он всегда был болезненным мальчиком.
За событиями, имевшими, несомненно, историческое значение, на болезнь Риги никто не обратил внимания. Его положили в людской и забыли о нем. Никто не хотел возиться с Проклятым.
Это случилось два дня назад. Сегодня во дворец явился суур. Я узнал его – именно с ним когда-то ушел странствовать Рига. Суур спросил о Проклятом, его отвели к больному.
/пропущено авторами/
Месяц Нуз-Ал, день седьмой.
/пропущено авторами/
Умер Проклятый. Суур был при нем все это время. Тело по приказу мудреца сожгли на погребальном костре. Такой чести удостаивают только вельможных господ, но суур настоял, а Кропрэг был не против. Пепел суур унес с собой».
Так закончилась жизнь Риги Проклятого.
Следующее известие о носителе феномена…
Я оторвался от книги и покрутил колесико настройки. Лампа стала светить чуть ярче; я продолжал чтение, пролистав несколько следующих страниц.
Как уже сказано в предыдущих разделах, способности Пре-светлых условно можно разделить на полезные и вредные; прежде всего – полезные либо вредные для их носителя. И если те, кто оказывался обладателем последних, во многом повторяли судьбу Риги Проклятого, остальные проживали свою жизнь более-менее спокойно. Но все равно, так или иначе, сталкивались с суурами. Бродячие мудрецы, несомненно, сыграли свою роль в истории феномена Пресветлых, а сыграв ее, ушли со сцены (см. Приложение 5).
Что же касается…
Нет, света лампы явно уже не хватало на то, чтобы читать нормально. Или это все оттого, что вокруг темно?
Я потер глаза и понял, что устал. Денек выдался очень насыщенным, совсем даже не похожим на прочие выходные дни. Читать дальше было бессмысленно – все равно я не пойму ни слова, а прочтение одной и той же фразы десять раз подряд мало что даст, кроме ощущения собственной непроходимой тупости. Нет, не спорю, полезное ощущение – но полезное лишь иногда и в малых порциях.
Место, на котором я остановился, пришлось заложить тоненькой матерчатой закладкой. Я отодвинул книгу и задумался. Не хотелось оставлять «Феномен» здесь, потому что, судя по всему, вернусь я сюда не скоро. Ну что же, не будет большого греха, если возьму книгу с собой в комнату. Буду проглядывать вечерами, перед сном.
Я так и поступил.
Запер библиотеку, занес книгу к себе и спустился в Большой зал. К моему удивлению, в такое позднее время там все еще сидели люди. А именно: Данкэн и чета Валхирров. Я пристроился рядом, пожелал коллегам приятного аппетита и приступил к ужину.
Но с такой любопытной компанией особенно много не паужинаешь. Господин Валхирр, порядком осунувшийся за последние «наддать» часов, даже, кажется, похудевший, смотрел прямо перед собой и ел мало. Лицо его не переставало отражать эмоции жены, а иногда – Данкэна или мои собственные. Кажется, господин Валхирр уже догадался о том, что с ним происходит нечто ужасное и крайне неприятное, но никак не мог от этого избавиться. Данкэн же, по своему обыкновению, уничтожал блюда одно за одним и проявлял ко всему окружающему полное безразличие. Несомненно, безразличие показное.
Короче говоря, все понимали неестественность ситуации, но сохраняли хорошую мину при плохой игре.
А что же госпожа Валхирр?
Я посмотрел на нее и перехватил взгляд этой женщины, затравленный, испуганный; лишь на одно короткое мгновение она позволила этим чувствам завладеть собой и проявиться. Потом все пропало. Но я все-таки был уверен, что не ошибся и видел то, что видел.
Другие ничего не заметили. «По крайней мере, Данкэн все так же предавался чревоугодничеству, а господин Валхирр с услужливостью зеркала отражал при этом все эмоции журналиста. Видимо, делал он это потому, что на данный момент именно они были наиболее сильными. Если бы я дочитал „Феномен“, я бы знал точно, а так приходилось только догадываться.
Госпожа Валхирр ела не торопясь, часто поднимала голову и смотрела на мужа, но старалась делать это как можно бесстрастнее. Данкэн вообще не отрывал взгляда от тарелки. Господин Валхирр ел мало – у него сейчас имелись другие заботы.
Вдруг одна из ламп-факелов, висевших в зале, со стеклянным треском взорвалась, осколки брызнули во все стороны.
