— Мы можем обойтись и без сигналов, — ответил я. — Если вы останетесь в доме надолго, я буду знать, что все благополучно. А если она отвергнет ваше предложение, то вы, конечно, не замедлите выйти ко мне.
— Пожалуй. Впрочем — нет. Я лучше буду махать белым флагом из бойницы. Белый флаг будет обозначать, что шхуна спустила свои знамёна. Клянусь всеми богами, что никогда у меня не билось так сильно сердце, как сегодня. Помню я первую битву, в которой я участвовал. Я тогда служил на старом корабле «Лев». И «Льву» пришлось биться с испанском кораблём «Спиритус-Санктус». На этом корабле пушки шли в два яруса. Тогда в первый раз в жизни я услышал свист ядер, но сердце у меня было спокойнее, чем теперь. Что вы скажете, если мы воспользуемся попутным ветром и повернём назад попробовать этот бочонок нантского вина.
— Ну-ну, будьте мужественны, — ободрил его я. В это время мы уже подошли совсем близко к обсаженному тисами коттеджу, за которыми помещалась деревенская кузница.
— Постыдитесь, Соломон. Английские моряки никогда не боялись неприятелей, носили ли эти неприятели юбки или нет.
— Будь я проклят, если английские моряки боятся неприятелей, — сказал Соломон, подбоченясь. — Мы не боимся никого — ни испанца, ни голландца, ни самого черта. До свиданья, товарищ, я прямо иду на абордаж.
И говоря эти слова, он вошёл в коттедж, а я остановился у садовой калитки, улыбаясь и досадуя в то же время на то, что мне мешают предаться моим мыслям.
Как оказалось, моряк одержал без особенного труда полную победу и скоро — выражаясь его собственным языком — взял в плен шхуну. Стоя в саду, я слышал сначала звуки его хриплого голоса, а затем раздался громкий, пронзительный смех, перешедший в тихое взвизгивание, означавший, по всей вероятности, что Соломон вступил с врагом в рукопашную. Затем водворилось на некоторое время молчание, и, наконец, в окне показался белый платок. Платком размахивала сама Феба. Это была хорошая, добрая девушка, и я был сердечно рад, что старый моряк нашёл себе такую надёжную спутницу жизни.
Итак, один из моих друзей прочно устраивался на всю жизнь. Другой друг сказал мне, что я напрасно гублю свои лучшие годы, живя в деревне. Третий, наиболее уважаемый мною из всех, прямо посоветовал мне принять участие в восстании, если только к этому представится удобный случай. Что я выиграю, если откажусь от этого? Я буду опозорен, если мой престарелый отец отправится на войну вместо меня. Да и зачем мне отказываться? Мне всегда хотелось посмотреть на Божий мир и людей, а теперь представлялся к этому такой удобный случай. Мои желания совпадали с желаниями отца, а желания отца совпадали с желаниями друзей.
Вернувшись домой, я обратился к отцу и сказал:
— Батюшка, я готов ехать туда, куда вы прикажете.
— Да будет прославлен Господь! — торжественно воскликнул отец. — Да охранит он твою юную жизнь и да утвердит он твоё юное сердце в верности святому делу.
Таким-то образом, дорогие мои внуки, я принял чрезвычайно важное решение и вследствие этого очутился в самой середине распри, раздиравшей страну.
Глава VII
Всадник, прибывший с запада
Отец принялся приготовлять для нас снаряжение, причём как относительно меня, так и относительно Саксона обнаруживал чрезвычайную щедрость. На старости лет он хотел пожертвовать своим богатством для того дела, которому он в юности своей отдавал силу и здоровье. Приготовления эти велись в чрезвычайной тайне, так как в нашем селе было много католиков-церковников, которые немедленно бы предали властям старого пуританина, если бы заподозрили, что он готовится к чему-нибудь. Но осторожный старый солдат вёл так ловко дело, что все приготовления были благополучно закончены и никто из соседей не подозревал истины.
