Много лет прошло, прежде чем мы снова увидали отечество.
После полудня мы наконец добрались до конечного пункта нашего путешествия. Ещё издали мы увидали паруса и мачты судов, стоявших в гавани Пуля, но прошёл целый час, прежде чем мы стали спускаться по крутой и каменистой дороге, ведущей в город. Нас повели на набережную и поставили против большого брига, на котором было очень много мачт. На этом судне нас и собирались везти, чтобы отдать в рабство. Во все время нашего пути мы встречали самое доброе отношение со стороны населения. Крестьяне выбегали к нам навстречу из своих домиков и угощали нас молоком и плодами. В некоторых местах к нам выходили навстречу, рискуя жизнью, протестантские священники: они призывали на нас Божие благословение, не обращая внимания на грубые насмешки и ругательства солдат.
Нас ввели на корабль, и шкипер брига, высокий краснощёкий моряк с серьгами в ушах, повёл нас вниз, в трюм. Капитан корабля стоял у кормы, широко расставив ноги и куря трубку. Он нас пропускал одного за другим вниз, спрашивая имя и делая отметки на листе бумаги, которой был у него в руках. Глядя на дюжие, коренастые фигуры крестьян, на их здоровые лица, он развеселился, глаза его за-блистали, и он с удовольствием потёр свои большие, красные руки.
— Ведите их вниз, Джек, ведите! — крикнул он шкиперу. — Они в полной безопасности, Джек! Мы им приготовили помещение, которым и герцогиня не побрезговала бы. Да, таким помещением и герцогини остались бы довольны!
Один за другим крестьяне проходили перед пришедшим в восторг капитаном и спускались вниз, в трюм, по крутой, почти отвесной лесенке. Вдоль всего корпуса брига шёл узкий, тёмный коридор, по обеим сторонам которого виднелись приготовленные для нас казематы. Это было что-то вроде стойл. Штурман вталкивал каждого из нас в такое стойло, а сопровождавший корабельный слесарь приковывал арестанта на цепь. Когда нас всех разместили по стойлам, было уже совсем темно. Капитан с фонарём в руке обошёл весь трюм и убедился, что приобретённые им в собственность люди находятся в целости. Я слышал, как он разговаривал со шкипером, стараясь дать каждому из нас приблизительную оценку. При этом капитан с озабоченным лицом подсчитывал барыш, который он может выручить в Барбадосе.
Продолжая заглядывать в каждый из казематов, капитан спросил:
— А задали ли вы им корму, Джек? Надо, чтобы каждый имел свою порцию.
— Дано по куску чёрного хлеба и по пинте воды, — ответил шкипер.
— Этим и герцогиня не побрезговала бы, ей-Богу, — воскликнул капитан, — поглядите-ка вот на этого молодца, Джек. Здоровенный детина! Руки-то, руки-то, какие! Этот долго на рисовых плантациях работать будет, если только хозяева не скупы на корм.
— Да, нам пришлось залучить лучших. Вы, капитан, обделали хорошее дельце. И кроме того, вам, кажется, удалось заставить этих лондонских дураков продать вам этот товар по сходной сцене.
Капитан, заглянув в одно из стойл, вдруг рассердился:
— Это ещё что такое?! — заревел он. — Глядите-ка, собачий сын и не притронулся к своей порции. Эй, чего это ты не жрёшь? Люди получше тебя согласны есть такую пищу.
— Не хочется мне что-то есть, сэр, — ответил крестьянин.
— Эге, да ты, кажется, хочешь у меня капризничать. Одно тебе будет нравится, а другое не нравиться… Знай, собачий сын, что ты принадлежишь мне со всеми твоими потрохами — телом и душой, понимаешь! Я за тебя, собачьего сына, заплатил целых двенадцать фунтов, понимаешь?
И после этого ты мне смеешь говорить, что не хочешь есть. Жри сейчас же, собачий сын, а то я велю тебя угостить плетьями, я шутить не люблю.