Господин Валхирр вскочил со своего места и закричал. Он отшвырнул в сторону стул (замечу, довольно массивный стул) и выбежал.
Данкэн тоже поднялся и вопросительно посмотрел на супругу Валхирра.
– Прошу вас, успокойте его, – умоляющим тоном произнесла она, глядя на журналиста. – У меня уже нет на это никаких сил.
Данкэн отрывисто кивнул и вышел вслед за Валхирром.
Я смущенно молчал, опустив глаза.
Госпожа Валхирр закрыла лицо руками:
– Вы тоже заметили, правда? Он изменился, страшно изменился. Вы не знаете, что с ним?
– Нет, – соврал я. Она закивала:
– Да-да, конечно. Простите за глупый вопрос – откуда вам знать. Наверное, нужно спросить у господина повествователя.
– Не нужно, – сказал я, злясь на себя за то, что делаю. – Не нужно. Думаю, к завтрашнему утру это пройдет. Или даже к сегодняшнему вечеру.
– Уже вечер, – сказала она.
– И все-таки советую вам повременить. Тем более мне кажется, что господина Мугида вам сейчас не найти.
– Да, – прошептала эта немолодая, чуть полноватая женщина. – Да, но… Я боюсь за Каэля. Мы прожили с ним вместе много лет, и он всегда был заботливым мужем, но сегодня… Это ведь не забота обо мне, это какая-то страшная форма сочувствия – сочувствия, когда все, буквально все находит отражение… в нем. Я боюсь.
– Не бойтесь. Уверен, все обойдется. – Ложь, конечно, но именно такие слова успокаивают лучше, чем любые аргументы и доводы.
Она кивнула:
– Спасибо вам. Я пойду к себе – если придет Каэль, скажите ему это.
– Скажу, – пообещал я. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Госпожа Валхирр ушла, я остался один.
Вскоре вернулся Данкэн. Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но вспомнил что-то и промолчал. Только бросил отрывисто:
– Все в порядке, он уже пришел в себя. Кажется, окончательно.
Я кивком поблагодарил за информацию и продолжал есть.
Журналист вскоре закончил ужинать, церемонно попрощался со мной и, держа спину прямой, как гладильная доска, вышел. Вскоре отправился на покой и я.
Читать сегодня больше не мог. Я подошел к окну и снял с него заглушку – комната мгновенно наполнилась завыванием. Ветер внизу, в ущелье, пел древний погребальный гимн, и мне очень хотелось надеяться, что этот гимн – не по нам. Некоторое время я слушал его, потом поставил заглушку на место и отправился спать.
Закончилась первая неделя моего пребывания в «Последней башне».
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
В дверь постучали:
– Вставайте, господин.
– Уже встаю! – крикнул я. И даже перевернулся на другой бок, чтобы скрипом кровати подтвердить сказанное. Тишина. Ну, еще чуть-чуть…
– Вставайте, господин.
– Да встаю, встаю! – Что ж это такое, в самом деле?! Поспать не дают. Мы в гостинице или в казарме, в конце
концов?
Я буквально кожей чувствовал, что по ту сторону двери стоит и ждет слуга. Прислушивается, наверное, гад.
А я – то хорош! Война, а он в кровати разлеживается!…
Стоп! Какая война? Нет никакой войны. Это в древнем Ашэдгуне сейчас вой… Фу ты, какое ж «сейчас»? Поздравляю вас, господин Нулкэр, вы, похоже, начали сходить с ума. Раздвоение личности и все такое. Деньги за непрожитые дни будут выплачены вашим ближайшим родственникам. Нет таковых? Тогда дальним – нам, в общем-то, все равно.
Я сел на кровати и потер глаза.
Чего только спросонок не примерещится!
– Вставайте, господин.
– Встал уже! – прорычал я. – Сейчас выйду умываться – убедитесь! Молчание.
Оделся и пошел умываться. Слуга почтительно поклонился мне и сообщил, что «нас» ждут в Большом зале. «Нас» – это значит меня. Я обещал непременно быть (что ж мне, завтрак, что ли, пропускать?) и отправился совершать утренний туалет.
