Только около двух часов ночи он отправился в спальню, и сон мгновенно сковал его. Навязчивый кошмар вернулся, и он снова оказался в океане, погружаясь в его манящую черную пучину. Легкие разрывались от давления, руки и ноги коченели и становились совершенно бесполезны, налитое свинцом тело неудержимо влекло вниз. Кто-то поджидал его на дне, но это была не Люси. Сероватое пятно лица постепенно стало отчетливей и оказалось лицом мужчины, вроде бы ему знакомым. Скривив губы в улыбке, он позвал Бишопа по имени. Глаза неестественно выпирали из глазниц, и Бишоп увидел, что в этих глазах нет ничего, кроме зла, засасывающего в их ледяную черноту, бездонную, как океан. По этой кривой усмешке Бишоп внезапно узнал того самого человека, которого он видел в «Бичвуде», — человека, наблюдавшего смерть своих последователей, перед тем как сунуть в рот пистолет. Его губы открылись, обнажив кривые желтые зубы, охранявшие вход во влажную пещеру, где покоился мясистый дрожащий язык, словно гигантский слизняк, готовый обвиться вокруг всякого, кто туда проникнет, и поглотить его. Течение занесло Бишопа туда внутрь, и за его спиной с оглушительным треском сомкнулись челюсти. Он совершенно ослеп и закричал, но мягкий обволакивающий язык облепил его ноги. Он попытался вырваться, но только еще сильнее погрузился в слизь, чувствуя в темноте, как язык обвивается вокруг его тела. Его оглушили собственные крики, но тут появились какие-то фигуры, выплывшие из тоннеля, который был глоткой этого человека. Их лица тоже были ему знакомы — лица тех, кто нашел смерть в «Бичвуде». Среди них был Доминик Киркхоуп. И Линн.
В ее безумных глазах стояли страх и мольба. Ее губы шевелились, складывая слова, и то были крики о помощи. Она взывала к нему. Она умоляла: «Помоги!»
Но он не мог: язык давил на него, облепляя голову и плечи, удушая клейкой слюной, вминая в мясистую плоть. Пока не произошел взрыв. И Бишоп превратился в пулю, летящую сквозь мозг этого человека. Внезапно он понял, что человек этот — Борис Прижляк.
Он проснулся, продолжая кричать, но с его губ не слетало ни единого звука. За окнами было светло, и он чуть не, заплакал от облегчения.
Пивная банка была пуста. Бишоп поставил ее на пол и развалился в кресле, заслоняясь рукой от яркого света. Голова раскалывалась, все тело стало каким-то вялым, неживым. Утром, услышав по радио новости, он сразу позвонил Джессике. Она оказалась дома и сказала, что пробудет там весь день, чтобы присматривать за отцом. Джейкоб тоже слышал сообщение о чудовищной трагедии на стадионе и считал, что она имеет отношение к событиям на Уиллоу-роуд. После нападения он был еще слаб, но тем не менее велел Джессике собрать всех сегодня вечером на совещание, в том числе и главного инспектора-детектива Пека. Даже если старший полицейский думает, что все они сумасшедшие, они должны попытаться убедить его, что между сектой Прижляка и последними событиями имеется связь. Бишоп пообещал никуда не отлучаться; как только будет определено время встречи, Джессика ему позвонит.
Но звонка все не было, и он уже начал беспокоиться. В конце концов это беспокойство заставило его встать и пройти в коридор. Он уже протянул руку к телефону, как вдруг раздался звонок.
— Джессика?
— Нет. Мистер Бишоп? Это Краучли. Из Фэрфилда.
— Фэрфилд?.. Психиатрическая лечебница.
— Что-то случилось с моей женой? — Страх ударил ему в живот свинцовым грузом.
— Вы должны немедленно приехать, мистер Бишоп, — произнес металлический голос.
— Что с Линн?
На другом конце провода возникла небольшая заминка.
— Мы добились некоторого... как бы вам сказать, некоторого улучшения. Я считаю, что ваше присутствие необходимо. Объясню, когда вы приедете.
— Буду через двадцать минут. Но не могли бы вы рассказать немного подробнее?
— Будет лучше, если вы все увидите сами.
— Хорошо. Еду.
