при этом я сознавал, что Мицкевич — великий человек, возможно, один из величайших людей в истории человечества, скоро он изменит его судьбу на самом глубоком биологическом уровне, с него станется, он располагает всеми необходимыми навыками и процедурами, но меня, наверное, уже не слишком интересовала история человечества, я тоже был усталым и старым, и вот, пока он говорил, всячески подчёркивая, насколько строги его научные эксперименты, насколько тщательную апробацию и проверку проходят его еретические утверждения, во мне вдруг проснулось острое желание, я хотел Эстер, хотел её красивую мягкую вагину, вспоминал быстрые движения её влагалища, смыкающегося на моём члене; я ушёл, сказав, что хочу спать, и, не успев выйти из пещеры Учёного, набрал номер её мобильника, но никто не отзывался, только автоответчик, а дрочить мне не очень хотелось, в моём возрасте сперматозоиды вырабатываются медленнее, удлиняется латентный период, вспышки жизни будут случаться все реже и реже и наконец исчезнут вовсе; конечно, я был за бессмертие, конечно, исследования Мицкевича давали надежду, в самом деле единственную надежду, но это уже не для меня и не для моего поколения, на сей счёт я не питал никаких иллюзий; впрочем, его оптимистические высказывания относительно скорого успеха, скорее всего, были не ложью, а просто вымыслом, необходимым не только для элохимитов, которые финансировали его проект, но в первую очередь для него самого, любой человеческий замысел опирается на надежду завершить его за какой-то разумный срок, вернее, максимум за тот отрезок времени, каким является предполагаемый остаток жизни разработчика проекта; человечеству ещё ни разу не удавалось проникнуться духом команды, растянутой на несколько поколений, хотя в конечном счёте все происходит именно так: работаешь, потом умираешь, а следующие поколения пользуются результатами твоего труда, если, конечно, не сочтут за лучшее уничтожить их; но ни один человек, связанный с разработкой какого-либо проекта, никогда не высказывал такую мысль, они предпочитали это обстоятельство игнорировать, потому что тогда бы им ничего не оставалось, как только прекратить работу, лечь и ждать смерти. Поэтому в моих глазах Учёный, каким бы современным он ни был в интеллектуальном плане, все равно оставался романтиком, его жизнь подчинялась старым иллюзиям, и теперь я задавался вопросом, чем может заниматься Эстер, не смыкается ли её маленькая мягкая вагина на чьём-то чужом члене, и во мне уже поднималось серьёзное желание оторвать у себя парочку органов, но, к счастью, у меня был с собой десяток упаковок рогипнола — запасся я основательно, — и я проспал пятнадцать с лишним часов.
Когда я открыл глаза, солнце уже клонилось к горизонту, и у меня сразу возникло ощущение, что происходит что-то странное. Собиралась гроза, но я знал, что она не разразится, здесь никогда не бывает гроз, ежегодное количество осадков на острове приближается к нулю. Палаточный городок секты был залит слабым жёлтым светом; полог некоторых палаток колебался на ветру, но лагерь совершенно обезлюдел, на его дорожках никого не было. Всякая человеческая деятельность прекратилась, и вокруг стояла полная тишина. Спускаясь с холма, я миновал гроты Венсана, Учёного и Копа, по-прежнему не повстречав ни единого человека. В резиденции пророка дверь была распахнута настежь, впервые с моего приезда на входе не стояла охрана. Попав в первую залу, я невольно старался ступать потише. В коридоре, ведущем в личные покои пророка, мне послышался глухой звук голосов, шум передвигаемой мебели и что-то похожее на рыдание.
В большой зале, где пророк принимал меня в день приезда, горели все лампы, но и здесь не было ни души. Я обошёл залу, толкнул дверь, ведущую в кабинет, потом вернулся. Справа, возле бассейна, была открыта дверь в коридор; мне показалось, что голоса доносятся оттуда. Я осторожно двинулся вперёд и, дойдя до угла ещё одного коридора, наткнулся на Жерара; он стоял в дверном проёме комнаты пророка. Юморист пребывал в весьма плачевном состоянии: его лицо, ещё бледнее обычного, изборождённое глубокими морщинами, выглядело так, словно он не спал всю ночь.
