- Как дела, бойцы невидимого
фронта?
- Зашиваемся, - за всех ответил следователь.
- Нашел, - лениво сообщил Роман и подошел к Болошевой. Лидия
Сергеевна взяла с его раскрытой ладони гильзу, осмотрела ее мельком,
подкинула вверх, поймала и сообщила всем:
- "Вальтер".
Она открыла вой чемодан, в маленький конвертик упрятала гильзу,
уложила конвертик в положенное отделение, из другого отделения вынула
"лейку" и приступила к фотографированию.
- Когда его, Митрич? - обратился к врачу Смирнов.
- Вчера вечером, скорее всего. После вскрытия скажу точно.
- Лидия Сергеевна, мы вам не нужны?
- Нет, нет, Сашенька, идите в машину, грейтесь. А мне, если что,
ребятки помогут. - Лидия Сергеевна оторвалась от видоискателя, ласково
посмотрела на районных. Те с готовностью покивали. Тотчас она
воспользовалась. - Тогда положите его в исходную.
- Мартышкин труд, ни хрена она не найдет после такого половодья.
Следы оплыли, окурки раскисли. - Смирнов достал пачку "Беломора", закурил.
- Рома, как приедем, дело то складское подними. Там, по-моему, компания
была многолюдная.
- Банда, - поправил его Казарян.
- Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у
Скорина в январе была, Митинская. Вот это банда.
Курили, Казарян виртуозно посвистывал "Гоп со смыком".
Подошла Болошева, ей помогли взобраться. Тоже закурила. Потом
повторила то, что сказал Смирнов.
- Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия.
Хотя один следок любопытный я зарегистрировала.
- Поехали домой? - предложил Андрей Дмитриевич.
- Домой! - злобно пробурчал Александр. - Дом-то мой - вот он, рукой
подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока он
теплый.
Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона "Динамо" вывернули на
Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка,
дом родной, и огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему
быстро стемнело.
В его кабинете Ларионов продолжал допрос несчастного Витеньки.
Похмельный Витенька потел, маялся.
- Устал, Сережа? - осведомился у Ларионова Александр. Тот не успел
ответить - встрял в разговор Ящик:
- Это я устал, кончайте мотать!
- Здесь ты не устал, Витенька, здесь ты слегка утомился. Уставать
будешь в зоне лагеря особо строгого режима. - Смирнов сел на свое место,
которое освободил Ларионов, устроился поудобнее. - Ты можешь отдыхать,
Сережа. Только скажи, на чем остановились.
- Да все на том же, Александр Иванович.
- Дурак ты, Ященков, - с сожалением констатировал Смирнов.
- Не дурее некоторых, - Витенька ощетинился, глядя на Александра
гордым глазом. - Мне перо в бок получать ни к чему.
- Эге! - обрадовался Александр. - Уже кое-какие сдвиги.
- Вокруг, да около пока, - пояснил Ларионов. Он не ушел, скромно сел
на стул у стены. Смирнов выбрался из-за стола, подошел к Ященкову, взял за
грудки, рывком поднял.
- Бить будете? - весело осведомился Витенька.
На это ничего не ответил майор Смирнов, не счел нужным отвечать. Он
смотрел в мутные, в похмельных жилках Витенькины глаза.
Вместе со мной моли бога, мразь, чтобы фронтовик тот выжил! Он четыре
года от звонка до звонка, под пулями, он тебе, подонок, жизнь вручил, а ты
его - в ножи!
- Это не я, это не я! - Ященков скуксился лицом, заплакал, Александр
кинул его на стул, вернулся на свое место.
- Жена потерпевшего в больнице дежурит, - дал справку Ларионов. -
Неудобно, конечно, но мы ее побеспокоим и проведем опознание. Она опознает
тебя, Ященков, она довольно точно описала тебя в предварительных
показаниях.
Витенька плакал.
- Где Сеня-пограничник отлеживается, Ященков? - тихо спросил
Александр.
Витенька пошмыгал носом, убрал слезы с соплями, повернул голову к
стене, сказал полушепотом:
- На Оленьих прудах.
