Парк был хорошо спланирован и ухожен, дабы созерцание дикой природы не пробуждало тревоги в сердцах чувствительных барышень и дворян, облюбовавших эти места для загородных прогулок.
Стоял холодный осенний денек – из тех, что в каждой детали пейзажа таят обещание скорой зимы. Воздух был абсолютно недвижен, будто осень невольно придержала дыхание, пугаясь близости холодов. По небу вычурной вереницей текли облака, в нескольких лье за рекой к ним поднимались дымки. Пахло сыростью и грибами.
Тропа, по которой неслась Мадлен, была идеально ровной. Желтое платье наездницы развевалось, щеки пылали, разгоряченные быстрой ездой. После охоты в Сан-Дезэспор она долгое время не садилась в седло, опасаясь, что верховые прогулки станут теперь вселять в нее тихий ужас. Но ничего подобного не случилось, и Мадлен желала лишь одного – чтобы скачка никогда не кончалась.
Пепельный бербер ее нагонял. Топот копыт делался все громче. Мадлен не оглядывалась. Послышался окрик: «Поберегись!»
Девушка покорно сдала вправо, освобождая место рядом с собой. Всадник и всадница какое-то время неслись галопом бок о бок, холод жалил им лица.
– Остановимся возле моста! – предложил Сен-Жермен.– Нам надо дождаться ваших.
Мадлен не хотелось никого дожидаться – общество графа вполне устраивало ее; но она чувствовала, что лошадка устала. С легким сожалением девушка придержала свою кобылку и перешла на легкий галоп, затем на рысь. Наконец, она пустила испанку медленным шагом и бросила повод. Сен-Жермен спрыгнул с седла, взял жеребца под уздцы и повел по тропе, давая ему остыть. Арочный мост, переброшенный через речушку, был уже рядом.
– Мне тоже спешиться? – спросила Мадлен, когда ее спутник остановился.
– Только если хотите, – ответил Сен-Жермен, глядя на нее снизу вверх.– В любом случае мне доставляет удовольствие ваше присутствие.
Странные огоньки блуждали в его глазах.
– Впрочем, вы всегда со мной, дорогая.– Сен-Жермен протянул руку и снял с ее платья несуществующую пылинку.
– Что вы имеете в виду? Мадлен наклонилась, он потянулся к ней и замер, словно бы натолкнувшись на невидимую преграду.
– Что вы – во мне. Хотя бы своей кровью. Вы были правы, сравнивая это с причастием. Любовь освящает все.
В ее голове внезапно зароились вопросы, она задала первый, пришедший на ум:
– Сен-Жермен, вы католик?
– По обстоятельствам. Мадлен нахмурилась.
– По обстоятельствам? – удивленно повторила она и оперлась на спинку седла.– Что это значит?
– Ну… я, например, не испытывал особенных чувств при крещении, однако потом поддерживал церковь, делал пожертвования… Впрочем, прошло время, и я стал мудрее. Конечно, я не хожу к причастию, но…
Тон его голоса изменился, на губах мелькнула улыбка.
– Но все-таки… причащаюсь.
Она игриво шлепнула его концом повода.
– Граф! – В душе ее разгоралась тихая радость.– Там, в церкви…
Он пожал плечами.
– Это не то, что вы думаете. Только не вообразите, что я принадлежу к кругам Сен-Себастьяна.– Он уже смотрел сквозь нее на быстро бегущую воду, лицо его сделалось отстраненным.– Общее заблуждение ваших прелатов состоит в том, что они относят к слугам христианского дьявола всех, кто способен действовать после смерти. Нас причисляют к ним, но это вздор. Возьмите историю Иисуса. Судя по тому, что о нем говорят, он тоже воскрес из мертвых.
– Сен-Жермен! – Мадлен откровенно шокировало такое кощунство.
– Существует поверье, что люди, рожденные в пору зимнего солнцестояния, делаются вампирами. А когда рожден Иисус? – Он заметил, что девушка вздрогнула, и усмехнулся.– Если все так, то на его воскресение можно взглянуть по-иному. Вы не задумывались, почему в память о нем надо пить кровь? Символическую, согласен, но все-таки – кровь! В этой истории много загадок…
Губы его улыбались, губы – но не глаза.