— Случилось… случилось… — бормотал он слабым, дрожащим голосом, почти неслышно. — Случилась ужасная вещь… — в конце концов проговорил он.
Возникший рядом Коп решительно подступил ко мне вплотную, меряя меня свирепым взглядом. Юморист издал какое-то жалкое блеяние.
— Ладно, все равно один черт, пусть входит… — в конце концов произнёс Коп.
Комнату пророка почти целиком занимала огромная круглая кровать, не меньше трех метров в диаметре, покрытая розовым атласом; тут и там было разбросано несколько розовых атласных пуфиков, три стены занимали зеркала, а четвёртую — огромная застеклённая витрина, выходившая на каменистую равнину, за которой виднелись первые вулканы; в закатном зареве они выглядели несколько угрожающе. Стекло было разбито вдребезги, а посреди кровати лежал обнажённый труп пророка с перерезанным горлом. Он потерял огромное количество крови, сонная артерия была перерезана напрочь. Учёный нервно шагал по комнате из угла в угол. Венсан сидел на пуфе с отсутствующим видом и при моем приближении едва приподнял голову. В дальнем углу в полной прострации сидела девушка с длинными чёрными волосами и в белой ночной рубашке, измазанной кровью; я узнал Франческу.
— Это итальянец, — сухо произнёс Коп.
Я впервые в жизни видел труп и не могу сказать, чтобы это зрелище сильно меня впечатлило; больше того, оно меня не сильно удивило. Позавчера вечером, за ужином, когда пророк остановил выбор на итальянке и я увидел, с каким лицом её спутник привстал со стула, мне на какой-то миг почудилось, что на сей раз пророк зашёл слишком далеко, что ему это не сойдёт с рук, как обычно; но потом Джанпаоло, судя по виду, сдался, и я сказал себе, что его сломают точно так же, как остальных; я определённо ошибся. Я с любопытством подошёл к застеклённой стене: склон был очень крутой, почти отвесный; конечно, кое-где виднелись отдельные выступы, да и скала была крепкая, совершенно нерастрескавшаяся и без осыпей, и всё же подъем он совершил впечатляющий.
— Да… — мрачно прокомментировал подошедший Коп, — видно, сильно у него накипело…
И вновь стал вышагивать взад-вперёд по комнате, стараясь держаться подальше от Учёного, ходившего по другую сторону кровати. Юморист так и торчал у двери с совершенно ошалелым видом, на грани паники, машинально сжимая и разжимая руки. И тут до меня впервые дошло, что, несмотря на все гедонистические и либертинские лозунги, провозглашаемые сектой, никто из приближённых пророка не жил сексуальной жизнью: в случае с Юмористом и Учёным это было очевидно — у первого отсутствовала потенция, у второго мотивация. Что касается Копа, то он был женат на своей ровеснице, женщине сильно за пятьдесят, иными словами, вряд ли у них каждый день случалось исступление чувств; но он не использовал своё высокое положение в организации, чтобы соблазнять юных адепток. К ещё большему своему удивлению, я понял, что и сами члены секты склонялись в лучшем случае к моногамии, а то и к «зерогамии» — за исключением юных красивых девушек, которых пророк иногда приглашал провести ночь в его личных покоях. Короче, в рамках собственной секты пророк вёл себя как вожак, доминирующий самец и сумел подавить в своих соратниках всякое мужское начало: они не только не жили сексуальной жизнью, но даже и не пытались как-то её устроить, запретили себе близко подходить к самкам, прониклись идеей, что сексуальность — это прерогатива пророка. Только тут мне стало ясно, почему в своих лекциях он так превозносил женские достоинства и так безжалостно громил мачизм: его задачей было просто-напросто кастрировать слушателей. В самом деле, у большинства обезьяньих самцов, подчинившихся вожаку, выработка тестостерона снижается и в конце концов прекращается совсем.
