Альтаир высмотрела чистую воду и направила туда лодку. Теперь она подошла очень близко к баграм и увидела разъяренных людей с растрепанными волосами, блестящими в свете звезд глазами и открытыми в крике ртами, и вся эта масса двигалась и тянулась к ним, как злой сон. Один выстрел у нее еще есть. Один выстрел, ©на судорожно сжала руль и прикинула расстояние.
Лодка проскребла днищем по песчаному дну. Сердце Альтаир подпрыгнуло. Скрежет стих; лодка поплыла дальше, снова проскребла по дну, довольно тихо в сравнении с оглушительными криками с левого борта, где Мондрагон изо всех сил отбивался багром. Он был в крови. Вот он покачнулся от удара по его шесту, но устоял и сам нанес суровый удар, который смел в воду одного из сумасшедших. Но еще больше ударов пришло в ответ, а потом они заплыли за угол плота. Теперь Мондрагон был вне досягаемости, и багры заколотили по Альтаир. Мужчины прыгнули к лодке, но опоздали. Лодка тарахтела дальше, расстояние увеличивалось, и Альтаир повернула руль, чтобы взять курс из порта.
Боже мой, а если бы у сумасшедших были луки! У одного из них могло оказаться огнестрельное оружие. Она еще дрожала.
Я убила пять человек. Может, десяток. Вся рука болела. Ей снова вспомнился мужчина, который попал в винт, и она попыталась отбросить это воспоминание. Мондрагон посмотрел на нее; он сидел на краю палубы, косо положив багор под руку.
Альтаир закрепила руль, присела и достала коробку с боеприпасами. Потом открыла старый револьвер, вставила пять новых патронов и снова с щелчком закрыла барабан. Мать всегда учила ее никогда не расстреливать весь барабан. «Никогда не расстреливай все до последнего, слышишь? Когда закончится схватка, ты сделаешь чертовски хорошо, если будешь иметь еще один патрон!» Ретрибуцию Джонс никогда не спрашивали: «Почему?». Говорили просто «да, мама» и повиновались. И Альтаир следовала ее совету. Ее руки дрожали, когда она положила оружие; худые загорелые пальцы Ретрибуции всегда держали старый револьвер так, будто он был их металлическим продолжением. Но Альтаир дрожала всем телом. Она почти почувствовала, как мать дает ей за это пощечину, почти ощутила этот удар ухом. Она глубоко вздохнула и снова пришла в себя, и тут вспомнила, что сидит на палубе полуголая, а мотор работает и тратит дорогое горючее.
Проклятье, проклятье. Сейчас не время разъезжать по гавани; они и так уже сожгли горючее, еще тогда, когда проехали через порт, то есть, так, как она это и планировала. У нее не было больше денег, чтобы купить новое. Их хватит как раз только на пять бочонков Моги, если не брать ссуды. И у нее остались еще две бутылки виски, горсть муки и пачка чаю, а ведь теперь нужно было кормить два рта. Проклятье, проклятье, проклятье! Она сбросила обороты, чтобы экономить горючее. Они пересекали сейчас обратный поток прилива, и они еще почувствуют его, когда пересекут течение — это требовало горючего, как пьяница нуждался в виски. Они сделают это еще с содержимым бака. А потом Альтаир будет почти разорена.
Она посмотрела на Мондрагона, который ответил на ее взгляд. Вообще не смущен. Она вспомнила, как он сражался — не очень натренирован с шестом, но быстро научился и хорошо держал равновесие, и сумасшедшие не смогли с ним ни справиться, ни даже пройти мимо него.
— Даже не знал, что у тебя есть револьвер, — сказал он наконец. Его дыхание все еще было тяжелым.
— Я неохотно им пользуюсь. — Так, будто она то и дело его применяет. Лучше, если он поверит в это и не станет выдумывать глупостей. Она встала, держась рукой за руль, чтобы не потерять равновесие. Ветер холодил потную кожу. Она тряхнула головой и потянула воздух носом, внимательно всматриваясь в воду перед собой. Огни города уже большей частью погасли, и виднелось лишь несколько искорок. И путь был свободен — если не считать проезд под опорами мостов острова Риммон. Это могло быть ночью непростым маршрутом!