- У Косого? - уточнил Ларионов. Витенька пожал плечами - не отрицал и
не подтверждал, думайте, что хотите.
- У Косого, значит. - Смирнов встал. - Ты, Ященков, подумай в камере,
а мы на Оленьи поедем. В твоих интересах завтра заговорить всерьез.
Поехали втроем. Смирнов, Ларионов, Казарян, которого оторвали от
бумаг. Новенькая "Победа" бежала быстро. У парка Сокольники свернули. По
булыжникам, по трамвайным путям допрыгали до прудов. Машину оставили
метров за сто до лодочной базы.
На лодочной базе служил сторожем старый греховник Косой. И жил здесь
же, в комнате при базе.
Ларионов остался у калитки, Казарян перекрыл тропку к замерзшему еще
пруду, а Смирнов отправился в гости. Постоял немного на крыльце, потом
осторожно постучал в хлипкую дверь.
- Кто там? - спросил нарочито старческий голос.
- Свои, Федор Матвеевич, свои, - негромко сказал Александр и вежливо
пояснил: - Смирнов из МУРа.
Федор Матвеевич тотчас открыл дверь.
- Здравствуйте, Александр Иванович, - приветствовал он Смирнова. Рад
был этой встрече Косой, оттого и улыбался умильно.
- Сеня-пограничник у тебя?
- Раз вы за ним пришли, значит, у меня.
- Что ж не шумит?
- Бухой вусмерть.
- Тогда веди.
Косой услужливо распахнул дверь пошире, и Смирнов вошел. В маленьком
закутке прихожей и кухне одновременно - на столе неряшливая закусь, газета
вместо скатерти, две пустые бутылки, одна початая. Смирнов посмотрел на
Косого, глазами указал на фанерную перегородку, дверной проем которой
вместо двери закрывала линялая захватанная ситцевая занавеска. Косой
подтверждающе кивнул. Александр расстегнул пиджак, вытянул пистолет из-под
подмышки, засунул за пояс, откинул занавеску, вошел в комнату и, нашарив у
притолоки выключатель, включил электричество.
Никак не отреагировал на желтый ослепляющий свет лампы
Сеня-пограничник. Он спал одетым. Сопел, пускал нечистую слюну. Смирнов
вынул нож из-под подушки, тряхнул Сеню за плечо. Сеня замычал
страдальчески, не желая ничего менять в своей прекрасной жизни. Но тут же
был поднят за шиворот и откинут к стене. Тогда он и открыл свои
бессмысленные глаза. Александр все понял про него и громко распорядился:
- Федор Матвеевич, ребят моих позови. Они поблизости.
Сеня прижался к стенке и норовил заснуть. С крыльца донесся
насмешливый старческий тенорок:
- Оперсосы, вас пахан кличет!
Александр похлопал Сеню по щекам, растер уши - будил.
- Не надо, - попросил Сеня.
- А что надо? - от дверей поинтересовался Казарян.
- Ты кто такой? - вдруг почти разумно осведомился Пограничник.
- Я - оперуполномоченный Московского уголовного розыска Роман
Казарян. Пойдешь со мной?
- А куда?
- В камеру.
Силы для того, чтобы сообразить, что с ним, иссякли, и Сеня опять
приспособился заснуть.
- Кончай балаган, Рома. Пойди пригони машину поближе, а мы с Сережей
его под белы ручки поведем.
Пока его вели, Сеня раскачиваясь между Смирновым и Ларионовым,
пытался петь "В Кейптаунском порту", а в машине, сидя между Ларионовым и
Казяряном, мигом уснул, уснул с храпом и стонами.
- Господи, и такой стопорит! - удивился Ларионов.
- Это-то и страшно, Сережа, - серьезно сказал Роман. - Сколько их
таких - дураков, несмышленных сявок, которые решили, что они - отпетые
урканы. Много бед наделать может шпана эта.
- Рома, ты складское дело полистал? - перебил его Смирнов.
- Эге. Довольно странная компания там собралась. Много их и разные
все. Я списочек готовлю.
