- Через три минуты
буду.
- Сам? - поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.
- Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.
Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на огни "Эрмитажа". На
воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.
- Проходи, садись, гостем будешь.
- Зачем вызывали, Иван Васильевич?
- Господи, сколько же крови могут пролить убогие и осатаневшие
недоумки! - выдохнул Сам, А Смирнов встрял:
- Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?
- Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.
- В облаву, Иван Васильевич?
- Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В Соломенной
сторожке.
- Когда?
- Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.
- Слушаюсь, - Смирнов встал.
- И не обижайся. Нет у меня людей, нет.
...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян и Ларионов увлеченно
играли в тюремное очко.
- Облава, бойцы! - оповестил их Смирнов. - По коням!

Потеплело, потеплело наконец. Черная земля Страстного бульвара
пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны, но
уже не мертвы. Их серые ветви серели по-весеннему. Они ждали настоящей
жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко. Слышно
было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным светом
окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным
пламенем ресторанный зал ВТО. Еще непривычно стоял Пушкин - лицом к
Тверскому бульвару. На той стороне сияла огнями дежурная аптека и
энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года - зал) номер
три.
Опять главный российский тракт. Двенадцатый троллейбус по позднему
времени пер, победно подвывая со страшной силой. Мелькали остановки -
Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал. Открылось широкое, в два
полотна, Ленинградское шоссе. Улица Правды, гостиница "Советская".
Пролетел мимо милый, словно на картинке из детской книжки, домик в
псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.
От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и ровней. Этот отрезок
шоссе строили пленные немцы. Военно-воздушная академия в Петровском
дворце, метро "Аэропорт"...
Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила соседка Валя,
влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он хотел,
чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не любит ее, но все
равно приходила. Она-то любила. Он был одинокий мужик и поэтому не
прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел, чтобы она пришла.
Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.
...Они лежали рядом, усталые и отчужденные. Александр, чувствуя
изначальную свою вину, ласково погладил ее по щеке. Она тут же заплакала.
- Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.
- Что, что хорошо? - спросила она, не переставая плакать.
Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:
- Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.
- Кому хорошо? Тебе? Мне?
- И тебе, и мне.
- Как же, как же! Ты измучил меня, понимаешь, измучил! Я, как
воровка, пробираюсь к тебе, когде нет твоей матери, я боюсь, что
кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу сказать, что я люблю
тебя!
- Господи! - сквозь зубы простонал он. Она затихла, потершись мокрым
лицом о его бицепс. Потом рывком подняла голову и стала целовать его в
плечо, в шею, в висок.
- Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!
- Эх, жизнь-жестянка. - Только и сказал он. Опять лежали молча.
- Я тебе киевскую котлету принесла и салат. Утром позавтракай, как
следует. А то все сухомятка. Язву заработать можно. Только разогрей
обязательно.
Валя работала официанткой в ресторане "Загородный" в
Покровском-Стрешневе.
- Ладно, - согласился Александр, подумал и спросил, чтобы был
разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?
- Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг
жлобским голосом Валя. - Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с компанией
был.
- Что, руки распускал?
- Язык свой поганый распускал.
- Удивительное дело профессия, - тихо посмеявшись, сказал он. -
Говорила нормально, а как о работе своей вспомнила, так официанткой
заголосила.
- А ты иногда, как милиционер говоришь.
- Да уж, куда деться, - согласился он и зевнул.
- Устал?
- Работы много, Валюша.
- И завтра рано вставать. Спи милый. - Она теплой ладошкой прикрыла
ему глаза. Он с готовностью их закрыл. - Спи, любимый, спи родной.
- А ты? - уже расслабленно спросил он.
- А я пойду. Спи, спи, спи...
Он тотчас заснул, а она ушла.

С утра неожиданно образовалось окно, и Казарян решил попытать удачу.
К десяти он устроился в обжитом местечке за забором на улице 1905 года.
Малолетняя шпана просыпается поздно, и он был уверен, что Геннадий Иванюк
еще не ушел.
