Майа с ужасом смотрела на него во все глаза:
– Да, это были страшные времена. Ошибки, заблуждения...
– Никаких ошибок и заблуждений, – уверенно ответил Ульрих. – Расизм вечен и неистребим. Презирать других людей и желать им смерти присуще человеческой природе. Никого не надо этому учить. Люди сами начинают действовать, как только находят повод. – Голос его был задумчив. – Ты хочешь, чтобы я сказал тебе правду о цыганах? Это Европа, и сейчас конец двадцать первого века. Люди, стоящие сегодня у власти, были живы шестьдесят лет назад, во время эпидемий и цыганских погромов. Сейчас они не убивают цыган. Нет, сейчас если они вообще замечают цыган, то ведут себя фальшиво, нарочито сентиментально, как чувствительные снобы, которые делают вид, что покровительствуют уцелевшим отсталым племенам. Но если завтра начнется новая эпидемия, будут и новые погромы.
– Ты говоришь ужасные вещи.
– Ужасные, но верные, совершенно верные. Возможно, цыгане и были разносчиками бацилл, Майа, и это само по себе интересно. Но знаешь, что еще интереснее? Если бы цыгане не были стопроцентными расистами, они ассимилировались бы много веков тому назад.
– Ульрих, ты бываешь просто невыносим. Ты хочешь меня напугать? Сегодня никаких эпидемий нет. С эпидемиями навсегда покончено. Мы истребили все бациллы.
Ульрих скептически хмыкнул:
– Не позволяй мне портить тебе настроение, лапочка. Это ты хотела приехать сюда по делу, а не я. У тебя с собой список товаров, не так ли? Давай посмотрим, сможешь ли ты что-нибудь продать.
Майа отошла от него и, набравшись храбрости, приблизилась к одной из цыганок, стоявшей у прилавка. Женщина была в яркой цветной шали и курила короткую глиняную трубку.
– Вы говорите по-английски?
– Немного.
– У меня есть кое-какие вещи, полезные для путешественников. Я хочу их продать.
Цыганка помолчала и сказала:
– Дай мне твою руку. – Она наклонилась и минуту изучала линии на Майиной ладони, а затем снова села на свой раскладной стул, затянулась, из трубки с пыхтением вылетело облачко дыма. – Ты ищейка из полиции.
– Я не из полиции, мэм.
Она оглядела Майю сверху вниз:
– Хорошо, может быть, ты сама не знаешь, что ты ищейка. Но это так.
– Я не полицейский.
Женщина вынула трубку изо рта и указала на изгибы линий:
– И ты вовсе не молодая. Ты только одета как молоденькая. Ты можешь одурачить этого парнишку, но меня ты не проведешь. Убирайся прочь и больше не подходи.
Майа опрометью бросилась от нее. Она была потрясена до глубины души. И решила поискать другого покупателя.
Она увидела молоденькую немку с модными рыжими волосами и припухлыми губками. На ее прилавке лежал ворох ношеной одежды. Это ее обнадежило.
– Привет. Вы говорите по-английски?
– О'кей. Разумеется.
– У меня есть вещи для продажи. Тряпье и еще кое-что.
Женщина неторопливо кивнула:
– У вас красивый жакет. Tres chic.
– Спасибо. Danke.
Женщина посмотрела на нее с подлинно немецкой прямотой. У нее были круглые брови и длинные густые ресницы.
– Вы живете в Мунхене, верно? Я видела этот жакет в Виктуалиенмаркт. Вы дважды заходили ко мне в магазин посмотреть одежду.
– Разве? – переспросила Майа, у нее дрогнуло сердце. – Да, я остановилась в Мунхене, но вообще-то я здесь проездом.
– Вы американка?
– Да.
– Из Калифорнии?
– Да.
– Из Лос-Анджелеса?
– Да, живу у Залива.
– Я догадалась, что он из Сан-Франциско. Там делают такие вещи из полимеров. Знаете, в Штутгарте этот жакет сшили бы за несколько часов. И получилось бы лучше.
К ним подошел Ульрих. Женщины поглядели на него.
– Чао, Джимми.
– Чао, Тереза.
Они заговорили по-немецки.
– У тебя новая подружка?
– Да.
– Хорошенькая.
– Я тоже так думаю.
– Пытаешься кое-что сбыть?
– Не тебе, дорогуша, – с пренебрежением отозвался Ульрих. – Я никогда не сбываю товары в Мунхене. Не подвожу людей, среди которых живу. Она ничего не знает. Давай закончим этот разговор. Всем будет на пользу. Ладно?
– Она назвала тебя Джимми, – догадалась Майа.
– Иногда я откликаюсь на это имя, – ответил Ульрих по-английски.
Тереза засмеялась. И тоже обратилась к Майе по-английски:
– Ах ты, бедная маленькая киска! Ты любишь своего приятеля? Он и правда замечательный парень, твой Джимми. Такая душка.