Небо понемногу прояснялось, тучи рассеивались; скоро по равнине разольётся безнадёжный свет, а потом наступит ночь. Мы находились в непосредственной близости от Тропика Рака — непосратьственной близости, как сказал бы Юморист, если бы был ещё в состоянии отпускать свои шуточки. «Нет проблямс , я всегда ем хуйопья на завтрак…» — примерно такими остротами он обычно пытался скрасить наши серые будни. Бедняга, что с ним теперь будет, ведь Гориллы №1 больше нет? Он затравленно поглядывал на Копа и Учёного — то есть, соответственно, Гориллу №2 и Гориллу №3, а те, по-прежнему меряя шагами комнату, теперь начали мерить друг друга взглядом. У большинства обезьяньих самцов, когда вожак теряет способность властвовать, выработка тестостерона возобновляется. Коп мог рассчитывать на поддержку военной части организации: он один подбирал и обучал охрану, она подчинялась только его приказам, пророк при жизни целиком полагался на него в этих вопросах. С другой стороны, лаборанты и технический персонал, ответственный за генетический проект, имели дело с Учёным — и ни с кем, кроме него. В общем, намечался классический конфликт между грубой силой и интеллектом, между базовым выбросом тестостерона и тем же выбросом в его более интеллектуальной форме. Я подумал, что в любом случае это надолго, и уселся на пуф возле Венсана. Тот, похоже, наконец осознал моё присутствие, слабо улыбнулся и вновь погрузился в задумчивость.
Минут пятнадцать все молчали; Учёный и Коп продолжали ходить туда-сюда, ковровое покрытие приглушало звук их шагов. Я был относительно спокоен — насколько можно быть спокойным в подобных обстоятельствах — и понимал, что в ближайшее время ни мне, ни Венсану делать особенно нечего. В этой истории мы были гориллами второстепенными, почётными обезьянами; спускалась ночь, в комнату задувал ветер: итальянец в буквальном смысле взорвал стекло.
Внезапно Юморист выхватил из кармана полотняной рубашки цифровой фотоаппарат — трехмегапиксельный «Сони-DSCF-101», я узнал модель, у меня у самого был такой, пока я не купил себе восьмимегапиксельную «Минолту-димедж-А2» с поворотным дисплеем, более чувствительную при низкой освещённости. Коп и Учёный застыли как вкопанные и, разинув рот, уставились на жалкого петрушку, который метался по комнате, делая снимок за снимком.
— Жерар, с тобой все в порядке? — спросил Коп.
По-моему, с ним было отнюдь не все в порядке, он машинально жал на спуск, даже не наводя камеру, и когда он приблизился к окну, у меня возникло чёткое ощущение, что сейчас он прыгнет вниз.
— Хватит! — рявкнул Коп.
Юморист замер, руки у него так дрожали, что он выронил цифровик. Франческа, по-прежнему безучастно сидевшая в углу, коротко всхлипнула. Учёный тоже остановился, повернулся к Копу, посмотрел ему прямо в глаза.
— Пора принимать решение… — произнёс он ровным голосом.
— Что тут решать, сейчас позвоним в полицию.
— Если ты вызовешь полицию, организации конец. Скандала мы не переживём, и ты это знаешь.
— У тебя есть другие предложения?
В воздухе снова повисло молчание, заметно более напряжённое: столкновение началось, и я чувствовал, что на этот раз оно чем-нибудь разрешится; более того, у меня мелькнуло вполне ясное предчувствие, что я стану свидетелем ещё одной насильственной смерти. Потеря харизматического лидера — всегда чрезвычайно тяжёлый момент для любого движения религиозного типа; если только лидер не потрудился однозначно назвать преемника, дело почти неизбежно кончается расколом.