В половине двенадцатого тот наконец явился на белый свет. Видимо,
очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в
сером пальто с широкими ватными плечами, в ботинках на рифленной
каучуковой подошве, Геннадий Иванюк выглядел полным франтом. Прямо-таки
студент-стиляга.
Студент-стиляга перешел улицу и стал спускаться вниз, к метро.
Казарян вел его на достаточном расстоянии, проклиная про себя свою
заметную внешность. И чернявый, и перебитый, расплющенный боксом нос, и
четкий след на скуле. Все это наверняка запомнил Стручок и доложил
приятелю, какой мент к нему приходил.
В киоске у Пресненских бань Иванюк взял кружку пива и выпил ее не
спеша. Ехали они недолго, одну остановку. На "Киевской" вылезли наружу.
Иванюк, нарушая, пересек проезжую часть и вдоль штакетника чахлого сквера
направился к недействующему павильону старой линии метро. Казарян вошел в
скверик и присел на лавочку у контрольного пункта троллейбусных маршрутов.
Было без пяти двенадцать. Казарян хорошо видел, как Иванюк подошел к
пивному ларьку у трамвайной остановки и взял две кружки пива, большую и
маленькую.
- Смотри, не обоссысь! - негромко пожелал Казарян, развлекая сам
себя.
Неторопливый паренек был Гена Иванюк. Высосал пиво и тихо так, нога
за ногу, побрел к углу Дорогомиловской улицы. У пивного ларька
остановился.
- Неужели еще пить будешь? - злобным шепотом осведомился Казарян.
Нет, Гена передумал-таки, направился к Бородинскому мосту. Невесть откуда
рядом с ним оказался быстрый гражданин. Скорее всего из-за молодых
деревьев, высаженных в честь трехсотлетия объединения Украины с Россией.
Ромка Цыган? Гражданин обнаружил свой профиль, повернувшись к Иванюку
и продолжая что-то темпераментно втолковывать ему. Точно, Ромка Цыган.
Казарян перебежал к молодым деревцам - поближе бы, поближе. Длинный
поводок чреват неожиданностями. Двое взошли на Бородинский мост. Зазвенел
трамвай, и это был конец. Казарян смотрел, как трамвай поравнялся с
любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган побежал, наращивая скорость,
рядом с ним, уцепился за поручень, прыгнул на подножку, сделал
приветственно ручкой и уехал к Плющихе.
Не догнать. Казарян без интереса наблюдал за Иванюком, который
возвратился к метро и исчез в его дверях.
Со злости Казарян зашел в деревяшку, ту, которую так и не посетил
любитель пива Гена Иванюк, и взял кружку. Казарян стоял за столиком у
окна, пил пиво и смотрел на прохожих. Люди в черном, синем, коричневом -
невеселая серая толпа. Казарян вздохнул и допил остатки. К часу дня он был
в МУРе.

Ты где шлялся? - нелюбезно осведомился Смирнов.
- Где надо, - огрызнулся Казарян.
- Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика и
Сени Пограничника. Отправляйся-ка к нему.
- А ты?
- А я наконец складское дело полистаю.
Обиженный Казарян ушел. Смирнов открыл сейф, достал дело и углубился
в чтение. Сей момент раздался звонок. Конечно же, Верка-секретарша.
- Александр Иванович, срочно на совещание.
...Все-таки не выспался. Комиссар из главного управления журчал о
профилактике, о неравнодушном подходе и о пользе коллективных комплексных
мероприятий. Укачивало. Александр пялил глаза, чтобы не заснуть,
приказывал себе не спать, старался всерьез думать о не сделанной еще
работе. Не помогало. По-прежнему вело. Тогда он упер локоть в колено,
ладонью решительно закрыл лицо - как бы для глубоких раздумий. И заснул.
Проснулся от криков - начались прения. Кричали долго. Тут не поспишь. Но
все когда-нибудь кончается. Кончилось совещание. Комиссар-начальство пожал
руку нашему комиссару и отбыл.
- Все свободны! - распорядился Сам и добавил: - Смирнов останется.
- Побыстрее - как бы еще кого-нибудь не оставил - все покинули
кабинет.
