Едва сумев отдышаться и унять дрожь в ногах, Найл блаженно
расслабился. В тот же миг он почувствовал, как его "прощупывает" вожак -
видно, просто так, для порядка; ни в чем дурном восьмилапый его не
подозревал. В полусонном состоянии юноша легко подсоединился к умам пауков.
Вклинившись, он как бы подслушивал их разговор, вместе с тем понимая и
их физические ощущения. Теперь ему было ясно, что пауки едят только живую
добычу, а потому запаса в дорогу брать с собой не могут. Причем дело даже
не в том, что такая пища им больше по вкусу. Суть здесь в ином - в самой
жизненной энергии, которую эти существа высасывают, смакуют и впитывают.
Открылось юноше и то, что в отличие от людей пауки полностью подчинены
инстинкту. Миллионы лет весь смысл их существования заключался в том, чтобы
хватать добычу и впрыскивать яд. Иных стимулов у них в жизни и не было.
Найл способен был наслаждаться красотой пейзажа, представлять в уме далекие
края, используя свое воображение. Бойцовых пауков окружающая природа не
трогала - разве что интересовала как возможный источник пищи. А то, что
называется воображением, у них отсутствовало вообще.
К счастью, еды здесь было в достатке. Пока сгустились сумерки, в
паутину попалось с полдесятка увесистых мук, которых разделили по
старшинству.
Когда пауки насыщались, их умы излучали тепло непередаваемого
блаженства. Найл с тревогой понял, что в некоторой мере их враждебность к
пленникам объясняется тем, что пауки расценивают людей вообще как еду.
Зачем вести добычу куда-то, рассуждали они, если ее можно просто съесть и
утолить голод? Но когда брюхо было набито, раздраженность исчезала. Они не
стали мешать пленникам, когда те, разбредясь по кустам, начали собирать
плоды, и терпеливо наблюдали, как Найл, взобравшись на кокосовую пальму,
скидывает зеленые еще орехи в руки Вайгу.
Чуть вяжущее молоко изумительно освежало и великолепно дополняло ужин
из сушеного мяса и хлебцев, а хорошая еда заметно улучшила и настроение.
Между людьми и пауками установилась интересная атмосфера взаимной
терпимости. Найлу открылось, что эти большие, удивительно сильные существа
у смертоноснее вроде невольников.
К хозяевам они относились почтительно, но с некоторым страхом и
скрытым негодованием.
Они не любили понукания. Дай им волю, они бы просто нежились на солнце
и ловили насекомых.
Даже ткать паутину им не нравилось. Этим они занимались лишь потому,
что так было проще всего изловить добычу.
Основная же их склонность и призвание - охотиться, полагаясь на
собственную быстроту и силу. Охота для них - глубочайшее из удовольствий,
какое только можно себе представить.
Найл так уморился, что ночь проспал, забыв даже прикрыться, - так и
провалялся на наспех насыпанной куче из травы и листьев. Открыв глаза, он
обнаружил, что, оказывается, уже рассвело и один из пауков поспешно
поглощает угодившего в тенета крылатого жука.
Прочие охотники дремали на солнце. В отличие от смертоносцев бойцовые
пауки недолюбливали темное время суток и возвращение дня наполняло их
дремотной негой.
Наблюдая за их медлительными, квелыми в этот час умами, Найл вспомнил
о муравьях.
Способность эта - чувствовать и понимать чужое, а порой и чуждое,
сознание - наполнила его неизъяснимым трепетом, ужас перед пауками
отступил, а внутренний голос шепнул, что преодоление собственного страха -
лишь начало какой-то небывалой великой борьбы.
Люди позавтракали плодами и сушеным мясом, запивая молоком недозрелых
кокосов. Пауки к тому времени тоже утолили голод (с восходом в тенета
залетело множество крылатых тварей). Подойдя к паутине поближе, Найл
почуял, что от нее исходит приятный сладковатый запах; должно быть, это он
и привлекал насекомых.
- Чего мы, интересно, ждем? - прошептал Вайг.
- Не мы, а они,- ответил Найл не совсем внятно.
- Я и сам вижу, что они. Но чего?
- Скорее, кого... Я думаю, людей. Вайг и Сайрис посмотрели на него с
любопытством.
- А ты откуда знаешь?