— А вот и другой тоже не ест, — сказал шкипер, — сидит, свесив голову на грудь, а на хлеб и не смотрит, словно мёртвый.
— Упорные собаки! Мятежники! — воскликнул капитан. — Чего вам не хватает, собачьи дети? Чего вы надулись, как мыши на крупу?
— Извините меня, сэр, — ответил один из бедняков крестьян, — задумался о матери. В Веллингтоне она живёт. Как-то она без меня обойдётся? Вот о чем я думаю.
— А мне какое до этого дело? — крикнул грубый моряк. — Скажи ты мне, пожалуйста, как ты доедешь живым я здоровым до места, если будешь сндеть, как дохлая курица на насесте? Смейся, собачий сын, будь весёлым, а то я тебя заставлю и поплакать. Ах ты, мокрая курица, ну чего ты куксишься и нюнишь? Ведь у тебя есть все, чего только душа просит. Джек, если ты увидишь, что этот болван Опускает нос на квинту, угостите его хорошенько кончиком каната. Он нарочно дуется, чтобы меня разозлить.
В это время в трюм прибежал матрос сверху, с палубы.
— Честь имею доложить вашему благородию, — рапортовал он капитану, — там на корме — чужой человек. Пришёл и говорит, что желает поговорить с вашим благородием.
— А что за человек такой?
— По всей видимости, из важных, ваше благородие. Ругается крепкими словами и ведёт себя так, словно он сам капитан. Боцман было попробовал его унять, а он так его обругал, что беда. И посмотреть на него эдак страшно, словно тигр. Иов Гаррисон и говорит мне после того: «Ну, пришёл к нам на бриг черт собственной особой». Да и матросы, ваше благородие, оробели. Уж очень лицо у этого человека нехорошее.
— Что же это, черт возьми, за акула?! — произнёс капитан. — Пойдите на палубу, Джек, и скажите этому молодцу, что я считаю мой живой товар. Я сейчас приду.
— Ах нет, ваше благородие! — вмешался матрос. — Извольте идти сейчас, а то выйдет неприятность. Он страсть как ругается, кричит: подавайте мне вашего капитана сейчас же, я ждать не стану, дескать.
— Чтобы черти его взяли, проклятого! — выругался капитан. — Он узнает, что каждый кулик в своём болоте велик. Чего он, собачий сын, со своим уставом в чужой монастырь суётся? Да хоть бы сам председатель Тайного совета ко мне на бриг явился, я бы ему показал, что я здесь хозяин. Этот бриг — мой, черт возьми!
И, говоря таким образом, капитан и шкипер, фыркая от негодования, полезли вверх по лестнице. Выйдя на палубу, они захлопнули крышку трюма и заперли её железным засовом.
Посреди коридора, шедшего между казематами, в которых мы были помещены, висела подвешенная к потолку масляная лампа, освещавшая трюм неверным, мигающим светом. При этом слабом свете я различал выгнутые деревянные стены корабля. Там и сям виднелись громадные балки, поддерживающие палубу. В трюме стояла невыносимая вонь. Пахло гнилой водой и прелым деревом. Иногда по коридору, освещённому лампой, пробегали с писком и топотом большие крысы, которые поспешно скрывались в темноте. Мои товарищи, утомлённые путешествием и долгими страданиями, погрузились в сон. Время от времени раздавалось зловещее бряцание кандалов. Люди просыпались и испуганно вскрикивали. Представьте себе бедного крестьянина. Ему грезится, что он — дома, в рощах живописного Мендипса, и вдруг он просыпается и видит себя в деревянном гробу — несчастный положительно задыхается от удушливого воздуха подводной тюрьмы.
Я долго бодрствовал, я думал о себе и о бедных людях, деливших со мною эту участь. Но наконец размеренные всплески волн, бившихся о бока корабля, и плавное покачивание судна меня усыпили, и я заснул.
Разбужен я был светом, ударившим мне прямо в глаза. Я вскочил и сел. Около меня стояло несколько матросов. Человек, закутанный в чёрный плащ, с фонарём в руке, стоял, наклонясь надо мной.
