Нет, уйди за камень. Мне нужно раздеться.
- Зачем?
Я открыл рот, чтобы закричать, но не успел издать ни звука, потому
что Магги закрыла мне рот ладонью. От этого движения полотенце упало, что
заставило нас обоих смутиться.
- Боже мой! - воскликнула она. - Пожалуйста, не кричи.
Она отвернулась от меня, нагнулась, подняла полотенце. А когда она
обернулась вновь, полотенце было надежно обмотано вокруг ее груди.
- Джон Лайл, - произнесла она, - подойди сюда и сядь. Сядь рядом со
мной.
Она села и хлопнула ладонью по песку - и в голосе ее звучала такая
уверенность, что я послушно уселся рядом с ней.
- Подвинься ближе ко мне, - сказала она. - Я не хочу кричать.
Я осторожно подвинулся к ней так, что мой рукав касался ее обнаженной
руки.
- Так-то лучше, - сказала она совсем тихо, стараясь, чтобы ее голос
не разносился по пещере. - А теперь слушай внимательно: там находятся два
человека, которые хотят побыть вдвоем. Они находятся в полной безопасности
- я их видела. К тому же оба - отличные пловцы. Ты же, Джон Лайл, должен
умерить свой пыл и научиться не вмешиваться в чужие дела.
- Боюсь, что я тебя не понял, - искренне сказал я. Но, по правде
сказать, я уже подозревал, что начинаю ее понимать.
- Ну что ты за человек! Скажи мне, Мариам что-нибудь для тебя значит?
- Значит? Нет, пожалуй, не значит.
- Мне тоже так казалось. По крайней мере, за все время ты и двух слов
ей не сказал. Значит, у тебя нет оснований ее ревновать. А если так, то
оставь ее в покое и не суй нос в чужие дела. Теперь ты меня понял?
- Наверное, да...
- Вот и помолчи.
Я замолчал. Она не двигалась. Я остро ощущал ее обнаженность. Потому
что она была обнаженной, хоть и была закрыта и казалась не обнаженной; и я
так надеялся: она не предполагает, что я догадался о том, что она
обнаженная... К тому же я остро ощущал себя участником... участником, не
знаю чего. Я мысленно заявил себе: у меня нет оснований подозревать самое
худшее, тем более что я не инспектор по морали.
Наконец я выговорил:
- Магги...
- Что, Джон...
- Я тебя не понимаю.
- Почему, Джон? Впрочем, а так ли надо все понимать?
- Мне кажется, что тебя совершенно не тревожит, что Мариам осталась
совсем наедине с Зебом...
- А что я должна по этому поводу предпринять?
Ну что ты будешь делать с этой женщиной! Она нарочно делала вид, что
меня не понимает.
- Ну как тебе сказать... понимаешь, у меня создалось впечатление, что
ты с Зебом... я хотел сказать, что вы собираетесь пожениться, когда можно
будет...
Она засмеялась низким голосом.
- Полагаю, что у тебя и в самом деле могло сложиться такое
впечатление. Но, поверь мне, эта проблема решена и забыта ко всеобщему
удовлетворению.
- Да?
- Пойми меня правильно. Мне очень нравится Зебадия, и я знаю, что
тоже ему нравлюсь. Но психологически мы с ним оба доминантные типы - ты
можешь проверить по нашим психологическим таблицам. Такие люди, как мы, не
имеют права жениться друг на друге. Подобные браки совершаются не на
Небесах, поверь мне. К счастью, мы поняли это вовремя.
- Ага.
- Вот именно, ага.
А вот как случилось то, что случилось в следующую минуту, я не
понимаю. Я подумал было, что она такая одинокая... и оказалось, что я ее
целую. Она прижалась ко мне, откинулась назад и ответила на поцелуй с
таким жаром, какого я в ней и не подозревал. Что же касается меня, то в
голове у меня гудело, глаза, кажется, вылезли из орбит, и я никак не мог
сообразить, то ли я провалился на тысячу футов под землю, то ли я шагаю на
параде.
Потом я пришел в себя. Она заглянула мне в глаза и прошептала:
- Дорогой мой Джон...
Затем она неожиданно вскочила на ноги, склонилась надо мной, забыв о
том, что полотенце может упасть, и похлопала меня по щеке.
- Юдифи сказочно повезло, - сказала она, - интересно, она об этом
догадывается?
- Магги! - взмолился я.
Она отвернулась от меня и сказала, глядя перед собой:
- Пойду кончу одеваться. А то простужусь. Я совсем закоченела.
