Но он-таки
сконструировал и собрал "это".
"Это" он поместил в футляр от радиолы - и для удобства, и для
маскировки. По причинам, которые станут ясны позднее, он не рискнул взять
патент. Я осмотрел "это" внимательно и подробно. Место звукоснимателя и
кнопок настройки занимали циферблаты с рукоятками. На большом имелись
деления от 1 до 24, на двух - от 1 до 60, на десятке - от 1 до 25, а на
двух-трех цифр вообще не было. И все. Если не считать тяжелой деревянной
панели, скрывавшей то, что было установлено на месте радиоламп и
репродуктора. Неприхотливый тайник, скрывающий...
Кто не любит грезить наяву! Наверное, каждый человек мысленно обретал
сказочные богатства, всемирную славу, жизнь, полную захватывающих
приключений. Но сидеть на стуле, попивать теплое пиво и вдруг понять, что
мечта столетий уже больше не мечта, а реальность, ощутить себя богом,
сознавать, что стоит тебе повернуть пару рукояток - и ты сможешь увидеть
любого человека, когда-либо жившего на Земле, можешь стать очевидцем
любого события, если оно только произошло, - это до сих пор не вполне
укладывается у меня в голове.
Я знаю только, что дело тут в высоких частотах. И что в аппарате
много ртути, меди и всяких проволочек из дешевых и распространенных
металлов, но что и как происходит в нем, а главное - почему, это для меня
сложновато. Свет обладает массой и энергией, и эта масса непрерывно
утрачивает какую-то свою часть и может быть снова обращена в электрическую
энергию или что-то в том же духе. Майк Лавьяда сам говорит, что он не
открыл ничего нового, что еще задолго до войны этот эффект не раз
наблюдали такие ученые, как Комптон, Майкелсон и Пфейффер, но они сочли
его чисто побочным, ничем не интересным явлением. А с тех пор все было
заслонено исследованиями атомной энергии.
Когда я несколько пришел в себя - после того как Майк еще раз
продемонстрировал мне мое прошлое, - я, по-видимому, начал вытворять
что-то невообразимое. Майк утверждает, что я присаживался, тут же
вскакивал, принимался бегать взад-вперед по помещению бывшей лавки,
отшвыривая с дороги стулья или спотыкаясь о них, и все время бормотал
бессвязные слова и фразы со всей быстротой, на какую был способен мой
язык. В конце концов до меня дошло, что он надо мной смеется. На мой
взгляд, смеяться было не над чем, и я так ему и сказал. Он рассердился.
- Я знаю, что именно я изобрел! - крикнул он. - Я не такой круглый
дурак, каким вы меня считаете. Вот, посмотрите! - Он повернулся к своему
аппарату и скомандовал: - Погасите свет!
Я погасил свет и снова увидел себя в баре "Мотор", но это меня уже не
оглушило.
- Смотрите!

Бар расплылся в тумане. Улица. Два квартала до муниципалитета. Вверх
по лестнице в зал совещаний. Никого. Потом - заседание муниципалитета.
Потом оно исчезло. Не фильм, не проекция диапозитива, а кусочек жизни
размером в четыре квадратных метра. Когда мы приближались, поле зрения
сужалось; когда мы удалялись, задний план воспринимался так же четко, как
и передний. Изображение - если тут подходит это слово - было таким
реальным и жизненным, что казалось, будто смотришь на происходящее через
открытую дверь. Все предметы и фигуры были трехмерными. Майк что-то горячо
объяснял, пока вертел свои рукоятки, но я был так увлечен, что почти его
не слышал.
Вдруг я взвизгнул, уцепился за стул и закрыл глаза - как и ты закрыл
бы на моем месте, если бы, взглянув вниз, обнаружил, что висишь в небе и
между тобой и землей нет ничего, кроме дыма и двух-трех облаков. Когда я
открыл глаза, мы, очевидно, вышли из стремительного пике и передо мной
снова была улица.
- Можно подняться куда угодно, до слоя Хевисайда, и спуститься в
любую пропасть, когда и где хотите!
Изображение затуманилось, и вместо улицы возник редкий сосняк.
- Закопанные в земле клады! Да, конечно, но отрыть их стоит денег!
Сосны исчезли, и я щелкнул выключателем, потому что Майк закрыл
крышку своего аппарата и сел.
- Как можно заработать деньги без денег?
Этого я не знал, и он продолжал:
- Я поместил в газете объявление, что отыскиваю потерянные предметы.
