А, вернее сказать, до его родителей, так
как мальчика давно не было в живых. Он в самом деле существовал, - я видел
его фотографии, но он погиб и погиб за несколько месяцев до того давнего
моего приезда с отцом и матерью. Выходило так, что мы никоим образом не
могли с ним встретиться. Ко времени моего приезда, мальчика уже не было в
живых. И самое страшное заключалось в том, что погиб он не от когтей
медведя, а под поездом.
- Не понимаю!.. - я сухо сглотнул.
- Видишь ли, я разговаривал с матерью того паренька. Довольно
подробно она описала место его гибели. Так вот, Сереж... Там была высокая
насыпь, и так получилось, что мальчонка вылез на рельсы прямо перед
поездом... - В лице Виктора что-то дрогнуло. Порывистым движением он
протянул руку к пепельнице и расплющил папиросу в комок.
- Пожалуй, на этом и остановимся. Иначе задымлю тебе всю квартиру.
- Бог с ней, кури.
- Нет, в самом деле хватит, - Виктор забросил ногу на ногу, сплел
пальцы на колене. - Такая вот, Сережа, невеселая история.
- Признаю, история впечатляет. Если бы еще в нее можно было поверить.
- Ты считаешь, что я ее выдумал?
- Не выдумал, - нет, конечно. Но память - штука загадочная. Особенно
когда дело касается младенчества. Кто, скажем, помнит себя в люльке? Или
момент появления на свет?.. Попробуй, сыщи таких. А если кто и припомнит
какую-нибудь мелочь, то кому под силу такое проверить?
- Я свою историю проверил от и до, - Виктор нахмурился. - Кроме того,
это далеко не вся правда. Я рассказал тебе лишь часть, а мог бы
рассказывать всю ночь.
- Но то, что ты рассказал... В общем ты можешь это как-то
прокомментировать?
- А что тут комментировать?.. Я ДОЛЖЕН был остаться в живых, и НЕЧТО
предоставило мне возможность выбирать. Третий вариант оказался
спасительным.
- Но получается, что в жертву была принесена чужая жизнь!
- Возможно, и так.
- Но зачем? Во имя чего?!
- Вероятно, во имя завтрашнего дня. Других причин я не вижу, - Виктор
улыбнулся. - Мне снова повторить тебе, что произойдет завтра?
- Но я еще не дал тебе согласия!
- Тебе придется его дать.
- Прости меня, но это смешно! Ну, почему?!.. - сорвавшись на крик, я
тут же одернул себя, вернувшись к нормальной речи. - Ну, почему ты так
уверен во всем этом? Потому что ты здесь? Потому что вообразил, будто
всесильный рок привел тебя за ручку к моей двери?
- Завтра заседание флэттеров...
- Я в курсе. И что с того?
- Увы, я могу рассказать очень немногое. Заседание начнется в
полдень. Мы проникнем туда сразу после вступительного слова. К этому
моменту подтянутся опоздавшие и, возможно, приступят к обсуждению основ
конституции. Тут-то мы и обнаружим себя. Трибуна освободится, и на нее
поднимусь я. - Виктор выдержал паузу. - Разумеется, мне придется им
кое-что сказать.
- Ты однажды уже сказал кое-что, - вставил я шпильку. - На том
злополучном собрании.
- История с собранием не повторится, можешь не сомневаться. На этот
раз, поверь мне, я сумею развернуться во всю ширь. Флэттеры будут в
восторге, - Виктор загадочно усмехнулся.
- Шутка не слишком удачная.
- А это не шутка.
- Стало быть, чушь, - спокойно констатировал я. - Нам не добраться
даже до Дворцовой площади.
- Поживем, увидим.
- А если не доживем?
- Доживем, не сомневайся.
- Черт возьми! Откуда эта твердолобая уверенность?!
- Да все оттуда же. Не забывай, мой ключ подошел к твоей двери, а я
заявился к тебе, не зная адреса, не будучи даже уверенным, в том, что ты
по-прежнему проживаешь в этой стране и в этом городе. Пойми, Сережа,
некоторые вещи постигаются исключительно интуитивно. Предопределенность -
единственное им объяснение. Это я и пытался доказать тебе. В конце концов
чем ты рискуешь? Если патруль не пропустит нас, - не будет и всего
остального.
Я устало замотал головой.
- Отказываюсь тебя понимать. Просто отказываюсь! Или ты сумасшедший
или наслушался каких-то спятивших хиромантов.
- Не мели ерунды, - добродушно отозвался Виктор. - Сумасшедший,
хиромантов... Кого я когда-нибудь слушал?