— Он думал о смерти… — произнёс вдруг Жерар дрожащим, почти детским голоском. — В последнее время он очень часто говорил мне об этом; он не хотел, чтобы организация распалась, он очень боялся, что после него все рассыплется. Нам надо что-то сделать, надо постараться понять друг друга…
Коп, нахмурившись, слегка повернул голову в его сторону, словно досадуя на посторонний шум, и Жерар, исполненный сознания собственного ничтожества, снова уселся на пуф рядом с нами, понурил голову и спокойно сложил руки на коленях.
— Хочу тебе напомнить, — холодно продолжал Учёный, глядя Копу прямо в глаза, — что для нас смерть не является окончательной; между прочим, это наш главный догмат. В нашем распоряжении имеется генетический код пророка, надо только подождать, пока процесс будет отлажен…
— Ты думаешь, кто-то будет ждать двадцать лет, пока твоя штука заработает? — взвился Коп, уже не пытаясь скрыть враждебности.
Учёный вздрогнул, как от пощёчины, но спокойно ответил:
— Христиане ждут уже две тысячи лет…
— Возможно, но покуда им пришлось организовать церковь, а это лучше умею делать я. Когда Христу понадобилось указать, кто из апостолов продолжит его дело, он выбрал Петра; тот был не самым ярким, не самым умным, не самым богодухновенным, зато самым лучшим организатором.
— Если я выйду из проекта, тебе некем будет меня заменить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Когда я открыл глаза, солнце уже клонилось к горизонту, и у меня сразу возникло ощущение, что происходит что-то странное. Собиралась гроза, но я знал, что она не разразится, здесь никогда не бывает гроз, ежегодное количество осадков на острове приближается к нулю. Палаточный городок секты был залит слабым жёлтым светом; полог некоторых палаток колебался на ветру, но лагерь совершенно обезлюдел, на его дорожках никого не было. Всякая человеческая деятельность прекратилась, и вокруг стояла полная тишина. Спускаясь с холма, я миновал гроты Венсана, Учёного и Копа, по-прежнему не повстречав ни единого человека. В резиденции пророка дверь была распахнута настежь, впервые с моего приезда на входе не стояла охрана. Попав в первую залу, я невольно старался ступать потише. В коридоре, ведущем в личные покои пророка, мне послышался глухой звук голосов, шум передвигаемой мебели и что-то похожее на рыдание.
В большой зале, где пророк принимал меня в день приезда, горели все лампы, но и здесь не было ни души. Я обошёл залу, толкнул дверь, ведущую в кабинет, потом вернулся. Справа, возле бассейна, была открыта дверь в коридор; мне показалось, что голоса доносятся оттуда. Я осторожно двинулся вперёд и, дойдя до угла ещё одного коридора, наткнулся на Жерара; он стоял в дверном проёме комнаты пророка. Юморист пребывал в весьма плачевном состоянии: его лицо, ещё бледнее обычного, изборождённое глубокими морщинами, выглядело так, словно он не спал всю ночь.
— Случилось… случилось… — бормотал он слабым, дрожащим голосом, почти неслышно. — Случилась ужасная вещь… — в конце концов проговорил он.
Возникший рядом Коп решительно подступил ко мне вплотную, меряя меня свирепым взглядом. Юморист издал какое-то жалкое блеяние.
— Ладно, все равно один черт, пусть входит… — в конце концов произнёс Коп.
Комнату пророка почти целиком занимала огромная круглая кровать, не меньше трех метров в диаметре, покрытая розовым атласом; тут и там было разбросано несколько розовых атласных пуфиков, три стены занимали зеркала, а четвёртую — огромная застеклённая витрина, выходившая на каменистую равнину, за которой виднелись первые вулканы; в закатном зареве они выглядели несколько угрожающе. Стекло было разбито вдребезги, а посреди кровати лежал обнажённый труп пророка с перерезанным горлом. Он потерял огромное количество крови, сонная артерия была перерезана напрочь. Учёный нервно шагал по комнате из угла в угол. Венсан сидел на пуфе с отсутствующим видом и при моем приближении едва приподнял голову. В дальнем углу в полной прострации сидела девушка с длинными чёрными волосами и в белой ночной рубашке, измазанной кровью; я узнал Франческу.