Она подумала над этим и совсем заглушила мотор.
— Куда мы едем? — осведомился Мондрагон.
— Не знаю. — И добавила, желая создать впечатление, будто всегда знает ответ: — На эту ночь хватит проблем. Я слишком устала, чтобы толкать лодку шестом под мостами, и уж совсем не хочу там останавливаться. Довольно с нас сумасшедших на одну ночь.
— Это были сумасшедшие?
— Сумасшедшие или плотовики, что для некоторых одно и то же. — Она снова глубоко вдохнула, пытаясь больше не думать об убитых, и почувствовала некоторую гордость. Ее лодка. Она указывала, как править ею. Она знала, что делала, и ему было ясно, что она это знала. Она видела свою мать, видела, как Ретрибуция Джонс управлялась с рулем — солнце освещало ее лицо, а прекрасные руки были так уверены в том, что делали, уверенны, как ее походка в эти годы сияющей юности; она имела обыкновение ходить так, что сразу было видно — пусть мир уступит ей дорогу.
Альтаир поддернула сползающее полотенце, сошла с полудека в средний проход и повернулась к Мондраго-ну, который сидел на краю палубы.
— Тебя несколько раз зацепили.
— Содрали кожу. — Он встал и схватил ее руку. — Проклятье, девочка…
Она немедленно стряхнула его руку.
— Джонс! Называй меня Джонс!
— Джонс. — Он стоял в солнечном свете и не знал, что сказать.
Как и она. Лодка далеко сошла с курса и ее несло волнами.
— У меня есть мазь, — сказала Альтаир. И добавила, так как снова хотела быть чистой, а не мокрой от пота, как она была, и так как еще ощущала чувство прикосновения к сумасшедшим: — Я приму ванну.
Он ничего не сказал. Она сбросила полотенце, повернулась и свечкой прыгнула за борт.
Второй удар взметнул воду возле нее, и по ее коже ласково пробежали пузырьки, когда Мондрагон вынырнул рядом. Он нашел ее и обнял. Проклятая дура, подумала она, и в мгновение паники: не пытается ли он меня утопить, может, в конце концов, он все-таки убийца, которому нужна моя лодка?
Очевидно, нет. Она вынырнула вместе с ним на поверхность и заскользила по воде, чувствуя, как он плывет сзади нее. Гребок за гребком. Она зажмурилась и снова пришла в себя, перестала грести руками и заболтала в воде ногами.
— Черт возьми, мы что, хотим потерять лодку? — Она увидела ее немного дальше и сильными гребками поплыла к ней.
Он добрался раньше ее, даже намного раньше — крепко ухватился за борт и ждал ее.
Но когда Альтаир подплыла к нему, они едва не потеряли ее снова.
— Джонс, — сказал он таким тоном, каким это слово еще не произносил никто и никогда. — О, Джонс.
А потом им пришлось ловить лодку во второй раз.
ГЛАВА 3
Утро они провели в медленном пробуждении; потом убивали время тем же, чем занимались ночью под звездами на полудеке. Потом снова поплавали. Это была четвертая ванна за два дня, и Альтаир удивлялась себе. Она выстирала также свою одежду, хорошо намылила, а потом повесила на румпель, чтобы та высохла на ветру. И Мондрагон выстирал свою одежду, а потом, после полудня, они завтракали, завернувшись в полотенца, а ветер сушил их волосы. Волосы Альтаир спадали гладко, а у Мондрагона завивались, тонкие, как светлый шелк. Это было очень красиво. Каждое его движение было красивым, и то, как играли его мускулы, и то, как солнце падало на его лицо и превращало волосы в свет. Альтаир ела и при каждой возможности бросала на него взгляды. И вздыхала.
