Странная тишина сгустилась над ними, спокойная, бесчувственная, впрочем, не столь уж и необычная во времена массовых бедствий. И вот уже те, кто мог, поползли к беспомощным раненым, подгоняемые их плачем и мольбами. Засветился огонь зажигалок и спичек. Официант отыскал свечи и расставил их вдоль стен разоренного обеденного зала. В отблесках свечей не было никакой романтики. Нет - всего лишь возможность получить смутное представление о понесенных потерях и материальном ущербе.
Для первого открытия понадобилось совсем немного времени: никакого намека на путь к спасению из этого зала не было. Все выходы были заблокированы обломками здания, а выходящих наружу окон здесь никогда и не было. Сохранился, правда, доступ к кухонным помещениям и - как милосердие для многих - к бару. Но ни единого выхода не было и оттуда. И обеденный зал, и небольшие пристройки к нему были погребены под тысячестенным завалом. Люди оказались в ловушке, заплатив эту цену за то, что не обратили внимания на предостерегающие сирены воздушной тревоги и не бросились бежать вместе с теми, кто был не так спокоен, как они. Большинство из них, те, кого не приковал к месту всепоглощающий ужас, - тогда решили, что если уж ядерные боеголовки в самом деле вот-вот обрушатся на голову, то все равно в столице не останется ни единого места, где можно было бы чувствовать себя в безопасности. Так не лучше ли в последний раз сделать глоточек вина, в последний раз, не скупясь, отведать какого-нибудь изысканного блюда? И все это в приятном обществе, с изяществом? Кое-кто даже во время бомбежки продолжал вести непринужденную беседу. Но взрыв и его последствия развеяли все это показное жеманство. И теперь, изрезанные стеклом, искалеченные обломками, ошарашенные и до смерти перепуганные люди - те, кто еще был в состоянии, - исследовали свою цитадель, едва освещенную свечами. И кое-кому она представилась неприступным убежищем, где вполне можно было дожидаться, пока не придет помощь. Тем более что в цитадели этой было довольно съестных припасов, а для бодрости духа - обильный выбор спиртного. Для других же, настроенных более пессимистически, цитадель стала олицетворением огромной тюрьмы, из которой нет спасения. Люди быстро научились вести умеренную жизнь, заботились о раненых, пытались облегчить уход умирающим. Трупы заворачивали в скатерти и складывали - разумеется, после того, как перенесли в зал всю выпивку, в баре, всякий раз плотно запечатывая двойные двери. Было решено, что не будет предприниматься никаких попыток пробить туннель сквозь завал, пока не пройдет по меньшей мере две-три недели, в противном случае их освобождение будут приветствовать одни лишь радиоактивные осадки.
Люди знали, что драгоценный воздух все же просачивается к ним, так как пламя свечей было достаточно сильным даже спустя несколько дней после взрыва и часто колыхалось от прокрадывающегося сверху легкого ветерка. А когда через завал проникли тонкие струйки воды, все догадались, что наверху идет дождь, люди уже точно знали о существовании брешей. Потом их смогут расширить спасательные команды с соответствующим снаряжением, войти сюда и вызволить заживо погребенных. И потому все стали ждать в этом новообретенном сообществе, где титулы не имели особого значения, где богатство было бесполезным, и лишь личным амбициям суждено было уцелеть. В этом случайном сообществе не было никаких социальных, а вскоре и никаких моральных барьеров, - за исключением, правда, сексуального аспекта последних. В этом деле все же соблюдалось определенное благоразумие: приятные встречи, ценность которых все время увеличивал блуждающий поблизости и уже начинавший панибратски похлопывать по плечу призрак Смерти, назначались в самых дальних и темных уголках обеденного зала. Тем временем, несмотря на все меры предосторожности, распространилась дизентерия, властно предъявившая права на несколько жизней. Еще больше их унесло пищевое отравление, не говоря уж об алкогольном. Инфицированные раны привели к многочисленным лихорадкам. Ну и, конечно, самоубийства. Они сократили число обитателей обеденного зала еще на четыре человека. Когда по прошествии трех недель спасатели так и не появились, стало нарастать беспокойство. К концу четвертой недели припасы провианта почти истощились, тщательно сберегаемые свечи превратились в огарки, а пол покрыла вода. Тогда было решено сделать попытку пробиться наружу. Надо было прорыть туннель.