И первым ко мне пришел полицейский, потребовавший, чтобы я предъявил ему
разрешение на занятие частным сыском. Я наблюдал, как крупнейшие биржевые
дельцы в стране продавали и покупали акции, как они планировали у себя в
конторах миллионные операции. Но что, по-вашему, произошло бы, если бы я
попробовал торговать биржевыми предсказаниями? Я следил за тем, как курсы
искусственно повышались и понижались, а у меня не было лишнего цента,
чтобы купить газету с этими сведениями! Я наблюдал, как отряд перуанских
индейцев закопал второй выкуп пики Атуагальпы, но у меня нет денег ни на
билет до Перу, ни на инструменты и взрывчатку, чтобы добраться до
сокровища! - Он встал, принес еще две бутылки и продолжал, а у меня
начинали складываться кое-какие идеи. - Я видел, как писцы переписывали
книги, сгоревшие вместе с Александрийской библиотекой, но если бы я
изготовил копию, кто бы купил ее и кто поверил бы мне? Что произошло бы,
если бы я отправился в университет и посоветовал тамошним историкам внести
исправления в свои курсы? Сколько людей с удовольствием воткнули бы мне
нож в спину, знай они, что я видел, как они убивали, крали или принимали
ванну? Где бы я очутился, если бы попробовал торговать фотографиями
Вашингтона или Цезаря? Или Христа?
Я согласился, что его упрятали бы в сумасшедший дом. Но...
- Как по-вашему, почему я сижу сейчас тут? Вы видели фильм, который я
показываю за десять центов. И большего он не стоит, потому что у меня не
было денег на хорошую пленку и я не мог сделать фильм так, как я знаю, что
мог бы... - Язык у него начал заметно заплетаться от волнения. - Я
занимаюсь этим потому, что у меня нет денег на оборудование, которое мне
нужно, чтобы раздобыть деньги, которые мне нужны... - Он свирепо отшвырнул
ногой стул на середину комнаты.
Несомненно, если бы я появился на сцене чуть позднее, "Филипс-радио"
достался бы лакомый кус. И может быть, я только выиграл бы...
Мне всю мою жизнь твердили, что я так и умру без гроша за душой,
однако никто еще не обвинял меня в том, что я упускал доллар, который сам
плывет в руки. А тут передо мной были деньги - и какие! Причем получить их
можно было почти сразу и без всякого труда. На мгновение я заглянул далеко
в будущее, где я купался в золоте, и у меня даже дыхание перехватило.
- Майк, - сказал я, - допьем-ка это пиво, а потом пойдем куда-нибудь,
где можно будет выпить еще и, пожалуй, перекусить. Нам надо о многом
поговорить.
И мы поговорили.

Пиво - отличная смазка, а я умею быть убедительным, и к тому времени,
когда мы вышли из забегаловки, между нами царило полное взаимопонимание.
Когда же мы устроились спать позади все того же картонного экрана, мы с
Майком были уже полноправными партнерами. Наш договор мы, помнится, не
подкрепили рукопожатием, но партнерами мы остаемся по-прежнему, хотя с тех
пор прошло шесть лет. Нет человека, которого я уважал бы больше, чем
Майка, и он, по-моему, отвечает мне тем же.
Семь дней спустя я отправился на автобусе в Гросс-Пойнт с туго
набитым портфелем, а через два дня вернулся на такси с пустым портфелем и
бумажником, вздувшимся от крупных купюр. Это было очень легко.
"Мистер Джонс (или Смит, или Браун), я - представитель
Аристократического ателье, специализирующегося на частных и откровенных
портретах. Мы полагаем, что вас может заинтересовать эта ваша фотография
и... Нет-нет, это всего лишь пробный отпечаток. Негатив находится в нашем
архиве... Но, если вас это заинтересует, я послезавтра доставлю вам
негатив... Да, конечно, мистер Джонс. Благодарю вас, мистер Джонс..."
Подло? Безусловно. Шантаж - всегда подлость. Но если бы у меня была
жена, дети и безупречная репутация, я бы удовлетворялся бифштексом и не
баловался бы рокфором. И тем более весьма вонючим. Майку эта операция
нравилась даже меньше, чем мне. Убедить его удалось далеко не сразу и
пришлось даже пустить в ход старое присловие о цели, которая оправдывает
средства. Да и нашим клиентам такой расход был вполне по карману. К тому
же мы честно отдавали им негативы - и какие негативы!