Бишоп взбежал наверх за курткой. Сердце бешено колотилось. Что значит «некоторое улучшение»? Неужели Линн вышла наконец из скорлупы, в которой замкнулась? Мелькнет ли в ее глазах чувство, пусть даже совсем слабое, когда она его увидит? Он натянул куртку и бросился вниз, подгоняемый надеждой.
Телефон зазвонил всего через несколько секунд после его ухода, но дом был уже пуст.
Глава 17
Дождь стучал по дороге артиллерийской канонадой, и Бишоп, мчавшийся по направлению к Туикнему, сосредоточился на управлении машиной. К счастью, движение к этому часу ослабело, и ему удавалось ехать довольно быстро. Он был полон предчувствий; у Краучли, вероятно, были серьезные причины звонить ему в такой поздний час. Если Линн наконец... он не стал додумывать эту мысль. Лучше не ждать слишком многого.
Вскоре Бишоп добрался до тихого тупичка, в котором располагался фэрфилдский «Дом отдыха», и проехал через ворота на широкий двор. Забыв снять очки, которые сразу покрылись мелкими каплями дождя, он захлопнул дверцу и взбежал на лестницу. Позвонив, сорвал очки и сунул их в нагрудный карман. По внешнему виду огромное здание из красного кирпича можно было принять и за частную школу, и за дом престарелых. И только высоко расположенная неброская вывеска заставляла ощутить мрачноватую атмосферу этого здания. Свет в большей части внутренних помещений был выключен, и от этого дом казался еще более зловещим.
Бишоп услышал, как щелкнул замок. Дверь слегка приоткрылась.
— Я Крис Бишоп. Доктор Краучли просил меня приехать. Дверь открылась шире, и он увидел невысокую полную женщину.
— Да, мы вас ждали, мистер Бишоп. Входите, пожалуйста.
Бишоп вошел в приемный покой и с тревогой обернулся к невысокой женщине, старательно запиравшей дверь:
— Моя жена?..
— Мы проведем вас прямо к ней, мистер Бишоп, — произнес кто-то у него за спиной, и он увидел в другом конце комнаты еще одну женщину, сидевшую за регистрационным столом. Она отвернулась от маленькой настольной лампы, слабого света которой было явно недостаточно, чтобы рассеять сгустившийся в комнате мрак. Женщина встала из-за стола и направилась к нему.
— Простите за слабое освещение, — сказала она, словно читая его мысли. — После восьми часов вечера мы тушим верхний свет. Считаем, что на наших пациентов это действует успокаивающе.
Она была выше, чем та женщина, которая его впустила, и Бишоп понял, что никогда их раньше тут не видел. Возможно, они были новенькими, высокая — наверняка, поскольку в Фэрфилде пациентами никого не называли — они были «постояльцами».
— Что произошло с Линн? — спросил он. — Доктор Краучли не захотел говорить об этом по телефону.
Женщины с довольным видом переглянулись.
— Полагаю, вы обнаружите явное улучшение, мистер Бишоп, — сказала высокая. — Следуйте за мной, пожалуйста.
Они подошли к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Низкорослая, засунув руки в карманы белого медицинского халата, пристроилась у Бишопа за спиной. Пока они поднимались, высокая непрерывно что-то говорила, но он почти не слушал, он думал о Линн. Коридор второго этажа тоже был освещен только одной слабой лампой, стоявшей на столике в дальнем его конце, и этот тусклый свет привел Бишопа в замешательство. Совершенно непонятно, почему после приемных часов они оставляют такое скудное освещение; оно действует не столько успокаивающе, сколько угнетающе. Одна дверь приоткрылась, когда они проходили мимо. В комнате за дверью была непроницаемая тьма, но низкорослая торопливо подошла и осторожно оттолкнула кого-то назад. Высокая любезно улыбнулась ему, как будто ничего не произошло.
Посещение психиатрической лечебницы всегда слегка нервировало Бишопа, что было вполне естественно; но в такой поздний час, в отсутствие обычной суеты посетителей и персонала, его охватило беспокойство иного рода. Во рту у него пересохло, и он не знал, чем вызвано это необычное напряжение — тревогой за Линн или жутью здешней атмосферы. Они миновали еще несколько дверей, и Бишоп невольно подумал о том, что скрывается за этими дверями, что происходит в душах этих несчастных.
— Вот мы и пришли. — Высокая остановилась возле комнаты, которую, как он знал, Линн делила еще с тремя пациентками. В Фэрфилде палаты были небольшими, и врачи не видели необходимости отделять своих подопечных друг от друга, хотя и считали, что количество пациентов должно быть сведено до минимума.