Ульрих нахмурился:
– Она немного ошиблась. Вот и все.
– Я не люблю его, – громко заявила Майа. Она сняла свои темные очки. – Мне просто самой нужны кое-какие вещи.
– Какие именно?
– Контактные линзы. Серебряные монеты. Парики. Карта. Еда. Вода. Хорошая теплая постель. А еще я хотела бы выучить немецкий и перестать быть такой идиоткой.
– Она нелегалка, – пояснил Ульрих, дотронувшись до Майиного плеча. – У малышки тяжелые времена.
Тереза посмотрела на эту парочку:
– Что же вы пытаетесь продать?
Ульрих замялся.
– Дай ей список, – наконец проговорил он.
Тереза бегло прочла его.
– Я могу взять эти вещи. Если они в хорошем состоянии. Где они?
– В багажнике моей машины.
Она изумленно уставилась на него:
– Джимми, ты обзавелся машиной?
– Я одолжил ее у господина Шроттплатца.
– Ты умеешь выбирать себе друзей.
Ульрих повернулся к Майе и криво усмехнулся:
– Я забыл упомянуть этот хлам в старом списке интересов назло современному порядку.
– Двадцать кусков, – устало сказала ему Тереза.
– Тридцать.
– Двадцать пять.
– Двадцать семь.
– Хорошо. Неси. Надо посмотреть товар.
– Ладно, – проговорил Ульрих и взял Майю за руку.
– Оставь на минуточку американку. Я хочу попрактиковаться в английском, – попросила Тереза.
Ульрих задумался.
– Не делай глупостей, – предупредил он Майю и отправился за вещами.
Тереза холодно и оценивающе оглядела ее:
– Ты любишь пай-мальчиков?
– Полагаю, что с ними небесполезно иметь дело.
– Учти, он совсем не пай-мальчик.
– Я это знаю, – улыбнулась Майа.
– Когда ты приехала в Мунхен? Где он тебя нашел?
– Три дня тому назад.
– Что, всего три дня тому назад, а ты уже здесь и пытаешься что-то продать? Должно быть, ты действительно любишь тряпки, – заметила Тереза. – Как тебя зовут?
– Майа.
– А как тебя занесло в Мунхен? За тобой кто-то гонится? Полиция?
– Возможно. – Она заколебалась, но все же решила рискнуть: – Думаю, в основном это медики.
– Медики? Ну а как твои родители?
– Нет, в любом случае не родители, тут я могу поручиться.
– Что же, – уверенно, как особа, хорошо разбирающаяся в состоянии мировых дел, проговорила Тереза, – ты можешь выбросить медиков из головы. Никакими расследованиями медики не занимаются, они знают, что рано или поздно ты к ним придешь. А полиция... что же, ищейки в Мунхене никогда не пустятся в погоню, если родные не станут их науськивать и подталкивать.
– Рада это слышать.
– Спи хоть под мостом. Ешь претцели – яичные лепешки. И все обойдется. Тебе пора кончать с этим твоим бойфрендом. Он настоящий урод. Когда-нибудь ему проломят башку и мозги превратят в кровавую кашу. А я и слезинки не пролью.
– Он рассказывал мне о европейской радикальной политике.
– Мунхен не лучшее место для подобных тем, дорогуша, – сухо отметила Тереза. – Что у тебя там, под париком?
Майа сняла шарф и парик. Швырнула их на стол.
– Сними жакет и повернись ко мне, – приказала Тереза.
Майа стянула с себя жакет и медленно повернулась.
– У тебя хорошая фигура. Ты много плаваешь?
– Да, верно, – сказала Майа, – еще совсем недавно я много плавала.
– Думаю, ты мне подойдешь. А на меня можно положиться. Можешь расспросить обо мне в городе, и любой тебе скажет, что Тереза порядочный человек.
– Вы предлагаете мне работу?
– Ты вправе назвать это работой, – ответила Тереза. – Это модельный бизнес. Показ моделей и продажа дешевого тряпья. Ты знаешь, что такое дешевое тряпье, не так ли? Это значит, что у тебя будет несколько таких тряпок и, возможно, койка, где можно спать.
– Мне действительно нужна работа, – заявила Майа и внезапно расплакалась. – Не обращайте внимания на мои слезы, – проговорила она и вытерла глаза. – Интересно, ведь недавно я и заплакать не могла. Пожалуйста, дайте мне работу. Мне просто необходимо место, где бы я могла успокоиться и хоть немного прийти в себя.
Терезу растрогала ее искренность.
– Подойди, садись рядом, – сказала она.
Майа обошла стол и покорно уселась на складной стул возле Терезы.
– Скоро со мной все будет в порядке. Обычно я не так глупа. Я буду хорошо работать.
– Тише, девочка, перестань хныкать. Скажи мне что-нибудь. Сколько тебе лет?