На завтрак сегодня явились все внимающие, что уже само по себе вызывало определенные подозрения (или, если вам угодно, надежды). Во главе стола, как в старые добрые времена, восседал Мугид, весь преисполненный достоинства – прямо древний ашэдгунский правитель в пору своего могущества. Также здесь имелись: журналист (одна штука, при виде меня придал лицу демонстративно-безразличный вид и с удвоенным вниманием обратился к разглядыванию кувшинчика с вином), «академик» (один, сухонький и молчаливый; кажется, ему единственному здесь хорошо и беззаботно – человек отдыхает), «генерал в отставке» (полтора, если учитывать габариты; собран, немного напряжен, скользнул по мне взглядом и оставил в покое: «молодежь!»), господа Валхирры (две штуки, он – осунувшийся и бледный, взгляд опущен в салатницу и не желает вылезать; она – такая же бледная, но успокоенная, изредка поглядывает на супруга и облегченно молчит), молодой человек в очках (половина, он еще не отошел от снотворных Мугида и постоянно клюет носом; думает, что этого не замечают, – и правда, не замечают: каждый слишком занят собой), Карна (хороша, как всегда). Ну и я – делаю вид, что опоздал по уважительным причинам (если задуматься, то так оно и есть – спал).
Я поприветствовал всех, уселся за стол и вопросительно посмотрел на Мугида. Судя по всему, здесь ждали одного меня и лишь поэтому не приступали к завтраку. Так ведь вот он я!
Мугид поднялся:
– Господа! От имени всего персонала «Последней башни» я должен извиниться перед вами за досадное недоразумение. Вчера вечером одна из ламп-факелов взорвалась, что причинило определенные неудобства некоторым из вас. Впредь персонал гостиницы будет тщательнее следить за состоянием ламп и прочих небезопасных предметов.
Также хотелось бы отметить, что некоторые из вас в последнее время ощущали недомогание. Я прошу отнестись к этому серьезно и не рисковать собой без необходимости. Лучше пропустите сеанс или же попросите – как это сделала вчера госпожа Карна, – чтобы его отменили. Помните, пожалуйста, что ваше здоровье дороже всего.
Теперь касательно вынужденной, если так можно выразиться, изоляции гостиницы от внешнего мира. К сожалению, спасатели до сих пор не явились, хотя я неоднократно связывался с ними по радиопередатчику. Подобная халатность, разумеется, не останется безнаказанной. Со своей стороны могу вас заверить: причин для беспокойства нет. В «Последней башне» имеются запасы продуктов, так что голодная смерть нам не грозит. Вы можете в этом убедиться, взглянув на стол. Итак, господа, еще раз прошу простить меня за досадные недоразумения и – приятного аппетита.
Он сел – не хватало только аплодисментов. Мы приступили к еде.
До чего же много все-таки можно узнать о человеке, наблюдая за тем, как он ест! Бот, например, Данкэн – этот поглощает все подряд и в таких количествах, что впору задуматься: «Может, у него было тяжелое и голодное детство?» Или чета Валхирр – господин ест осторожно, словно боится, что в тарелку подсыпали битого стекла, госпожа заботливо поглядывает на супруга и неторопливо откусывает маленькие кусочки, запивая их небольшими глотками вина. Шальган («генерал в отставке») рубит сппеча, колет и четвертует так, что страшно смотреть. Наверное, у него вся тарелка в шрамах. Господин Чрагэн ест задумчиво, я бы даже сказал вдумчиво – словно дегустирует блюда и от правильности дегустации зависит слишком многое, чтобы относиться к этому спустя рукава. Юноша в очках сонно жует и не смотрит по сторонам, упершись взглядом прямо перед собой – наверное, чтобы не заснуть окончательно. Карна изящна и утонченна. Я… Как-нибудь спрошу у окружающих.
Да, совсем забыл про Мугида. Он ест мало, жует отрешенно и следит за остальными, ожидая, пока те насытятся, чтобы увести всех в повествовательную комнату. Старик перехватил мой взгляд и еле заметно кивнул. Я отвел глаза.
Ну что же, рано или поздно все заканчивается. Закончился и наш завтрак, мы встали и пошли на первый этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Я только тогда понял, что произошло. Правитель сполз вниз, к ступенькам своего трона, он пытался выдернуть скрюченными пальцами кинжал из горла – но уже не мог.
Телохранители накинулись на Ригу, заломили ему руки, а тот, не обращая на них никакого внимания, плюнул в лицо умирающему.
– Ты убил Гаттина – но я мстил за мать и отца.
Это все. что он сказал».
По свидетельству Ганеля, в течение нескольких следующих часов произошел очередной дворцовый переворот. Кропрэг, сын Гаттина Второго, сумевший бежать и скрывавшийся вдалеке от родины, воссел на троне благодаря вооруженной поддержке своих сторонников.