А мне она совсем не показалась закоченевшей.
Вскоре она вернулась. Она была одета и яростно вытирала полотенцем
свою пышную гриву. Я взял мое сухое полотенце и помог ей вытирать волосы.
Я не думаю, что я предложил ей помощь: просто подошел и помог. У нее были
такие густые и пышные волосы, что даже дотронуться до них - наслаждение.
По мне мурашки бегали.
За этим занятием нас и застали Зеб и Мариам, когда они медленно
подплыли к берегу. Мы слышали их смех и голоса задолго до того, как
увидели их. Мариам вылезла из воды обнаженная и бесстыжая, как
какая-нибудь шлюха из Гоморры, но я на нее почти не обратил внимания.
Зеб поглядел мне в глаза и спросил:
- Ты готов купаться, старик?
Я хотел было ответить, что и не собираюсь купаться, и намеревался в
качестве оправдания заявить, что мое полотенце уже мокрое и мне нечем
будет вытираться, - и тут я понял, что Магги наблюдает за мной. Она и
слова не произнесла, просто смотрела на меня.
- Конечно, я выкупаюсь! - заявил я. - Я вас заждался.
- Затем я крикнул:
- Мариам, скорей вылезай из-за камня! Мне негде раздеться.
Мариам захихикала и выскочила из-за камня, на ходу оправляя одежду. Я
торжественно проследовал в раздевалку.
Я надеюсь, что когда покинул это убежище, я сохранил остатки
торжественности. Во всяком случае я стиснул зубы и зашагал к воде. В
первый момент вода обожгла меня холодом, но я чувствовал холод лишь в
первые секунды. Я никогда не был хорошим пловцом, но выступал за мой класс
и как-то даже купался в Гудзоне на Новый год. В общем, купаться в черном
озере мне понравилось.
Я переплыл озеро. На той стороне тоже был маленький песчаный пляж. Я
не стал на него вылезать.
На обратном пути я нырнул и постарался достичь дна, но мне это не
удалось. Видно, озеро было глубже и абсолютно тихо. Если бы у меня были
жабры, то, наверное, стоило бы остаться в нем навсегда, подальше от
Пророков, от Каббалы, от бесконечных входящих и исходящих бумаг, от забот
и проблем, слишком сложных и тонких для меня.
Я вынырнул и с трудом восстановил дыхание. И быстро поплыл к нашему
пляжу. Девушки уже разложили на одеяле обед, и Зеб кричал мне, чтобы я
поторопился. Зеб и Магги не отвернулись, когда я вылез из воды, то я
заметил, что Мариам беззастенчиво разглядывает меня. Не думаю, что я
покраснел. Кстати, я никогда не любил блондинок. Я убежден, что Лилит была
блондинкой.

11
Высший Совет, состоявший из начальников отделов, генерала Хаксли и
еще нескольких человек, собирался примерно раз в неделю. Прошло около
месяца после нашего разговора с Магги, я сидел в комнате заседания и
стенографировал выступления. У нас остро не хватало людей. Моим
номинальным начальником был генерал Пеннойер, носивший звание начальника
Генштаба. Но я видел его только два раза, потому что еще он числился
начальником снабжения и большую часть времени уделял второй специальности.
Поэтому Хаксли приходилось самому выполнять все обязанности начальника
Генштаба, а я стал при нем идеальным адъютантом. Я даже умудрялся следить,
принимает ли он вовремя желудочные таблетки.
Совещание было шире обычного. На него прибыли руководители местных
организаций. Я чувствовал напряжение приближающихся важных событий, хотя
Хаксли ничего не говорил мне заранее. Зал заседаний охранялся так, что и
мышь не могла бы в него проникнуть.
Сначала мы выслушали обычные доклады. Было отмечено, что в
организации состоят восемь тысяч семьсот девять членов. Кроме них, мы
насчитывали примерно вдесятеро больше сочувствовавших, но не зачисленных
официально, на которых мы могли наверняка рассчитывать во время восстания.
Эти цифры не очень обнадеживали. Мы оказались в тисках дилеммы: сто
тысяч человек - жалкая кучка для того, чтобы поднять восстание в громадной
стране, но каждый принятый человек увеличивал опасность разоблачения. Мы
опирались на старинную систему ячеек, при которой каждый знал не больше,
чем ему положено было знать, и не мог выдать на допросе многих людей, даже
если он оказывался провокатором. Но и при такой системе в такой
многочисленной организации мы еженедельно теряли людей и целые группы.
