Я не поверил глазам! Пошатываясь, как пьяный, капитан вышел из
комнаты. Было слышно, как сдавленным голосом он распоряжается внизу. Они
действительно УХОДИЛИ!
- Ты великий гипнотизер, - шепнул я.
- А ты великий дурак, - Виктор отвернулся. - Пищи для размышлений у
тебя было более чем достаточно... Итак, что ты надумал?
Ладонями я энергично растер лицо. Ночь выдалась сумасшедшая, мысли
путались, и я сгонял их, как стадо разбредшихся овец, задавая им скорость
и направление.
- Честно говоря, соображается неважно... Ты не против, если я осмотрю
твой револьвер?
Виктор послушно протянул оружие. Я оглядел его со всех сторон,
медленно прокрутил барабан, считая шляпки патронов.
- Четыре штуки, - тихо подсказал Виктор. - Их всегда там четыре
штуки. В последний раз я заряжал его месяца три назад.
- Ни за что бы не поверил, если б не видел собственными глазами, - я
вернул Виктору наган. - Там на улице... В общем... Ты ведь намеренно
открыл дверь, верно?
- Точно! - он понял, что я имел в виду.
- И ты не сомневался в успехе?
- Разумеется, нет.
- И все, что произошло... В этом действительно виноват я?
- Но ты ведь ничего не понимал.
- А сейчас? Сейчас я, по-твоему, что-то понимаю?
- По крайней мере ты готов уже что-то понять.
- И что мне теперь надо делать?
- Ты сам знаешь...
За моей спиной всхлипнул Мазик. Он успел выйти из-за ширмы и снова
сидел возле бабушки. Я отшатнулся от Виктора. Все его проблемы разом
отошли в сторону. Я вспомнил о бабушке Тае, и мне вдруг очень захотелось,
чтобы она открыла глаза, встала и улыбнулась. И чтобы исчезла эта
мертвенная бледность с ее щек, а тусклое пятно крови на вязаной кофточке
пропало бы само собой. И хорошо, если бы она что-нибудь сказала. Едкое,
насмешливое... С каким облегчением мы бы все рассмеялись. И никто бы не
удивился загадочному воскрешению, не задал бы нелепого вопроса о
потустороннем, о летаргии. В самом деле! Если возможно все то, о чем
рассказывал Виктор, почему не свершиться еще одному чуду? В мире умирают
миллионы людей - от пуль, от болезней, от голода. Иногда просто от
старости и усталости. Что страшного произойдет, если один из этих многих
миллионов вопреки установленным природой законам вернется на землю, в
жизнь? Так ли уж незыблем кодекс Вселенной? И разве не предусматривает он
исключений?
В робкой надежде я прикоснулся к плечу лежащей, подушечками пальцев
скользнул вниз до запястья. Увы, рука умершей не потеплела, и тонкая синяя
жилочка так и не наполнилась пульсом. Чудесного возвращения не случилось.
Обняв Мазика за плечи, я неловко погладил его по голове.
- Мы помянем твою добрую, хорошую бабушку. Прямо сейчас. Пока у нас
есть время...

ПОМИНКИ
- Вы пригласили Горыныча? - багровый нос Мити брезгливо шевельнулся.
- В таком случае следовало заранее позаботиться о респираторах.
- Не гунди, Митек, - я успокаивающе похлопал его по спине. - Старик
крепко помог нам этой ночью и даже получил боевое ранение. Да ты ведь и
сам любишь с ним поспорить! Вот и побеседуете.
- Мало ли что я люблю, - Митя рубанул рукой воздух, смахнув со стола
один из стаканов. - О чем можно беседовать с этим прохиндеем? Ты сам
рассуди, Серега!
- Мазик утверждает, что он философ. И довольно своеобразный.
- Ага, как же! Сейчас все философы... - Митя успел основательно
принять, а потому изъяснялся с грубоватым откровением. - Что это за
философ, который называет туалет тронным залом, просиживая в нем не по
одному часу? Пусть даже и с книгами! Хочет читать, пусть читает на диване
или на кухне, как все нормальные люди! Но причем тут клозет?.. И потом,
Серега!.. - он картинно развел руками, словно растягивал меха гармони. -
Как же от него благоухает, боже ж ты мой! С таким философом можно общаться
только на открытом воздухе. Да еще при хорошем ветре!
- Ничего, пообщаемся без ветра.
- И кроме того, ты знаешь, почему мы здесь собрались, - вмешалась
Зоя. - Бабушка Тая всех нас любила.
- Всех, это верно. Золотой был человек!.. - Митька вздохнул. Судя по
всему, он готов был идти на попятную. - Мне что ж, я человек привычный.