— Это он самый! — произнёс он наконец.
— Ну, товарищ, вам стало быть, придётся идти на палубу, — произнёс корабельный слесарь.
И он, быстро действуя молотком, расковал меня и высвободил меня из каземата.
— Следуйте за мной! — произнёс высокий незнакомец и полез на палубу по крутой лестнице.
Ах какое небесное удовольствие было выбраться снова на свежий воздух. На небе ярко сияли звезды. С берега дул свежий ветер, и мачты корабля весело гудели. Город, находившийся совсем близко от нас, весь горел огнями. Это было живописное зрелище. Вдалеке, из-за Борнемутских гор, выглядывала луна.
— Сюда-сюда, сэр, — сказал матрос, — вот сюда, в каюту.
Следуя за своим проводником, я очутился в низенькой каюте брига. Посередине стоял квадратный, отполированный стол, а над ним висела ярко горевшая лампа. В дальнем углу каюты,, облитый ярким светом лампы, сидел капитан.
Порочное лицо его сияло от алчности и ожидания. На столе виднелась небольшая стопка золотых монет, бутылка с ромом, стаканы, коробка с табаком и две длинные трубки.
Капитан закачал своей круглой, щетинистой головой и воскликнул:
— Я вас от души приветствую, капитан Кларк. Вас приветствует честный моряк. Как видно, нам не придётся путешествовать вместе.
— Капитану Кларку придётся путешествовать в одиночестве, — произнёс незнакомец.
При звуке этого голоса я даже вздрогнул он неожиданности и изумления.
— Боже мой! — воскликнул я. — Да это Саксон!
— Узнал! Он самый и есть! — воскликнул незнакомец, откидывая плащ и снимая шляпу: я увидал перед собой хорошо знакомую фигуру и лицо.
— Да, товарищ, — продолжал Саксон, — вы меня вытащили из воды. Стало быть, и я могу вас вытащить из крысиной ловушки, в которую вы попали. Око за око и зуб за зуб, как говорится. Правда, мы с вами при расставании поссорились, но я не переставал о вас думать.
— Садитесь, капитан Кларк, и выпейте стаканчик, — воскликнул капитан, — черт возьми, после всего, что вы переиспытали, вам будет приятно побаловаться малость и промочить глотку.
Я присел к столу. Голова у меня шла кругом.
— Я решительно ничего не могу понять, — сказал я, — что это все означает? И как это вышло?
— Для меня все это дело ясно как день, — сказал капитан корабля, — ваш добрый друг, полковник Саксон, — так, кажется/я вас называю — предложил мне за вас денежную сумму, которую я выручил бы за вас в Всст-Индии. Черт меня возьми, но ведь, несмотря на всю мою внешнюю грубость, я человек. У меня есть сердце. Да-с, да-с! Зачем мне губить человека, если я могу его осчастливить? Вся моя беда в том, что надо кормиться, а торговля идёт тихо.
— Значит, я свободен! — воскликнул я.
— Да, вы свободны, — ответил капитан, — деньги, внесённые за вашу свободу, лежат вот здесь, на столе. Можете идти куда хотите. В Англии только вам жить нельзя. Вы поставлены вне закона.
— Но как вы это сделали, Саксон? — спросил я. — Скажите, вы не навлекли на себя опасности этим шагом?
— Хо-хо-хо! — расхохотался старый солдат. — Я, милый мой, теперь человек свободный. Прощение у меня в кармане, и я плюю на шпионов и доносчиков. День тому назад я встретился с полковником Кирке, честное слово, встретился! Увидал это я его и заломил шляпу набекрень. Негодяй взялся за рукоять сабли. Я тоже схватился за рапиру. Мне очень хотелось отправить в ад его дрянную душонку. Я плюю и на Кирке, и на Джефриса, и на всю их проклятую свору. Для меня вся эта сволочь все равно что прошлогодний снег. Да и они вовсе не желают встречаться с Децимусом Саксоном, уверяю вас.
— Но как же это случилось? — спросил я.