— Куда мы поплывем теперь? — спросил он наконец, и она пожала плечами, не желая об этом говорить. Кажется, он принял это в качестве ответа.
Но когда она убрала после завтрака посуду, когда встала и увидела плывущие вдалеке, как маленькие пятнышки у края Мертвого Порта, плоты, она снова вспомнила ночь и то, каково будет прокладывать путь вокруг окраины только с шестом, потому что не будет больше никакого горючего. И приняла решение. Она снова вздохнула, нагнулась, взяла с румпеля штаны и натянула их. И пуловер.
— Еще сырые, да? — спросил Мондрагон, все еще с полотенцем на теле.
— Все равно сейчас нам нужно уплывать.
— Не хочешь сказать мне, куда мы торопимся?
— Мондрагон! — Она подошла и села перед ним на край палубы, чтобы не перекрикивать шум воды. — Если мы снова поплывем к окраине, мы потратим все мое горючее. А плыть оттуда с шестом очень неприятно. Мимо плотовиков и сумасшедших. — Она показала пальцем на город, на низкие, лежащие в дымке горбы острова Риммон. — Горючего только-только, чтобы добраться до мелководья под мостами Риммона. А оттуда я могу плыть с шестом куда угодно, куда тебе надо, если только это не в порту. У меня скоро ничего не останется, кроме виски; я должна зарабатывать на еду, а здесь течение все время будет сносить нас к Флоту-призраку, что не очень хорошо: там у песчаной косы болтаются сумасшедшие; а она как раз с противоположной стороны от Риммона, и у меня ровно столько горючего, чтобы доставить нас назад; я наблюдала за течениями. Итак, по-моему, тебе лучше рассказать, куда тебе нужно, так как иначе я намерена плыть в каналы, а мне кажется, у тебя есть причины не желать этого. Я думаю, что у тебя, возможно, есть речная лодка, к которой ты желаешь вернуться, или, может быть, этот корабль с Соколиных островов. Я не могу отвезти тебя до причала у Дета, потому что там слишком глубоко, но могу ссадить прямо у дамбы, откуда к порту ведет лестница. Ты просто поднимешься и перейдешь, потом вдоль дамбы к пирсу, потом снова вниз — простой путь. Это самое большое, что я могу для тебя сделать.
На мгновение все стихло. Он опустил взгляд на доски, потом снова поднял, скрестив руки.
— Высади меня в городе, — сказал он.
Ее сердце подпрыгнуло и сжалось.
— Тебе нужны новые проблемы? Мало, что ты уже один раз приземлился в канале? Скажи, где тебя сбросят в следующий раз, я буду ждать там на лодке.
Он пристально посмотрел на нее, сжав губы, но потом скривил их в улыбке.
— Не вмешивайся в мои дела!
— Ясно. Разумеется. Одевайся.
— Джонс… — Он сжал ее лицо между ладоней и заставил ее посмотреть на него. — Ты мне очень нравишься, Джонс.
От этих слов стало больно. Она глубоко вдохнула и почувствовала, как что-то в ней разбилось.
— Эй, если ты сделал мне ребенка, парень, я тебя убью! Неужели ее мать была такой же глупой? Неужели она, Альтаир, появилась на свет таким же образом?
Неужели ее мать однажды потеряла осторожность и влюбилась в мужчину вроде Мондрагона? Или просто отвратительный случай, насилие после однажды проигранного ею боя? Но ничего подобного Альтаир даже представить не могла.
Мондрагон пригладил ее волосы назад и продолжал ее разглядывать. Потом, наконец, отпустил ее и вспрыгнул на полудек, чтобы взять свою одежду. Когда он приобрел такую уверенную устойчивость? Когда он научился передвигаться в лодке? В последнюю ночь у него просто не было выбора, он стоял и размахивал багром с ловкостью, которая росла с каждой минутой…
…боец на мечах, подумала она. Фехтовальщик. Житель Верхнего города. Были всевозможные виды. Уличные забияки. Дуэлянты. В Верхнем городе были и такие люди — некоторые из них были очень богаты. Некоторые из них говорили шелковисто-мягкими голосами и при этом даже не знали, что железную сковороду не окунают в воду, а колючую рыбу не хватают за плавники.