Так мы раздобыли необходимые деньги - сумма была невелика, но для
начала ее вполне хватало. Прежде всего мы присмотрели подходящее здание -
вернее, присмотрел его Майк, потому что я на месяц улетел на восток, в
Рочестер. Майк снял помещение бывшего банка. Мы распорядились заложить
окна в зале, обставили контору со всей возможной роскошью (бронестекло
было моей идеей) - аппарат для кондиционирования воздуха, портативный бар,
электрооборудование, какое только мог пожелать Майк, и
блондинка-секретарша, которая считала, что служит в экспериментальной
лаборатории крупной электрической компании. Вернувшись из Рочестера, я
взял на себя руководство каменщиками и монтерами, а Майк прохлаждался в
номере, который мы сняли в первоклассном отеле, откуда ему был виден его
бывший кинотеатр. Насколько мне известно, там затем была открыта торговля
патентованными лекарствами на змеиных ядах. Когда "студия", как мы
окрестили наше новое владение, была отделана, Майк перебрался туда, а
блондинка приступила к выполнению своих обязанностей, которые
исчерпывались тем, что она читала романы о любви и говорила "нет" всем
коммивояжерам и агентам самых разнообразных фирм, являвшимся предложить
нам свой товар. Я уехал в Голливуд.
Мне пришлось неделю рыться в Центральном архиве, прежде чем я нашел
все, что мне было нужно, а чтобы раздобыть камеру, работающую на пленке
"Труколор", потребовался месяц разнюхивания и взяток. Зато теперь я мог
быть спокоен. Когда я вернулся в Детройт, из Рочестера уже прибыла большая
панорамная фотокамера и целый вагон цветных фотопластинок. Можно было
начинать.
Мы обставили это самым торжественным образом: закрыли жалюзи, и я
пустил в потолок пробку одной из припасенных мною бутылок шампанского. На
блондинку-секретаршу это произвело большое впечатление, тем более что она
по-прежнему отрабатывала свое жалованье, расписываясь в получении ящичков,
ящиков и контейнеров. Бокалов у нас не было, но мы прекрасно обошлись без
них. Мы оба испытывали такое нервное возбуждение, что нить больше не
смогли, и подарили остальные бутылки секретарше, сказав, что на этот день
она может считать себя свободной. Когда она ушла (по-моему, несколько
расстроенная тем, что веселое празднование оборвалось в самом начале), мы
заперли за ней дверь, перебрались в студию, заперли внутреннюю дверь и
взялись за работу.

Я уже упоминал, что окна студии мы заложили. Внутренние стены были
выкрашены тусклой черной краской, и благодаря высокому потолку - ведь
прежде это был зал банка - впечатление создавалось внушительное. Но отнюдь
не мрачное. В самой середине зала была установлена кинокамера, заряженная
и готовая к съемке. Она заслоняла аппарат Майка, но я знал, что он стоит
сбоку, настроенный так, чтобы изображение появлялось у задней стены. Да,
именно у стены, а не на стене, так как изображение проецировалось в
воздухе, точно скрещивались два прожекторных луча. Майк открыл крышку, и я
увидел ого силуэт на фоне чуть освещенных циферблатов.
- Ну? - спросил он нетерпеливо.
- Здесь ты командуешь, Майк, - сказал я.
Щелкнул выключатель, и перед нами возник он - гоноша, живший две с
половиной тысячи лет назад. Возник во плоти. Александр. Александр
Македонский.
О нашей первой картине я, пожалуй, расскажу подробно. Мне никогда не
забыть этот год. Сначала мы проследили всю жизнь Александра от рождения и
до смерти. Конечно, мы пропускали второстепенные моменты и перепрыгивали
через недели, месяцы, а порой и годы, после чего теряли его или
оказывалось, что он значительно сместился в пространстве. Это означало,
что нам приходилось прыгать вперед-назад, точно мы вели пристрелочный
огонь. Существующие жизнеописания Александра Македонского почти не
помогали нам, и мы поражались, насколько мало они соответствуют реальным
фактам. Я часто задумываюсь над тем, почему вокруг знаменитых людей
обязательно начинают сплетаться легенды. Ведь их подлинная жизнь не менее
поразительна, чем выдуманная. К несчастью, мы вынуждены были
придерживаться принятых версий, иначе историки объявили бы наш фильм
безграмотной стряпней.
1 2 3 4 5 6 7 8