Могу и с Горынычем посидеть. И даже на брудершафт, если родина прикажет.
За вас же беспокоился.
- А ты не беспокойся, - Зоя чмокнула осоловевшего Мазика в макушку и,
отхлебнув из стакана, зазывно посмотрела на Виктора.
Когда-то подобными взглядами она потчевала и меня. Увы, я не сумел ей
ничем ответить. В таких делах я двумя руками за искренность. Может, кто и
умеет притворяться, но только у меня никогда ничего путного не получалось.
Вся моя вежливость рано или поздно оборачивалась боком, а искусственный
восторг с ахами и охами позорно разоблачался. Выше головы не прыгнешь,
хотя иной раз и хочется. Как я уже говорил, жизнь полна несправедливостей,
и скверно, что именно печальные контрасты пробуждают в нас тягу к
несбыточному. Так оно, наверное, и должно быть, но женщина с обваренной
щекой, лишенная бровей и трех пальцев на правой руке, в одночасье
потерявшая ребенка и мужа, - явление не печальное, а жестокое. И я
преклонялся перед Зоей, перед тем удивительным мужеством, которое
удерживало ее возле нас. Преклонялся, зная, что, снедаемая тоской, она
бегает по ночам к Мите, а иногда и к старику китайцу. Тут нечего было
прощать, здесь не за что было судить. И я заранее жалел ее, наблюдая с
какой теплотой она поглядывает в сторону Виктора.
- Странное дело, - Митя довольно похлопал себя по вздувшемуся животу.
- Яблоки росли в Казахстане, свекла - на Урале, мясо - в Белоруссии, а
здесь все воссоединилось самым превосходным образом. Скажи, Сергунчик,
какого хрена люди воюют?
- Изумительно простой вопрос!
- Зудит у них в одном месте, вот и воюют.
Зоя покачала головой.
- Те, у кого зудит, занимаются не войной... Вы лучше другое
объясните: откуда здесь все эти яства?
- Подношение от руководства катрана, - сказал Виктор.
- Правда, правда! - поспешил я подтвердить.
- Интересно! За какие такие подвиги?
- А это уже из области загадок, Зоенька. Стукнули пару раз в дверь и
торжественно занесли эти два ящика. В одном оказалось вино, в другом
фрукты с консервами. Возможно, мы шлепнули кого-то из конкурентов, а,
может, скрасили им ночной досуг. Даже в катранах, бывает, скучают.
- Вы забыли еще кое о чем! - кривым пальцем Митя поводил над рядами
жестяных банок. - Все это они могли густо пересыпать крысиным ядом.
- Ого! Но почему крысиным?..
- Это аллегория.
- Что ж... Версия, разумеется, дикая, но звучит правдоподобно.
Объевшийся Мазик слепо потянулся за яблоком. Фруктов он не видел
должно быть, давным-давно, а потому добросовестно наверстывал упущенное.
- Лопай, лопай, малец. Это тебе не голубиное мясо! И не крысячье.
- А дизентерия - не цинга!
- Точно!..
- Про голубиное мясо - это вы, между прочим, зря! - заметил я. - Тоже
вполне царское блюдо.
- Ага, царское! Пробовал я его вчера...
- Привет честной компании! А вот и я!
Мы обернулись.
В дверях стоял причесанный и принаряженный старик китаец. Следовало
признать, он сделал все, что мог, а смог он, увы, немногое. Старость
пахнет неопрятно, - это один из ее минусов. Тление начинается уже при
жизни, сразу после детства и юности, и далеко не каждый находит в себе
силы бороться с ним.
- Тебя не узнать, - прогудел Митя. - Волосы корова языком прилизывала
или какая из собачек?
- Он шутит, Горыныч, - я пододвинул китайцу стул и одновременно ткнул
локтем в Митькины ребра. - Давай, присаживайся! По левую руку от дамы.
Зоя шумно вздохнула. Ее нога наступила под столом на мой башмак. Я
подмигнул ей и деликатно освободился. Бедные создания! За что же вам
достается столько оплеух?..
- Опоздавшему - штрафную и тост!
- Не буду отказываться, - Горыныч деликатно взял в пальцы наполненный
до краев стакан, торжественно поднялся. Старик страдал астмой; в голосе
его шумели ветра, шипели набегающие волны. На всех на нас он поглядывал
как-то боком, как поглядывает голубь на приближающегося человека.