Найл, наклонив голову, пожал плечами. Ему не хотелось заводить
разговор в присутствии пауков.
Прошло с полчаса. Солнце палило немилосердно, но с севера потягивал
приятный ветерок. Люди укрылись в тени терновника. Пауки, наоборот,
разлеглись на самом солнцепеке. Им, похоже, это было крайне приятно. Вот
один из восьмилапых перевернулся на спину, подставив благодатному теплу
серое мягкое брюшко.
Пауки настолько были уверены, что двуногие никуда не денутся, что
совершенно не забыли об осторожности.
Найл решил провести эксперимент. Ему стало любопытно, как чутко пауки
реагируют на мысленные сигналы опасности. Он представил, что вот сейчас
вынимает из мешка металлическую трубку, раздвигает ее, превращая в копье, и
вгоняет в незащищенное брюхо паука. Восьмилапый даже не шелохнулся.
Тогда Найл представил, как поднимает большой плоский камень и со всей
силой обрушивает разомлевшему науку на голову. Опять никакой реакции. Найл
понял: это из-за того, что он лишь тешится такой затеей, но не собирается
ее осуществлять. Тогда он снова сосредоточился и попробовал представить:
вот он подходит к плоскому камню, поднимает его над головой и трах по
белесому брюху!
Наконец пауку стало не по себе Он шевельнул головой, чтобы окинуть
взглядом всю местность, перевернулся на живот, подозрительно посмотрел на
людей, и Найл почувствовал, как неуклюже, будто спросонок, паук прощупывает
его мозг.
Парень мгновенно очистил разум, настроясь на мыслительную частоту
шатровика. Бдительность паука ослабла, а через несколько минут он опять
впал в дремоту.
И тут вожак неожиданно насторожился, вскочил на ноги (Найл еще раз
подивился молниеносности его реакции) и внимательно посмотрел на север.
Прислушался и Найл, но не уловил ничего, кроме шуршания ветра в кустарнике.
Прошла по меньшей мере минута, прежде чем он расслышал, как резко
хрустнула ветка под чьей-то ногой. Отточенность паучьего чутья просто
поражала.
Спустя секунду он с изумлением увидел среди деревьев человека, и по
реакции пауков сразу догадался, что именно его они и дожидались.
Человек, уверенно шагавший навстречу, был очень высоким и
широкоплечим, одет в суконную куртку, светлые до плеч волосы охвачены
металлическим обручем. Найлу в первый миг показалось, что это Хамна, но
когда человек подошел ближе, стало ясно: это вовсе не он.
Остановившись в десятке метров, человек опустился на одно колено и
низко, почтительно поклонился. Вожак отреагировал резким импульсом
(появление человека его не удивило), в котором как бы сквозило нетерпение:
дескать, ну где тебя носит? Человек всем своим видом выражал покорность.
Паук отдал мысленную команду, что-то вроде: "Ладно, пора двигать",- и
человек опять почтительно склонил голову.
Найл ожидал, что вновь прибывший поприветствует их, своих сородичей,
или, по крайней мере, перекинется сочувственным взором. Тот же не удостоил
их никакого внимания. Повинуясь жесту вожака, он подхватил сумку Найла и,
закинув ее себе на спину, застыл, ожидая дальнейших указаний. Юноша с
интересом изучал его лицо.
Глаза незнакомца были голубыми, кроткими, какое-то сонное равнодушие
читалось в опущенных уголках рта и покатом подбородке. Двигался человек
размеренно, и именно четкость его движений. Найл по ошибке принял за
уверенность. На самом деле так могло действовать хорошо выдрессированное
животное.
Когда Сайрис встала и коротким куском травяной веревки начала
обвязывать волосы, мужчина бросил на нее мимолетный взгляд, но уже через
долю секунды снова замер в ожидании приказов от пауков. Было очевидно, что
он не испытывает к пленникам никаких чувств.
Вожак дал команду трогаться, и человек зашагал в северном направлении
мерно и широко, Найл, Сайрис и Вайг двинулись следом, все трое невольно
срываясь на трусцу, чтоб не отставать от вновь прибывшего.
Пауки с небрежной медлительностью фланировали сзади. Чувствовалось,
что они довольны: основная часть пути уже пройдена.
Установив уже, что пауки общаются между собой, Найл решил незаметно
проникнуть в сознание одного из них. Неблагодарное это оказалось дело.