- Следователь для закрытия концы рубил?
- На первый взгляд все гладко.
- А на второй?
- Читать надо, Саня, а не листать. А я листал.
Сеню отправили в камеру отсыпаться, Ларионов и Казарян ушли, а
Смирнов все сидел в кабинете - не было сил и желания перемещаться в
пространстве. Без стука отворилась дверь, и вошел Сам. Александр вскочил:
- Товарищ комиссар...
- Сиди, сиди, - расслабленно махнул рукой Сам. - Ребят отпустил?
- Так точно. А что - нужно?
- Да нет. Пусть отдыхают, умаялись. У тебя курить что есть?
Смирнов пошарил по карманам, вытащил пустую пачку "Беломора", скомкал
ее и бросил в урну. Посмотрел виновато на Ивана Васильевича и вдруг
вспомнил: выдвинул ящик стола, достал роскошную черно-зеленую коробку
"Герцеговины Флор".
- Ты, как Сталин, - сказал Иван Васильевич. - "Герцеговину Флор"
куришь.
- Так ведь не было вчера в буфете ничего, вот и взял эти.
- Чего оправдываешься? Кури, что хочешь. - Сам затянулся еще раз. -
Слабенькие и кислые. Ты с которого часа сегодня?
- С шести утра.
- Так какого черта здесь торчишь?
- Сейчас пойду, - пообещал Смирнов, не двигаясь.
- Гоп-стоп размотал?
- Да вроде бы.
- Господи, как голова трещит! Из кабинета своего убежал, надоело.
Каждые полчаса начальство по телефону стружку снимает. Я, что ли, эту
амнистию объявил? - Иван Васильевич встал со стула и направился к двери. -
А в Тимирязевском лесу того... как его там?
- Ленька Жбан.
- По-моему там междусобойчик, Саша.
Сам удалился, закрыв дверь. Александр, не зная зачем, оглядел
невзрачную свою комнату. И стол свой пустой, и обшарпанные стулья, и
облупившийся сейф. И неяркие огни сада "Эрмитаж" за окном. Не сезон еще.
По Каретному он добрел до Садового и по Садовому доплелся до площади
Маяковского. Из окна казалось, что поздно уже. Так нет - гуляли, вовсю
гуляли по улицах москвичи. Да и куда деваться - в коммуналках набитых
только спать с грехом пополам можно.
На метро доехал до станции "Аэропорт". На Инвалидной улице зашел в
тошниловку. Обрадованная его визитом, буфетчица Клавка, ничего не
спрашивая, трижды клацнула сатуратором, налила пивка, кинула на тарелку
бутерброд с красной икрой. За все про все - червонец без сдачи. Александр
отошел в уголок, чтобы не заметили, устроился встоячку за мраморным
столиком. Не торопясь, единым духом влил в себя трудовые сто пятьдесят,
запил глотком пива, закусил бутербродиком. В желудке постепенно
обнаруживалось горячее солнышко. Александр вздохнул и допил пиво. Вовремя:
от стойки пер к нему с двумя стаканами в руках Жорка Червяк. И правда
червяк - противоестественно вытянутый, с маленькой головкой.
- Иваныч, я на тебя обиды не держу...
- Давно в Москве? - перебил его Смирнов.
- Вчерась прибыл.
- Смотри у меня, - пригрозил Смирнов и ушел из пивной.
На улице широкой грудью хватил холодного воздуха. Пахло талой водой,
весной. Вот она расслабка. Жизнь стала неторопливой и симпатичной. У
художественного ремесленного училища он свернул на Красноармейскую и мимо
школы для дефективных, мимо ее чудесного голого сквера направился домой.
Малокоптевский, стоящие покоем дома - дом два "а", дом два "б", дом два
"в".
К двери кнопкой пришпилена записка. "Саша, я у Лешки Беза. Жду до
половины двенадцатого". Александр глянул на часы. Было без десяти
одиннадцать.