Но эта часть истории Риги Проклятого мало затрагивает предмет нашей книги. Значительно более интересна та роль, которую сыграл в случившемся безымянный суур, о котором упоминает Ганель.
«Месяц Нуз-Ал, день пятый.
/пропущено авторами/
Рига не принимал участия в происходящем. Он заболел, и в этом было мало удивительного. Как я уже писал, он всегда был болезненным мальчиком.
За событиями, имевшими, несомненно, историческое значение, на болезнь Риги никто не обратил внимания. Его положили в людской и забыли о нем. Никто не хотел возиться с Проклятым.
Это случилось два дня назад. Сегодня во дворец явился суур. Я узнал его – именно с ним когда-то ушел странствовать Рига. Суур спросил о Проклятом, его отвели к больному.
/пропущено авторами/
Месяц Нуз-Ал, день седьмой.
/пропущено авторами/
Умер Проклятый. Суур был при нем все это время. Тело по приказу мудреца сожгли на погребальном костре. Такой чести удостаивают только вельможных господ, но суур настоял, а Кропрэг был не против. Пепел суур унес с собой».
Так закончилась жизнь Риги Проклятого.
Следующее известие о носителе феномена…
Я оторвался от книги и покрутил колесико настройки. Лампа стала светить чуть ярче; я продолжал чтение, пролистав несколько следующих страниц.
Как уже сказано в предыдущих разделах, способности Пре-светлых условно можно разделить на полезные и вредные; прежде всего – полезные либо вредные для их носителя. И если те, кто оказывался обладателем последних, во многом повторяли судьбу Риги Проклятого, остальные проживали свою жизнь более-менее спокойно. Но все равно, так или иначе, сталкивались с суурами. Бродячие мудрецы, несомненно, сыграли свою роль в истории феномена Пресветлых, а сыграв ее, ушли со сцены (см. Приложение 5).
Что же касается…
Нет, света лампы явно уже не хватало на то, чтобы читать нормально. Или это все оттого, что вокруг темно?
Я потер глаза и понял, что устал. Денек выдался очень насыщенным, совсем даже не похожим на прочие выходные дни. Читать дальше было бессмысленно – все равно я не пойму ни слова, а прочтение одной и той же фразы десять раз подряд мало что даст, кроме ощущения собственной непроходимой тупости. Нет, не спорю, полезное ощущение – но полезное лишь иногда и в малых порциях.
Место, на котором я остановился, пришлось заложить тоненькой матерчатой закладкой. Я отодвинул книгу и задумался. Не хотелось оставлять «Феномен» здесь, потому что, судя по всему, вернусь я сюда не скоро. Ну что же, не будет большого греха, если возьму книгу с собой в комнату. Буду проглядывать вечерами, перед сном.
Я так и поступил.
Запер библиотеку, занес книгу к себе и спустился в Большой зал. К моему удивлению, в такое позднее время там все еще сидели люди. А именно: Данкэн и чета Валхирров. Я пристроился рядом, пожелал коллегам приятного аппетита и приступил к ужину.
Но с такой любопытной компанией особенно много не паужинаешь. Господин Валхирр, порядком осунувшийся за последние «наддать» часов, даже, кажется, похудевший, смотрел прямо перед собой и ел мало. Лицо его не переставало отражать эмоции жены, а иногда – Данкэна или мои собственные. Кажется, господин Валхирр уже догадался о том, что с ним происходит нечто ужасное и крайне неприятное, но никак не мог от этого избавиться. Данкэн же, по своему обыкновению, уничтожал блюда одно за одним и проявлял ко всему окружающему полное безразличие. Несомненно, безразличие показное.
Короче говоря, все понимали неестественность ситуации, но сохраняли хорошую мину при плохой игре.
А что же госпожа Валхирр?
Я посмотрел на нее и перехватил взгляд этой женщины, затравленный, испуганный; лишь на одно короткое мгновение она позволила этим чувствам завладеть собой и проявиться. Потом все пропало. Но я все-таки был уверен, что не ошибся и видел то, что видел.
Другие ничего не заметили. «По крайней мере, Данкэн все так же предавался чревоугодничеству, а господин Валхирр с услужливостью зеркала отражал при этом все эмоции журналиста. Видимо, делал он это потому, что на данный момент именно они были наиболее сильными. Если бы я дочитал „Феномен“, я бы знал точно, а так приходилось только догадываться.