— Ну, черт возьми, тут никакого секрета нет. Старого воробья на мякине не проведёшь — это прежде всего. Расставшись с вами, я направился в известную вам гостиницу. Я рассчитывал, что встречу там дружеский приём. Так оно и случилось. Там я некоторое время скрывался, пребывал в Gachette, как говорят господа французы. Тем временем в моей голове назревал план. Donner wetter! Кто меня чертовски напугал в эти дни, так это ваш старый приятель моряк. Как человек, он никуда не годится, но в качестве картины его можно было бы продать за большие деньги. Ну, хорошо, я вспомнил об вашей поездке в Бадминтон, к этому самому герцогу, имени которого не упоминаю. Зачем имена? Вы меня и так понимаете. Послал я к нему человека с предложениями, сущность которых заключается в том, что я должен получить полное прощение и что это прощение будет мне наградой за то, что я буду молчать о том, что герцог любезничал с бунтовщиками. Поручение это было выполнено самым секретным образом, и герцог мне назначил свидание ночью в пустынном месте, — на это свидание я сам не поехал, а послал вместо себя одного человека. Человека этого нашли утром мёртвым. В его камзоле было гораздо больше дыр, чем сделал портной. Тогда я послал к герцогу второе послание; требования свои я повысил и потребовал, чтобы он кончал со мной поскорее. Герцог спросил, каковы будут мои условия. Я потребовал полного прощения и места в войсках. Для вас я потребовал денег. Мне нужно было вас выкупить и благополучно переправить в какое-нибудь иностранное государство, где вы могли бы продолжать столь блистательно начатую вами военную карьеру. Я получил все, что требовал, хотя герцог был взбешён, как человек, у которого вырывают здоровые зубы. При дворе герцог пользуется теперь огромным влиянием, и король ему решительно ни в чем не отказывает. Я получил полное прощение и команду над войсками Новой Англии. Для вас я добыл двести золотых монет, тридцать из коих я уплатил капитану. Двадцать удерживаю себе на расходы по вашему делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
После полудня мы наконец добрались до конечного пункта нашего путешествия. Ещё издали мы увидали паруса и мачты судов, стоявших в гавани Пуля, но прошёл целый час, прежде чем мы стали спускаться по крутой и каменистой дороге, ведущей в город. Нас повели на набережную и поставили против большого брига, на котором было очень много мачт. На этом судне нас и собирались везти, чтобы отдать в рабство. Во все время нашего пути мы встречали самое доброе отношение со стороны населения. Крестьяне выбегали к нам навстречу из своих домиков и угощали нас молоком и плодами. В некоторых местах к нам выходили навстречу, рискуя жизнью, протестантские священники: они призывали на нас Божие благословение, не обращая внимания на грубые насмешки и ругательства солдат.
Нас ввели на корабль, и шкипер брига, высокий краснощёкий моряк с серьгами в ушах, повёл нас вниз, в трюм. Капитан корабля стоял у кормы, широко расставив ноги и куря трубку. Он нас пропускал одного за другим вниз, спрашивая имя и делая отметки на листе бумаги, которой был у него в руках. Глядя на дюжие, коренастые фигуры крестьян, на их здоровые лица, он развеселился, глаза его за-блистали, и он с удовольствием потёр свои большие, красные руки.
— Ведите их вниз, Джек, ведите! — крикнул он шкиперу. — Они в полной безопасности, Джек! Мы им приготовили помещение, которым и герцогиня не побрезговала бы. Да, таким помещением и герцогини остались бы довольны!
Один за другим крестьяне проходили перед пришедшим в восторг капитаном и спускались вниз, в трюм, по крутой, почти отвесной лесенке. Вдоль всего корпуса брига шёл узкий, тёмный коридор, по обеим сторонам которого виднелись приготовленные для нас казематы. Это было что-то вроде стойл. Штурман вталкивал каждого из нас в такое стойло, а сопровождавший корабельный слесарь приковывал арестанта на цепь. Когда нас всех разместили по стойлам, было уже совсем темно. Капитан с фонарём в руке обошёл весь трюм и убедился, что приобретённые им в собственность люди находятся в целости. Я слышал, как он разговаривал со шкипером, стараясь дать каждому из нас приблизительную оценку. При этом капитан с озабоченным лицом подсчитывал барыш, который он может выручить в Барбадосе.