– Вам с детства внушали, что существа, мне подобные, боятся креста и трепещут пред ликом Господним. Тем не менее многие из нас лежат в освященной земле, под крестами, даже в церквах. Нет такого священного символа, который мог бы остановить нас, Мадлен. Я спокойно могу прикасаться к распятию, не испытывая при том никаких неудобств. Это тех, кто поклоняется дьяволу, страшат христианские символы. Это они, а не мы, не выносят крестов. Это их, а не нас, повергает в трепет один вид знаков силы Господней…
Мадлен направила лошадь к мосту и, когда копыта испанки ступили на замшелые камни, натянула поводья.
– А как насчет воды? – спросила она, повернувшись.– Она ведь должна вас пугать. Он тоже взошел на мост.
– Не беспокойтесь, я защищен.
Граф смотрел на Мадлен. Он снял треуголку, свернул ее и сунул под мышку. В рассеянном свете осеннего дня его волосы приобрели медно-каштановый цвет.
– Да, кое-какие поверья соответствуют истине. Я действительно не могу перейти через бегущую воду. Но смотрите, – добавил он и топнул каблуком по камням моста– Давным-давно я придумал эту уловку – наполнять каблуки и подошвы землей. Пока я обут – ни вода, ни солнце мне не страшны.
Мадлен рассмеялась.
– А я-то сочла, что вам хочется казаться выше чем есть! И все удивлялась, глядя на ваши громоздкие туфли.
Напуганная этой вспышкой веселья кобыла вскинула голову и едва не взбрыкнула. Мадлен успокоила ее, ласково похлопав по шее.
Граф тоже рассмеялся, лицо его прояснилось.
– Мадлен, дорогая, я ведь и впрямь невысок.
– Если я действительно вам дорога, все остальное не имеет значения.
Голос ее дрогнул, граф удивленно вскинул глаза. Мадлен быстро спросила:
– Когда? Отвечайте же, Сен-Жермен. Я жду вас и жду, я устала.
Она помолчала и, не дождавшись ответа, повторила глухим голосом:
– Когда? Отвечайте. Я совершенно измучилась. Вы ведь не можете вот так меня бросить?
Сен-Жермен вертел в руках повод с таким видом, словно не понимал, как он к нему попал.
– Мадлен, я… я забочусь о вас. Кровь… это лишь малая часть… вершина горы, уходящей в пучину. Если я вновь отворю ваши жилы… так скоро… – Он смешался, речь его прервалась.
– Тогда отворите мне ваши. Пожалуйста, Сен-Жермен… во имя любви, о которой вы так хорошо говорите и о которой я, к сожалению, так мало знаю…
Он зажмурил глаза, словно от боли, затем очень тихо сказал:
– Нет.
– Почему нет? – Она в нетерпении соскочила на землю.– Я ведь дарю вам себя. Почему бы и вам не ответить мне тем же?
Его ответ был решительно резок.
– Нет!
– Почему? – Она стояла на гребне моста, преграждая ему дорогу.– Почему? Отвечайте!
– Ну хорошо, – сдался он.– Попробовав моей крови, Мадлен, вы наверняка сделаетесь такой же, как я. Обратного хода не будет.
Он ощутил сильное головокружение, какое всегда испытывал при виде бегущей воды, и отвернулся от речки.
– Что в этом ужасного? – Мадлен приблизилась к Сен-Жермену и всмотрелась в его лицо.– Вы можете мне сказать, что в этом ужасного?
– Одиночество.
Он хотел отвернуться, она не давала, он принужден был смотреть ей прямо в глаза. Со времен Деметрис прошло два века, и ни одна женщина после нее не повергала его в такое смятение. У него были тайные, можно сказать односторонние, связи, порой напоенные чувствами, подобными тем, что внушала ему Люсьен де Кресси. Однако его избранницы не ведали, кто он и что он, они принимали его визиты за порождение собственных измышлений. Правда несомненно бы их потрясла и наполнила отвращением – как к себе, так и к ночному безгласному визитеру. Но Мадлен сама догадалась, кто он такой, и… не отпрянула, не ужаснулась. Она ищет с ним встреч, она добивается их, она не хочет внимать голосу разума. Он, со своей стороны, страшится ее потерять и в то же время надеется оберечь от собственных посягательств. Сен-Жермен сделал усилие и повернулся к Мадлен спиной.