Ум твари был таким же блеклым и безразличным, как у серого
паукапустынника. Только в отличие от пустынника бурый, очевидно, совершенно
не замечал попыток вторжения в свой разум. Не замечал потому лишь, что его
внимание было направлено исключительно на общий фон. К чему-либо в
отдельности он был равнодушен.
Темп задавал прибывший здоровяк, поэтому шли не так быстро, как вчера.
Запах нагретой солнцем растительности чуть пьянил.
Вскоре юноша уловил незнакомый звук - это был гомон чаек. От волнения
у него кровь застучала в висках, а когда минут через десять перевалили
через невысокий холм и глазам открылось море, Найла пронизал такой
исступленный, необузданный восторг, что он чуть не расхохотался во весь
голос.
Эта панорама нисколько не походила на окрестности соленого озера
Теллам. Здесь гладь была глубокого синего цвета и простиралась в такую
даль, что казалось, нет ей конца. Волны с шумом накатывались на берег, где
поджидало три небольших судна.
Водяная пыль обдавала лица, словно дождь, накатывающие из необъятной
дали соленые волны, увенчанные белыми султанами пены, зачаровывали -
подобное трудно было себе и представить.
На песке лежали люди. По окрику верзилы все поспешно поднялись и
застыли навытяжку. Когда из поросли показались пауки, люди разом опустились
на одно колено, выражая своим видом полное повиновение. Затем великан
гаркнул что-то неразборчивое, и все снова вытянулись, прижав руки к бокам.
Найл с удивлением обнаружил, что среди них есть и женщины - сильные,
большегрудые, волосы еще длиннее, чем у матери. Они стояли уставясь перед
собой, ветер трепал их кудри, отдельные пряди хлестали по щекам, но ни одна
даже не попыталась убрать их. Даже когда Найл с Вайгом остановились
напротив, никто и бровью не повел.
Совершенно незнакомому со строевой дисциплиной Найлу ритуал этот
показался причудливым и странным: люди словно пытались притвориться камнями
или деревьями.
Сразу бросалось в глаза, что все сложены не хуже
здоровяка-распорядителя - такие же мускулистые руки и сильные бедра. А вот
в лицах - пускай приятных и с изысканными чертами - недоставало того, что
делает человека неповторимой индивидуальностью.
Женщины (их было три) все как одна красавицы: сильные, стройные, черты
броские. До пояса, как и мужчины, они были обнажены, и Найл разглядывал
женщин с нескрываемым восторгом, словно голодный - лакомство.
Распорядитель выкрикнул нечленораздельную команду (во всяком случае,
Найл ее не понял). Мужчины и женщины, нарушив строй, начали стаскивать
небольшие суда на воду, каждое из которых было метров пятнадцати в длину.
Когда ладьи уже покачивались на плаву, к кромке берега осторожно
приблизились пауки и боязливо остановились шагах в десяти от линии прибоя.
Затем они сложили лапы, с боков к ним подступили по двое мужчин, подняли их
и бережно понесли к ладьям, держа так, чтобы пауков не доставали волны.
Следом за ними на ладьи забрались женщины, по одной на каждую. Найлу, Вайгу
и Сайрис также велели раздеться. Сам Найл оказался на одном суденышке с
вожаком и одним из его подручных.
Изящные ладьи эти были подобны тем, на которых в далекие времена
бороздили северные моря викинги (об этом Найл, конечно, знать не мог).
Борта из положенных внахлест досок, глубокий киль.
К середине судно расширялось, к носу снова сужалось, что придавало ему
сходство с лебедем. В середине ладьи находился полотняный навес, под
который поместили вожака. Его подручного посадили во что-то вроде корзины,
расположенной возле кормы. Найл чувствовал, что обоим паукам очень неуютно:
море - чуждая и враждебная стихия для насекомых.
Юношу приводило в восторг решительно все из того, что он видел на
ладье. Людям, плавающим на таких судах постоянно, они казались тесными и
неудобными; Найл же не переставал дивиться, что за руки построили этакий
чудо-корабль.
Палубы здесь не было, равно как и места, где можно укрыться, помимо
навеса. Поперек тянулись доски, а вдоль каждого борта - семь проемов для
весел с уключинами. В середине, прямо на днище, лежали мачта, а также
бочонки и канатные бухты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18