Аппарат
мистера Лавьяды делает предательство и ложь невозможными. И все наши
фильмы были сняты ради достижения этой цели. Вначале нам нужны были деньги
и известность, чтобы показать людям всего мира то, что, как мы знали, было
истиной. Мы сделали все, что было в наших силах. А теперь бремя
ответственности ложится уже не на нас, а на этот суд. Мы не виновны в
измене, мы не виновны в клевете и обмане, мы не виновны ни в чем, кроме
глубокого и искреннего желания служить человечеству. Мистер Лавьяда просил
меня сообщить от его имени суду и всему миру, что его единственным
желанием всегда было передать свое открытие в руки всего человечества, но
до сих пор он не мог это осуществить.

Судьи молча смотрели на меня. Зрители замерли на своих стульях, от
души желая, чтобы меня без дальнейшего разбирательства пристрелили на
месте. Под блестящими мундирами прятался страх и кипела злость, а
репортеры строчили в блокнотах, как одержимые. У меня от напряжения
пересохло в горле. Эти две речи, которые Сэмуэлс и я отрепетировали
накануне, были искрой в пороховом складе. Что последует теперь?
Сэмуэлс умело воспользовался паузой.
- С разрешения суда я хотел бы указать, что мистер Лефко выступил
сейчас с некоторыми заявлениями. Да, поразительными, но тем не менее они
легко поддаются проверке, которая либо полностью подтвердит их, либо
опровергнет. И она их подтвердит!
Он вышел и через несколько минут вкатил в зал аппарат. Майк встал.
Публика была явно разочарована. Сэмуэлс остановился прямо против судей и
чуть-чуть отодвинулся, заметив, что телеоператоры наводят на него свои
камеры.
- Мистер Лавьяда и мистер Лефко покажут вам... Полагаю, обвинение не
будет возражать?
Он явно провоцировал прокурора, и тот было встал, нерешительно
раскрыл рот, но передумал и снова сел.
- С разрешения суда, - продолжал Сэмуэлс, - нам необходимо пустое
пространство. Если судебный пристав будет так добр... Благодарю вас.
Длинные столы были отодвинуты. Сэмуэлс продолжал стоять на прежнем
месте. Взгляды всех присутствующих были устремлены на него, а он постоял
так еще несколько секунд, а потом отошел к своему столу и сел, произнеся
официальным тоном:
- Мистер Лефко!
Теперь все взгляды сосредоточились на нас с Майком, который молча
встал возле своего аппарата. Я откашлялся и сказал:
- Судья Бронсон...
Он внимательно посмотрел на меня, а потом взглянул на Майка.
- Я вас слушаю, мистер Лефко.
- Ваша беспристрастность известна всем...
Он недовольно нахмурился.
- Не согласитесь ли вы послужить объектом для этого эксперимента,
чтобы всякие подозрения о возможности обмана были заранее устранены?
Он подумал, а потом медленно наклонил голову. Прокурор попробовал
запротестовать, но его протест был отклонен.
- Не назовете ли вы какое-нибудь место, где вы были в определенный
день? Так, чтобы вы сами помнили все точно и в то же время могли бы с
уверенностью утверждать, что там не было ни посторонних свидетелей, ни
скрытых камер.
Он задумался. Шли секунды. Минуты. Напряжение достигло предела. В
горле у меня пересохло. Наконец, он сказал негромко:
- Тысяча девятьсот восемнадцатый год. Одиннадцатое ноября.
Майк сделал знак, и я спросил:
- Какой-нибудь точный час?
Судья Бронсон посмотрел на Майка.
- Ровно одиннадцать часов. Час, когда было объявлено перемирие... -
После небольшой паузы он добавил: - Ниагарский водопад.
Я услышал в полной тишине пощелкивание рукояток настройки, и Майк
снова сделал мне знак.
- Необходимо погасить свет. Смотреть следует на левую стену. Во
всяком случае, в ту сторону. Мне кажется, если бы судья Кассел немного
подвинулся... Мы уже готовы.
Бронсон посмотрел на меня, а потом на левую стену.
- Я готов.
Люстры погасли. Телеоператоры раздраженно заворчали. Я тронул Майка
за плечо.
- Ну-ка, покажи им, Майк!
Мы все в глубине души любим театральные эффекты, и Майк не составляет
исключения. Внезапно ниоткуда возникли гигантские неподвижные каскады.