Поток под мостом грохотал непрерывно, словно нетерпеливый любовник, барабанящий в закрытую дверь. Заводь, в которую он вливался, была местами подернута рябью, но там, где вода оставалась гладкой, в ней отражались две лошади, мост и молодая темноволосая женщина. И… никакого намека на присутствие кого-то еще.
– Одиночество? Только-то? – Она взяла его за руку и мысленно улыбнулась. Он не отпрянул – это хороший знак.
Он все еще не оборачивался.
– Вы не поймете. Бессмертие начинает восприниматься как наказание, а постоянная жажда – и пуще того. И то и другое становится ненавистным.
– И что же? Чем это хуже той жизни, которая уготована мне? Разве без вас я в меньшей опасности, чем рядом с вами? Вспомните круг моих кавалеров, вспомните Сан-Дезэспор. Разве моя невинность – защита от Сен-Себастьяна? Куда вы толкаете меня, Сен-Жермен?
Мягким движением она заставила его повернуться.
– Неужто моя любовь ничего не значит для вас? Он попытался высвободиться, она не пустила. Он решился на крайность и выдохнул с горьким смешком.
– Вы не первая. И не последняя.
– Я это знаю.– Взгляд ее наполнился болью, но голос был тверд.– Я не дурочка, но вам-то что за печаль?
Он мягко коснулся губами ее рта, поцелуй был почти невинным. Он ее ранил, он чувствовал, как она напряглась.
– Я знаю одно: мое чувство к вам уникально. Во мне только вы. Простите меня, Медлен.
Она обмякла и ткнулась лбом в его подбородок.
– Боже, какое счастье. Молчите. Не говорите более ничего.
Взглянув на тропу, Сен-Жермен с сожалением покачал головой.
– Ваши родичи нас скоро нагонят.
– Но у нас ведь есть еще время?
– Нет, – он прикоснулся к ее щеке.– Я приду к вам, Мадлен. Как только вы захотите. После вашего празднества я к вам приду.
Она судорожно схватила его за руку.
– Обещайте! Он улыбнулся.
– Вы – это я. А себя мне не обмануть.
Она хотела сказать еще что-то, но он закрыл ей губы ладонью. Тогда она принялась целовать его пальцы и не унялась, пока не поцеловала каждый из них.
– Смотрите же, Сен-Жермен!
Девушка побежала к лошадке, но взобраться в седло без посторонней помощи не смогла. Руки, ее поддержавшие, подрагивали, но были крепки. И, к огорчению всадницы, не позволили себе даже крошечной вольности.
– Благодарю вас, – холодно сказала Мадлен.
– Взгляните туда, – виновато откликнулся Сен-Жермен, указывая на двух всадников, появившихся в отдалении.– Граф и графиня. Они уже тут.
Он взлетел на коня, не опираясь на стремя.
– Они заметили нас, – сказала Мадлен и помахала графине рукой.
Хлопнув лошадку по крупу, она заставила ее спуститься с моста, потом обернулась и с легким оттенком надменности заявила:
– Я рада, что мы все-таки объяснились. Неведение, наверное, хуже всех зол. Оно томит и дает пищу сомнениям…
– Вы сомневались? – Он подъехал к ней ближе.– Мадемуазель, что это значит?
Мадлен ответила очень тихо, но Сен-Жермен услышал ее.
– Я не сомневалась в себе. Я… я только боялась что вы… что вы уже не хотите меня, что я вам успела наскучить… Я молода… вы повидали мир, в нем столько разного и… много соблазнов. И если вы из таких мужчин, то… то сердце мое будет разбито.
Он смотрел на нее напряженным, пристальным взглядом, явно не понимая, о чем ему говорят. Потом вдруг понял и рассмеялся.
– Все это вздор, Мадлен. Я давно не ищу приключений подобного рода. Со времен Элагабала, а этот цезарь жил более тысячи лет назад.
