Считала чеки для продавцов из соседних
магазинов, отмывала и сдавала неотмываемые бутылки, дежурила при чужих
детях (хотя и своих было немало: Пашка, Мишка, Элеонора и приехавшая из
Херсона племянница Соня) и мела окрестности - была дворником ЖЭКа.
- Шолом-алейхем, евреи! - рявкнул от дверей Смирнов. Мужики, не
отрываясь от серьезного дела, рассеянно поприветствовали вошедшего
поднятием свободных от костяшек рук, а Роза обрадовалась искренне:
- Санечка, голодный, наверное? Я тебе сейчас макароны по-флотски
разогрею, хорошие макароны, ребята очень хвалили.
- Да не надо, Роза, возиться, - фальшиво отказываясь от обеда,
отмахнулся Александр и сел рядом с ней на кровать.
- Выпимши, что ли? - не оборачиваясь спросил Алик.
- Устал, - ответил Александр и обеими руками растер несобранное свое
лицо.
Алик обернулся на мгновение, глянул, и мгновенья было достаточно,
чтобы определить:
- Устал и выпимши.
Не стал он опровергать Алика, откинулся на кровати, плечами и
затылком уперся в стенку. Повело в сон, и он, чтобы бодрствовать, пялил
глаза на компашку. Вернулась Роза с кастрюлей.
- Продвиньтесь! - приказала она козлодавам. - Дайте человеку поесть.
- Я из кастрюли, Роза. Давай ее сюда.
- Из кастрюли некрасиво, заметила Роза, подвигая кастрюлю к
Александру.
Он взял кастрюлю обеими руками, заглянул в нее с недоумением. Роза
ойкнула, кинулась за вилкой. Александр насадил несколько макаронных
трубочек на вилку, загреб ими уже изрядную дозу и отправил ее в рот.
- Вкусно, - решил он, пожевав. - Спасибо тебе, Роза.
- Ты ешь, ешь, - жалостливо посоветовала она и уже другим голосом
распорядилась: - Все, "козла" в хлев. Чай пить будем. - И смешала на столе
искусно выложенную змейку кончавшейся партии.
- Ты зачем хулиганишь, Розка? - сурово вопросил Яша.
- Тебя не спросила, - объяснила Роза. - Лешка, стаканы неси!
Гольдины следовали совету умирающего еврея, который не жалел заварки.
Мировой чай был у Гольдиных, крепкий, обжигающий, горячий, ароматный. В
башке у Александра прояснилось, куда-то отбежала усталость, в тусклом
глазу проснулся блеск, и он решительно поинтересовался:
- Как живете, караси?
- Ничего себе, мерси, - как положено, ответил Лешка, а Яша,
прищурясь, невинно спросил:
- А ты? Убийцу словил?
- Какого еще убийцу?
- Саня, ты с нами как с маленькими, - вступила в разговор Роза. - Сам
участковый мне, как ответственному за здоровый порядок, сказал, что в
нашем лесу труп застреленного человека нашли.
- Вот пусть сам участковый и ловит, - впал в раздражение Александр
оттого, что участкового не по чину назвали "Сам".
- Ему непрописанных ловить не переловить, а ты у нас по убийцам, -
сказал Яша. - Так поймал или не поймал?
- Поймаю.
- Да... - приступил к размышлению Яша. - Двух месяцев не прошло, как
Иосиф Виссарионович скончался, а уже непорядок...
- Иосиф Виссарионович сейчас бы мигом в Тимирязевский лес, все бы
раскрыл и объяснил с марксистской точки зрения, - негромко предположил
Виллен, глядя в стакан.
- Полегче, Виля, - предупредил Александр.
- А я что? А я - ничего. - Виллен поднял голову. - Отвыкли мы без
царя-батюшки жить, сиротки несмышленные.
- Но живем, - перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного
Александра, - живем, не тужим.
- Вот и плохо, что не тужим! - не выдержал все-таки Александр. -
Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, - кощунственно предложил Алик.
- Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную
атаку поднимал.
- Чуть что - сопляк! - обиделся Алик. - Я не виноват, что не воевал.
Все притихли осуждающе.
Александр вздохнул и заставил себя сказать:
- Извините меня, братцы. Устал.
- Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего
до слез, - позлорадствовал Виллен.
- Я, что ли, эту амнистию объявлял?! - непроизвольно повторил слова
начальства майор Смирнов.
- Не тех выпустили, не тех! - прокричал Виллен в лицо Александру.
- Каких же надо было выпускать! - поинтересовался тот.
- Ты у Алькиного отца спроси, - каких. Спроси, за что он три года
перед войной отсидел.
- Ну, ошибка такая вышла, - все, что мог сказать Александр.
- Может, и с другими такая ошибка вышла?!
- Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.
- Зря не сажают, зато зря выпускают, - Алик пошутил, стараясь сбить
ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.
- А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук,
разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.
- Так то Рюмин... - начал было возражать Саня, но Виллен вновь
перебил:
- Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь,
что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять
персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!
- Отстань от меня, Вилька, а? - попросил пощады Александр.
- Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!
- Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, - укорила Роза.
Потом добавила: - И участковый, наверное, где-то рядом бродит.
- Сам участковый! Какая честь! - съязвил Александр.
- Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, -
вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик:
Виллен угас окончательно и решительно поднялся.
- Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги я
тебе на днях занесу. С тобой, Алик, мы договорились. А ты, Саня, дави эту
мразь уголовную, без жалости дави! - Виллен оглядел всех. - Дядя Яша, до
свидания. Привет всем.