- Это верно. Упрямец ты был редкостный. Но и упрямцы порой теряют
разум.
- Порой - да.
- Себя ты к ним, естественно, не причисляешь?
- Еще чего! Свой разум я отвоевал в тяжелой, затяжной схватке.
- И похоже, ты счастлив?
- Не в этом дело. Я иду дорогой, которая мне предписана. И потом...
Кто-то ведь должен покончить с этой бодягой. Или тебе нравится то, что
творится вокруг?
- Допустим, не нравится.
- Тогда в чем дело? Мы изменим все в несколько месяцев!
- Именно такую чепуху утверждают все новоиспеченные президенты. О
переворотчиках я и не говорю.
- Веский аргумент!
- А ты как думал! Я не флэттер и даже не депутат. И политику не
считаю игрой в бирюльки.
Виктор задумчиво скрестил на груди руки.
- Не знаю, кто из нас более упрямый. По-моему, все-таки ты. Скажи-ка,
братец, откровенно: ты действительно принимаешь меня за сумасшедшего?
- Когда ты заговариваешь о завтрашнем мероприятии, - да!
- Ну и дурак. Тебе предоставляется уникальный шанс, а ты даже не
желаешь им воспользоваться.
- Какой шанс, Виктор! Пролезть в диктаторы? Да я и в детстве был
скромником. Всю жизнь сочувствовал и сочувствую властолюбцам. Глубоко
несчастные люди!.. И чего, интересно, мы добьемся? Еще одного всеобщего
равенства?.. Да в гробу я видел все эти великие идеи! Потому что знаю: как
только от теории переходят к практике, немедленно начинают лететь щепки...
Замыслил он, понимаете ли, произнести речь! Гений доморощенный!.. О каких
трибунах мы толкуем, когда первый же патруль познакомит нас с наручниками,
а заботливый следователь упрячет за решетку. И это только во-первых!.. А
во-вторых, то есть - что касается твоих таинственных ощущений...
- Хватит, - Виктор прервал меня взмахом руки. - Дадим отдых языкам.
Видимо, я и впрямь не так действую. Так что не будем зря сотрясать воздух.
Все равно, чему быть, того не миновать, - он посмотрел на меня с тяжелым
любопытством. - Хотел бы я знать, какая роль отведена тебе...
Я открыл было рот, но, перебивая меня, медленно и нараспев Виктор
повторил:
- Чему быть, Сергуня, того не миновать. Все предопределено, и я
просто ЗНАЮ, что завтра нам придется отправиться ко Дворцу. Война с
ветряными мельницами окончена, мы замахнемся на настоящих великанов.
- Все-таки ты спятил, - убежденно произнес я.
- Но спятившие тоже имеют право на сон. Ты говорил что-то про
раскладушку?
- Про раскладушку? - я растерянно приподнялся. - Да, конечно. Выдам
самую лучшую. У меня их тут целый склад. Так сказать, наследство покойного
дедушки.
- Дедушки? А кем он у тебя был?
- Честно говоря, не знаю. Но судя по наследию - вечным студентом и
вечным скитальцем.
- С удовольствием лягу на его раскладушку...

ЗАЧЕМ НАМ СНЫ, ЕСЛИ НЕ СПИТСЯ?
Грязная капля улиткой ползет по стене. Прямой дороги она не знает, ее
путь извилист, движение прерывисто. Луна желтой искоркой отражается в ее
крохотном животике, а по проторенному пути беззвучным эшелоном скатываются
другие капли. Этот ручеек берет начало у соседа наверху. Что-то там у него
протекает. Из ручейка утоляют жажду клопы и пришлые тараканы. Своих
тараканов у меня не водится. Их давно изничтожили мыши. Они живут под
шкафом и под ванной. Периодически я сыплю им отраву, перемешанную с
сухарями. От этой смеси они катастрофически жиреют и, когда яд кончается,
недовольно скребутся и шуршат. Отрава их не берет. Возможно, они
воспринимают ее, как специи, которые лишь подстегивают аппетит. Мышеловки
еще более бесполезны. Нация грызунов питает к ним оправданное недоверие.
Каким-то шестым чувством они угадывают напряжение взведенной пружины,
обходя ее стороной. Своим писклявым детям они, вероятно, рассказывают про
мышеловки страшные байки, объясняя как опасно брать пищу из металлических
ловушек.
Я отворачиваюсь от капли и, засыпая, думаю о Викторе. Что-то в его
повествовании тронуло меня. Не всякий бред завораживает, но не всякий и
отвращает. Виктор никогда не лгал. Даже тогда, когда, вероятно, и
следовало бы. Я во всяком случае таких примеров не знал. Он был и без того
ярок, убедителен и интересен. А то роковое школьное собрание... Я
частенько о нем призадумывался. Оно сидело во мне неприятной занозой.
