..
Он взял стрелу, натянул тетиву и прицелился. Дрожащие в нагретом
воздухе концентрические круги казались теперь очень далеко. Он выстрелил,
и еще до того, как лук зазвенел недовольно и негармонично, понял, что
дернул тетиву слишком резко вместо того, чтобы плавно ее отпустить. Стрела
прошла высоко и пролетела над мишенью. Хачмен выругался, но это не помогло
разрядить напряжение, и он стал снимать снаряжение, нервно выдергивая
ремешки застежек.
- Извини, дорогой, - Викки произнесла это извиняющимся тоном, как
маленький ребенок, подошла со спины и обняла его. - Я не виновата, что так
тебя ревную.
- Ревнуешь! - Хачмен истерически хохотнул, чувствуя, что на самом
деле близок к слезам. - Если бы ты застала меня целующим другую женщину и
тебе это не понравилось, тогда это называлось бы ревностью. А то, что ты
выдумываешь про людей, которых показывают по ящику, мучаешь себя и
вымещаешь это на мне - это... это черт знает что!
- Я тебя так люблю, что не хочу, чтобы ты даже замечал других женщин.
- Рука Викки скользнула от пояса ниже, и в то же мгновение Хачмен
почувствовал, как она прижалась грудями к его пояснице и ткнулась головой
ему между лопатками. - Дэвид еще не пришел из школы...
"Я буду последним дураком, если поддамся так быстро..." - сказал себе
Хачмен, но уже не мог прогнать мысль о доме, где никого нет - редкий
случай - и где можно, не таясь, не сдерживаясь, заняться любовью, что,
собственно, Викки и предлагала. Она так любит его, что не хочет, чтобы он
даже замечал других женщин - в таком свете ее слова и поступки выглядят
почти логично. Викки настойчиво прижималась упругим животом к его
ягодицам, и он уже готов был поверить, что сам во всем виноват, потому что
вызывает в ней эту неукротимую страсть. Хачмен повернулся и позволил себя
поцеловать, рассчитывая обмануть ее, отдать тело и сохранить за собой
разум, но по дороге к дому понял, что его снова переиграли. После восьми
лет супружеской жизни ее притягательность настолько возросла, что он даже
не мог представить себя в постели с другой женщиной.
- Из-за своей врожденной моногамности я постоянно попадаю в
невыгодное положение, - пробормотал он, складывая лук и колчан снаружи у
двери. - Меня бессовестно используют.
- Бедненький. - Викки прошла на кухню впереди него и принялась
раздеваться, едва он захлопнул дверь.
Сбрасывая на ходу одежду, Хачмен двинулся за ней в спальню. Когда они
легли, он сунул руки за спину Викки и крепко обнял за плечи, затем подпер
ее пятки своими ступнями - получилось что-то вроде тисков, сжимающих тело
Викки, удерживающих его в неподвижности, своего рода замена узды, которую
ему ни разу не удавалось накинуть на ее мысли.
После, когда он лежал рядом с ней в состоянии
полусна-полумечтательности, полузабыв о своей грусти и заботах, мир за
окном казался тем спокойным миром, который он знал когда-то мальчишкой.
Солнце, заглядывающее поздним утром в спальню, едва слышный разговор в
саду, тележка молочника с позвякивающими бутылками за оградой, мерный звук
ручной газонокосилки где-то вдали... И сейчас он чувствовал себя в такой
же безопасности. Бомба, вся концепция ядерной катастрофы, казались
далекими и такими же устаревшими, как Джон Фостер Даллес, телевизоры с
двадцатисантиметровыми экранами и сенатор Маккарти... Мы прошли важный
рубеж уже в июле шестьдесят шестого - в этом месяце срок от окончания
второй мировой войны сравнялся с интервалом между первой и второй. И
ничего не случилось. Трудно даже представить, что кто-то всерьез планирует
сбросить бомбу...
Кто-то забарабанил во входную дверь. Хачмен очнулся и понял, что
вернулся из школы сын. Он открыл замок, и мимо него вместе с пахнущим
октябрем холодным воздухом молча промчался взъерошенный сын, запустил
портфелем в угол и скрылся в туалете. Портфель шмякнулся с тяжелым шлепком
и звяканьем. Хачмен подобрал его и, улыбнувшись, положил на место в шкаф.
Существует множество уровней реальности, и, возможно, Викки права.
Возможно, самая большая ошибка, которую может совершить житель нашей
большой всепланетной деревни, - это забивать себе голову ответственностью
и беспокойством за то, что творят его соседи за десять тысяч миль от него.