Первым делом отец купил через посредника на Чичестерской ярмарке двух подходящих лошадей. Лошади эти были отведены на конюшню к одному надёжному фермеру, принадлежавшему к партии вигов и жившему около Порт-честера. Этому фермеру было приказано держать лошадей у себя до тех пор, пока их не потребуют. Одна из них была серая в яблоках, очень сильная и горячая, четырех с половиной локтей в вышину. Лошадь эта была как раз по мне. В то время, дорогие мои, я был не такой, как теперь. Тело моё соответствовало росту и силе, и весил я шестнадцать стонов. Критик мог бы сказать, что Ковенант (так я назвал своего коня) имел слишком массивную голову и шею, но я полюбил эту лошадь. Надёжное это было, кроткое животное, отличавшееся большой силой и выносливостью. Саксон, даже во всем вооружении весивший не более 12 стонов, получил лёгкую, гнедую испанскую лошадь, очень быструю и горячую. Эту кобылу он назвал Хлоей, причём объяснил отцу, что так же звали одну его знакомую благочестивую девушку. Но отец заметил все-таки, что имя это похоже на нечестные языческие клички. Итак, лошади и сбруя были куплены и изготовлены таким образом, что сам отец оставался все время в стороне.
А после того, как было улажено самое главное дело, стали обсуждать вопрос об оружии. Децимус Саксон по этому поводу очень много и основательно спорил. Каждый из них приводил многочисленные примеры из собственного опыта, стараясь доказать, что присутствие или отсутствие такого-то наплечника или нарукавника бывает очень полезно или очень вредно для войны. Вашему прадеду очень хотелось, чтобы я отправился на войну в той же кольчуге, которую он носил в день Дунбарской битвы и которая носила следы шотландских копий. Примерили кольчугу, но для меня она оказалась мала. Признаюсь, я был удивлён, я привык глядеть со страхом на могучую фигуру отца и не замечал того, что успел его перерасти. Боковая кожа была разрезана, в ней просверлены отверстия и вдеты шнурки. В таком виде кольчуга стала годной и для меня. Отец мне подарил также свои наколенники, наручники и боевые рукавицы. Кроме того, я получил прямой меч и пару больших пистолетов, которые должен был иметь при себе каждый всадник. Каску отец купил для меня в Портсмуте; каска была изогнутая, выложена внутри кожей, очень мягкая, но и крепкая. Когда снаряжение было закончено, Саксон и отец осмотрели меня и нашли, что я имею все, что должен иметь хороший воин. Саксон купил себе буйволовый камзол, стальной шишак и пару ботфорт. Отец подарил ему рапиру и пистолет, так что и у него ни в чем не было недостатка и он был готов ехать на войну в любое время.
Мы рассчитывали, что когда нам придётся ехать, доберёмся до лагеря Монмауза без особенных затруднений. В это смутное время дороги кишели разбойниками и грабителями, и путешественники обыкновенно ездили вооружённые и даже в кольчугах и шишаках. Наша внешность, стало быть, не могла вызвать чьих-либо подозрений на тот случай, если бы нас стали расспрашивать, кто мы такие и куда мы едем. Саксон уже заранее заготовил длинную историю. Он готовился уверять всех и каждого, что мы едем к Генри Сомерсету, герцогу бофортскому, на службе которого мы будто бы состоим. Об этой своей выдумке он сообщил мне, причём стал учить меня, что я. должен говорить в том случае, если меня станут допрашивать, но я решительно заявил Саксону, что лгать ни под каким видом не стану и что предпочитаю в этом случае быть повешенным в качестве бунтовщика. Саксон широко раскрыл глаза, поглядел на меня, а потом покачал головой с видом благородного негодования. Затем он заметил, что проведя несколько недель на войне, я по всей вероятности излечусь от излишней разборчивости и брезгливости.
— Вот хоть я, например, — заметил он, — я был чрезвычайно благочестивым дитятей и, бывало, никогда не расставался с молитвенником, но на Дунае я выучился лгать, мало того, я понял, что ложь есть необходимая принадлежность военного искусства. Взять хотя бы все эти обходы, засады, ночные вылазки: что это такое, если не ложь в большом масштабе? Ловким военачальником называют такого военачальника, который умеет скрывать правду, а сокрытие правды есть не что иное, как ложь. Разве вы не помните, что во время битвы при Сеплаке Вильгельм Норманский приказал своим солдатам бежать. Бегство было притворное, Вильгельму нужно было расстроить ряды неприятеля. Этот приём практиковался с успехом древними скифами, а ныне к нему тоже с немалым успехом прибегают кроаты. Скажите, что означает это притворное бегство, как не самую наглую ложь? А знаете вы, как Ганнибал привязал горящие факелы к рогам стада быков, и благодаря этому римские КОНСУЛЫ поверили, что армия Ганнибала отступает, и попались в расставленную ловушку? Разве это не обман? Разве это не преступление против правды? Это положение подробно было разработано одним знаменитым воином в его сочинении «Можно ли на войне пускать в ход хитрости, можно ли лгать неприятелю?». Я вам привёл, молодой человек, исторические примеры и мнения великих военных авторитетов, а раз это так, то я поступаю согласно обычаям войны и советов великих воителей, если, направляясь действительно в лагерь Монмауза, буду скрывать это и говорить врагам, что мы едем к Бофорту.