— Мы не потревожим остальных? — спросил Бишоп.
— Они крепко спят. Я проверяла как раз перед вашим приездом. Можете войти, ваша жена ждет вас.
— Доктор Краучли с ней?
— Он скоро подойдет. Он хочет, чтобы вы немного побыли наедине.
У Бишопа засияли глаза и напряжение спало.
— Она?..
Женщина в белом халате приложила палец к губам, мило улыбнулась и блеснула глазами, заметив его радостное предвкушение. Она открыла дверь и жестом пригласила его войти. Он тихо произнес: «Благодарю» — и вошел в комнату. Дверь за ним закрылась.
Маленький ночник на тумбочке слабо освещал кровать Линн в углу у окна. Она с закрытыми глазами полулежала на подушках — должно быть, задремала, пока его ждала. Уверенный, что вокруг все спят, Бишоп на цыпочках подошел к кровати Линн. Его глаза увлажнились, во рту по-прежнему было сухо.
— Линн, — нежно произнес он, присев на краешек кровати. — Линн, ты не спишь?
Он прикоснулся к ее руке, лежавшей поверх покрывала, и легонько потормошил. Линн медленно повернула голову, и он увидел на ее лице усмешку. Он оцепенел и насторожился.
— Линн!
Ее глаза были по-прежнему безумны. Безумие сквозило и в ее усмешке. Она начала приподниматься на постели, и Бишопу показалось, что другие тоже привстали на своих кроватях, окутанных сумраком. Кто-то захихикал.
Губы Линн влажно блеснули, и, откинув покрывало, она потянулась к нему. Он едва удержался, чтобы не отпрянуть.
— Не вставай, Линн.
Она улыбнулась.
Из-под покрывала выскользнула ее нога. Ее рука легла на плечо Бишопа.
— Линн! — хрипло выкрикнул он, когда она взмахнула рукой и вцепилась ему в лицо.
Она расхохоталась, и это оказалась вовсе не Линн; те же черты — тот же рот, те же глаза, нос, — но они были искажены уродливой гримасой. За ее исступленными глазами скрывался кто-то другой... что-то другое.
Схватив ее за руки, Бишоп отстранился, и она неистово забилась всем телом. Вопя и смеясь, она начала пинаться ногами и, как бешеная собака, щелкать зубами. Ошеломленный ее силой и напуганный ее состоянием, Бишоп толкнул ее на кровать. Идиоты! Зачем они его вызвали? Или она просто одурачила их, заставила поверить, что идет на поправку? Или все пошло прахом только потому, что Линн увидела его?
Она лежала на спине, мотая головой из стороны в сторону; тонкая ночная рубашка задралась выше колен. Зашипев, как змея, она плюнула, и по его лицу размазалась пена.
Он чувствовал, что из темных углов на него надвигаются какие-то тени, но не решался отпустить запястья жены, опасаясь ее острых хищных ногтей.
Внезапно кто-то схватил Бишопа сзади за волосы, и его голова запрокинулась. Он попытался вывернуться, но рука держала его железной хваткой, в то время как другая обвилась вокруг его шеи. Бишопу пришлось отпустить Линн и вцепиться в руку, сжимавшую его горло. Линн тут же вскочила с кровати, еще раз плюнула ему в лицо и полезла на него, размахивая руками. Они кучей повалились на пол, и женщина у него за спиной отпустила шею, но продолжала крепко держать за волосы у самых корней. Он поморгал, чтобы привыкнуть к полумраку, и перекувырнулся, увлекая Линн за собой.
Ему удалось высвободить одну ногу и стукнуть Линн. Она страшно закричала, но Бишоп понимал, что другого выхода нет. Она откатилась, и Бишоп повернулся к женщине, схватившей его за волосы. Безжалостная пощечина оглушила ее, и она завизжала. Даже в темноте он заметил, что это была старуха с седыми всклокоченными кудряшками.