У Гольдиных забивали "козла". За непокрытым столом сидели Алик, его
школьные дружки Виллен Приоров, Лешка Без, отец Лешки, глава семейства Яша
Гольдин и со страшной силой колотили по некрашенной столешнице костяшками
домино. Роза сидела на кровати и считала бесконечные чеки.
Неунывающее это было семейство, жившее в двух комнатах
барака-развалюхи. Яша заведовал ларьком утильсырья на Инвалидном рынке.
Лет двадцать уже заведовал. Правда, с перерывом. Отлучался на три года на
войну. Был там при лошадях, ездовал, возил, что прикажут. Дали ему за это
две медали "За боевые заслуги". Свою постоянную работу Яша очень любил за
ясность и покой. Сами клиенты товар приносят, сами свешают, деньги получат
и уйдут. Правда, последние пять лет сильно беспокоила макулатура: после
каждого постановления ЦК по идеологическим вопросам библиотеки - районная,
учрежденческие, школьные - заваливали палатку вредными книгами. Туго
пришлось Яше, пришлось самому вешать (интеллигентки-библиотекарши наотрез
отказывались), но в добровольные помошники напросился Алик - собирал себе
библиотеку. Особенно урожайной была компания по борьбе с космополитизмом.
Киплинг, Олдингтон, Дос-Пассос, Хемингуэй, до безобразия плодовитый Энтон
Синклер, Андре Жид, Панант Истрати стояли теперь у Алика на книжных
полках. Даже собрание сочинений Уоллеса рижского издания тридцатых годов
(на радость Саньке Смирнову, любившему легкое чтиво после тяжелой работы)
раскопал. Яша был весьма благодарен Алику за то, что тот дал ему
возможность не отвлекаться от любимого занятия сидеть и подремывать в
ожидании самообслуживающихся клиентов.
Яша дремал и царствовал, а Роза работала, как лошадь, и кормила
многочисленное семейство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
фронта?
- Зашиваемся, - за всех ответил следователь.
- Нашел, - лениво сообщил Роман и подошел к Болошевой. Лидия
Сергеевна взяла с его раскрытой ладони гильзу, осмотрела ее мельком,
подкинула вверх, поймала и сообщила всем:
- "Вальтер".
Она открыла вой чемодан, в маленький конвертик упрятала гильзу,
уложила конвертик в положенное отделение, из другого отделения вынула
"лейку" и приступила к фотографированию.
- Когда его, Митрич? - обратился к врачу Смирнов.
- Вчера вечером, скорее всего. После вскрытия скажу точно.
- Лидия Сергеевна, мы вам не нужны?
- Нет, нет, Сашенька, идите в машину, грейтесь. А мне, если что,
ребятки помогут. - Лидия Сергеевна оторвалась от видоискателя, ласково
посмотрела на районных. Те с готовностью покивали. Тотчас она
воспользовалась. - Тогда положите его в исходную.
- Мартышкин труд, ни хрена она не найдет после такого половодья.
Следы оплыли, окурки раскисли. - Смирнов достал пачку "Беломора", закурил.
- Рома, как приедем, дело то складское подними. Там, по-моему, компания
была многолюдная.
- Банда, - поправил его Казарян.
- Да какая там банда! Шайка-лейка, хевра, одним словом. Банда у
Скорина в январе была, Митинская. Вот это банда.
Курили, Казарян виртуозно посвистывал "Гоп со смыком".
Подошла Болошева, ей помогли взобраться. Тоже закурила. Потом
повторила то, что сказал Смирнов.
- Мартышкин труд. Следы оплыли, окурок нужный раскис до безобразия.
Хотя один следок любопытный я зарегистрировала.
- Поехали домой? - предложил Андрей Дмитриевич.
- Домой! - злобно пробурчал Александр. - Дом-то мой - вот он, рукой
подать. А нам в присутствие ехать надо, Витеньку Ящика колоть, пока он
теплый.
Большой Коптевский, Красноармейская, у стадиона "Динамо" вывернули на
Ленинградское шоссе, у Пушкинской свернули на бульвары. Вот и Петровка,
дом родной, и огни во всех окнах родного дома. Незаметно, по-весеннему
быстро стемнело.