На все эти тонкие доказательства я не отвечал ни слова, я только повторял, что он может поступать как ему угодно, но только чтобы на меня он не надеялся. Я, однако, обещал Саксону молчать и не мешать ему ни в чем. Этим обещанием он вполне удовлетворился.
Теперь, мои терпеливые читатели, я могу наконец увести вас из смиренной и скучной деревушки, я перестану докучать вам разговорами о людях, которые были стары, когда я был молод, и которые давно уже покоятся вечным сном на Бадминтонском кладбище. Вы отправитесь вместе со мной в путь и увидите Англию того времени. Вы узнаете о том, как мы ехали на войну, и о всех наших приключениях. Очень может быть, что мой рассказ будет отчасти расходиться с тем, что написано в книгах Кока и Ольдмиксона и других историков, печатавших свои сочинения, но помните, дети, что я вам рассказываю о том, что видел собственными глазами, и что я сам помогал делать историю. А делать историю не так легко, как сочинять исторические книжки.
12 июня 1685 года, при наступлении ночной темноты в нашем селении и окрестностях распространилась весть, что Монмауз накануне высадился в Лайме, небольшом приморском городе, лежащем на границе между Дорсетским и Девонским графствами. Первую весть об этом подал маяк на горе, запылавший ярким пламенем, а затем со стороны Портсмута стали доноситься бряцанье оружия и барабанный бой. Это собирались войска. По нашей деревенской улице то и дело скакали верховые курьеры, пригнувшись к лошадиной шее. Портсмутский губернатор посылал доклады о событиях в Лондон и спрашивал наказа, как ему поступать. Мы стояли, пользуясь ночной темнотой, на пороге и глядели на всю эту суетню. Небо пылало заревом огней маяка. Вдруг к нашей двери подскакал маленький человечек и остановил тяжело дышащую лошадь.
— Здесь ли Иосиф Кларк? — спросил маленький человек.
— Это я, — ответил отец.
— При этих людях можно говорить? — спросил всадник, указывая хлыстом на меня и Саксона, и, получив утвердительный ответ, сказал:
— Сборный пункт в Таунтоне. Скажите это всем, кого знаете. Дайте моей лошади поесть и напоите её — очень вас прошу об этом. Мне надо немедля продолжать свой путь.
Мой младший брат Осия взял на своё попечение измученное животное, а мы ввели усталого всадника в дом и дали ему чашку пива. Это был маленький, жилистый, худой человек с родинкой на виске. Лицо и одежда его были покрыты густым слоем пыли. Сидя на седле, он так закоченел, что не мог сгибать ног.
— Одна лошадь подо мною пала, — сообщил он, — а эта едва ли ещё продержится двадцать миль. Я должен поспеть в Лондон утром. Мы надеемся, что Данверс и Вильдман поднимут городское население. Лагерь Монмауза я оставил вчера вечером. Его голубое знамя уже развевается над Лаймом.
— А много у него войска? — спросил с беспокойством отец.
— Он привёз с собою только начальников. При нем находятся лорд Грей из Йорка, Уэд, немец Бюйзе и ещё человек восемьдесят-сто. Увы, двоих мы уже потеряли. Это дурное, очень дурное предзнаменование.
— А что же такое случилось?
— Ювелир из Таунтона Дэр и Флетгер из Сальтуна затеяли какую-то глупую ссору из-за лошади, и Флетгер убил Дэра. Крестьяне возмутились и требовали смерти шотландца, и тот должен был бежать на корабле. Это очень грустное происшествие. Флетгер был опытный вождь и искусный воин.
— Ай-ай-ай! — нетерпеливо воскликнул Саксрн. — Не беспокойтесь, однако, Флетгера будет кем заменить. Найдутся на его место опытные вожди и искусные солдаты. Я сомневаюсь, однако, в том, чтобы он знал обычаи войны.
И, говоря эти слова, он вытащил из-за пазухи тоненькую книгу в тёмном, переплёте и, перелистав несколько страниц длинным пальцем, воскликнул:
— Вот здесь предусмотрены случаи этого рода — слушайте. «Раздел девятый. Если в военное время кто-либо вызывается на дуэль по поводу личного характера, то он имеет право отклонить этот вызов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77