Говорят, вырезал сам Ананий Дэйр.
Эту саблю Камел Тюрк подарил Джеку Кейджу Первому, одному из своих зятьев,
потому что у турка не было сыновей, которым он мог бы передать ее.
- А это правда, что железной саблей можно разрубить подброшенный
волос?
- Не знаю. Никогда не пробовал.
Р-ли тут же выдернула длинный волос и подбросила его, пустив по
ветру. Свистнул клинок. На дорогу медленно опускались две красно-золотые
нити.
- Знаешь, - задумчиво проговорила сирена, - после такого, будь я
драконом, да узнай, что ты охотишься на меня с этой штукой...
Джек был изумлен, а Р-ли спокойно гасила окурок самокрутки крепкой
босой ступней.
- Как... как ты узнала, что я выслеживал дракона?
- Дракониха сказала.
- Дракониха сказала... тебе?!.
- Ну да. Ты разминулся с ней минут на пять, не больше. Она была с
нами и ушла, когда ты приблизился. Ты знаешь, как она устала убегать от
тебя? Она беременна и страшно голодна, она просто выбилась из сил. Я
посоветовала ей подняться в горы: там скалы и следов не видно...
- Ну, спасибо! - голос Джека дрожал. - А откуда все же ты узнала, что
она знает, что я знаю... Тьфу!.. Она знает, что я иду по следу, и что она
собирается... Короче, как ты узнала о том, куда она направляется? Может,
ты понимаешь по-драконьи? - последнюю фразу Джек попытался произнести с
иронией.
- Конечно.
- Что?!. - Он заглянул в глаза сирены. Похоже, его дурачат. Впрочем,
от этих вийров можно ждать чего угодно...
Ответный фиалковый взгляд Р-ли был спокойным и загадочным. Разговор
взглядов был беззвучен и быстр, но означал он многое. Рука сирены почти
легла поверх человеческой руки, но в последний момент замерла, словно
вспомнив, что человеческим рукам не нужны касания рук вийров. Самсон
зарычал и вздыбил шерсть на загривке. Изящная кисть Р-ли плавно
опустилась. Ничего не произошло.
Человек, сирена и лев двинулись дальше.
Р-ли, как ни в чем ни бывало, весело продолжала разговор, но Джека
бесило, что она вдруг перешла на детский язык вийров. Взрослые вийры
прибегали к нему только сердясь или выражая презрение, да еще в разговоре
с детьми и возлюбленными. Джек не был ни детенышем сирены, ни ее милым.
А сирена говорила о счастье вернуться домой, снова увидеть друзей и
родных, бродить по знакомым полянам и тропам в лесах округа Слашларк. Она
улыбалась, и глаза ее светились, и руки взлетали, словно отгоняя уже
сказанные слова, чтобы освободить место новым... Ее сочные губы,
изливающие теплые потоки беззаботной детской речи, завораживали. Это было,
как песня. Песня сирены.
Странная и неожиданная перемена произошла в Джеке. Недавний гнев
сменился желанием. Вот бы прижать ее к себе, растрепать золотой водопад
вдоль спины, поцелуем заставить замолчать эти губы... Предательница-мысль
была скоротечной, но от нее закипела кровь и затуманился мозг: а почему бы
и нет?..
Джек отвернулся, чтобы Р-ли не видела его лица. Что так бьется в его
груди и до боли, до сладкой мучительной боли рвется наружу - сейчас,
немедленно? Святой Дионис, только бы она не заметила!.. Нельзя, нет!
Со слашларкскими девушками, которые ему нравились, - а их в его жизни
было уже несколько - он не стал бы мешкать, если бы... если бы хоть одна
из них вызвала в нем хоть что-то похожее. А с этой...
Р-ли одновременно манила и отталкивала Джека. Она сирена, существо,
которое люди-мужчины отказываются называть женщиной. Она - гривастая. У
нее нет бессмертной души, поэтому она так же опасна, как легендарные
обольстительницы с берегов земного Рейна и Средиземноморья, к ней даже
приближаться нельзя без риска для жизни и для души! Недаром Церковь и
Государство в своей безграничной мудрости запретили мужчине прикасаться к
сиренам.
Но Церковь и Государство далеки и не очень понятны. А сирена - рядом.
Рядом ее золотисто-смуглая плоть, фиалковые светящиеся глаза, алый рот,
тяжелые волосы и сводящее с ума тело... Рядом! Взгляд и смех, крутые бедра
и высокая легко дышащая грудь, пятна света на коже, "иди ко мне, милый",
"убирайся прочь, дурак", "я тебя знаю, а ты меня - нет"...