В его кабинете Ларионов продолжал допрос несчастного Витеньки.
Похмельный Витенька потел, маялся.
- Устал, Сережа? - осведомился у Ларионова Александр. Тот не успел
ответить - встрял в разговор Ящик:
- Это я устал, кончайте мотать!
- Здесь ты не устал, Витенька, здесь ты слегка утомился. Уставать
будешь в зоне лагеря особо строгого режима. - Смирнов сел на свое место,
которое освободил Ларионов, устроился поудобнее. - Ты можешь отдыхать,
Сережа. Только скажи, на чем остановились.
- Да все на том же, Александр Иванович.
- Дурак ты, Ященков, - с сожалением констатировал Смирнов.
- Не дурее некоторых, - Витенька ощетинился, глядя на Александра
гордым глазом. - Мне перо в бок получать ни к чему.
- Эге! - обрадовался Александр. - Уже кое-какие сдвиги.
- Вокруг, да около пока, - пояснил Ларионов. Он не ушел, скромно сел
на стул у стены. Смирнов выбрался из-за стола, подошел к Ященкову, взял за
грудки, рывком поднял.
- Бить будете? - весело осведомился Витенька.
На это ничего не ответил майор Смирнов, не счел нужным отвечать. Он
смотрел в мутные, в похмельных жилках Витенькины глаза.
Вместе со мной моли бога, мразь, чтобы фронтовик тот выжил! Он четыре
года от звонка до звонка, под пулями, он тебе, подонок, жизнь вручил, а ты
его - в ножи!
- Это не я, это не я! - Ященков скуксился лицом, заплакал, Александр
кинул его на стул, вернулся на свое место.
- Жена потерпевшего в больнице дежурит, - дал справку Ларионов. -
Неудобно, конечно, но мы ее побеспокоим и проведем опознание. Она опознает
тебя, Ященков, она довольно точно описала тебя в предварительных
показаниях.
Витенька плакал.
- Где Сеня-пограничник отлеживается, Ященков? - тихо спросил
Александр.
Витенька пошмыгал носом, убрал слезы с соплями, повернул голову к
стене, сказал полушепотом:
- На Оленьих прудах.
- У Косого? - уточнил Ларионов. Витенька пожал плечами - не отрицал и
не подтверждал, думайте, что хотите.
- У Косого, значит. - Смирнов встал. - Ты, Ященков, подумай в камере,
а мы на Оленьи поедем. В твоих интересах завтра заговорить всерьез.
Поехали втроем. Смирнов, Ларионов, Казарян, которого оторвали от
бумаг. Новенькая "Победа" бежала быстро. У парка Сокольники свернули. По
булыжникам, по трамвайным путям допрыгали до прудов. Машину оставили
метров за сто до лодочной базы.
На лодочной базе служил сторожем старый греховник Косой. И жил здесь
же, в комнате при базе.
Ларионов остался у калитки, Казарян перекрыл тропку к замерзшему еще
пруду, а Смирнов отправился в гости. Постоял немного на крыльце, потом
осторожно постучал в хлипкую дверь.
- Кто там? - спросил нарочито старческий голос.
- Свои, Федор Матвеевич, свои, - негромко сказал Александр и вежливо
пояснил: - Смирнов из МУРа.
Федор Матвеевич тотчас открыл дверь.
- Здравствуйте, Александр Иванович, - приветствовал он Смирнова. Рад
был этой встрече Косой, оттого и улыбался умильно.
- Сеня-пограничник у тебя?
- Раз вы за ним пришли, значит, у меня.
- Что ж не шумит?
- Бухой вусмерть.
- Тогда веди.
Косой услужливо распахнул дверь пошире, и Смирнов вошел. В маленьком
закутке прихожей и кухне одновременно - на столе неряшливая закусь, газета
вместо скатерти, две пустые бутылки, одна початая. Смирнов посмотрел на
Косого, глазами указал на фанерную перегородку, дверной проем которой
вместо двери закрывала линялая захватанная ситцевая занавеска. Косой
подтверждающе кивнул. Александр расстегнул пиджак, вытянул пистолет из-под
подмышки, засунул за пояс, откинул занавеску, вошел в комнату и, нашарив у
притолоки выключатель, включил электричество.