Госпожа Валхирр ела не торопясь, часто поднимала голову и смотрела на мужа, но старалась делать это как можно бесстрастнее. Данкэн вообще не отрывал взгляда от тарелки. Господин Валхирр ел мало – у него сейчас имелись другие заботы.
Вдруг одна из ламп-факелов, висевших в зале, со стеклянным треском взорвалась, осколки брызнули во все стороны.
Господин Валхирр вскочил со своего места и закричал. Он отшвырнул в сторону стул (замечу, довольно массивный стул) и выбежал.
Данкэн тоже поднялся и вопросительно посмотрел на супругу Валхирра.
– Прошу вас, успокойте его, – умоляющим тоном произнесла она, глядя на журналиста. – У меня уже нет на это никаких сил.
Данкэн отрывисто кивнул и вышел вслед за Валхирром.
Я смущенно молчал, опустив глаза.
Госпожа Валхирр закрыла лицо руками:
– Вы тоже заметили, правда? Он изменился, страшно изменился. Вы не знаете, что с ним?
– Нет, – соврал я. Она закивала:
– Да-да, конечно. Простите за глупый вопрос – откуда вам знать. Наверное, нужно спросить у господина повествователя.
– Не нужно, – сказал я, злясь на себя за то, что делаю. – Не нужно. Думаю, к завтрашнему утру это пройдет. Или даже к сегодняшнему вечеру.
– Уже вечер, – сказала она.
– И все-таки советую вам повременить. Тем более мне кажется, что господина Мугида вам сейчас не найти.
– Да, – прошептала эта немолодая, чуть полноватая женщина. – Да, но… Я боюсь за Каэля. Мы прожили с ним вместе много лет, и он всегда был заботливым мужем, но сегодня… Это ведь не забота обо мне, это какая-то страшная форма сочувствия – сочувствия, когда все, буквально все находит отражение… в нем. Я боюсь.
– Не бойтесь. Уверен, все обойдется. – Ложь, конечно, но именно такие слова успокаивают лучше, чем любые аргументы и доводы.
Она кивнула:
– Спасибо вам. Я пойду к себе – если придет Каэль, скажите ему это.
– Скажу, – пообещал я. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Госпожа Валхирр ушла, я остался один.
Вскоре вернулся Данкэн. Он открыл было рот, намереваясь заговорить, но вспомнил что-то и промолчал. Только бросил отрывисто:
– Все в порядке, он уже пришел в себя. Кажется, окончательно.
Я кивком поблагодарил за информацию и продолжал есть.
Журналист вскоре закончил ужинать, церемонно попрощался со мной и, держа спину прямой, как гладильная доска, вышел. Вскоре отправился на покой и я.
Читать сегодня больше не мог. Я подошел к окну и снял с него заглушку – комната мгновенно наполнилась завыванием. Ветер внизу, в ущелье, пел древний погребальный гимн, и мне очень хотелось надеяться, что этот гимн – не по нам. Некоторое время я слушал его, потом поставил заглушку на место и отправился спать.
Закончилась первая неделя моего пребывания в «Последней башне».
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
В дверь постучали:
– Вставайте, господин.
– Уже встаю! – крикнул я. И даже перевернулся на другой бок, чтобы скрипом кровати подтвердить сказанное. Тишина. Ну, еще чуть-чуть…
– Вставайте, господин.
– Да встаю, встаю! – Что ж это такое, в самом деле?! Поспать не дают. Мы в гостинице или в казарме, в конце
концов?
Я буквально кожей чувствовал, что по ту сторону двери стоит и ждет слуга. Прислушивается, наверное, гад.
А я – то хорош! Война, а он в кровати разлеживается!…
Стоп! Какая война? Нет никакой войны. Это в древнем Ашэдгуне сейчас вой… Фу ты, какое ж «сейчас»? Поздравляю вас, господин Нулкэр, вы, похоже, начали сходить с ума. Раздвоение личности и все такое. Деньги за непрожитые дни будут выплачены вашим ближайшим родственникам. Нет таковых? Тогда дальним – нам, в общем-то, все равно.
Я сел на кровати и потер глаза.
Чего только спросонок не примерещится!
– Вставайте, господин.
– Встал уже! – прорычал я. – Сейчас выйду умываться – убедитесь! Молчание.