Кто-то ударил его босой ногой по лицу. Две женщины в ночных рубашках стояли над ним, скривив лица от ненависти. Они наступали, пиная его ногами и испуская победные вопли. Кто-то упал сверху и вонзил зубы ему в шею. Несмотря на хаос, похожий на кошмарный сон, он понял, что это Линн. Он разжал ее челюсти, но кожа была уже прокушена, и под воротник рубашки хлынула кровь. Он схватил ногу, толкавшую его в грудь, и сильно крутанул. Стоявшая над ним женщина упала навзничь. Он привстал на одно колено и рывком поднялся на ноги, не отпуская Линн, но был встречен градом ударов в лицо. Он ответил тем же, послав женщину обратно во тьму сильным ударом в лоб. Линн он крепко прижимал себе, блокируя ее руки. К нему медленно, как призрак, подкрадывалась седая старуха. Она держала на вытянутых руках что-то, похожее на скатанную простыню, которой, как он понял, собиралась его задушить. Он чуть не упал от облегчения, когда дверь за ее спиной приоткрылась, и тусклый свет из коридора резче обозначил тени в комнате.
В дверном проеме показались силуэты двух женщин, которые привели его сюда, — высокой и низкорослой.
— Слава Богу, — сказал Бишоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
В ее безумных глазах стояли страх и мольба. Ее губы шевелились, складывая слова, и то были крики о помощи. Она взывала к нему. Она умоляла: «Помоги!»
Но он не мог: язык давил на него, облепляя голову и плечи, удушая клейкой слюной, вминая в мясистую плоть. Пока не произошел взрыв. И Бишоп превратился в пулю, летящую сквозь мозг этого человека. Внезапно он понял, что человек этот — Борис Прижляк.
Он проснулся, продолжая кричать, но с его губ не слетало ни единого звука. За окнами было светло, и он чуть не, заплакал от облегчения.
Пивная банка была пуста. Бишоп поставил ее на пол и развалился в кресле, заслоняясь рукой от яркого света. Голова раскалывалась, все тело стало каким-то вялым, неживым. Утром, услышав по радио новости, он сразу позвонил Джессике. Она оказалась дома и сказала, что пробудет там весь день, чтобы присматривать за отцом. Джейкоб тоже слышал сообщение о чудовищной трагедии на стадионе и считал, что она имеет отношение к событиям на Уиллоу-роуд. После нападения он был еще слаб, но тем не менее велел Джессике собрать всех сегодня вечером на совещание, в том числе и главного инспектора-детектива Пека. Даже если старший полицейский думает, что все они сумасшедшие, они должны попытаться убедить его, что между сектой Прижляка и последними событиями имеется связь. Бишоп пообещал никуда не отлучаться; как только будет определено время встречи, Джессика ему позвонит.
Но звонка все не было, и он уже начал беспокоиться. В конце концов это беспокойство заставило его встать и пройти в коридор. Он уже протянул руку к телефону, как вдруг раздался звонок.
— Джессика?
— Нет. Мистер Бишоп? Это Краучли. Из Фэрфилда.
— Фэрфилд?.. Психиатрическая лечебница.
— Что-то случилось с моей женой? — Страх ударил ему в живот свинцовым грузом.
— Вы должны немедленно приехать, мистер Бишоп, — произнес металлический голос.
— Что с Линн?
На другом конце провода возникла небольшая заминка.
— Мы добились некоторого... как бы вам сказать, некоторого улучшения. Я считаю, что ваше присутствие необходимо. Объясню, когда вы приедете.
— Буду через двадцать минут. Но не могли бы вы рассказать немного подробнее?
— Будет лучше, если вы все увидите сами.
— Хорошо. Еду.
Бишоп взбежал наверх за курткой. Сердце бешено колотилось. Что значит «некоторое улучшение»? Неужели Линн вышла наконец из скорлупы, в которой замкнулась? Мелькнет ли в ее глазах чувство, пусть даже совсем слабое, когда она его увидит? Он натянул куртку и бросился вниз, подгоняемый надеждой.
Телефон зазвонил всего через несколько секунд после его ухода, но дом был уже пуст.
Глава 17
Дождь стучал по дороге артиллерийской канонадой, и Бишоп, мчавшийся по направлению к Туикнему, сосредоточился на управлении машиной. К счастью, движение к этому часу ослабело, и ему удавалось ехать довольно быстро. Он был полон предчувствий; у Краучли, вероятно, были серьезные причины звонить ему в такой поздний час. Если Линн наконец... он не стал додумывать эту мысль. Лучше не ждать слишком многого.