Продолжая заглядывать в каждый из казематов, капитан спросил:
— А задали ли вы им корму, Джек? Надо, чтобы каждый имел свою порцию.
— Дано по куску чёрного хлеба и по пинте воды, — ответил шкипер.
— Этим и герцогиня не побрезговала бы, ей-Богу, — воскликнул капитан, — поглядите-ка вот на этого молодца, Джек. Здоровенный детина! Руки-то, руки-то, какие! Этот долго на рисовых плантациях работать будет, если только хозяева не скупы на корм.
— Да, нам пришлось залучить лучших. Вы, капитан, обделали хорошее дельце. И кроме того, вам, кажется, удалось заставить этих лондонских дураков продать вам этот товар по сходной сцене.
Капитан, заглянув в одно из стойл, вдруг рассердился:
— Это ещё что такое?! — заревел он. — Глядите-ка, собачий сын и не притронулся к своей порции. Эй, чего это ты не жрёшь? Люди получше тебя согласны есть такую пищу.
— Не хочется мне что-то есть, сэр, — ответил крестьянин.
— Эге, да ты, кажется, хочешь у меня капризничать. Одно тебе будет нравится, а другое не нравиться… Знай, собачий сын, что ты принадлежишь мне со всеми твоими потрохами — телом и душой, понимаешь! Я за тебя, собачьего сына, заплатил целых двенадцать фунтов, понимаешь?
И после этого ты мне смеешь говорить, что не хочешь есть. Жри сейчас же, собачий сын, а то я велю тебя угостить плетьями, я шутить не люблю.
— А вот и другой тоже не ест, — сказал шкипер, — сидит, свесив голову на грудь, а на хлеб и не смотрит, словно мёртвый.
— Упорные собаки! Мятежники! — воскликнул капитан. — Чего вам не хватает, собачьи дети? Чего вы надулись, как мыши на крупу?
— Извините меня, сэр, — ответил один из бедняков крестьян, — задумался о матери. В Веллингтоне она живёт. Как-то она без меня обойдётся? Вот о чем я думаю.
— А мне какое до этого дело? — крикнул грубый моряк. — Скажи ты мне, пожалуйста, как ты доедешь живым я здоровым до места, если будешь сндеть, как дохлая курица на насесте? Смейся, собачий сын, будь весёлым, а то я тебя заставлю и поплакать. Ах ты, мокрая курица, ну чего ты куксишься и нюнишь? Ведь у тебя есть все, чего только душа просит. Джек, если ты увидишь, что этот болван Опускает нос на квинту, угостите его хорошенько кончиком каната. Он нарочно дуется, чтобы меня разозлить.
В это время в трюм прибежал матрос сверху, с палубы.
— Честь имею доложить вашему благородию, — рапортовал он капитану, — там на корме — чужой человек. Пришёл и говорит, что желает поговорить с вашим благородием.
— А что за человек такой?
— По всей видимости, из важных, ваше благородие. Ругается крепкими словами и ведёт себя так, словно он сам капитан. Боцман было попробовал его унять, а он так его обругал, что беда. И посмотреть на него эдак страшно, словно тигр. Иов Гаррисон и говорит мне после того: «Ну, пришёл к нам на бриг черт собственной особой». Да и матросы, ваше благородие, оробели. Уж очень лицо у этого человека нехорошее.
— Что же это, черт возьми, за акула?! — произнёс капитан. — Пойдите на палубу, Джек, и скажите этому молодцу, что я считаю мой живой товар. Я сейчас приду.
— Ах нет, ваше благородие! — вмешался матрос. — Извольте идти сейчас, а то выйдет неприятность. Он страсть как ругается, кричит: подавайте мне вашего капитана сейчас же, я ждать не стану, дескать.