Кто же выдержит на своих плечах такой груз?
- Пап? - Дэвид улыбнулся, показывая неровные растущие зубы. - Мы
сегодня поедем на автогонки?
- Не знаю, сынок. Вечером будет холодно стоять вдоль трассы.
- А мы тепло оденемся и купим горячих сосисок!
- Знаешь, что? Пожалуй, это идея. Это то, что надо! - подумав,
ответил Хачмен и заметил, как лицо Дэвида расцветает счастливой
мальчишеской улыбкой. "Обдумано и решено. Нейтроны подождут..." Он прошел
в спальню и разбудил Викки.
- Вставай, женщина! Мы с Дэвидом хотим есть, а потом собираемся на
автогонки!
Викки потянулась, натянула на себя простыню и замерла, изображая
египетскую мумию.
- Я не двинусь с места, пока ты не скажешь, что любишь меня.
- Конечно, я люблю тебя.
- И ты никогда-никогда не взглянешь ни на кого другого?
- Никогда!
Викки томно улыбнулась.
- Ложись-ка ты снова.
Хачмен покачал головой.
- Дэвид вернулся.
- Рано или поздно ему придется узнать об этой стороне жизни.
- Согласен. Но я не хочу, чтобы он написал про нас в очередном
сочинении. Месяц назад он одно такое написал - теперь меня считают
пьяницей, а если кто-то решит, что я вдобавок еще и сексуальный маньяк,
меня точно выгонят из родительского комитета.
- Ну ладно, тогда я думаю, я тоже поеду с вами на гонки.
- Но ты же не любишь.
- Сегодня я все люблю!
Подозревая, что Викки пытается загладить вину за сцену в саду, но тем
не менее довольный, Хачмен вышел из комнаты. Час он провел в кабинете,
разбирая почту, и, когда решил, что обед должен быть уже готов, вышел в
гостиную и приготовил себе сильно разбавленное содовой виски. Дэвид сидел
у телевизора и забавлялся ручкой переключения каналов. Хачмен сел в кресло
и сделал глоток, задумчиво глядя на темные силуэты тополей за окном. Небо
за деревьями, все заполненное слой за слоем пухлыми, спутанными облаками,
как розовое коралловое царство, тянулось в бесконечность.
- Черт! - пробормотал Дэвид, ударяя кулаком по селектору.
- Спокойней, - мягко произнес Хачмен. - Так ты сломаешь телевизор.
Что случилось?
- Я включил детскую программу, а тут вот... - Мальчуган состроил
презрительную гримасу и показал на пустой, мигающий экран.
- Ну и что, это, наверное, настройка. Может ты рано включил?
- Нет, они всегда в это время уже показывают.
Хачмен отставил стакан, подошел к телевизору и уже было взялся за
ручку частоты строк, когда на экране появилось лицо диктора. Глядя на
единственный листок перед собой, он строгим голосом зачитал сообщение:
- Сегодня, примерно в семнадцать часов, над Дамаском было взорвано
ядерное устройство. По предварительным оценкам мощность устройства
составляет шесть мегатонн. Как сообщают с места события, весь город
охвачен пламенем. Предполагается, что большинство из пятисот пятидесяти
тысяч жителей города погибли.
До сих пор не поступали данные, свидетельствующие о том, вызван ли
взрыв ненамеренной катастрофой, или он является актом агрессии. Тем
временем в Вестминстере собрано экстренное совещание кабинета министров. В
ближайшее время состоится заседание Совета Безопасности ООН.
Регулярные передачи по нашему каналу временно прекращаются. Но не
выключайте свои приемники - по мере поступления мы будем немедленно
сообщать дальнейшие новости.
Лицо диктора на экране расплылось и вскоре исчезло.
Не сводя глаз с пустого экрана, Хачмен почувствовал, как его лоб
покрывается холодной испариной.
2
Не глядя на сына, Хачмен неторопливо прошел на кухню. Викки что-то
напевала, стоя к нему спиной, и, как всегда, выглядела чуть-чуть
неестественно в роли старательной домашней хозяйки. С таким трудом
построенный из дневного убожества вечер опять рушился.
- Викки, - начал Хачмен виновато, - над Дамаском взорвали водородную
бомбу. Только что передали по телевизору...
- Ужас. - Викки обернулась и кивнула а сторону застекленного буфета.
- Просто ужас! Будь добр, подай мне вон ту маленькую миску. А что, теперь
война будет?