— Это итальянец, — сухо произнёс Коп.
Я впервые в жизни видел труп и не могу сказать, чтобы это зрелище сильно меня впечатлило; больше того, оно меня не сильно удивило. Позавчера вечером, за ужином, когда пророк остановил выбор на итальянке и я увидел, с каким лицом её спутник привстал со стула, мне на какой-то миг почудилось, что на сей раз пророк зашёл слишком далеко, что ему это не сойдёт с рук, как обычно; но потом Джанпаоло, судя по виду, сдался, и я сказал себе, что его сломают точно так же, как остальных; я определённо ошибся. Я с любопытством подошёл к застеклённой стене: склон был очень крутой, почти отвесный; конечно, кое-где виднелись отдельные выступы, да и скала была крепкая, совершенно нерастрескавшаяся и без осыпей, и всё же подъем он совершил впечатляющий.
— Да… — мрачно прокомментировал подошедший Коп, — видно, сильно у него накипело…
И вновь стал вышагивать взад-вперёд по комнате, стараясь держаться подальше от Учёного, ходившего по другую сторону кровати. Юморист так и торчал у двери с совершенно ошалелым видом, на грани паники, машинально сжимая и разжимая руки. И тут до меня впервые дошло, что, несмотря на все гедонистические и либертинские лозунги, провозглашаемые сектой, никто из приближённых пророка не жил сексуальной жизнью: в случае с Юмористом и Учёным это было очевидно — у первого отсутствовала потенция, у второго мотивация. Что касается Копа, то он был женат на своей ровеснице, женщине сильно за пятьдесят, иными словами, вряд ли у них каждый день случалось исступление чувств; но он не использовал своё высокое положение в организации, чтобы соблазнять юных адепток. К ещё большему своему удивлению, я понял, что и сами члены секты склонялись в лучшем случае к моногамии, а то и к «зерогамии» — за исключением юных красивых девушек, которых пророк иногда приглашал провести ночь в его личных покоях. Короче, в рамках собственной секты пророк вёл себя как вожак, доминирующий самец и сумел подавить в своих соратниках всякое мужское начало: они не только не жили сексуальной жизнью, но даже и не пытались как-то её устроить, запретили себе близко подходить к самкам, прониклись идеей, что сексуальность — это прерогатива пророка. Только тут мне стало ясно, почему в своих лекциях он так превозносил женские достоинства и так безжалостно громил мачизм: его задачей было просто-напросто кастрировать слушателей. В самом деле, у большинства обезьяньих самцов, подчинившихся вожаку, выработка тестостерона снижается и в конце концов прекращается совсем.
Небо понемногу прояснялось, тучи рассеивались; скоро по равнине разольётся безнадёжный свет, а потом наступит ночь. Мы находились в непосредственной близости от Тропика Рака — непосратьственной близости, как сказал бы Юморист, если бы был ещё в состоянии отпускать свои шуточки. «Нет проблямс , я всегда ем хуйопья на завтрак…» — примерно такими остротами он обычно пытался скрасить наши серые будни. Бедняга, что с ним теперь будет, ведь Гориллы №1 больше нет? Он затравленно поглядывал на Копа и Учёного — то есть, соответственно, Гориллу №2 и Гориллу №3, а те, по-прежнему меряя шагами комнату, теперь начали мерить друг друга взглядом. У большинства обезьяньих самцов, когда вожак теряет способность властвовать, выработка тестостерона возобновляется. Коп мог рассчитывать на поддержку военной части организации: он один подбирал и обучал охрану, она подчинялась только его приказам, пророк при жизни целиком полагался на него в этих вопросах. С другой стороны, лаборанты и технический персонал, ответственный за генетический проект, имели дело с Учёным — и ни с кем, кроме него. В общем, намечался классический конфликт между грубой силой и интеллектом, между базовым выбросом тестостерона и тем же выбросом в его более интеллектуальной форме. Я подумал, что в любом случае это надолго, и уселся на пуф возле Венсана. Тот, похоже, наконец осознал моё присутствие, слабо улыбнулся и вновь погрузился в задумчивость.