Вскоре Бишоп добрался до тихого тупичка, в котором располагался фэрфилдский «Дом отдыха», и проехал через ворота на широкий двор. Забыв снять очки, которые сразу покрылись мелкими каплями дождя, он захлопнул дверцу и взбежал на лестницу. Позвонив, сорвал очки и сунул их в нагрудный карман. По внешнему виду огромное здание из красного кирпича можно было принять и за частную школу, и за дом престарелых. И только высоко расположенная неброская вывеска заставляла ощутить мрачноватую атмосферу этого здания. Свет в большей части внутренних помещений был выключен, и от этого дом казался еще более зловещим.
Бишоп услышал, как щелкнул замок. Дверь слегка приоткрылась.
— Я Крис Бишоп. Доктор Краучли просил меня приехать. Дверь открылась шире, и он увидел невысокую полную женщину.
— Да, мы вас ждали, мистер Бишоп. Входите, пожалуйста.
Бишоп вошел в приемный покой и с тревогой обернулся к невысокой женщине, старательно запиравшей дверь:
— Моя жена?..
— Мы проведем вас прямо к ней, мистер Бишоп, — произнес кто-то у него за спиной, и он увидел в другом конце комнаты еще одну женщину, сидевшую за регистрационным столом. Она отвернулась от маленькой настольной лампы, слабого света которой было явно недостаточно, чтобы рассеять сгустившийся в комнате мрак. Женщина встала из-за стола и направилась к нему.
— Простите за слабое освещение, — сказала она, словно читая его мысли. — После восьми часов вечера мы тушим верхний свет. Считаем, что на наших пациентов это действует успокаивающе.
Она была выше, чем та женщина, которая его впустила, и Бишоп понял, что никогда их раньше тут не видел. Возможно, они были новенькими, высокая — наверняка, поскольку в Фэрфилде пациентами никого не называли — они были «постояльцами».
— Что произошло с Линн? — спросил он. — Доктор Краучли не захотел говорить об этом по телефону.
Женщины с довольным видом переглянулись.
— Полагаю, вы обнаружите явное улучшение, мистер Бишоп, — сказала высокая. — Следуйте за мной, пожалуйста.
Они подошли к широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Низкорослая, засунув руки в карманы белого медицинского халата, пристроилась у Бишопа за спиной. Пока они поднимались, высокая непрерывно что-то говорила, но он почти не слушал, он думал о Линн. Коридор второго этажа тоже был освещен только одной слабой лампой, стоявшей на столике в дальнем его конце, и этот тусклый свет привел Бишопа в замешательство. Совершенно непонятно, почему после приемных часов они оставляют такое скудное освещение; оно действует не столько успокаивающе, сколько угнетающе. Одна дверь приоткрылась, когда они проходили мимо. В комнате за дверью была непроницаемая тьма, но низкорослая торопливо подошла и осторожно оттолкнула кого-то назад. Высокая любезно улыбнулась ему, как будто ничего не произошло.
Посещение психиатрической лечебницы всегда слегка нервировало Бишопа, что было вполне естественно; но в такой поздний час, в отсутствие обычной суеты посетителей и персонала, его охватило беспокойство иного рода. Во рту у него пересохло, и он не знал, чем вызвано это необычное напряжение — тревогой за Линн или жутью здешней атмосферы. Они миновали еще несколько дверей, и Бишоп невольно подумал о том, что скрывается за этими дверями, что происходит в душах этих несчастных.
— Вот мы и пришли. — Высокая остановилась возле комнаты, которую, как он знал, Линн делила еще с тремя пациентками. В Фэрфилде палаты были небольшими, и врачи не видели необходимости отделять своих подопечных друг от друга, хотя и считали, что количество пациентов должно быть сведено до минимума.
— Мы не потревожим остальных? — спросил Бишоп.
— Они крепко спят. Я проверяла как раз перед вашим приездом. Можете войти, ваша жена ждет вас.
— Доктор Краучли с ней?
— Он скоро подойдет. Он хочет, чтобы вы немного побыли наедине.
У Бишопа засияли глаза и напряжение спало.
— Она?..
Женщина в белом халате приложила палец к губам, мило улыбнулась и блеснула глазами, заметив его радостное предвкушение. Она открыла дверь и жестом пригласила его войти. Он тихо произнес: «Благодарю» — и вошел в комнату. Дверь за ним закрылась.