Он механически достал с полки миску и поставил на стол.
- Еще не установлено, кто это сделал, но там, возможно, до
полумиллиона убитых. Полмиллиона!
- Когда-то это должно было случиться. Салат делать?
- Салат? Какой салат? Мы будем есть?
- А что мы, по-твоему, должны делать? - Викки взглянула на него
подозрительно. - Лукас, я надеюсь, ты не начнешь устраивать представления
из всего этого?
- Представления?
- Да. Я имею в виду твою обычную озабоченность за весь мир. Уверяю
тебя, ни одному человеку на Земле не станет легче от того, что с тобой
случится нервный припадок. Но ты все равно принимаешь на себя
ответственность за что-то, что произошло за десять тысяч километров
отсюда.
- До Дамаска всего две тысячи километров.
- Да хоть две тысячи метров! - Викки швырнула миску на стол, подняв
целое облако муки. - Лукас, тебя ведь даже не интересует, что творится у
соседей! Так что будь добр...
- Я есть хочу, - объявил Дэвид, появляясь в дверях. - И когда мы
поедем?
Хачмен покачал головой.
- Извини, сынок, но поездку придется отложить.
- Как? - Лицо Дэвида застыло обиженной маской. - Ты ведь обещал...
- Я знаю, но сегодня не получится...
- А собственно, почему? - вступила в разговор Викки. - Я надеюсь, ты
не думаешь, что я собираюсь целый вечер сидеть перед телевизором и слушать
свору комментаторов и всяких экспертов, которые понятия не имеют, что
произойдет в ближайшее время, и тем не менее убедительно рассказывают, что
произойдет. Мы обещали Дэвиду поехать на автомобильные гонки, и мы туда
поедем.
Хачмен на мгновение представил груду разорванных, искалеченных тел,
вздрогнул, затем направился за Дэвидом в гостиную. Мальчик потыкал пальцем
в селектор программ, нашел какую-то старую комедию и обреченно уселся
перед телевизором. Удивленный и слегка успокоенный тем, что по телевизору
все еще показывают обычные программы, Хачмен машинально взял в руки свой
стакан с виски и уставился на экран. На залитых солнцем улочках Голливуда
двадцатых годов разворачивалась сумасшедшая погоня на автомобилях. Не
обращая внимания на актеров, Хачмен стал всматриваться в декорации. Дома
казались сараями, но все же они были настоящие, и, вглядываясь в них, он
иногда замечал мелькающие отрывки чужой, давно ушедшей жизни,
запечатленной на старой пластиковой пленке. Простые неизвестные люди,
защищенные прошлым от ужасов сегодняшнего дня. Прошлым, в котором самое
страшное, что могло случиться с человеком, - это очередь за хлебом в
голодные годы или в военное время вполне понятная смерть под пулеметным
огнем.
"Я должен это сделать, - подумал Хачмен. - Я должен заставить
нейтроны..." После комедии показали несколько рекламных роликов - опять
нормальная жизнь, только порциями поменьше. Он уже начал успокаиваться,
когда изображение на экране исчезло, затем вспыхнуло вновь. Огромное
грибовидное облако, кипящее и в то же время почти неподвижное, словно
высеченное из камня... Белые прямоугольные кварталы города, исчезающие под
ползущим, клубящимся облаком. Изображение, очевидно, переданное с
вертолета, не оборудованного специальными камерами, прыгало и уходило в
сторону. При этом с экрана доносилась резкая, тревожная музыка. Потом кадр
сменился, и появилось лицо диктора. Сухо, по-деловому он повторил прежнее
сообщение, уточнив, что количество жертв оценивается в четыреста тысяч
человек, и стал описывать лихорадочную дипломатическую суету в близлежащих
столицах. Далее последовала новость, которую, по мнению Хачмена, следовало
объявить в самом начале. Стало известно, что ядерный заряд не был
доставлен ракетой либо военным самолетом. Он находился на борту
гражданского авиалайнера, который должен был совершить посадку в аэропорту
в семи километрах к юго-западу от города. Резиденция правительства
переведена в Халеб, где уже принимаются соболезнования и предложения
немедленной помощи от всех стран Ближнего Востока, включая Израиль и
членов Объединенной Арабской Республики, от которой Сирия отделилась в
апреле прошлого года. Все подразделения вооруженных сил Сирии приведены в
боевую готовность, но ввиду отсутствия очевидного противника никаких
боевых действий предпринято не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Он взял стрелу, натянул тетиву и прицелился. Дрожащие в нагретом
воздухе концентрические круги казались теперь очень далеко. Он выстрелил,
и еще до того, как лук зазвенел недовольно и негармонично, понял, что
дернул тетиву слишком резко вместо того, чтобы плавно ее отпустить. Стрела
прошла высоко и пролетела над мишенью. Хачмен выругался, но это не помогло
разрядить напряжение, и он стал снимать снаряжение, нервно выдергивая
ремешки застежек.