Он знал о колючках ангела смерти, тут все в порядке. Он знал, как ухаживать за хорошим ножом. У него не было ни одного безобразного шрама, кроме того, что он получил в последнюю ночь багром в плечо, и этот шрам останется у него на всю жизнь. Не глубокий, но такой широкий, какой мог сделать только тупой багор. Он сохранит меня в своей памяти, не правда ли? На всю оставшуюся жизнь. Он будет вспоминать обо мне всякий раз, когда какая-нибудь женщина из Верхнего города спросит его об этом шраме.)
Он умел сражаться. Что означало, что он вовсе не был легкой добычей для одетых в черное дьяволов на мосту. Как они вообще справились с ним?
Шишка на затылке. Вот оно.
Мондрагон натянул штаны, еще влажные по швам. Солнце высушит. Не нужно волноваться, что получишь лихорадку.
Альтаир снова вздохнула, потом нагнулась вдале укрытия, вытащила потертую фуражку и надела ее, натянув поглубже из-за ветра. Она вздрогнула, а ее сердце подпрыгнула, потому что и ее затылок украшала шишка, именно там, где ее коснулся сейчас обод фуражки. Она сдвинула фуражку немного назад, так что та сидела косо на голове, натянула ее покрепче и спрыгнула на полудек.
Вероломный мотор завелся с третьего рывка и заработал так ровно, как только можно было ожидать.
Она, в конце концов, снова его выключила, когда горючего, наверное, осталось только-только, чтобы снова его завести, ну, может, чуть больше. «Смотри, чтобы у тебя никогда ничего не тратилось до конца!» Мать постоянно вдалбливала ей это. «Всегда рассчитывай на неудачу. Если ты сделаешь себя доступной, Мэрфи тебя заберет, будь уверена». Даже адвентисты верили в Мэрфи, святого из джейнистского пантеона. «Ты дала шанс старому Мэрфи», — обычно говорила мать, когда она делала ошибку. «Я говорю тебе: не потеряй свой шанс! Тебе нужно все, что у тебя есть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Лодка проскребла днищем по песчаному дну. Сердце Альтаир подпрыгнуло. Скрежет стих; лодка поплыла дальше, снова проскребла по дну, довольно тихо в сравнении с оглушительными криками с левого борта, где Мондрагон изо всех сил отбивался багром. Он был в крови. Вот он покачнулся от удара по его шесту, но устоял и сам нанес суровый удар, который смел в воду одного из сумасшедших. Но еще больше ударов пришло в ответ, а потом они заплыли за угол плота. Теперь Мондрагон был вне досягаемости, и багры заколотили по Альтаир. Мужчины прыгнули к лодке, но опоздали. Лодка тарахтела дальше, расстояние увеличивалось, и Альтаир повернула руль, чтобы взять курс из порта.
Боже мой, а если бы у сумасшедших были луки! У одного из них могло оказаться огнестрельное оружие. Она еще дрожала.
Я убила пять человек. Может, десяток. Вся рука болела. Ей снова вспомнился мужчина, который попал в винт, и она попыталась отбросить это воспоминание. Мондрагон посмотрел на нее; он сидел на краю палубы, косо положив багор под руку.
Альтаир закрепила руль, присела и достала коробку с боеприпасами. Потом открыла старый револьвер, вставила пять новых патронов и снова с щелчком закрыла барабан. Мать всегда учила ее никогда не расстреливать весь барабан. «Никогда не расстреливай все до последнего, слышишь? Когда закончится схватка, ты сделаешь чертовски хорошо, если будешь иметь еще один патрон!» Ретрибуцию Джонс никогда не спрашивали: «Почему?». Говорили просто «да, мама» и повиновались. И Альтаир следовала ее совету. Ее руки дрожали, когда она положила оружие; худые загорелые пальцы Ретрибуции всегда держали старый револьвер так, будто он был их металлическим продолжением. Но Альтаир дрожала всем телом. Она почти почувствовала, как мать дает ей за это пощечину, почти ощутила этот удар ухом. Она глубоко вздохнула и снова пришла в себя, и тут вспомнила, что сидит на палубе полуголая, а мотор работает и тратит дорогое горючее.