Ниагара. Я кажется упоминал, что так и не научился преодолевать страх
высоты. И мало кто от него свободен. Я услышал судорожные вздохи ужаса,
когда прямо под нами разверзлась сверкающая бездна. Вниз, вниз, вниз, пока
мы не оказались у самого края безмолвного водопада, жуткого в своем
застывшем величии. Я знал, что Майк остановил время точно на одиннадцати
часах. Он панорамировал на американский берег. Там стояло несколько
туристов. Их замершие в самых неожиданных позах фигуры производили почти
комическое впечатление. На земле белел снег, в воздухе висели снежные
хлопья. Время остановилось.
Бронсон почти крикнул:
- Достаточно!
Молодая пара - она и он. Длинные юбки, широкая армейская шинель, они
стояли лицом к лицу, обнявшись. В темноте зашуршал рукав Майка, и они
задвигались. Она плакала, а солдат улыбался. Она отвернулась, но он
притянул ее к себе. Тут к ним подбежала другая пара, и все они весело
схватились за руки.
- Довольно! - хрипло сказал Бронсон.
В зале вспыхнул свет, и несколько минут спустя заседание суда было
отложено. С тех пор прошло больше месяца.
Аппарат Майка у нас забрали, и нас охраняют солдаты. Пожалуй, это
даже неплохо. Насколько нам известно, было сделано уже несколько попыток
линчевать нас, и толпу удалось остановить только на соседней улице. На
прошлой неделе мы смотрели, как внизу на улице беснуется седовласый
фанатик. Его вопли были неудобопонятными, но кое-какие слова нам все-таки
удалось разобрать: "Дьявол!.. Антихристы!.. Надругательство над Библией!..
Надругательство... Надругательство... Надругательство..."
Наверное, в городе нашлись бы люди, которые с удовольствием поджарили
бы нас на костре, как исчадий ада. Хотел бы я знать, что думают
предпринять руководители разных церквей теперь, когда истину можно узреть
своими глазами. Найдутся ли специалисты, умеющие читать по губам
арамейский язык, или коптский, или латынь? И чудо ли чудо, сотворенное с
помощью механических средств?

Дело принимает скверный оборот. Нас куда-то увезли. Куда именно, я не
знаю, но только климат здесь жаркий, и, судя по полному отсутствию
гражданских лиц, мы находимся в расположении какой-то воинской части. Мы
понимаем, что нам угрожает. И эти записки, Джо, которые я начал, чтобы
убить время, теперь оказались необходимым предисловием к той просьбе, с
которой я намерен к тебе обратиться. Дочитай до конца, а потом быстрее за
дело! Сейчас у нас нет возможности переслать тебе рукопись, а потому я
пока продолжаю - чтобы скоротать время. Для этой же цели приведу несколько
выдержек из газет.
"Таблоид": "...подобное оружие нельзя оставлять в бесчестных руках.
Последний кинофильм этих двух негодяев показывает, как можно исказить и
извратить изолированные и неправильно понятые события. Ни собственность,
ни деловые договоры, ни личная жизнь не могут быть ограждены. Внешнюю
политику нельзя будет..."
"Таймс": "...колонии на нашей стороне... ликвидация империи... бремя
белых..."
"Матэн": "...законное место... возродить гордую Францию..."
"Ничи-Ничи": "...неопровержимо доказывает божественное
происхождение..."
"Детройт джорнэл": "...под самым нашим носом... зловещей крепости на
Ист-Уоррен... под строгим федеральным наблюдением... усовершенствованное
нашими опытными инженерами могучее средство в руках учреждений,
наблюдающих за исполнением закона... излишние обвинения в адрес
политических и деловых кругов... завтра - разоблачение..."
"Оссерваторе романо": "...Совет кардиналов... с минуты на минуту
должно последовать заявление..."
Джексоновский "Стар Клерион": "...в надежных руках докажет всю
ошибочность расового равенства..."
Конечно, из газет мы могли почерпнуть только самое поверхностное и
одностороннее представление о ситуации. Однако солдаты - тоже люди, а
комнату убирает горничная, а обед приносят официанты. И кажется, мы
все-таки знаем правду о том, что происходит.