Никак не отреагировал на желтый ослепляющий свет лампы
Сеня-пограничник. Он спал одетым. Сопел, пускал нечистую слюну. Смирнов
вынул нож из-под подушки, тряхнул Сеню за плечо. Сеня замычал
страдальчески, не желая ничего менять в своей прекрасной жизни. Но тут же
был поднят за шиворот и откинут к стене. Тогда он и открыл свои
бессмысленные глаза. Александр все понял про него и громко распорядился:
- Федор Матвеевич, ребят моих позови. Они поблизости.
Сеня прижался к стенке и норовил заснуть. С крыльца донесся
насмешливый старческий тенорок:
- Оперсосы, вас пахан кличет!
Александр похлопал Сеню по щекам, растер уши - будил.
- Не надо, - попросил Сеня.
- А что надо? - от дверей поинтересовался Казарян.
- Ты кто такой? - вдруг почти разумно осведомился Пограничник.
- Я - оперуполномоченный Московского уголовного розыска Роман
Казарян. Пойдешь со мной?
- А куда?
- В камеру.
Силы для того, чтобы сообразить, что с ним, иссякли, и Сеня опять
приспособился заснуть.
- Кончай балаган, Рома. Пойди пригони машину поближе, а мы с Сережей
его под белы ручки поведем.
Пока его вели, Сеня раскачиваясь между Смирновым и Ларионовым,
пытался петь "В Кейптаунском порту", а в машине, сидя между Ларионовым и
Казяряном, мигом уснул, уснул с храпом и стонами.
- Господи, и такой стопорит! - удивился Ларионов.
- Это-то и страшно, Сережа, - серьезно сказал Роман. - Сколько их
таких - дураков, несмышленных сявок, которые решили, что они - отпетые
урканы. Много бед наделать может шпана эта.
- Рома, ты складское дело полистал? - перебил его Смирнов.
- Эге. Довольно странная компания там собралась. Много их и разные
все. Я списочек готовлю.
- Следователь для закрытия концы рубил?
- На первый взгляд все гладко.
- А на второй?
- Читать надо, Саня, а не листать. А я листал.
Сеню отправили в камеру отсыпаться, Ларионов и Казарян ушли, а
Смирнов все сидел в кабинете - не было сил и желания перемещаться в
пространстве. Без стука отворилась дверь, и вошел Сам. Александр вскочил:
- Товарищ комиссар...
- Сиди, сиди, - расслабленно махнул рукой Сам. - Ребят отпустил?
- Так точно. А что - нужно?
- Да нет. Пусть отдыхают, умаялись. У тебя курить что есть?
Смирнов пошарил по карманам, вытащил пустую пачку "Беломора", скомкал
ее и бросил в урну. Посмотрел виновато на Ивана Васильевича и вдруг
вспомнил: выдвинул ящик стола, достал роскошную черно-зеленую коробку
"Герцеговины Флор".
- Ты, как Сталин, - сказал Иван Васильевич. - "Герцеговину Флор"
куришь.
- Так ведь не было вчера в буфете ничего, вот и взял эти.
- Чего оправдываешься? Кури, что хочешь. - Сам затянулся еще раз. -
Слабенькие и кислые. Ты с которого часа сегодня?
- С шести утра.
- Так какого черта здесь торчишь?
- Сейчас пойду, - пообещал Смирнов, не двигаясь.
- Гоп-стоп размотал?
- Да вроде бы.
- Господи, как голова трещит! Из кабинета своего убежал, надоело.
Каждые полчаса начальство по телефону стружку снимает. Я, что ли, эту
амнистию объявил? - Иван Васильевич встал со стула и направился к двери. -
А в Тимирязевском лесу того... как его там?
- Ленька Жбан.
- По-моему там междусобойчик, Саша.