Проклятье, проклятье. Сейчас не время разъезжать по гавани; они и так уже сожгли горючее, еще тогда, когда проехали через порт, то есть, так, как она это и планировала. У нее не было больше денег, чтобы купить новое. Их хватит как раз только на пять бочонков Моги, если не брать ссуды. И у нее остались еще две бутылки виски, горсть муки и пачка чаю, а ведь теперь нужно было кормить два рта. Проклятье, проклятье, проклятье! Она сбросила обороты, чтобы экономить горючее. Они пересекали сейчас обратный поток прилива, и они еще почувствуют его, когда пересекут течение — это требовало горючего, как пьяница нуждался в виски. Они сделают это еще с содержимым бака. А потом Альтаир будет почти разорена.
Она посмотрела на Мондрагона, который ответил на ее взгляд. Вообще не смущен. Она вспомнила, как он сражался — не очень натренирован с шестом, но быстро научился и хорошо держал равновесие, и сумасшедшие не смогли с ним ни справиться, ни даже пройти мимо него.
— Даже не знал, что у тебя есть револьвер, — сказал он наконец. Его дыхание все еще было тяжелым.
— Я неохотно им пользуюсь. — Так, будто она то и дело его применяет. Лучше, если он поверит в это и не станет выдумывать глупостей. Она встала, держась рукой за руль, чтобы не потерять равновесие. Ветер холодил потную кожу. Она тряхнула головой и потянула воздух носом, внимательно всматриваясь в воду перед собой. Огни города уже большей частью погасли, и виднелось лишь несколько искорок. И путь был свободен — если не считать проезд под опорами мостов острова Риммон. Это могло быть ночью непростым маршрутом!
Она подумала над этим и совсем заглушила мотор.
— Куда мы едем? — осведомился Мондрагон.
— Не знаю. — И добавила, желая создать впечатление, будто всегда знает ответ: — На эту ночь хватит проблем. Я слишком устала, чтобы толкать лодку шестом под мостами, и уж совсем не хочу там останавливаться. Довольно с нас сумасшедших на одну ночь.
— Это были сумасшедшие?
— Сумасшедшие или плотовики, что для некоторых одно и то же. — Она снова глубоко вдохнула, пытаясь больше не думать об убитых, и почувствовала некоторую гордость. Ее лодка. Она указывала, как править ею. Она знала, что делала, и ему было ясно, что она это знала. Она видела свою мать, видела, как Ретрибуция Джонс управлялась с рулем — солнце освещало ее лицо, а прекрасные руки были так уверены в том, что делали, уверенны, как ее походка в эти годы сияющей юности; она имела обыкновение ходить так, что сразу было видно — пусть мир уступит ей дорогу.
Альтаир поддернула сползающее полотенце, сошла с полудека в средний проход и повернулась к Мондраго-ну, который сидел на краю палубы.
— Тебя несколько раз зацепили.
— Содрали кожу. — Он встал и схватил ее руку. — Проклятье, девочка…
Она немедленно стряхнула его руку.
— Джонс! Называй меня Джонс!
— Джонс. — Он стоял в солнечном свете и не знал, что сказать.
Как и она. Лодка далеко сошла с курса и ее несло волнами.
— У меня есть мазь, — сказала Альтаир. И добавила, так как снова хотела быть чистой, а не мокрой от пота, как она была, и так как еще ощущала чувство прикосновения к сумасшедшим: — Я приму ванну.
Он ничего не сказал. Она сбросила полотенце, повернулась и свечкой прыгнула за борт.