Минут пятнадцать все молчали; Учёный и Коп продолжали ходить туда-сюда, ковровое покрытие приглушало звук их шагов. Я был относительно спокоен — насколько можно быть спокойным в подобных обстоятельствах — и понимал, что в ближайшее время ни мне, ни Венсану делать особенно нечего. В этой истории мы были гориллами второстепенными, почётными обезьянами; спускалась ночь, в комнату задувал ветер: итальянец в буквальном смысле взорвал стекло.
Внезапно Юморист выхватил из кармана полотняной рубашки цифровой фотоаппарат — трехмегапиксельный «Сони-DSCF-101», я узнал модель, у меня у самого был такой, пока я не купил себе восьмимегапиксельную «Минолту-димедж-А2» с поворотным дисплеем, более чувствительную при низкой освещённости. Коп и Учёный застыли как вкопанные и, разинув рот, уставились на жалкого петрушку, который метался по комнате, делая снимок за снимком.
— Жерар, с тобой все в порядке? — спросил Коп.
По-моему, с ним было отнюдь не все в порядке, он машинально жал на спуск, даже не наводя камеру, и когда он приблизился к окну, у меня возникло чёткое ощущение, что сейчас он прыгнет вниз.
— Хватит! — рявкнул Коп.
Юморист замер, руки у него так дрожали, что он выронил цифровик. Франческа, по-прежнему безучастно сидевшая в углу, коротко всхлипнула. Учёный тоже остановился, повернулся к Копу, посмотрел ему прямо в глаза.
— Пора принимать решение… — произнёс он ровным голосом.
— Что тут решать, сейчас позвоним в полицию.
— Если ты вызовешь полицию, организации конец. Скандала мы не переживём, и ты это знаешь.
— У тебя есть другие предложения?
В воздухе снова повисло молчание, заметно более напряжённое: столкновение началось, и я чувствовал, что на этот раз оно чем-нибудь разрешится; более того, у меня мелькнуло вполне ясное предчувствие, что я стану свидетелем ещё одной насильственной смерти. Потеря харизматического лидера — всегда чрезвычайно тяжёлый момент для любого движения религиозного типа; если только лидер не потрудился однозначно назвать преемника, дело почти неизбежно кончается расколом.
— Он думал о смерти… — произнёс вдруг Жерар дрожащим, почти детским голоском. — В последнее время он очень часто говорил мне об этом; он не хотел, чтобы организация распалась, он очень боялся, что после него все рассыплется. Нам надо что-то сделать, надо постараться понять друг друга…
Коп, нахмурившись, слегка повернул голову в его сторону, словно досадуя на посторонний шум, и Жерар, исполненный сознания собственного ничтожества, снова уселся на пуф рядом с нами, понурил голову и спокойно сложил руки на коленях.
— Хочу тебе напомнить, — холодно продолжал Учёный, глядя Копу прямо в глаза, — что для нас смерть не является окончательной; между прочим, это наш главный догмат. В нашем распоряжении имеется генетический код пророка, надо только подождать, пока процесс будет отлажен…
— Ты думаешь, кто-то будет ждать двадцать лет, пока твоя штука заработает? — взвился Коп, уже не пытаясь скрыть враждебности.
Учёный вздрогнул, как от пощёчины, но спокойно ответил:
— Христиане ждут уже две тысячи лет…
— Возможно, но покуда им пришлось организовать церковь, а это лучше умею делать я. Когда Христу понадобилось указать, кто из апостолов продолжит его дело, он выбрал Петра; тот был не самым ярким, не самым умным, не самым богодухновенным, зато самым лучшим организатором.
— Если я выйду из проекта, тебе некем будет меня заменить;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51