И только Пенни... Она просто физически не могла звать меня мистером
Бонфортом. Она старалась изо всех сил, но ничего не выходило. Впрочем, и
без очков было видно, Пенни - классическая
тайно-и-безнадежно-влюбленная-в-своего-босса-секретарша. И меня здесь она
воспринимала с глубочайшей, никак не объяснимой, но вполне естественной
горечью. Сей факт не давал покоя ни ей, ни мне, тем более - я находил ее
весьма привлекательной. Ни один человек не способен ни на что путное, если
рядом женщина, которая его презирает. Сам я для Пенни ничего худого не
желал - мне было просто жаль ее. И все же такая обстановка порядком
надоедала.
Наконец подоспело время для генеральной репетиции. На "Томе Пейне"
далеко не все знали, что я вовсе не Бонфорт. Не могу судить, кто знал, а
кто нет, но выходить из роли и задавать вопросы мне позволялось только при
Дэке, докторе или Пенни. Еще - почти наверняка - знал обо всем управляющий
Бонфорта, мистер Вашингтон, но он ни разу не подал вида. Это был пожилой,
худощавый мулат. Лицо его, с плотно сжатыми губами, здорово напоминало лик
статуи католического святого. Было еще двое посвященных, но не на "Томе
Пейне" Они оставались на борту "Рискуй" и обеспечивали тыл, взяв в свои
руки пресс-релизы и текущие дела. Одного звали Билл Корпсмен, он занимался
связью с прессой, другого - Роджер Клифтон. Не знаю, как описать словами
деятельность последнего. Политический представитель? Вы, может, помните, в
бытность Бонфорта премьер-министром Клифтон занимал пост министра без
портфеля? Однако это еще ни о чем не говорит. А положение было таково:
Бонфорт разрабатывал, а Клифтон - осуществлял.
Эти пятеро должны были быть в курсе, возможно знал кто-то еще - меня
на этот счет не предупредили. Остальной персонал и команда "Тома Пейна"
наверняка заметили некоторую странность происходящего, но совсем не
обязательно им было знать, что к чему. Прибытие мое видела куча народу, но
в облике Бенни Грея. А в следующий раз я появился перед ними уже как
Бонфорт.
Кто-то из посвященных сообразил запастись настоящим гримом, но я им
почти не пользовался. Вблизи "штукатурку" очень легко заметить - даже
силикоплоть по фактуре слишком уж отличается от кожи. Поэтому я лишь
наложил несколько мазков "полупрозрачного", и поверху - "надел" лицо
Бонфорта. Пришлось пожертвовать большей частью моих волос, после чего док
Чапек затормозил их рост, но это все вздор, актеру и так постоянно
приходится пользоваться париками. Кроме того, я был уверен - этот
ангажемент обеспечит меня на всю оставшуюся жизнь, и подумывал уже, не
провести ли остаток дней в праздности.
С другой стороны, меня одолевало сомнение, таким ли уж длинным выйдет
этот "остаток". Помните старую, мудрую пословицу - о парне, который
чересчур много знал, и еще одну - насчет неразговорчивости покойника? Но,
по чести сказать, я начал доверять этим людям. Сами по себе они
рассказывали о Бонфорте больше, чем все пленки и фото, вместе взятые!
Политический деятель - не просто некая человеческая фигура, это - люди,
сплотившиеся и поддерживающие его, так я понимаю. Если бы Бонфорт не был
достойным человеком, рядом с ним никогда не сложилось бы такой команды,
как эта.
Наибольшей проблемой оказался марсианский язык. Как большинство
актеров, я в свое время нахватал понемногу - марсианский, венерианский,
наречия спутников Юпитера - хватит, чтоб выдать пару слов перед камерой
или на сцене. Но эти "раскатистые", или - "дрожащие", согласные... Наши
голосовые связки далеко не так универсальны, как мембраны у марсиан. А
транскрипция этих звуков привычным для нас алфавитом - "ккк", "жжж", или
там "ррр" - имеет столько же общего с их настоящим звучанием, как "г" в
слове "гну" - со щелчком на вдохе, который произносят в этом слове банту.
А "жжж", в частности, ближе всего к приветственному улюлюканью в Бронксе.
Счастье еще, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я
все-таки профессиональный актер и довольно легко подражаю как пиле,
которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста.
Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им
Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием:
все, что заучивал, непременно писал на пленку и по записи исправлял
ошибки.
Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с
проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.
Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как
англо-американский, аморфные, вроде китайского, агглютинативные, например,
турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь
относят и инопланетные - такие странные и непривычные, что порой
совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один
"неповторяющийся", или "прогрессирующий" венерианский... По сравнению с
ним марсианский еще ничего - он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс,
деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные
понятия - вроде приветствия: "Рад видеть тебя". Гранд-Марс полисинтетичен
и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их
традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств.
Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что
марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но
разговорный... На нем он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.
И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!
Но Пенни доставалось еще больше, чем мне. Они с Дэком говорили
немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на нее. Дэк все
время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось
тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за
все это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил
церемониал усыновления.
Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся ее, я
должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли
отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на
себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере,
монолог Гамлета. Я прочел ее с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а
закончив, спросил:
- Ну как?
- Очень хорошо, - серьезно ответила Пенни.
- Спасибо, Хохолок.
Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт
называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.
- Не смейте так меня называть!
Я с откровенным недоумением взглянул на нее, все еще выдерживая роль:
- Пенни, малышка, что с тобой?!
- Не смейте меня больше так называть! Вы - обманщик! Трепач! Вы...
актер!
Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не
поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи ее при каждом всхлипе
вздрагивали.
Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик - я подобрал
живот, сменил выражение лица Бонфорта на мое собственное и моим же
собственным голосом произнес:
- Мисс Рассел!
Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в
собственном облике я предложил:
- Вернитесь и сядьте.
Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к
своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице ее просто
написано было: "Я с тобой больше не играю!" Точь-в-точь маленькая,
капризная девочка...
Выдержав паузу, я мягко заметил:
- Да, мисс Рассел, именно актер. Это что, повод орать на меня?
Она упрямо молчала.
- Именно как актер, я здесь. И именно для актерской работы. И вы
знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью
надувательства - если б сразу узнал, что придется делать - пальцем бы не
шевельнул; по мне - уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу
гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли,
несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что
смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю
до неприличия - она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, -
знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но - верно это или нет -
какого черта вы еще осложняете мне работу? Чем я-то виноват?
Ответила она еле слышно.
- Что? - переспросил я.
- Это нечестно! Это... чудовищно!
Я вздохнул.
- Точно. И более того - абсолютно невозможно, когда тебе не помогают
другие. Так что зовите капитана Бродбента и скажите ему: с этим делом пора
завязывать.
Пенни так и вскинулась:
- Нет, нет! Мы не можем все бросить!
- Отчего бы это? Гораздо лучше сразу выкинуть все из головы, чем
продолжать и заведомо сесть в лужу. Какая уж работа в такой обстановке...
Или я не прав?
- Но... но... Мы должны!.. Мы вынуждены!
- Что значит "вынуждены", мисс Рассел? Политические игрища? Вот уж
чем никогда не интересовался. И не уверен, что вы действительно настолько
поглощены этим занятием. Ну, так почему же мы должны?
- Потому что... Потому, что он...
Слова ее прервал приглушенный всхлип. Подойдя, я опустил руку ей на
плечо:
- Я знаю. Потому, что, если мы бросим, - все, что он создавал годами,
пойдет, извиняюсь, псу под хвост. Потому, что он не может сделать этого
сам, и его товарищи скрывают сей факт, пытаясь провернуть все за него.
Потому, что соратники верны ему! Потому, что вы верны ему! И все же вам
больно оттого, что кто-то занимает место, принадлежащее ему по праву!
Кроме этого, вы с ума сходите от горя и неизвестности! Так?!
- Т...так...
Я еле расслышал ответ. Взяв ее за подбородок, приподнял лицо:
- И я знаю, отчего тебе так тяжело видеть меня на его месте. Ты
любишь его! Но ведь для него я делаю все, на что способен! К черту,
женщина! И ты еще мешаешь меня с грязью?! Ты хочешь, чтоб мне было в
десять раз тяжелей?!
Пенни была потрясена. Похоже, она собиралась закатить мне оплеуху, но
вместо этого, запинаясь, проговорила:
- Простите... Простите меня, пожалуйста... Я... я не буду так больше.
Отпустив ее подбородок, я бодро сказал:
- Ну что ж, продолжим.
Она не пошевелилась:
- Вы... простите мне?..
- А? Да вздор все это, Пенни. Просто вы любите его, и очень
беспокоитесь. Ну, за работу! Я должен знать роль назубок, а времени у нас
- чуть больше часа.
И я снова принял облик Бонфорта. Пенни выбрала бобину и пустила
проектор. Просмотрев запись еще раз, я заглушил звук и прочел речь,
проверяя, совпадают ли мои - то есть, его - слова с движениями губ на
экране. Пенни изумленно наблюдала за мной, переводя взгляд с меня на
изображение и обратно. Речь кончилась; я выключил проектор.
- Ну, как оно?
- Замечательно!
Я улыбнулся - точь-в-точь как он:
- Спасибо, Хохолок.
- Не за что, мистер Бонфорт.
Спустя два часа мы вышли в точку рандеву. Едва корабли состыковались,
Дэк провел в мой кабинет Роджера Клифтона и Билла Корпсмена. На фото я их
уже видел. Поднялся навстречу:
- Привет, Родж. Рад видеть вас, Билл.
Звучало достаточно сердечно, однако вполне обыденно: с Бонфортом они
не виделись лишь те несколько дней, которые он "провел на Земле".
Прохромав им навстречу, я подал руку. Корабль все еще шел с включенными
двигателями, уходя с орбиты "Рискуй". Клифтон быстро оглядел меня и
подыграл - вынул изо рта сигару, пожал мою руку и ответил:
- С возвращением, шеф. Рад видеть вас.
Он оказался невысоким, лысоватым, средних лет человеком. По виду,
собаку съевшим на различных юридических штучках и здорово играющим в
покер.
- Было тут без меня что-нибудь выдающееся?
- Нет, шеф, текучка, как всегда. Я передал Пенни.
- Хорошо.
Повернувшись к Корпсмену, я протянул ему руку, но он словно бы не
заметил: руки в боки, он оглядел меня сверху донизу и наконец присвистнул:
- Чудеса! Теперь точно верю, что мы имеем шанс!
Он еще раз так и сяк осмотрел меня и сказал:
- Повернись-ка, Смайт. Ага, теперь пройдись, посмотрим, как у тебя с
походкой.
Я понял, что раздражен такой наглостью, как был бы раздражен сам
Бонфорт. Видимо, на лице моем это тотчас отразилось - Дэк дернул Корпсмена
за рукав:
- Кончай, Билл. Забыл, о чем договаривались?
- Ладно, не трусь, - ответствовал Корпсмен, - кабинет
звукоизолирован. Я только поглядеть хотел, точно ли он подходит. Да,
Смайт, а что там с твоим марсианским? Можешь выдать чего-нибудь?
Я ответил одним многосложным, скрипучим словом на Гранд-Марсе,
переводимым примерно так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24