– Думаю, мне всего две недели от роду.
Тереза вздохнула:
– Когда ты в последний раз вдоволь поела?
– Я не помню.
Тереза нагнулась и порылась под столом. Она достала пакет лицензированных гранул и минеральную воду.
– Вот. Поешь это. Попей. И запомни: если украдешь у меня хоть булавку, я выброшу тебя на улицу. – Она поглядела вниз. – Какая радость! Сюда идет твой дружок.
Майа попробовала гранулы. Они оказались сказочно вкусными. Она запихала в рот целую пригоршню и быстро их сгрызла.
Запыхавшийся, с покрасневшим лицом, Ульрих бросил на прилавок набитую сумку.
– Давайте поговорим о деле.
– Это прежде всего, – отозвалась Тереза. – Кстати, я только что наняла твою девушку на работу в мой магазин.
– Что? – засмеялся Ульрих. – Ты, наверное, шутишь? Да она не сможет объясняться с покупателями.
– Мне не нужна еще одна продавщица. Мне нужна манекенщица.
– Тереза, это крайне неосмотрительно и вряд ли выгодно. Если хочешь знать мое мнение, то я разочарован. Ты просто сделала это мне назло, – сказал Ульрих. – А я думал, что ты уже забыла наши прежние ссоры.
– Я? Назло? Ни в коем случае! Девушка хорошо смотрится, в голове у нее полный бардак. Из нее получится прекрасная манекенщица.
– Тебе нельзя доверять этой женщине, – по-английски предупредил Майю Ульрих. – Она говорит, что ты с приветом.
– Ты тоже так считаешь, – ответила Майа, продолжая жевать. Она отпила глоток минеральной воды. – Но это работа, а я нелегалка. Для меня это настоящая удача. Конечно, я приму ее предложение. А на что ты рассчитывал, чего ожидал?
Ульрих заметно разволновался:
– Я делал все, о чем ты меня просила. Я ни разу не нарушил ни одного твоего условия. А ты не слишком-то благодарна.
Майа смерила его недоуменным взглядом:
– Джимми, на Мариенплац можно найти миллион девушек. Поищи себе другую. А со мной все будет в порядке.
Ульрих взял сумку со стола и перекинул ее через плечо.
– Если ты полагаешь, что сможешь попасть в общество, начав работать в дурацком магазинчике этой коровы, то жизнь тебя скоро научит, и ты начнешь иначе рассуждать. Если хочешь уехать, уезжай! Но не думай, что тебе удастся вернуться и стать независимой.
– У нее в магазине тепло, – уточнила Майа.
Ульрих злобно отвернулся и, обиженный, удалился.
Наступило долгое молчание.
– Девочка, а ты и правда отмороженная, – наконец проговорила Тереза. В ее голосе звучали нотки восхищения.
3
Майа стала работать у Терезы, в ее магазине на Виктуалиенмаркт. Построенный из кирпича, с застекленным фасадом, он был беспорядочно забит одеждой и обувью. В конце торгового зала находился небольшой кабинет, в котором Тереза занималась бумагами и бухгалтерией. Тереза в основном имела дело с наличностью, часто шла на бартерные сделки, а иногда расплачивалась драгоценными металлами. Майа поселилась в магазине, носила форменное платье и спала у Терезы под столом. А Тереза проводила ночь наверху, в комнате родителей, обычно с каким-нибудь немытым дружком, который и двух слов связать не мог и на которого смотреть без ужаса нельзя было.
Теперь Майа трудилась с утра до ночи, и у нее не было времени чувствовать себя свободной, счастливой и уверенной в собственных силах. По правде сказать, свобода, счастье и уверенность в собственных силах успели ей здорово надоесть.
Как-то ночью, в конце февраля, Майе приснился сон, будто она ходит по магазину и наводит порядок на полках. Так могла поступать Миа. Майа проснулась.
Отныне с Миа все обстояло как надо. Миа ощущала себя в полном порядке, когда у нее появлялись обязанности.
Майа усердно работала, не жаловалась, ничего не требовала, и Тереза сумела это оценить. Подобно многим молодым людям, сделавшим карьеру без чьей-либо поддержки, Тереза способна была на доброе дело и жест. Но Майа по-прежнему была недовольна собой. Она не могла прочесть надписи на этикетках и вести разговоры с покупателями. Это у нее никак не получалось.
Она попросила у Терезы немного денег, нашла в одном из кварталов Мунхена, в Швабинге, недорогие курсы немецкого языка и купила пятьсот граммов «лекарства» для образования. Говорилось, что эти особые зелья помогают свободно, с помощью новой методики усваивать незнакомый язык, благодаря чему способность к обучению у взрослых становится такой же, как у трехлетних детей. Но никакие «умные лекарства» в мире не могли сделать немецкий язык легким для изучения, хотя «частица трехлетнего ребенка» в Майе и правда как-то справлялась с двуязычием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52