Он развернул жеребца так, чтобы видеть подъезжавшую парочку, и, понизив голос, добавил:
– В опере, которую я написал, есть сюрприз для вас, дорогая, но в чем он, я пока не скажу.
– Мадлен! Граф! – Графиня уже махала им хлыстиком. Сен-Жермен сдвинул в сторону своего бербера и спокойно продолжил:
– Буду рад познакомиться с вашим батюшкой, мадемуазель. Вы говорили, он прибудет сегодня?
Благодарно взглянув на него, Мадлен приняла предложенный тон:
– Да, к вечеру. Я жду его, признаюсь, со страхом. Он не был в Париже, с тех пор как я родилась, и, наверное, будет нуждаться в опеке. Это лишнее беспокойство, но граф д'Аржаньяк и тетушка так добры…
– Пустяки, моя милая. Я могу им заняться, – заявил добродушно Жервез и посмотрел на жену.– Надеюсь, Клодия, ты не против?
Графиня уставилась на него, как на что-то, чего никогда не видала.
– Вы вольны в своих поступках, Жервез. Но ваше внимание к моему брату доставит мне огромную радость. Вы это знаете, и незачем спрашивать – я, конечно же, за!
Подавив нервный вздох, она повернулась к Сен-Жермену:
– Я должна поблагодарить вас, граф, за то, что вы развлекали Мадлен. Уверена, наш разговор с Жервезом быстро бы ей наскучил. Мы с ним и на прогулках все что-нибудь выясняем. Спорим, бранимся…
– По пустякам, мое счастье, только по пустякам, – перебил супругу Жервез.– Но теперь между нами все ясно, не так ли?
– Да, – сухо кивнула графиня и покосилась на небо.– Боюсь, нам пора возвращаться. Брат скоро прибудет, его надо принять. Надеюсь, ты не огорчена, дорогая? Я знаю, какую радость тебе доставляют эти прогулки.
Мадлен поклонилась и светским тоном сказала:
– Увидеть отца – самая большая из радостей для дочери, с ним разлученной. Конечно мы едем домой. Граф, – обратилась она к Сен-Жермену, – еще раз благодарю за приятно проведенное время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Стоял холодный осенний денек – из тех, что в каждой детали пейзажа таят обещание скорой зимы. Воздух был абсолютно недвижен, будто осень невольно придержала дыхание, пугаясь близости холодов. По небу вычурной вереницей текли облака, в нескольких лье за рекой к ним поднимались дымки. Пахло сыростью и грибами.
Тропа, по которой неслась Мадлен, была идеально ровной. Желтое платье наездницы развевалось, щеки пылали, разгоряченные быстрой ездой. После охоты в Сан-Дезэспор она долгое время не садилась в седло, опасаясь, что верховые прогулки станут теперь вселять в нее тихий ужас. Но ничего подобного не случилось, и Мадлен желала лишь одного – чтобы скачка никогда не кончалась.
Пепельный бербер ее нагонял. Топот копыт делался все громче. Мадлен не оглядывалась. Послышался окрик: «Поберегись!»
Девушка покорно сдала вправо, освобождая место рядом с собой. Всадник и всадница какое-то время неслись галопом бок о бок, холод жалил им лица.
– Остановимся возле моста! – предложил Сен-Жермен.– Нам надо дождаться ваших.
Мадлен не хотелось никого дожидаться – общество графа вполне устраивало ее; но она чувствовала, что лошадка устала. С легким сожалением девушка придержала свою кобылку и перешла на легкий галоп, затем на рысь. Наконец, она пустила испанку медленным шагом и бросила повод. Сен-Жермен спрыгнул с седла, взял жеребца под уздцы и повел по тропе, давая ему остыть. Арочный мост, переброшенный через речушку, был уже рядом.
– Мне тоже спешиться? – спросила Мадлен, когда ее спутник остановился.
– Только если хотите, – ответил Сен-Жермен, глядя на нее снизу вверх.– В любом случае мне доставляет удовольствие ваше присутствие.
Странные огоньки блуждали в его глазах.
– Впрочем, вы всегда со мной, дорогая.– Сен-Жермен протянул руку и снял с ее платья несуществующую пылинку.