Она разорвала тяжелое молчание:
- О чем это ты сейчас думаешь?
- Ни о чем.
- Замечательно! Как тебе удается так сосредоточенно думать ни о чем?
Шутка разрядила напряжение. Джек снова мог смотреть в лицо Р-ли. Она
больше не казалась самым желанным существом на свете; она была просто...
женщиной. Просто женщиной, воплощением всего, о чем мечтает мужчина, когда
мечтает... о женщине.
Только что он был так близок к... нет! Никогда. Он даже думать об
этом не будет. Он не должен думать об этом. Но как это сделать? Вернее,
как этого не сделать? За секунду до мучительно-сладкого пожара он был так
зол на нее - из-за сабли, дракона и детской речи - что готов был ударить.
А потом гнев перешел в желание...
Уж не колдовство ли это?
Джек рассмеялся. Нет, он ни за что не расскажет Р-ли что тут такого
забавного. Он обманывал самого себя, когда придумывал какие-то колдовские
чары. Колдовство - это сказки для детишек (Джек никогда и никому не сказал
бы этого вслух). Нет. Чары здесь ни при чем. Такое колдовство может
совершить любая смазливая баба без всякой помощи дьявола. И можно
избавиться от него, просто назвав настоящим именем.
Похоть - вот как это называется.
Джек быстро перекрестился и поклялся про себя, что на ближайшей
исповеди расскажет отцу Таппану о своем искушении. И тут же понял, что
опять врет самому себе: никому он об этом не расскажет. Уж очень велик
стыд...
Просто, вернувшись домой и уладив все дела с отцом, надо съездить в
город и повидаться с Бесс Мерримот. С хорошенькой стройной человеческой
девушкой он легко забудет прогулку с Р-ли, если... Если то, что случилось
в его душе, не осквернит Бесс. Чепуха! Не стоит так думать. В конце
концов, ничего ведь и не было. А нытики, что бродят с виноватым видом,
везде привлекая внимание, и каются, не позволяя простить себя ни богу, ни
кому-либо другому, просто отвратительны. Стоит ли превращаться в одного из
них?
Устав от самокопания, Джек попытался снова заговорить с Р-ли.
Вспомнив, что сирена довольно неохотно говорила о драконе, он спросил о
причинах этого.
- Дело в том, - сказала Р-ли, - что, в сущности, ты обязан нам
жизнью, понимаешь? Дракониха сказала, что ты гнался за ней и хотел убить.
Несколько раз она могла подстеречь тебя и прикончить. И поверь, ей очень
хотелось это сделать. Но наше Соглашение с драконами гласит, что только
защищаясь, только в самом крайнем случае...
- Соглашение?..
- Ну да. Ты не заметил порядка в ее набегах на фермы? Один единорог
из поместья Лорда Хау за неделю. На следующей неделе - один с фермы
Чаксвилли. Через неделю один у О'Рейли. Через семь дней - одно животное из
стада Филиппинского монастыря. После этого - одно у твоего отца... Одна
неделя, один единорог, одна ферма. Потом круг повторяется, начиная с Лорда
Хау и кончая жеребчиком из стойла твоего отца пять дней назад. Одна
неделя, один единорог, одна ферма. Кроме того, по Соглашению нельзя
трогать пахотных животных и дойных самок. Не забираются беременные
кобылицы. Только те, что на мясо и на продажу, только! Избегать людей и
собак. С каждой фермы - не более четырех единорогов в год. Один дракон на
округу... Такие Соглашения заключаются каждый год, слегка меняясь, ведь и
обстоятельства тоже, бывает, меняются...
- Погоди! А кто вам, гривастым, - Джек почти выплюнул это слово, -
позволил распоряжаться нашей собственностью?!.
Р-ли опустила взгляд. Только теперь до Джека дошло, что рука сирены
лежит в его руке. Кожа ее руки была гладкой и прохладной, куда более
гладкой и прохладной (Джек не мог сдержать эту крамольную мысль), чем у
Бесс.
Только взглядом из-под ресниц Р-ли показала, что заметила, как
поспешно Джек отдернул руку. Спокойно взглянув в зардевшееся лицо молодого
человека, сирена спокойно произнесла:
- А ты не забыл, что по Соглашению, которое твой дед заключил с моим
народом, ваши люди должны давать нам четырех единорогов в год? Между
прочим, это условие не выполнялось уже десять лет: у вийров достаточно
мяса для еды. Мы не требовали того, что принадлежит нам по праву, мы не
жадные. - Р-ли на мгновение умолкла, затем продолжила. - И мы не сообщали
сборщику податей, когда твой отец включал этих единорогов в перечень
необлагаемого налогом имущества, а потом оставлял себе.