Случившееся с Виктором, казалось действительно необъяснимым. Он смутил
всех своих друзей и приятелей, в том числе и меня. После той сумбурной и
язвительной речи многие стали его сторониться... Словом, вся история
кропотливой подготовки собрания с печальным и совершенно непредвиденным
финалом представлялась абсолютнейшей нелепицей.
Я неуютно поежился, заново прокручивая в уме этапы сегодняшнего
разговора. Тут было над чем призадуматься. Та же история с мальчиком,
погибшем от когтей медведя... В сущности, история собственной двойной
смерти?.. Есть ли какое-то удовольствие в сочинении подобных мрачноватых
сказок? Судя по всему, рассказывал Виктор об этом вообще впервые. Или
раньше он не придавал воспоминаниям такого значения?..
Я перевернулся на другой бок, диван отозвался скрипучим ворчанием.
Мысленно чертыхнувшись, я покрепче зажмурил глаза. Все! К черту! Одеяло
повыше и спать!
В темноте за моей спиной зашуршали выбирающиеся на прогулку мыши. Они
рыскали в поисках отравы с сухарями. Прислушиваясь к их возне, я тщетно
пытался погрузиться в сон. Я нырял в него, как в черный речной омут -
ласточкой, солдатиком и плашмя. Боже, как я старался! Я даже вспотел. Но
всякий раз темная, неземная вода выбрасывала меня на поверхность.

НЕГАДАННОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ
Зов тишины. Когда-то я ощущал его, как ощущают любовь ближнего. Это
не менее сладко и не менее загадочно. Жаль, что нашим чувствам не суждено
жить вечно. С некоторых пор тишина стала пугать меня. Я перестал ей
верить, познав сколь непрочны ее молекулярные связи, наяву убедившись в
варварском превосходстве звука. Один-единственный крик мог расколоть
царство безмолвия, а молчаливым армадам космоса приходилось отступать
перед лаем озлобленной дворняги. Впрочем, и не было давным-давно никакого
царства, никаких армад. Тишина успела превратиться в вымирающего зверя -
робкого, всюду гонимого, теряющего приверженцев с каждым десятилетием.
Вероятно, я снова перевернулся на другой бок, потому что течение
мыслей переменилось...
Покойник перед смертью плакал и охал. Плохо, мол, в такой холод
умирать. Холодно. Слушая его, всякий про себя возражал, что умирать плохо
при любой температуре. Только гробовщик, человек со стороны, стало быть,
чужой, не постеснялся изъясниться вслух: "Что ж плохого? Самое разлюбезное
дело! Спеленал в простынку, на саночки и вперед. Главное - чтобы динамит
не переводился, а этого пока у нас не наблюдается..." Сосед, дядя Митя,
приятель умирающего, вытолкал гробовщика за дверь, а там, кажется, еще
добавил. Буйный у нас соседушка - дядя Митя. В ухо заезжает без
предупреждения, за самую невинную остроту. Я дрался с ним раза четыре.
Бабушке Тае приходилось мирить нас. Свой телевизор Митя разбил молотком во
время депутатских дебатов. Теперь время от времени стучится ко мне и
просит включить второй канал. В общем-то мне не жалко, хотя сам я
предпочитаю смотреть плавающие каналы. Их постоянно глушат, но эти ребята
на удивление ловки. Мне доставляет особое удовольствие отыскивать их в
эфире. Пока они проказничают, не теряем тонуса и мы. Программа у них
пестрая - от порнухи до интервью с эстетами прошлого. Иногда
демонстрируются выдержки из старых реклам шоколада, кукурузных хлопьев и
собачьих консервов. Как ни странно, это тоже тонизирует. Дядя Митя
относится к плавающим каналам благосклонно, но парламентские споры обожает
больше всего на свете. Это у него вроде болезни. Он переживает за страну,
смутно подозревая, что стоит ему хоть на пару дней прекратить следить за
теледебатами, как что-нибудь непременно стрясется. Лицезрея выступающих
флэттеров, он превращается в нервного болельщика. Так помогают, должно
быть, забить футболисту мяч неравнодушные зрители - постукивая кулаком о
колени, восклицая и улюлюкая в критические моменты...
Сперва я решил, что ко мне ломится дядя Митя, вбивший себе в голову,
что политические программы перенесены на два часа ночи. Однако, сев в
постели, я сообразил, что дело куда серьезнее. Ломали железную дверь в
подъезде. Колотили чем-то тяжелым, порождая грохочущие раскаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11