Оделся и пошел умываться. Слуга почтительно поклонился мне и сообщил, что «нас» ждут в Большом зале. «Нас» – это значит меня. Я обещал непременно быть (что ж мне, завтрак, что ли, пропускать?) и отправился совершать утренний туалет.
На завтрак сегодня явились все внимающие, что уже само по себе вызывало определенные подозрения (или, если вам угодно, надежды). Во главе стола, как в старые добрые времена, восседал Мугид, весь преисполненный достоинства – прямо древний ашэдгунский правитель в пору своего могущества. Также здесь имелись: журналист (одна штука, при виде меня придал лицу демонстративно-безразличный вид и с удвоенным вниманием обратился к разглядыванию кувшинчика с вином), «академик» (один, сухонький и молчаливый; кажется, ему единственному здесь хорошо и беззаботно – человек отдыхает), «генерал в отставке» (полтора, если учитывать габариты; собран, немного напряжен, скользнул по мне взглядом и оставил в покое: «молодежь!»), господа Валхирры (две штуки, он – осунувшийся и бледный, взгляд опущен в салатницу и не желает вылезать; она – такая же бледная, но успокоенная, изредка поглядывает на супруга и облегченно молчит), молодой человек в очках (половина, он еще не отошел от снотворных Мугида и постоянно клюет носом; думает, что этого не замечают, – и правда, не замечают: каждый слишком занят собой), Карна (хороша, как всегда). Ну и я – делаю вид, что опоздал по уважительным причинам (если задуматься, то так оно и есть – спал).
Я поприветствовал всех, уселся за стол и вопросительно посмотрел на Мугида. Судя по всему, здесь ждали одного меня и лишь поэтому не приступали к завтраку. Так ведь вот он я!
Мугид поднялся:
– Господа! От имени всего персонала «Последней башни» я должен извиниться перед вами за досадное недоразумение. Вчера вечером одна из ламп-факелов взорвалась, что причинило определенные неудобства некоторым из вас. Впредь персонал гостиницы будет тщательнее следить за состоянием ламп и прочих небезопасных предметов.
Также хотелось бы отметить, что некоторые из вас в последнее время ощущали недомогание. Я прошу отнестись к этому серьезно и не рисковать собой без необходимости. Лучше пропустите сеанс или же попросите – как это сделала вчера госпожа Карна, – чтобы его отменили. Помните, пожалуйста, что ваше здоровье дороже всего.
Теперь касательно вынужденной, если так можно выразиться, изоляции гостиницы от внешнего мира. К сожалению, спасатели до сих пор не явились, хотя я неоднократно связывался с ними по радиопередатчику. Подобная халатность, разумеется, не останется безнаказанной. Со своей стороны могу вас заверить: причин для беспокойства нет. В «Последней башне» имеются запасы продуктов, так что голодная смерть нам не грозит. Вы можете в этом убедиться, взглянув на стол. Итак, господа, еще раз прошу простить меня за досадные недоразумения и – приятного аппетита.
Он сел – не хватало только аплодисментов. Мы приступили к еде.
До чего же много все-таки можно узнать о человеке, наблюдая за тем, как он ест! Бот, например, Данкэн – этот поглощает все подряд и в таких количествах, что впору задуматься: «Может, у него было тяжелое и голодное детство?» Или чета Валхирр – господин ест осторожно, словно боится, что в тарелку подсыпали битого стекла, госпожа заботливо поглядывает на супруга и неторопливо откусывает маленькие кусочки, запивая их небольшими глотками вина. Шальган («генерал в отставке») рубит сппеча, колет и четвертует так, что страшно смотреть. Наверное, у него вся тарелка в шрамах. Господин Чрагэн ест задумчиво, я бы даже сказал вдумчиво – словно дегустирует блюда и от правильности дегустации зависит слишком многое, чтобы относиться к этому спустя рукава. Юноша в очках сонно жует и не смотрит по сторонам, упершись взглядом прямо перед собой – наверное, чтобы не заснуть окончательно. Карна изящна и утонченна. Я… Как-нибудь спрошу у окружающих.
Да, совсем забыл про Мугида. Он ест мало, жует отрешенно и следит за остальными, ожидая, пока те насытятся, чтобы увести всех в повествовательную комнату. Старик перехватил мой взгляд и еле заметно кивнул. Я отвел глаза.
Ну что же, рано или поздно все заканчивается. Закончился и наш завтрак, мы встали и пошли на первый этаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73