– Что вы имеете в виду? Мадлен наклонилась, он потянулся к ней и замер, словно бы натолкнувшись на невидимую преграду.
– Что вы – во мне. Хотя бы своей кровью. Вы были правы, сравнивая это с причастием. Любовь освящает все.
В ее голове внезапно зароились вопросы, она задала первый, пришедший на ум:
– Сен-Жермен, вы католик?
– По обстоятельствам. Мадлен нахмурилась.
– По обстоятельствам? – удивленно повторила она и оперлась на спинку седла.– Что это значит?
– Ну… я, например, не испытывал особенных чувств при крещении, однако потом поддерживал церковь, делал пожертвования… Впрочем, прошло время, и я стал мудрее. Конечно, я не хожу к причастию, но…
Тон его голоса изменился, на губах мелькнула улыбка.
– Но все-таки… причащаюсь.
Она игриво шлепнула его концом повода.
– Граф! – В душе ее разгоралась тихая радость.– Там, в церкви…
Он пожал плечами.
– Это не то, что вы думаете. Только не вообразите, что я принадлежу к кругам Сен-Себастьяна.– Он уже смотрел сквозь нее на быстро бегущую воду, лицо его сделалось отстраненным.– Общее заблуждение ваших прелатов состоит в том, что они относят к слугам христианского дьявола всех, кто способен действовать после смерти. Нас причисляют к ним, но это вздор. Возьмите историю Иисуса. Судя по тому, что о нем говорят, он тоже воскрес из мертвых.
– Сен-Жермен! – Мадлен откровенно шокировало такое кощунство.
– Существует поверье, что люди, рожденные в пору зимнего солнцестояния, делаются вампирами. А когда рожден Иисус? – Он заметил, что девушка вздрогнула, и усмехнулся.– Если все так, то на его воскресение можно взглянуть по-иному. Вы не задумывались, почему в память о нем надо пить кровь? Символическую, согласен, но все-таки – кровь! В этой истории много загадок…
Губы его улыбались, губы – но не глаза.
– Вам с детства внушали, что существа, мне подобные, боятся креста и трепещут пред ликом Господним. Тем не менее многие из нас лежат в освященной земле, под крестами, даже в церквах. Нет такого священного символа, который мог бы остановить нас, Мадлен. Я спокойно могу прикасаться к распятию, не испытывая при том никаких неудобств. Это тех, кто поклоняется дьяволу, страшат христианские символы. Это они, а не мы, не выносят крестов. Это их, а не нас, повергает в трепет один вид знаков силы Господней…
Мадлен направила лошадь к мосту и, когда копыта испанки ступили на замшелые камни, натянула поводья.
– А как насчет воды? – спросила она, повернувшись.– Она ведь должна вас пугать. Он тоже взошел на мост.
– Не беспокойтесь, я защищен.
Граф смотрел на Мадлен. Он снял треуголку, свернул ее и сунул под мышку. В рассеянном свете осеннего дня его волосы приобрели медно-каштановый цвет.
– Да, кое-какие поверья соответствуют истине. Я действительно не могу перейти через бегущую воду. Но смотрите, – добавил он и топнул каблуком по камням моста– Давным-давно я придумал эту уловку – наполнять каблуки и подошвы землей. Пока я обут – ни вода, ни солнце мне не страшны.
Мадлен рассмеялась.
– А я-то сочла, что вам хочется казаться выше чем есть! И все удивлялась, глядя на ваши громоздкие туфли.
Напуганная этой вспышкой веселья кобыла вскинула голову и едва не взбрыкнула. Мадлен успокоила ее, ласково похлопав по шее.
Граф тоже рассмеялся, лицо его прояснилось.
– Мадлен, дорогая, я ведь и впрямь невысок.
– Если я действительно вам дорога, все остальное не имеет значения.
Голос ее дрогнул, граф удивленно вскинул глаза. Мадлен быстро спросила:
– Когда? Отвечайте же, Сен-Жермен. Я жду вас и жду, я устала.
Она помолчала и, не дождавшись ответа, повторила глухим голосом:
– Когда? Отвечайте. Я совершенно измучилась. Вы ведь не можете вот так меня бросить?