Маленький ночник на тумбочке слабо освещал кровать Линн в углу у окна. Она с закрытыми глазами полулежала на подушках — должно быть, задремала, пока его ждала. Уверенный, что вокруг все спят, Бишоп на цыпочках подошел к кровати Линн. Его глаза увлажнились, во рту по-прежнему было сухо.
— Линн, — нежно произнес он, присев на краешек кровати. — Линн, ты не спишь?
Он прикоснулся к ее руке, лежавшей поверх покрывала, и легонько потормошил. Линн медленно повернула голову, и он увидел на ее лице усмешку. Он оцепенел и насторожился.
— Линн!
Ее глаза были по-прежнему безумны. Безумие сквозило и в ее усмешке. Она начала приподниматься на постели, и Бишопу показалось, что другие тоже привстали на своих кроватях, окутанных сумраком. Кто-то захихикал.
Губы Линн влажно блеснули, и, откинув покрывало, она потянулась к нему. Он едва удержался, чтобы не отпрянуть.
— Не вставай, Линн.
Она улыбнулась.
Из-под покрывала выскользнула ее нога. Ее рука легла на плечо Бишопа.
— Линн! — хрипло выкрикнул он, когда она взмахнула рукой и вцепилась ему в лицо.
Она расхохоталась, и это оказалась вовсе не Линн; те же черты — тот же рот, те же глаза, нос, — но они были искажены уродливой гримасой. За ее исступленными глазами скрывался кто-то другой... что-то другое.
Схватив ее за руки, Бишоп отстранился, и она неистово забилась всем телом. Вопя и смеясь, она начала пинаться ногами и, как бешеная собака, щелкать зубами. Ошеломленный ее силой и напуганный ее состоянием, Бишоп толкнул ее на кровать. Идиоты! Зачем они его вызвали? Или она просто одурачила их, заставила поверить, что идет на поправку? Или все пошло прахом только потому, что Линн увидела его?
Она лежала на спине, мотая головой из стороны в сторону; тонкая ночная рубашка задралась выше колен. Зашипев, как змея, она плюнула, и по его лицу размазалась пена.
Он чувствовал, что из темных углов на него надвигаются какие-то тени, но не решался отпустить запястья жены, опасаясь ее острых хищных ногтей.
Внезапно кто-то схватил Бишопа сзади за волосы, и его голова запрокинулась. Он попытался вывернуться, но рука держала его железной хваткой, в то время как другая обвилась вокруг его шеи. Бишопу пришлось отпустить Линн и вцепиться в руку, сжимавшую его горло. Линн тут же вскочила с кровати, еще раз плюнула ему в лицо и полезла на него, размахивая руками. Они кучей повалились на пол, и женщина у него за спиной отпустила шею, но продолжала крепко держать за волосы у самых корней. Он поморгал, чтобы привыкнуть к полумраку, и перекувырнулся, увлекая Линн за собой.
Ему удалось высвободить одну ногу и стукнуть Линн. Она страшно закричала, но Бишоп понимал, что другого выхода нет. Она откатилась, и Бишоп повернулся к женщине, схватившей его за волосы. Безжалостная пощечина оглушила ее, и она завизжала. Даже в темноте он заметил, что это была старуха с седыми всклокоченными кудряшками.
Кто-то ударил его босой ногой по лицу. Две женщины в ночных рубашках стояли над ним, скривив лица от ненависти. Они наступали, пиная его ногами и испуская победные вопли. Кто-то упал сверху и вонзил зубы ему в шею. Несмотря на хаос, похожий на кошмарный сон, он понял, что это Линн. Он разжал ее челюсти, но кожа была уже прокушена, и под воротник рубашки хлынула кровь. Он схватил ногу, толкавшую его в грудь, и сильно крутанул. Стоявшая над ним женщина упала навзничь. Он привстал на одно колено и рывком поднялся на ноги, не отпуская Линн, но был встречен градом ударов в лицо. Он ответил тем же, послав женщину обратно во тьму сильным ударом в лоб. Линн он крепко прижимал себе, блокируя ее руки. К нему медленно, как призрак, подкрадывалась седая старуха. Она держала на вытянутых руках что-то, похожее на скатанную простыню, которой, как он понял, собиралась его задушить. Он чуть не упал от облегчения, когда дверь за ее спиной приоткрылась, и тусклый свет из коридора резче обозначил тени в комнате.
В дверном проеме показались силуэты двух женщин, которые привели его сюда, — высокой и низкорослой.
— Слава Богу, — сказал Бишоп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54