- Извини, дорогой, - Викки произнесла это извиняющимся тоном, как
маленький ребенок, подошла со спины и обняла его. - Я не виновата, что так
тебя ревную.
- Ревнуешь! - Хачмен истерически хохотнул, чувствуя, что на самом
деле близок к слезам. - Если бы ты застала меня целующим другую женщину и
тебе это не понравилось, тогда это называлось бы ревностью. А то, что ты
выдумываешь про людей, которых показывают по ящику, мучаешь себя и
вымещаешь это на мне - это... это черт знает что!
- Я тебя так люблю, что не хочу, чтобы ты даже замечал других женщин.
- Рука Викки скользнула от пояса ниже, и в то же мгновение Хачмен
почувствовал, как она прижалась грудями к его пояснице и ткнулась головой
ему между лопатками. - Дэвид еще не пришел из школы...
"Я буду последним дураком, если поддамся так быстро..." - сказал себе
Хачмен, но уже не мог прогнать мысль о доме, где никого нет - редкий
случай - и где можно, не таясь, не сдерживаясь, заняться любовью, что,
собственно, Викки и предлагала. Она так любит его, что не хочет, чтобы он
даже замечал других женщин - в таком свете ее слова и поступки выглядят
почти логично. Викки настойчиво прижималась упругим животом к его
ягодицам, и он уже готов был поверить, что сам во всем виноват, потому что
вызывает в ней эту неукротимую страсть. Хачмен повернулся и позволил себя
поцеловать, рассчитывая обмануть ее, отдать тело и сохранить за собой
разум, но по дороге к дому понял, что его снова переиграли. После восьми
лет супружеской жизни ее притягательность настолько возросла, что он даже
не мог представить себя в постели с другой женщиной.
- Из-за своей врожденной моногамности я постоянно попадаю в
невыгодное положение, - пробормотал он, складывая лук и колчан снаружи у
двери. - Меня бессовестно используют.
- Бедненький. - Викки прошла на кухню впереди него и принялась
раздеваться, едва он захлопнул дверь.
Сбрасывая на ходу одежду, Хачмен двинулся за ней в спальню. Когда они
легли, он сунул руки за спину Викки и крепко обнял за плечи, затем подпер
ее пятки своими ступнями - получилось что-то вроде тисков, сжимающих тело
Викки, удерживающих его в неподвижности, своего рода замена узды, которую
ему ни разу не удавалось накинуть на ее мысли.
После, когда он лежал рядом с ней в состоянии
полусна-полумечтательности, полузабыв о своей грусти и заботах, мир за
окном казался тем спокойным миром, который он знал когда-то мальчишкой.
Солнце, заглядывающее поздним утром в спальню, едва слышный разговор в
саду, тележка молочника с позвякивающими бутылками за оградой, мерный звук
ручной газонокосилки где-то вдали... И сейчас он чувствовал себя в такой
же безопасности. Бомба, вся концепция ядерной катастрофы, казались
далекими и такими же устаревшими, как Джон Фостер Даллес, телевизоры с
двадцатисантиметровыми экранами и сенатор Маккарти... Мы прошли важный
рубеж уже в июле шестьдесят шестого - в этом месяце срок от окончания
второй мировой войны сравнялся с интервалом между первой и второй. И
ничего не случилось. Трудно даже представить, что кто-то всерьез планирует
сбросить бомбу...
Кто-то забарабанил во входную дверь. Хачмен очнулся и понял, что
вернулся из школы сын. Он открыл замок, и мимо него вместе с пахнущим
октябрем холодным воздухом молча промчался взъерошенный сын, запустил
портфелем в угол и скрылся в туалете. Портфель шмякнулся с тяжелым шлепком
и звяканьем. Хачмен подобрал его и, улыбнувшись, положил на место в шкаф.
Существует множество уровней реальности, и, возможно, Викки права.
Возможно, самая большая ошибка, которую может совершить житель нашей
большой всепланетной деревни, - это забивать себе голову ответственностью
и беспокойством за то, что творят его соседи за десять тысяч миль от него.