Самые сильные мужчины собрали все, что только могло пригодиться в этой работе, - ножки стола, длинные ножи для разделки мяса и даже тяжелые суповые черпаки. Наметили место, где, казалось, вода струилась сильнее, и голыми руками сначала разобрали то, что смогли. Затем врубились своими орудиями в более неподатливую часть завала. Вскоре, однако, пришлось попытать счастья где-нибудь в другом месте, потому что находившаяся перед ними преграда была слишком прочна. Затем пришлось отказаться и от следующей долбежки, поскольку откуда-то сверху на пробиваемый проход вдруг обрушилось еще больше обломков. С третьей попытки подходящее место нашли. Там удалось продвинуться вперед. Первые два туннеля пытались пробить вблизи широких входных дверей в обеденный зал, а последний проделывали там, где в осевшей части потолка образовалась едва заметная расщелина. Эта брешь была расширена, но хотя вынутые обломки были влажными, ни капли воды из щели не появилось. Впереди вел проходку мужчина, бывший до бомбежки официантом в некогда знаменитом отеле. Он кое-как протиснулся в брешь, протолкнув вперед свечу. Внутри завала на него навалился кошмар клаустрофобии. Но ведь и все их существование в течение минувшего месяца было таким же кошмаром. Человек энергично врубался коротким ножом, добытым на кухне, в бетонный завал. Сзади были слышны поощрительные и ободряющие крики других. Мужчина ухмыльнулся в полутьме. Пыль, смешавшись с потом, превратилась в крохотные комочки, и они усеяли обнаженные руки и плечи мужчины. Энтузиазм бывшего официанта едва не привел еще к одному обвалу. Когда опасность миновала, он заставил себя быть более осторожным и аккуратным.
Через некоторое время он приостановил работу. Внимание его привлекли какие-то звуки над головой. Человек прислушался. Он был готов поклясться, что звук раздался не сзади, не со стороны тех, кто шел следом за ним. Возможно, это ему показалось, потому что теперь он ничего не слышал. Мужчина снова принялся за раскопки. Он отодвигал в стороны остатки кирпичной кладки, ножом прорывал ход среди всевозможных обломков. И вдруг он снова услышал шум. Теперь он не сомневался, что шум доносится сверху. Он попросил своих помощников прекратить работы, дождался тишины и прислушался. Какой-то странный скрежещущий звук раздавался, казалось, где-то совсем неподалеку.
Издав хриплый радостный возглас, бывший официант крикнул назад остальным, что никаких сомнений нет: спасатели уже работают, они прорываются навстречу им, но очень осторожно, опасаясь, видимо, растрясти завал. Не дай Бог создать еще большую опасность!
Официант призывно крикнул невидимым спасателям. Все, кто были за его спиной, тоже закричали. Но никакого ответа не последовало. Только опять раздался странный скрежещущий звук. Мужчина нахмурился. Это было похоже на... на то, что с той стороны кто-то вгрызается. Или скоблит... Или скользит... Он скорее почувствовал, чем понял, - там, по ту сторону завала, кто-то движется. Он тоже двинулся вперед.
Немного погодя он наткнулся еще на одну преграду и едва не разрыдался от досады. Но, нет-нет... Это было всего-навсего что-то деревянное, не то стенка шкафа, не то доска, а возможно, спинка гардероба, застрявшего среди нагромождения камней и булыжника. Ему была видна лишь небольшая часть этой преграды, остальную часть отсекали границы туннеля. Царапанье усилилось, и официант удивился, почему же спасатели попросту не пробьют в дереве дыру. Он опять окликнул их. Шум прекратился.
Мужчина начал что-то горячо говорить тем, кого отделяла от него преграда. Царапанье между тем возобновилось, и дерево затрещало. На этот раз звук испугал мужчину - люди не могли так работать. Скорее это напоминало царапанье когтей по дереву. И этот высокий пронзительный визг... Нет, так могли визжать только животные, животные с острыми когтями, достаточно сильные, чтобы протолкнуть это дерево внутрь, чтобы заставить его трещать и раскалываться...
Официант попятился. Человек, стоявший позади и чуть ниже него, поинтересовался, что это еще за шутки, и чертыхнулся по поводу ботинок, проехавших по его лицу. Люди, стоявшие еще дальше, требовали ответить, что там такое творится.