- Ты почему на совещании спишь? - грозно потребовал ответа комиссар.
Смирнов не испугался, знал, что Иван Васильевич сам бы поспал на этом
совещании, если б мог.
- Потому что не выспался, - отчаянно ответил Смирнов.
- Дерзишь, а начальству дерзить не положено.
- Не положено, чтобы отдел без начальника был. Не могу я, Иван
Васильевич, разорваться - и отделением руководить, и с опергруппой
выезжать и на совещаниях сидеть. Когда же новый начальник отдела придет?
- А сам-то не хочешь начальником быть?
- Пока не хочу.
- Почему так.
- Рано еще. Голову надо в порядок привести. У меня пока голова
оперативника. Не более того.
- Что ж, приводи свою голову в порядок. Может, потом она нам
пригодится. Вот что, Смирнов, ты Скорина из области знаешь?
- Значит, Игоря к нам - начальником. Другого не надо, Иван
Васильевич.
- С тобой, Смирнов, хорошо дерьмо есть. Обязательно изо рта вырвешь.
- Не прогадаете, Иван Васильевич, ей богу, не прогадаете!
- Ну, раз такой человек, как ты, одобряет, значит, будем назначать.
...От радостного этого известия расхотелось спать, и поэтому дело
читалось легко. Он проштудировал половину, когда вернулся Казарян.
- Три часа задаром убил! Ну, буквоед, ну, зануда! - Казарян сел.
- Теперь хоть все в порядке?
- Как в канцелярии у господа бога, - Казарян вытянул ноги и
признался: - Я сегодня, Саня, Цыгана упустил.
- Что так? - хладнокровно поинтересовался Смирнов.
- На длинном поводке вел, чтоб не узнали, а он на ходу в трамвайчик,
и будь здоров. Мальчики нам нужны, и чтоб понезаметнее были, похожие на
всех, как стертый пятак.
- И чтобы роту. Не меньше.
- Иронизируй, иронизируй! Все равно без наружного наблюдения
настоящей работы не будет.
- Надо мечтать! Кто это сказал? - задумался Смирнов. - А в общем,
некогда нам мечтать, Рома. Давай-ка по делу пройдемся. Кое-что занятное
имеется...
Зазвонил телефон. Оба с ненавистью смотрели на него.

Грабанули известного писателя. И, естественно, - сразу же МУР. В
помощь райотделу. Муровская бригада прибыла в роскошный дом на углу
Скаковой и Ленинградского шоссе, когда там всю ночь шуровали районные.
- Вам помочь? - спросил Александр у старшего группы, который диктовал
протокол осмотра. Тот, оторвавшись от дела, кинул недовольный взор на
печального гражданина, скромно стоявшего у притолоки, и ответил, как бы не
отвечая:
- Раз знаменитость, значит, МУР подавай, районные пентюхи обязательно
завалят!
- Мы собачку привезли, - сообщил Казарян.
Районный пожал плечами:
- Пробуйте. Только, по-моему, сильно все затоптали.
Казарян спустился к машине, чтобы позвать Семеныча с его Верным, а
Смирнов подошел к печальному гражданину.
- Вы хозяин квартиры? - спросил Александр.
Гражданин печально кивнул и вдруг быстро-быстро заговорил, уцепившись
сильными пальцами за борт смирновского пальто.
- Я не могу понять, почему он сердится. Я никого не вызывал, я только
позвонил в союз оргсекретарю, спросил, что делать в таких случаях. Он
сказал, что все возьмет на себя.
- А в районное отделение кто сообщил?
- Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться
приходит. Пришла - а дверь не заперта, и никого нет. Она сразу к
участковому.
- А вы, э-э-э... - Смирнов намекнул на то, чтобы писатель назвался.
- Василий Константинович, если позволите, э-э-э...
- Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда в первой
половине дня изволите отсутствовать?
- Ни боже мой, Александр Иванович. Жена - да, дочка тоже. Жена на
работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.
- Почему же сегодня вас не было?
- Срочно вызвали на заседание секции прозы.
Старший из-за плеча на них недовольно посмотрел, давал понять, что
разговор ему сильно мешает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30