Кто же выдержит на своих плечах такой груз?
- Пап? - Дэвид улыбнулся, показывая неровные растущие зубы. - Мы
сегодня поедем на автогонки?
- Не знаю, сынок. Вечером будет холодно стоять вдоль трассы.
- А мы тепло оденемся и купим горячих сосисок!
- Знаешь, что? Пожалуй, это идея. Это то, что надо! - подумав,
ответил Хачмен и заметил, как лицо Дэвида расцветает счастливой
мальчишеской улыбкой. "Обдумано и решено. Нейтроны подождут..." Он прошел
в спальню и разбудил Викки.
- Вставай, женщина! Мы с Дэвидом хотим есть, а потом собираемся на
автогонки!
Викки потянулась, натянула на себя простыню и замерла, изображая
египетскую мумию.
- Я не двинусь с места, пока ты не скажешь, что любишь меня.
- Конечно, я люблю тебя.
- И ты никогда-никогда не взглянешь ни на кого другого?
- Никогда!
Викки томно улыбнулась.
- Ложись-ка ты снова.
Хачмен покачал головой.
- Дэвид вернулся.
- Рано или поздно ему придется узнать об этой стороне жизни.
- Согласен. Но я не хочу, чтобы он написал про нас в очередном
сочинении. Месяц назад он одно такое написал - теперь меня считают
пьяницей, а если кто-то решит, что я вдобавок еще и сексуальный маньяк,
меня точно выгонят из родительского комитета.
- Ну ладно, тогда я думаю, я тоже поеду с вами на гонки.
- Но ты же не любишь.
- Сегодня я все люблю!
Подозревая, что Викки пытается загладить вину за сцену в саду, но тем
не менее довольный, Хачмен вышел из комнаты. Час он провел в кабинете,
разбирая почту, и, когда решил, что обед должен быть уже готов, вышел в
гостиную и приготовил себе сильно разбавленное содовой виски. Дэвид сидел
у телевизора и забавлялся ручкой переключения каналов. Хачмен сел в кресло
и сделал глоток, задумчиво глядя на темные силуэты тополей за окном. Небо
за деревьями, все заполненное слой за слоем пухлыми, спутанными облаками,
как розовое коралловое царство, тянулось в бесконечность.
- Черт! - пробормотал Дэвид, ударяя кулаком по селектору.
- Спокойней, - мягко произнес Хачмен. - Так ты сломаешь телевизор.
Что случилось?
- Я включил детскую программу, а тут вот... - Мальчуган состроил
презрительную гримасу и показал на пустой, мигающий экран.
- Ну и что, это, наверное, настройка. Может ты рано включил?
- Нет, они всегда в это время уже показывают.
Хачмен отставил стакан, подошел к телевизору и уже было взялся за
ручку частоты строк, когда на экране появилось лицо диктора. Глядя на
единственный листок перед собой, он строгим голосом зачитал сообщение:
- Сегодня, примерно в семнадцать часов, над Дамаском было взорвано
ядерное устройство. По предварительным оценкам мощность устройства
составляет шесть мегатонн. Как сообщают с места события, весь город
охвачен пламенем. Предполагается, что большинство из пятисот пятидесяти
тысяч жителей города погибли.
До сих пор не поступали данные, свидетельствующие о том, вызван ли
взрыв ненамеренной катастрофой, или он является актом агрессии. Тем
временем в Вестминстере собрано экстренное совещание кабинета министров. В
ближайшее время состоится заседание Совета Безопасности ООН.
Регулярные передачи по нашему каналу временно прекращаются. Но не
выключайте свои приемники - по мере поступления мы будем немедленно
сообщать дальнейшие новости.
Лицо диктора на экране расплылось и вскоре исчезло.
Не сводя глаз с пустого экрана, Хачмен почувствовал, как его лоб
покрывается холодной испариной.
2
Не глядя на сына, Хачмен неторопливо прошел на кухню. Викки что-то
напевала, стоя к нему спиной, и, как всегда, выглядела чуть-чуть
неестественно в роли старательной домашней хозяйки. С таким трудом
построенный из дневного убожества вечер опять рушился.
- Викки, - начал Хачмен виновато, - над Дамаском взорвали водородную
бомбу. Только что передали по телевизору...
- Ужас. - Викки обернулась и кивнула а сторону застекленного буфета.
- Просто ужас! Будь добр, подай мне вон ту маленькую миску. А что, теперь
война будет?