На улицах и в частных домах собираются митинги, два общества
ветеранов изгнали свое руководство, семь губернаторов подали в отставку,
три сенатора и десяток членов палаты представителей удалились от дел "по
состоянию здоровья", и настроение в стране самое тревожное. Ходят слухи,
что конгресс спешно проводит поправку к конституции, запрещающую
использование таких аппаратов частными лицами и какими бы то ни было
организациями, кроме тех, которым будет выдано на это разрешение
федеральным правительством. Говорят также, что по всей стране готовится
марш на Вашингтон с требованием довести до конца наш процесс и установить,
насколько верны предъявленные нам обвинения. По общему мнению, все газеты,
радио и телевидение взяты под контроль ФБР и армией. Отовсюду в конгресс
шлют петиции и требования, но они редко попадают по адресу.
Как-то горничная сказала:
- Тут, наверное, места не хватит для писем и телеграмм, адресованных
вам! Ну, и многим бы хотелось добраться до вас, чтобы с вами поговорить.
Только ничего у них не выйдет - все здание битком набито военной полицией,
- закончила она угрюмо.
Майк посмотрел на меня, и я, откашлявшись, спросил:
- А что вы думаете об этом?
Она умело перевернула и взбила подушку:
- Я видела вашу последнюю картину до того, как ее запретили. Я все
ваши картины видела. После работы я смотрела по телевизору ваш процесс. Я
слышала, как вы им ответили. Я так и не вышла замуж, потому что мой жених
не вернулся из Бирмы. Вы лучше его спросите, что он думает... - Она
кивнула в сторону часового, совсем молодого парня, в обязанности которого
входило следить, чтобы она с нами не разговаривала. - Вы его спросите,
хочет он, чтобы какие-нибудь сволочи заставили его стрелять в другого
такого же беднягу, как он сам... Послушайте, что он скажет, а потом
спросите меня, хочу ли я, чтобы на меня сбросили бомбу только потому, что
кому-то тут хочется заграбастать больше, чем у него уже есть?
На следующей неделе газеты вышли с гигантскими заголовками:
"ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЙ ЛУЧ - СОБСТВЕННОСТЬ США"
"ПОПРАВКА К КОНСТИТУЦИИ ЖДЕТ УТВЕРЖДЕНИЯ"
"ЛАВЬЯДА И ЛЕФКО ОСВОБОЖДЕНЫ"
Мы действительно были освобождены. Спасибо Бронсону. Но в газетах,
наверное, не сообщили, что нас тут же снова арестовали - "в интересах
вашей собственной безопасности", как нам объяснили. И, я думаю, из этого
места нашего заключения мы выйдем только ногами вперед.
Нам не дают газет, не разрешают переписки и содержат в полной
изоляции. Нет, нас не выпустят. Они рассчитывают, что нас нечего
опасаться, раз мы отрезаны от внешнего мира и не можем построить другой
аппарат. А когда шум уляжется и мы будем забыты, нас можно будет надежно
упрятать под двумя метрами земли. Ну, другой аппарат мы построить не
можем. Но так ли уж мы отрезаны от остального мира?
Взвесь ситуацию - с появлением нашего аппарата война становится
невозможной. Если у каждой страны, у каждого человека будет такой аппарат,
все будут равно защищены. Но если он будет принадлежать одной какой-то
стране, то остальные не смирятся с этим. Может быть, мы действовали
неправильно. Но, бог свидетель, мы сделали все, что могли, чтобы помешать
человечеству попасть в эту ловушку.
Аппарат Майка в руках армии, и сам Майк в руках армии. Времени
остается немного. Один из часовых передаст тебе это - и надеюсь, вовремя.
Много времени назад мы дали тебе ключ и выразили надежду, что никогда
не попросим тебя им воспользоваться. Но теперь пришло время пустить его в
ход. Это ключ от одного из сейфов Детройтского банка. В этом сейфе лежат
письма. Отправь их по адресу - только не все сразу и не из одного и того
же места. Они адресованы людям во всем мире - людям, которых мы знаем,
которых хорошо проверили, умным, честным и способным воплотить в жизнь
план, который мы им посылаем.
Но поторопись - в любую минуту кому-нибудь может прийти в голову, что
у нас где-то спрятан второй аппарат. Второго аппарата у нас нет. Было бы
глупо его строить. Но если какой-нибудь сообразительный молодой лейтенант
получит аппарат в свое распоряжение на срок, достаточный, чтобы проследить
наши прошлые действия, он обнаружит этот сейф с планами и письмами,
готовыми для отправки. Теперь ты видишь, почему нужно торопиться.
Поторопись, Джо!

1 2 3 4 5 6 7 8