Сен-Жермен вертел в руках повод с таким видом, словно не понимал, как он к нему попал.
– Мадлен, я… я забочусь о вас. Кровь… это лишь малая часть… вершина горы, уходящей в пучину. Если я вновь отворю ваши жилы… так скоро… – Он смешался, речь его прервалась.
– Тогда отворите мне ваши. Пожалуйста, Сен-Жермен… во имя любви, о которой вы так хорошо говорите и о которой я, к сожалению, так мало знаю…
Он зажмурил глаза, словно от боли, затем очень тихо сказал:
– Нет.
– Почему нет? – Она в нетерпении соскочила на землю.– Я ведь дарю вам себя. Почему бы и вам не ответить мне тем же?
Его ответ был решительно резок.
– Нет!
– Почему? – Она стояла на гребне моста, преграждая ему дорогу.– Почему? Отвечайте!
– Ну хорошо, – сдался он.– Попробовав моей крови, Мадлен, вы наверняка сделаетесь такой же, как я. Обратного хода не будет.
Он ощутил сильное головокружение, какое всегда испытывал при виде бегущей воды, и отвернулся от речки.
– Что в этом ужасного? – Мадлен приблизилась к Сен-Жермену и всмотрелась в его лицо.– Вы можете мне сказать, что в этом ужасного?
– Одиночество.
Он хотел отвернуться, она не давала, он принужден был смотреть ей прямо в глаза. Со времен Деметрис прошло два века, и ни одна женщина после нее не повергала его в такое смятение. У него были тайные, можно сказать односторонние, связи, порой напоенные чувствами, подобными тем, что внушала ему Люсьен де Кресси. Однако его избранницы не ведали, кто он и что он, они принимали его визиты за порождение собственных измышлений. Правда несомненно бы их потрясла и наполнила отвращением – как к себе, так и к ночному безгласному визитеру. Но Мадлен сама догадалась, кто он такой, и… не отпрянула, не ужаснулась. Она ищет с ним встреч, она добивается их, она не хочет внимать голосу разума. Он, со своей стороны, страшится ее потерять и в то же время надеется оберечь от собственных посягательств. Сен-Жермен сделал усилие и повернулся к Мадлен спиной.
Поток под мостом грохотал непрерывно, словно нетерпеливый любовник, барабанящий в закрытую дверь. Заводь, в которую он вливался, была местами подернута рябью, но там, где вода оставалась гладкой, в ней отражались две лошади, мост и молодая темноволосая женщина. И… никакого намека на присутствие кого-то еще.
– Одиночество? Только-то? – Она взяла его за руку и мысленно улыбнулась. Он не отпрянул – это хороший знак.
Он все еще не оборачивался.
– Вы не поймете. Бессмертие начинает восприниматься как наказание, а постоянная жажда – и пуще того. И то и другое становится ненавистным.
– И что же? Чем это хуже той жизни, которая уготована мне? Разве без вас я в меньшей опасности, чем рядом с вами? Вспомните круг моих кавалеров, вспомните Сан-Дезэспор. Разве моя невинность – защита от Сен-Себастьяна? Куда вы толкаете меня, Сен-Жермен?
Мягким движением она заставила его повернуться.
– Неужто моя любовь ничего не значит для вас? Он попытался высвободиться, она не пустила. Он решился на крайность и выдохнул с горьким смешком.
– Вы не первая. И не последняя.
– Я это знаю.– Взгляд ее наполнился болью, но голос был тверд.– Я не дурочка, но вам-то что за печаль?
Он мягко коснулся губами ее рта, поцелуй был почти невинным. Он ее ранил, он чувствовал, как она напряглась.
– Я знаю одно: мое чувство к вам уникально. Во мне только вы. Простите меня, Медлен.
Она обмякла и ткнулась лбом в его подбородок.
– Боже, какое счастье. Молчите. Не говорите более ничего.
Взглянув на тропу, Сен-Жермен с сожалением покачал головой.
– Ваши родичи нас скоро нагонят.
– Но у нас ведь есть еще время?