Второй удар взметнул воду возле нее, и по ее коже ласково пробежали пузырьки, когда Мондрагон вынырнул рядом. Он нашел ее и обнял. Проклятая дура, подумала она, и в мгновение паники: не пытается ли он меня утопить, может, в конце концов, он все-таки убийца, которому нужна моя лодка?
Очевидно, нет. Она вынырнула вместе с ним на поверхность и заскользила по воде, чувствуя, как он плывет сзади нее. Гребок за гребком. Она зажмурилась и снова пришла в себя, перестала грести руками и заболтала в воде ногами.
— Черт возьми, мы что, хотим потерять лодку? — Она увидела ее немного дальше и сильными гребками поплыла к ней.
Он добрался раньше ее, даже намного раньше — крепко ухватился за борт и ждал ее.
Но когда Альтаир подплыла к нему, они едва не потеряли ее снова.
— Джонс, — сказал он таким тоном, каким это слово еще не произносил никто и никогда. — О, Джонс.
А потом им пришлось ловить лодку во второй раз.
ГЛАВА 3
Утро они провели в медленном пробуждении; потом убивали время тем же, чем занимались ночью под звездами на полудеке. Потом снова поплавали. Это была четвертая ванна за два дня, и Альтаир удивлялась себе. Она выстирала также свою одежду, хорошо намылила, а потом повесила на румпель, чтобы та высохла на ветру. И Мондрагон выстирал свою одежду, а потом, после полудня, они завтракали, завернувшись в полотенца, а ветер сушил их волосы. Волосы Альтаир спадали гладко, а у Мондрагона завивались, тонкие, как светлый шелк. Это было очень красиво. Каждое его движение было красивым, и то, как играли его мускулы, и то, как солнце падало на его лицо и превращало волосы в свет. Альтаир ела и при каждой возможности бросала на него взгляды. И вздыхала.
— Куда мы поплывем теперь? — спросил он наконец, и она пожала плечами, не желая об этом говорить. Кажется, он принял это в качестве ответа.
Но когда она убрала после завтрака посуду, когда встала и увидела плывущие вдалеке, как маленькие пятнышки у края Мертвого Порта, плоты, она снова вспомнила ночь и то, каково будет прокладывать путь вокруг окраины только с шестом, потому что не будет больше никакого горючего. И приняла решение. Она снова вздохнула, нагнулась, взяла с румпеля штаны и натянула их. И пуловер.
— Еще сырые, да? — спросил Мондрагон, все еще с полотенцем на теле.
— Все равно сейчас нам нужно уплывать.
— Не хочешь сказать мне, куда мы торопимся?
— Мондрагон! — Она подошла и села перед ним на край палубы, чтобы не перекрикивать шум воды. — Если мы снова поплывем к окраине, мы потратим все мое горючее. А плыть оттуда с шестом очень неприятно. Мимо плотовиков и сумасшедших. — Она показала пальцем на город, на низкие, лежащие в дымке горбы острова Риммон. — Горючего только-только, чтобы добраться до мелководья под мостами Риммона. А оттуда я могу плыть с шестом куда угодно, куда тебе надо, если только это не в порту. У меня скоро ничего не останется, кроме виски; я должна зарабатывать на еду, а здесь течение все время будет сносить нас к Флоту-призраку, что не очень хорошо: там у песчаной косы болтаются сумасшедшие; а она как раз с противоположной стороны от Риммона, и у меня ровно столько горючего, чтобы доставить нас назад; я наблюдала за течениями. Итак, по-моему, тебе лучше рассказать, куда тебе нужно, так как иначе я намерена плыть в каналы, а мне кажется, у тебя есть причины не желать этого. Я думаю, что у тебя, возможно, есть речная лодка, к которой ты желаешь вернуться, или, может быть, этот корабль с Соколиных островов. Я не могу отвезти тебя до причала у Дета, потому что там слишком глубоко, но могу ссадить прямо у дамбы, откуда к порту ведет лестница. Ты просто поднимешься и перейдешь, потом вдоль дамбы к пирсу, потом снова вниз — простой путь. Это самое большое, что я могу для тебя сделать.