Как ни был разгневан Джек, он заметил приверженность сирены к "мы",
которое филологи определяли как "частицу двусмысленного презрения". В
объяснениях Р-ли была серьезная неувязка: даже если существует это
Соглашение с драконами, почему бы гривастым не забирать причитающихся им
четырех единорогов и не отдавать их чудовищу? К чему прикрывать пустой
болтовней ночные набеги опасного зверя? Тут что-то не так, что-то не
вяжется.
Правда, гривастые редко лгут. Но ведь время от времени это все же
случается... Рассказывая небылицы, взрослые вийры используют детскую речь.
Ведь и Р-ли прибегла к ней в разговоре с ним! Но это вовсе не значит, что
она врет: она сама учила Джека детской речи, когда они вместе играли на
ферме. Вполне естественно, что и сейчас Р-ли воспользовалась ею в
разговоре с товарищем детских игр...
Смотритель Моста Эгстоу стоял на слашларкской дороге возле своего
дома - высокой круглой башни из серого камня с кварцевыми вкраплениями.
Перед Смотрителем стоял большой мольберт со старательно загрунтованным
холстом, в руках он держал палитру и кисти; такое свое времяпрепровождение
Эгстоу называл "пленэром".
В тридцати метрах от Смотрителя сидела на корточках его жена Вигтва.
Пока супруг занимался высоким искусством, она сдирала чешую с какого-то
двуногого животного полуметровой длины, только что выловленного в ручье. В
том же ручье плескались трое ребятишек: пятилетняя Анна, во всем похожая
на человеческое дитя, если не считать золотого пуха вдоль позвоночника,
заметного только при внимательном разглядывании; десятилетний Крэйн,
хребет которого уже явно отливал золотом в солнечных лучах и брызгах воды;
тринадцатилетняя Лида - воплощение созревания, созревания гривастых: с
короткой оранжево-красной гривкой вдоль спины и подобием хвоста длиной
примерно в фут ниже копчика. Наливающаяся грудь и едва намеченный символ
женственности внизу живота обещали восхитительную женщину, но
женщину-сирену.
Увидев родичей, Р-ли восторженно завизжала. Эгстоу бросил палитру и
кисти и устремился навстречу племяннице. Вигтва выронила нож и чешуйчатую
тварь. Первыми, в брызгах воды и со звонким восторгом, сирену встретили
дети. Поцелуи, объятия, поспешный нескладный разговор... Р-ли только
сейчас по-настоящему поняла, как она соскучилась: три года, долгих три
года, она не была дома...
Джек стоял в стороне. Тайфун родственных чувств не помешал Эгстоу
вежливо предложить гостю (на хорошем английском) свежего хлеба и молодого
вина и извиниться за то, что жареное мясо будет чуть позже. Не менее
вежливо Джек сказал, что ждать мяса у него, к сожалению, нет времени, но
хлеб и вино он с удовольствием попробует.
- У нас еще один гость-человек; тебе не будет одиноко, - сказал
Эгстоу и махнул рукой мужчине, выходящему из дома-башни.
Джек напрягся. В их пограничном округе на незнакомых людей всегда
смотрели с любопытством, если не с подозрением. Особенно на тех, кто
дружит с туземцами настолько, что запросто входит в их жилища.
- Джек Кейдж - Манто Чаксвилли, - представил Эгстоу. После обмена
рукопожатиями Джек спросил:
- Вы не родственник Эла Чаксвилли? Его ферма рядом с нашей.
- Все люди - братья, - серьезно произнес незнакомец, - а что до Эла,
то мы с ним происходим от грузина по фамилии, если не ошибаюсь,
Джугашвили. А имя у меня от одного из индейцев племени кроатанов,
пришедшего сюда вместе с обитателями колонии Роанок. А вы?..
"Черт бы тебя побрал!" - подумал Джек и решил как можно быстрее
прекратить разговор с новым знакомым. Он терпеть не мог умников,
забивающих голову своей и чужой генеалогией и тратящих уйму времени на
бессмысленные прыжки с ветки на ветку родословного древа. Джек считал
подобные знания и умения совершенно ненужными: сегодня любой человек может
объявить себя потомком кого-то из первоначально похищенных.
Чаксвилли было лет тридцать. Смуглый, тщательно выбритый, с массивной
челюстью, пухлыми губами и слегка горбатым крупным носом, он был одет
богато и даже, пожалуй, изысканно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27