Четыре дня назад вся организация в Сиэтле была застигнута во время
заседания и арестована. Это был тяжелый удар, но, к счастью, только трое
из арестованных знали важные секреты, и все они успели покончить с собой.
Начальник связи доложил, что его люди могут вывести из строя
девяносто процентов радио- и телевизионных станций в стране и что с
помощью штурмовых групп мы можем надеяться обезвредить и остальные, за
исключением станции "Голос бога" в Новом Иерусалиме.
Начальник инженерной службы заявил, что он готов прекратить доступ
энергии в сорок шесть крупнейших городов, опять же за исключением Нового
Иерусалима.
Доклады продолжались - газеты, студенческие группы, захват
ракетодромов, водоснабжение, контрразведка, долгосрочные метеопрогнозы,
распределение оружия. Война по сравнению с революцией проста. Война -
прикладная наука с четко определенными, испытанными историей принципами и
методами. Но каждая революция - непредвиденная мутация, она никогда не
будет повторена, и проводят ее не кадровые военные, а в первую очередь,
народные массы, не имеющие опыта.
Магги приводила в порядок записи докладов, и я передавал их
программистам, которые вводили данные в "мозг". Когда сообщения кончились,
наступила пауза. Мы ждали решений "мозга". Перфорированная лента выползла
из "мозга", и Хаксли, наклонившись, взял ее.
Он посмотрел ее, откашлялся и подождал, пока наступит тишина.
- Братья! - начал он. - Товарищи, мы давно уже договорились: когда
сумма всех необходимых факторов с учетом возможных ошибок покажет, что
ситуация сложилась с балансом риска два - один в нашу пользу, мы начнем
восстание. Сегодня этот день наступил. Я предлагаю назначить время
восстания.
Никто не сказал ни слова - так поражены были присутствующие. Надежда,
затянувшаяся на долгие годы, превращает реальность в нечто, чему трудно
поверить. А все эти люди ждали годами, некоторые большую часть своей
жизни.
Пауза завершилась взрывом. Они вскочили, смеясь, плача, крича,
ругаясь, хлопая друг друга по плечам, обнимаясь...
Хаксли сидел, не двигаясь, пока остальные не успокоились. Затем
поднялся и сказал тихо:
- Я думаю, голосовать не нужно. Час я назначу после того, как...
- Генерал, одну минуту. Я не согласен, - это был начальник Зеба,
генерал Новак, начальник управления психологической войны.
Хаксли замолчал. Наступила гробовая тишина. Я был поражен, как и все.
Затем Хаксли сказал, не повышая голоса:
- Наш совет обычно принимает решения по общему согласию. Мы давно уже
договорились, каким образом и когда мы установим день восстания... Но я
знаю, что вы не стали бы возражать, если бы у вас не было к тому веских
оснований. Мы вас слушаем, генерал Новак.
Новак медленно вышел вперед и повернулся к совету.
- Братья, - сказал он, оглядывая удивленные и даже сердитые лица. -
Вы знаете меня. Семнадцать лет я отдаю все, что у меня есть, нашему общему
делу. Я потерял семью, дом... Но я не могу позволить принять решение,
прежде чем не скажу вам, что знаю с математической точностью: время
революции еще не наступило.
Он был вынужден переждать несколько минут и понять руки, призывая к
тишине.
- Да выслушайте меня, в конце концов! Я согласен, что с военной точки
зрения все готово. Я даже склоняюсь к тому: если мы ударим сегодня же, то
у нас есть возможность захватить страну. И все-таки мы не готовы...
- Почему?
- Потому что большинство населения все еще верит в установленную
религию, верит в божественный приоритет Пророка. Мы можем захватить
власть, но мы не сможем ее удержать.
- Еще как сможем!
- Послушайте. Никакой народ не может быть подчинен долгое время без
его молчаливого признания власти. В течение трех поколений американский
народ воспитывается от колыбели до могилы самыми умными и хитрыми
психотехниками в мире. И люди верят!
- ...Мы выиграем революцию, но за ней последует длинная и кровавая
гражданская война, которую мы проиграем!
Он замолчал, провел трясущейся рукой по глазам и произнес:
- Это все.
Несколько человек сразу попросили слова. Хаксли постучал по столу,
призывая к порядку, потом предоставил слово генералу Пеннойеру.
- Я хотел бы задать Новаку несколько вопросов, - сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21