Он механически достал с полки миску и поставил на стол.
- Еще не установлено, кто это сделал, но там, возможно, до
полумиллиона убитых. Полмиллиона!
- Когда-то это должно было случиться. Салат делать?
- Салат? Какой салат? Мы будем есть?
- А что мы, по-твоему, должны делать? - Викки взглянула на него
подозрительно. - Лукас, я надеюсь, ты не начнешь устраивать представления
из всего этого?
- Представления?
- Да. Я имею в виду твою обычную озабоченность за весь мир. Уверяю
тебя, ни одному человеку на Земле не станет легче от того, что с тобой
случится нервный припадок. Но ты все равно принимаешь на себя
ответственность за что-то, что произошло за десять тысяч километров
отсюда.
- До Дамаска всего две тысячи километров.
- Да хоть две тысячи метров! - Викки швырнула миску на стол, подняв
целое облако муки. - Лукас, тебя ведь даже не интересует, что творится у
соседей! Так что будь добр...
- Я есть хочу, - объявил Дэвид, появляясь в дверях. - И когда мы
поедем?
Хачмен покачал головой.
- Извини, сынок, но поездку придется отложить.
- Как? - Лицо Дэвида застыло обиженной маской. - Ты ведь обещал...
- Я знаю, но сегодня не получится...
- А собственно, почему? - вступила в разговор Викки. - Я надеюсь, ты
не думаешь, что я собираюсь целый вечер сидеть перед телевизором и слушать
свору комментаторов и всяких экспертов, которые понятия не имеют, что
произойдет в ближайшее время, и тем не менее убедительно рассказывают, что
произойдет. Мы обещали Дэвиду поехать на автомобильные гонки, и мы туда
поедем.
Хачмен на мгновение представил груду разорванных, искалеченных тел,
вздрогнул, затем направился за Дэвидом в гостиную. Мальчик потыкал пальцем
в селектор программ, нашел какую-то старую комедию и обреченно уселся
перед телевизором. Удивленный и слегка успокоенный тем, что по телевизору
все еще показывают обычные программы, Хачмен машинально взял в руки свой
стакан с виски и уставился на экран. На залитых солнцем улочках Голливуда
двадцатых годов разворачивалась сумасшедшая погоня на автомобилях. Не
обращая внимания на актеров, Хачмен стал всматриваться в декорации. Дома
казались сараями, но все же они были настоящие, и, вглядываясь в них, он
иногда замечал мелькающие отрывки чужой, давно ушедшей жизни,
запечатленной на старой пластиковой пленке. Простые неизвестные люди,
защищенные прошлым от ужасов сегодняшнего дня. Прошлым, в котором самое
страшное, что могло случиться с человеком, - это очередь за хлебом в
голодные годы или в военное время вполне понятная смерть под пулеметным
огнем.
"Я должен это сделать, - подумал Хачмен. - Я должен заставить
нейтроны..." После комедии показали несколько рекламных роликов - опять
нормальная жизнь, только порциями поменьше. Он уже начал успокаиваться,
когда изображение на экране исчезло, затем вспыхнуло вновь. Огромное
грибовидное облако, кипящее и в то же время почти неподвижное, словно
высеченное из камня... Белые прямоугольные кварталы города, исчезающие под
ползущим, клубящимся облаком. Изображение, очевидно, переданное с
вертолета, не оборудованного специальными камерами, прыгало и уходило в
сторону. При этом с экрана доносилась резкая, тревожная музыка. Потом кадр
сменился, и появилось лицо диктора. Сухо, по-деловому он повторил прежнее
сообщение, уточнив, что количество жертв оценивается в четыреста тысяч
человек, и стал описывать лихорадочную дипломатическую суету в близлежащих
столицах. Далее последовала новость, которую, по мнению Хачмена, следовало
объявить в самом начале. Стало известно, что ядерный заряд не был
доставлен ракетой либо военным самолетом. Он находился на борту
гражданского авиалайнера, который должен был совершить посадку в аэропорту
в семи километрах к юго-западу от города. Резиденция правительства
переведена в Халеб, где уже принимаются соболезнования и предложения
немедленной помощи от всех стран Ближнего Востока, включая Израиль и
членов Объединенной Арабской Республики, от которой Сирия отделилась в
апреле прошлого года. Все подразделения вооруженных сил Сирии приведены в
боевую готовность, но ввиду отсутствия очевидного противника никаких
боевых действий предпринято не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22