– Нет, – он прикоснулся к ее щеке.– Я приду к вам, Мадлен. Как только вы захотите. После вашего празднества я к вам приду.
Она судорожно схватила его за руку.
– Обещайте! Он улыбнулся.
– Вы – это я. А себя мне не обмануть.
Она хотела сказать еще что-то, но он закрыл ей губы ладонью. Тогда она принялась целовать его пальцы и не унялась, пока не поцеловала каждый из них.
– Смотрите же, Сен-Жермен!
Девушка побежала к лошадке, но взобраться в седло без посторонней помощи не смогла. Руки, ее поддержавшие, подрагивали, но были крепки. И, к огорчению всадницы, не позволили себе даже крошечной вольности.
– Благодарю вас, – холодно сказала Мадлен.
– Взгляните туда, – виновато откликнулся Сен-Жермен, указывая на двух всадников, появившихся в отдалении.– Граф и графиня. Они уже тут.
Он взлетел на коня, не опираясь на стремя.
– Они заметили нас, – сказала Мадлен и помахала графине рукой.
Хлопнув лошадку по крупу, она заставила ее спуститься с моста, потом обернулась и с легким оттенком надменности заявила:
– Я рада, что мы все-таки объяснились. Неведение, наверное, хуже всех зол. Оно томит и дает пищу сомнениям…
– Вы сомневались? – Он подъехал к ней ближе.– Мадемуазель, что это значит?
Мадлен ответила очень тихо, но Сен-Жермен услышал ее.
– Я не сомневалась в себе. Я… я только боялась что вы… что вы уже не хотите меня, что я вам успела наскучить… Я молода… вы повидали мир, в нем столько разного и… много соблазнов. И если вы из таких мужчин, то… то сердце мое будет разбито.
Он смотрел на нее напряженным, пристальным взглядом, явно не понимая, о чем ему говорят. Потом вдруг понял и рассмеялся.
– Все это вздор, Мадлен. Я давно не ищу приключений подобного рода. Со времен Элагабала, а этот цезарь жил более тысячи лет назад.
Он развернул жеребца так, чтобы видеть подъезжавшую парочку, и, понизив голос, добавил:
– В опере, которую я написал, есть сюрприз для вас, дорогая, но в чем он, я пока не скажу.
– Мадлен! Граф! – Графиня уже махала им хлыстиком. Сен-Жермен сдвинул в сторону своего бербера и спокойно продолжил:
– Буду рад познакомиться с вашим батюшкой, мадемуазель. Вы говорили, он прибудет сегодня?
Благодарно взглянув на него, Мадлен приняла предложенный тон:
– Да, к вечеру. Я жду его, признаюсь, со страхом. Он не был в Париже, с тех пор как я родилась, и, наверное, будет нуждаться в опеке. Это лишнее беспокойство, но граф д'Аржаньяк и тетушка так добры…
– Пустяки, моя милая. Я могу им заняться, – заявил добродушно Жервез и посмотрел на жену.– Надеюсь, Клодия, ты не против?
Графиня уставилась на него, как на что-то, чего никогда не видала.
– Вы вольны в своих поступках, Жервез. Но ваше внимание к моему брату доставит мне огромную радость. Вы это знаете, и незачем спрашивать – я, конечно же, за!
Подавив нервный вздох, она повернулась к Сен-Жермену:
– Я должна поблагодарить вас, граф, за то, что вы развлекали Мадлен. Уверена, наш разговор с Жервезом быстро бы ей наскучил. Мы с ним и на прогулках все что-нибудь выясняем. Спорим, бранимся…
– По пустякам, мое счастье, только по пустякам, – перебил супругу Жервез.– Но теперь между нами все ясно, не так ли?
– Да, – сухо кивнула графиня и покосилась на небо.– Боюсь, нам пора возвращаться. Брат скоро прибудет, его надо принять. Надеюсь, ты не огорчена, дорогая? Я знаю, какую радость тебе доставляют эти прогулки.
Мадлен поклонилась и светским тоном сказала:
– Увидеть отца – самая большая из радостей для дочери, с ним разлученной. Конечно мы едем домой. Граф, – обратилась она к Сен-Жермену, – еще раз благодарю за приятно проведенное время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41