Сам удалился, закрыв дверь. Александр, не зная зачем, оглядел
невзрачную свою комнату. И стол свой пустой, и обшарпанные стулья, и
облупившийся сейф. И неяркие огни сада "Эрмитаж" за окном. Не сезон еще.
По Каретному он добрел до Садового и по Садовому доплелся до площади
Маяковского. Из окна казалось, что поздно уже. Так нет - гуляли, вовсю
гуляли по улицах москвичи. Да и куда деваться - в коммуналках набитых
только спать с грехом пополам можно.
На метро доехал до станции "Аэропорт". На Инвалидной улице зашел в
тошниловку. Обрадованная его визитом, буфетчица Клавка, ничего не
спрашивая, трижды клацнула сатуратором, налила пивка, кинула на тарелку
бутерброд с красной икрой. За все про все - червонец без сдачи. Александр
отошел в уголок, чтобы не заметили, устроился встоячку за мраморным
столиком. Не торопясь, единым духом влил в себя трудовые сто пятьдесят,
запил глотком пива, закусил бутербродиком. В желудке постепенно
обнаруживалось горячее солнышко. Александр вздохнул и допил пиво. Вовремя:
от стойки пер к нему с двумя стаканами в руках Жорка Червяк. И правда
червяк - противоестественно вытянутый, с маленькой головкой.
- Иваныч, я на тебя обиды не держу...
- Давно в Москве? - перебил его Смирнов.
- Вчерась прибыл.
- Смотри у меня, - пригрозил Смирнов и ушел из пивной.
На улице широкой грудью хватил холодного воздуха. Пахло талой водой,
весной. Вот она расслабка. Жизнь стала неторопливой и симпатичной. У
художественного ремесленного училища он свернул на Красноармейскую и мимо
школы для дефективных, мимо ее чудесного голого сквера направился домой.
Малокоптевский, стоящие покоем дома - дом два "а", дом два "б", дом два
"в".
К двери кнопкой пришпилена записка. "Саша, я у Лешки Беза. Жду до
половины двенадцатого". Александр глянул на часы. Было без десяти
одиннадцать.
У Гольдиных забивали "козла". За непокрытым столом сидели Алик, его
школьные дружки Виллен Приоров, Лешка Без, отец Лешки, глава семейства Яша
Гольдин и со страшной силой колотили по некрашенной столешнице костяшками
домино. Роза сидела на кровати и считала бесконечные чеки.
Неунывающее это было семейство, жившее в двух комнатах
барака-развалюхи. Яша заведовал ларьком утильсырья на Инвалидном рынке.
Лет двадцать уже заведовал. Правда, с перерывом. Отлучался на три года на
войну. Был там при лошадях, ездовал, возил, что прикажут. Дали ему за это
две медали "За боевые заслуги". Свою постоянную работу Яша очень любил за
ясность и покой. Сами клиенты товар приносят, сами свешают, деньги получат
и уйдут. Правда, последние пять лет сильно беспокоила макулатура: после
каждого постановления ЦК по идеологическим вопросам библиотеки - районная,
учрежденческие, школьные - заваливали палатку вредными книгами. Туго
пришлось Яше, пришлось самому вешать (интеллигентки-библиотекарши наотрез
отказывались), но в добровольные помошники напросился Алик - собирал себе
библиотеку. Особенно урожайной была компания по борьбе с космополитизмом.
Киплинг, Олдингтон, Дос-Пассос, Хемингуэй, до безобразия плодовитый Энтон
Синклер, Андре Жид, Панант Истрати стояли теперь у Алика на книжных
полках. Даже собрание сочинений Уоллеса рижского издания тридцатых годов
(на радость Саньке Смирнову, любившему легкое чтиво после тяжелой работы)
раскопал. Яша был весьма благодарен Алику за то, что тот дал ему
возможность не отвлекаться от любимого занятия сидеть и подремывать в
ожидании самообслуживающихся клиентов.
Яша дремал и царствовал, а Роза работала, как лошадь, и кормила
многочисленное семейство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30