— Чтобы черти его взяли, проклятого! — выругался капитан. — Он узнает, что каждый кулик в своём болоте велик. Чего он, собачий сын, со своим уставом в чужой монастырь суётся? Да хоть бы сам председатель Тайного совета ко мне на бриг явился, я бы ему показал, что я здесь хозяин. Этот бриг — мой, черт возьми!
И, говоря таким образом, капитан и шкипер, фыркая от негодования, полезли вверх по лестнице. Выйдя на палубу, они захлопнули крышку трюма и заперли её железным засовом.
Посреди коридора, шедшего между казематами, в которых мы были помещены, висела подвешенная к потолку масляная лампа, освещавшая трюм неверным, мигающим светом. При этом слабом свете я различал выгнутые деревянные стены корабля. Там и сям виднелись громадные балки, поддерживающие палубу. В трюме стояла невыносимая вонь. Пахло гнилой водой и прелым деревом. Иногда по коридору, освещённому лампой, пробегали с писком и топотом большие крысы, которые поспешно скрывались в темноте. Мои товарищи, утомлённые путешествием и долгими страданиями, погрузились в сон. Время от времени раздавалось зловещее бряцание кандалов. Люди просыпались и испуганно вскрикивали. Представьте себе бедного крестьянина. Ему грезится, что он — дома, в рощах живописного Мендипса, и вдруг он просыпается и видит себя в деревянном гробу — несчастный положительно задыхается от удушливого воздуха подводной тюрьмы.
Я долго бодрствовал, я думал о себе и о бедных людях, деливших со мною эту участь. Но наконец размеренные всплески волн, бившихся о бока корабля, и плавное покачивание судна меня усыпили, и я заснул.
Разбужен я был светом, ударившим мне прямо в глаза. Я вскочил и сел. Около меня стояло несколько матросов. Человек, закутанный в чёрный плащ, с фонарём в руке, стоял, наклонясь надо мной.
— Это он самый! — произнёс он наконец.
— Ну, товарищ, вам стало быть, придётся идти на палубу, — произнёс корабельный слесарь.
И он, быстро действуя молотком, расковал меня и высвободил меня из каземата.
— Следуйте за мной! — произнёс высокий незнакомец и полез на палубу по крутой лестнице.
Ах какое небесное удовольствие было выбраться снова на свежий воздух. На небе ярко сияли звезды. С берега дул свежий ветер, и мачты корабля весело гудели. Город, находившийся совсем близко от нас, весь горел огнями. Это было живописное зрелище. Вдалеке, из-за Борнемутских гор, выглядывала луна.
— Сюда-сюда, сэр, — сказал матрос, — вот сюда, в каюту.
Следуя за своим проводником, я очутился в низенькой каюте брига. Посередине стоял квадратный, отполированный стол, а над ним висела ярко горевшая лампа. В дальнем углу каюты,, облитый ярким светом лампы, сидел капитан.
Порочное лицо его сияло от алчности и ожидания. На столе виднелась небольшая стопка золотых монет, бутылка с ромом, стаканы, коробка с табаком и две длинные трубки.
Капитан закачал своей круглой, щетинистой головой и воскликнул:
— Я вас от души приветствую, капитан Кларк. Вас приветствует честный моряк. Как видно, нам не придётся путешествовать вместе.
— Капитану Кларку придётся путешествовать в одиночестве, — произнёс незнакомец.
При звуке этого голоса я даже вздрогнул он неожиданности и изумления.
— Боже мой! — воскликнул я. — Да это Саксон!
— Узнал! Он самый и есть! — воскликнул незнакомец, откидывая плащ и снимая шляпу: я увидал перед собой хорошо знакомую фигуру и лицо.
— Да, товарищ, — продолжал Саксон, — вы меня вытащили из воды. Стало быть, и я могу вас вытащить из крысиной ловушки, в которую вы попали. Око за око и зуб за зуб, как говорится. Правда, мы с вами при расставании поссорились, но я не переставал о вас думать.