Бывший официант обнаружил, что не сможет отступить дальше - мешал человек, идущий следом. Перед ним в слабом отблеске свечи медленно прогибалась деревянная стена. Послышался негромкий визг. Большая щепка с треском откололась и выпала внутрь туннеля. Лапы с когтищами, смутно напоминающими длинные ногти, вцепилась край только что возникшей дыры. Откололось еще несколько щепок.
В дыре появилась длинная острая морда, и желтые зубы быстро начали грызть края дырок, увеличивая отверстие. Голова крысы и ее поблескивающие глазки стали самым душераздирающим доказательство зла, которое когда-либо видел в своей недолгой жизни бывший официант.
Пронзительный вопль человека резко оборвался, когда крыса, протиснувшись сквозь дыру, стремительно бросилась на него. Свеча выпала из рук официанта, его обступила тьма, и в этой тьме он почувствовал, как острые зубы впились ему в лицо. Руки его оказались бессильны против этого жирного щетинистого тела.
Крысы отлично знали, что где-то поблизости находятся люди, им подсказали это и тонкое обоняние, и интуиция. Их неудержимо влек специфический запах живой плоти и человеческих испражнений. А шум земляных работ привел стаю в состояние боевой готовности и подсказал направление атаки. Крысы хлынули в пролом. Одни из них прогрызали себе дорогу прямо сквозь тело бывшего официанта, остальные стремительно прокладывали туннели вокруг него, находя по пути все новых и новых людей. Подхлестнутые страстной жаждой крови, омерзительные твари впали в неистовство. Они смертоносной волной прокатились по туннелю, убивая и обжираясь на ходу, и наконец достигли гигантской пещеры, где сбились беззащитные люди.
В первый момент люди даже не поняли, что это было. Из пролома хлынули существа, показавшиеся всем порождением дьявола, какими-то демоническими чудовищами, быть может, возвратившимися в лоне своего ада. Правда, отчаянные вопли тех, кто прокладывал туннель, предупредили всех о внезапном нашествии. Ошеломленные в первые минуты люди, придя в себя, бросились врассыпную и забились в самые темные углы зала. А крысы черным водоворотом все исторгались и исторгались из проема туннеля. И без того травмированные бомбежкой и заточением, люди были уже неспособны охватить разумом на валившийся на них новый кошмар. Они даже не поняли, что ворвавшиеся в зал демонические существа были крысами. Впрочем, их ужас вряд ли бы был меньшим, если бы они поняли это. И только когда их плоть стали рвать на куски безжалостные зубы и когти, люди в полной мере осознали, что именно этим тварям суждено было стать их последним страшным испытанием. Не радиоактивное заражение, не болезни, не голод, не отчаяние - страшные чудовищные крысы решат их судьбу. Конечно, они пытались прятаться, но крысы отыскивали их. Кое-кто пытался забаррикадироваться столами и стульями. Но крысы, ловко извиваясь, проникали сквозь баррикады. Не стали надежным убежищем и кухни: те, кто попрятался в шкафах для продуктов, лишь ненадолго продлили жизнь, но затянули муки оцепенелым безвыходным ожиданием, пока острые зубы разгрызали преграды. Тот, кто успел забежать в вышедшую из строя холодильную камеру с протухшим мясом внутри, возможно, был бы защищен на какое-то время. Но остальные люди, пытавшиеся вслед за первыми укрыться в этом убежище, оттянули тяжелую металлическую дверь, и крысы ворвались в холодильник.
Один старик спрятался внутри духового шкафа. Он втиснулся в него, скрючившись, подобно зародышу в материнской утробе, рыдая и задыхаясь. Но одна из крыс уже поджидала в шкафу добычу. Старое сердце и до этого уже дважды подавало сигналы хозяину, но тот и сейчас не смог уберечь его от волнения. И сердце не выдержало. Бедный старик скончался, набив собою духовой шкаф. Еще несколько минут его руки слабо скреблись по железным стенам. Потом шкаф стал его гробом.
Какая-то пожилая женщина, с натугой отворив двойные двери бара и не обращая внимания на зловоние, исходившее от трупов, изо всех сил захлопнула их за собой. Она стояла одна, в абсолютной темноте, привалившись спиной к дверям и прислушиваясь к пугающему шуму снаружи. Больные ноги едва держали ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67