- Так вот... Когда-то во сне мне пришлось убить человека, - задушевно
начал Горыныч. - Я его задушил своими собственными руками, а потом
проснулся. Я лежал до утра, не смыкая глаз и весь день проходил, как
чумной. Всякий раз, когда я смотрел на руки, мне казалось, что я вижу
жертву. Пакостная вещь!.. - Горыныч слабо заморгал. То ли он сбился с
мысли, то ли ему стало жалко себя. - Я не хочу убивать людей, - тоненьким
голосом заключил он. - Я не хочу болеть этой мерзкой восторженностью! И
такого, чтоб как сегодня, тоже не хочу!
- За это и выпьем! - Митя стукнул своей посудиной о стакан Горыныча.
- Дурак-дурак, а хорошо сказал!
Мне был подарен великодушный взгляд. Митька давал таким образом
знать, что и ему не чужды тонкости дипломатии.
- Ладно, коли общество решило, цапаться сегодня не будем. И про псов
твоих поминать тоже не будем. Лучше погрустим о нашей светлой бабуле.
Славная была старушка.
- Славная! - эхом откликнулся Горыныч. Сев на стул, он бережно
приложился к стакану. Опорожнив наполовину, закашлялся и отставил в
сторону.
- Пожалуй, мы с Сережей сходим покурим, - Виктор улыбнулся застолью и
тронул меня за локоть. - Не откажетесь, сеньор?
- Что ж... Можно и покурить, - я согласно кивнул.

РАЗГОВОР ПЕРЕД РАСКРЫТОЙ ФОРТОЧКОЙ
- ...Ты снова спрашиваешь, зачем я отправляюсь туда?.. Так вот,
говорю честно: не знаю.
- Не знаешь?
- Именно так. Я иду, потом что чувствую: день заключительного
заседания станет МОИМ днем.
Виктор в раздумье опустил голову, и, признаюсь, вне его
пронзительного взгляда мне стало легче. Расправив плечи, я позволил себе
посмотреть в сторону окна. Обычно с вечера и до утра над городом пускали
гроздья осветительных ракет. Сегодняшняя ночь, как видно, являла собой
исключение. Черным, прямоугольным провалом она глядела на нас, безмолвно
прислушивалась к странному разговору.
- Человек, Сережа, обязан искать свое предназначение. Я уже говорил
об этом. Иначе он всерьез рискует так и остаться никем. Некоторых подобное
положение дел устраивает, некоторых нет, но горше всего сознавать то, что
мог, но не сделал, что смысл и тайна бытия находились где-то совсем
близко, а ты даже не протянул руки. Это вроде того ларчика из сказки, что
закопан в земле, в дубовой роще, в соседнем государстве. Доберись до него,
подбери ключик, и узнаешь, кто ты есть на самом деле.
- Гены, хиромантия, карма, - пробормотал я. - Ничего нового...
- Верно, ничего нового. Только запомни: открытое кем-то - для всех
прочих так и останется посторонним открытием, как бы популярно это самое
открытие не было бы разжевано в умнейших талмудах. С открытием следует
столкнуться тет-а-тет, внутри себя, не допуская вторых лиц. Только тогда
оно станет твоим.
- Ты хочешь сказать, что свой ларчик уже откопал и отворил?
- Точно.
- А, может, это иллюзия?
- Тоже возможно. Во всяком случае очень скоро нам представится случай
проверить это.
Я лихорадочно искал подходящее возражение и не мог ничего выдумать.
- Послушай, Виктор... Только, ради бога, не перебивай! Я хочу сказать
об иллюзиях. Их нельзя недооценивать. Ты огорошил меня множеством историй,
кое-что расскажу тебе и я... Так вот, однажды приятель познакомил меня с
довольно занятным типом. Человек - баобаб, в два обхвата, универсальный
поглотитель съестного. Кто-то когда-то внушил ему, что пища - не столько
удовольствие и физиологическая потребность, сколько мистическая
необходимость - и мистическая необходимость эдакого квазинаучного
характера. Он поверил, что обжорство призвано превращать желудок в подобие
сложнейшей лаборатории. Конечная цель - изумительное биохимическое
открытие, которым троглодит-счастливчик восхитит и озадачит человечество.
Бедолага принялся глотать самые диковинные вещи - от пластика до керамики
и фотохимикалий. Методом проб и ошибок он упорно пробивался к иллюзорной
цели. Не знаю, что именно он собирался синтезировать, но, вероятно...
- Давай-ка ближе к финишу, - Виктор поморщился. - Он что, умер от
заворота кишок?
- Нет, но... Собственно говоря, он отравился...
- Ага, значит, все-таки отравился, - Виктор присел на подоконник.
Достав из кармана пачку с блеклым табачным названием, заглянул внутрь,
смяв, швырнул в форточку. - Ты это только что придумал, правда?
- Ну и что? - я с вызовом задрал подбородок.
- Ничего. Глупая история, неуклюжая.
- Не глупее твоих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11