— Садитесь, капитан Кларк, и выпейте стаканчик, — воскликнул капитан, — черт возьми, после всего, что вы переиспытали, вам будет приятно побаловаться малость и промочить глотку.
Я присел к столу. Голова у меня шла кругом.
— Я решительно ничего не могу понять, — сказал я, — что это все означает? И как это вышло?
— Для меня все это дело ясно как день, — сказал капитан корабля, — ваш добрый друг, полковник Саксон, — так, кажется/я вас называю — предложил мне за вас денежную сумму, которую я выручил бы за вас в Всст-Индии. Черт меня возьми, но ведь, несмотря на всю мою внешнюю грубость, я человек. У меня есть сердце. Да-с, да-с! Зачем мне губить человека, если я могу его осчастливить? Вся моя беда в том, что надо кормиться, а торговля идёт тихо.
— Значит, я свободен! — воскликнул я.
— Да, вы свободны, — ответил капитан, — деньги, внесённые за вашу свободу, лежат вот здесь, на столе. Можете идти куда хотите. В Англии только вам жить нельзя. Вы поставлены вне закона.
— Но как вы это сделали, Саксон? — спросил я. — Скажите, вы не навлекли на себя опасности этим шагом?
— Хо-хо-хо! — расхохотался старый солдат. — Я, милый мой, теперь человек свободный. Прощение у меня в кармане, и я плюю на шпионов и доносчиков. День тому назад я встретился с полковником Кирке, честное слово, встретился! Увидал это я его и заломил шляпу набекрень. Негодяй взялся за рукоять сабли. Я тоже схватился за рапиру. Мне очень хотелось отправить в ад его дрянную душонку. Я плюю и на Кирке, и на Джефриса, и на всю их проклятую свору. Для меня вся эта сволочь все равно что прошлогодний снег. Да и они вовсе не желают встречаться с Децимусом Саксоном, уверяю вас.
— Но как же это случилось? — спросил я.
— Ну, черт возьми, тут никакого секрета нет. Старого воробья на мякине не проведёшь — это прежде всего. Расставшись с вами, я направился в известную вам гостиницу. Я рассчитывал, что встречу там дружеский приём. Так оно и случилось. Там я некоторое время скрывался, пребывал в Gachette, как говорят господа французы. Тем временем в моей голове назревал план. Donner wetter! Кто меня чертовски напугал в эти дни, так это ваш старый приятель моряк. Как человек, он никуда не годится, но в качестве картины его можно было бы продать за большие деньги. Ну, хорошо, я вспомнил об вашей поездке в Бадминтон, к этому самому герцогу, имени которого не упоминаю. Зачем имена? Вы меня и так понимаете. Послал я к нему человека с предложениями, сущность которых заключается в том, что я должен получить полное прощение и что это прощение будет мне наградой за то, что я буду молчать о том, что герцог любезничал с бунтовщиками. Поручение это было выполнено самым секретным образом, и герцог мне назначил свидание ночью в пустынном месте, — на это свидание я сам не поехал, а послал вместо себя одного человека. Человека этого нашли утром мёртвым. В его камзоле было гораздо больше дыр, чем сделал портной. Тогда я послал к герцогу второе послание; требования свои я повысил и потребовал, чтобы он кончал со мной поскорее. Герцог спросил, каковы будут мои условия. Я потребовал полного прощения и места в войсках. Для вас я потребовал денег. Мне нужно было вас выкупить и благополучно переправить в какое-нибудь иностранное государство, где вы могли бы продолжать столь блистательно начатую вами военную карьеру. Я получил все, что требовал, хотя герцог был взбешён, как человек, у которого вырывают здоровые зубы. При дворе герцог пользуется теперь огромным влиянием, и король ему решительно ни в чем не отказывает. Я получил полное прощение и команду над войсками Новой Англии. Для вас я добыл двести золотых монет, тридцать из коих я уплатил капитану. Двадцать удерживаю себе на расходы по вашему делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77