На мгновение все стихло. Он опустил взгляд на доски, потом снова поднял, скрестив руки.
— Высади меня в городе, — сказал он.
Ее сердце подпрыгнуло и сжалось.
— Тебе нужны новые проблемы? Мало, что ты уже один раз приземлился в канале? Скажи, где тебя сбросят в следующий раз, я буду ждать там на лодке.
Он пристально посмотрел на нее, сжав губы, но потом скривил их в улыбке.
— Не вмешивайся в мои дела!
— Ясно. Разумеется. Одевайся.
— Джонс… — Он сжал ее лицо между ладоней и заставил ее посмотреть на него. — Ты мне очень нравишься, Джонс.
От этих слов стало больно. Она глубоко вдохнула и почувствовала, как что-то в ней разбилось.
— Эй, если ты сделал мне ребенка, парень, я тебя убью! Неужели ее мать была такой же глупой? Неужели она, Альтаир, появилась на свет таким же образом?
Неужели ее мать однажды потеряла осторожность и влюбилась в мужчину вроде Мондрагона? Или просто отвратительный случай, насилие после однажды проигранного ею боя? Но ничего подобного Альтаир даже представить не могла.
Мондрагон пригладил ее волосы назад и продолжал ее разглядывать. Потом, наконец, отпустил ее и вспрыгнул на полудек, чтобы взять свою одежду. Когда он приобрел такую уверенную устойчивость? Когда он научился передвигаться в лодке? В последнюю ночь у него просто не было выбора, он стоял и размахивал багром с ловкостью, которая росла с каждой минутой…
…боец на мечах, подумала она. Фехтовальщик. Житель Верхнего города. Были всевозможные виды. Уличные забияки. Дуэлянты. В Верхнем городе были и такие люди — некоторые из них были очень богаты. Некоторые из них говорили шелковисто-мягкими голосами и при этом даже не знали, что железную сковороду не окунают в воду, а колючую рыбу не хватают за плавники.
Он знал о колючках ангела смерти, тут все в порядке. Он знал, как ухаживать за хорошим ножом. У него не было ни одного безобразного шрама, кроме того, что он получил в последнюю ночь багром в плечо, и этот шрам останется у него на всю жизнь. Не глубокий, но такой широкий, какой мог сделать только тупой багор. Он сохранит меня в своей памяти, не правда ли? На всю оставшуюся жизнь. Он будет вспоминать обо мне всякий раз, когда какая-нибудь женщина из Верхнего города спросит его об этом шраме.)
Он умел сражаться. Что означало, что он вовсе не был легкой добычей для одетых в черное дьяволов на мосту. Как они вообще справились с ним?
Шишка на затылке. Вот оно.
Мондрагон натянул штаны, еще влажные по швам. Солнце высушит. Не нужно волноваться, что получишь лихорадку.
Альтаир снова вздохнула, потом нагнулась вдале укрытия, вытащила потертую фуражку и надела ее, натянув поглубже из-за ветра. Она вздрогнула, а ее сердце подпрыгнула, потому что и ее затылок украшала шишка, именно там, где ее коснулся сейчас обод фуражки. Она сдвинула фуражку немного назад, так что та сидела косо на голове, натянула ее покрепче и спрыгнула на полудек.
Вероломный мотор завелся с третьего рывка и заработал так ровно, как только можно было ожидать.
Она, в конце концов, снова его выключила, когда горючего, наверное, осталось только-только, чтобы снова его завести, ну, может, чуть больше. «Смотри, чтобы у тебя никогда ничего не тратилось до конца!» Мать постоянно вдалбливала ей это. «Всегда рассчитывай на неудачу. Если ты сделаешь себя доступной, Мэрфи тебя заберет, будь уверена». Даже адвентисты верили в Мэрфи, святого из джейнистского пантеона. «Ты дала шанс старому Мэрфи», — обычно говорила мать, когда она делала ошибку. «Я говорю тебе: не потеряй свой шанс! Тебе нужно все, что у тебя есть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40