И ушел.
- Когда в газетах о деле врачей-убийц напечатали, мне в институте
прозвище дали, "дитя Джойнта" - сообщил Лешка.
- А теперь под какой кликухой проходишь? - поинтересовался Александр.
- "Ошибка Коминформа" - серьезно ответил Лешка.
Веселый человек Лешка, весь в папу. И ленив в него же. Он
единственный из выпуска, кто еще продолжал учиться в институте. Лешка не
был вечным студентом, просто он очень долгое время был абитуриентом. Когда
он провалился на вступительных экзаменах в первый раз, Вилька и Алик
пришли его ободрить. Лешка лежал на кровати и смотрел в потолок.
Соболезнования принял, как должное, а на вопрос, что дальше собирается
делать, твердо ответил:
- Буду работать.
На робкие попытки узнать, на какой ниве он хочет трудиться,
презрительно заметил:
- Вы меня неправильно поняли, я буду работать над собой.
И работал. Вставал, как штык, в шесть утра, делал энергичную зарядку
с гантелями, обтирался холодной водой и снова ложился спать. До
двенадцати. После обеда отправлялся в историческую библиотеку, где
внимательно читал любимого своего Джерома К. Джерома, Дюма-опера, Ильфа и
Петрова. Вечером помогал брату Мишке готовить уроки. Пройдя за три года
школьную науку еще раз, он вместе с Мишкой поступил, наконец, в
неприступный до этого Цветмет.
- Коминформ не ошибается, - возразил Алик.
- Это он в политических вопросах не ошибается, а в еврейском
обязательно ошибется, - сказал Яша.
- Ша, евреи! Раскудахтались! - цикнула на Яшу и Лешку Роза. - Причем
здесь еврейский вопрос?
- Еврейский вопрос всегда причем, - меланхолически пофилософствовал
Яша.
- Заткнись, - распорядилась Роза и спросила: - Как мама, Саня?
- В рейсе.
- А ты все холостым гуляешь?
- Некогда жениться, Роза.
- Хочешь невесту тебе поищу?
- Уж если надумаю, сам выберу.
- Ты у нас такой. Шибко самостоятельный, - зацепил Алик.
Без стука распахнулась дверь, и в черном проеме эффектно замерла
яркая пышная жизнерадостная еврейская красотка Соня.
- Ты что, совсем с ума тронулась? - ужасным голосом закричала Роза. -
Время не знаешь, какое? Ограбят, изнасилуют, что тогда делать будешь?
- Расслаблюсь и буду получать удовольствие, - репликой из анекдота
ответила Соня и осторожно сняла шляпу с широкими гнутыми полями. - Пожрать
есть что?
- Саня, ты макароны все съел? - спросила Роза.
- Да что ты, там - на роту.
- Разожги керогаз и разогрей макароны.
- Мерси. - Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.
- Чего же тогда на стул плюхнулась?
- С интересным мужчиной хочу посидеть. - Соня повела огненным глазом,
улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:
- А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.
- Куда это Саня должен меня взять? - надменно полюбопытствовала Соня.
- Замуж, - ответил Александр.
- Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и
состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне
в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой? - наглая Сонька
встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик,
поднял, закрутил, умело обжимая при этом.
- Пусти, дурак, - для проформы потребовала Соня, для проформы же и
отбиваясь. Алик поставил ее на пол.
- Тогда за меня выходи, - предложил он. - Хотя не шибко
состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.
- Так ты же женатый! - обиженно сказала Соня.
- Не имеет значения и не играет роли!
- Мне бывших в употреблении не надо. - Соня еще раз сверкнула
пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор - разогревать макароны.
- Да, денек сегодня был... - подвел итог Александр и выбрался из-за
стола. - Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.

Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного
Малокоптевского.
Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.
- Ты на Вильку не обижайся, - сказал Алик. - Его тоже понять можно.
Сам знаешь, как ему с такой анкетой.
- Как там твои?
- А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в
своем институте пропадает, а меня ноги кормят.
- Корреспондентом еще не сделали?
- Не... Литсотрудник я еще, Саня.
Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали
калитку.
- Неудобно стало в обход крутить, - проворчал Алик, и Смирнов
оживился, встрепенулся, вспомнил:
- Ты понимаешь, Алька, удивительная штука - забор! Помнишь, как мы до
войны с домом шесть враждовали? Их двор, наш двор, драки, заговоры,
взаимные подлянки. Когда я вернулся, забора не было, стопили забор. Гляжу,
вы с ребятами из шестого - не разлей вода. А два года назад поставили эту
железную клетку. И опять все началось сначала. Наши пацаны, их пацаны, наш
двор, их двор, опять стенка на стенку. Заборчик-то - тьфу, полтора метра
высотой, а - разделил, разделил!
Они стояли перед смирновской дверью. Побренчав ключами, Александр
открыл ее и, не входя в комнату, на ощупь включил свет.
- Зайдешь?
- Поздно. Мне-то что, я в газету с одиннадцати, а тебе с ранья
пораньше жуликов ловить. Спи.

Шестеро сидели на стульях возле стены. Ни дать, ни взять - смиренная
очередь на прием к высокому начальству. Или допризывники перед
медосмотром. Но для просителей молодые люди были слишком молоды, а для
допризывников - уже переростки. Не очередь к высокому начальству -
опознание.
Вошла молодая еще женщина, дородная, складная, с ямочками на щеках.
Но горе сделало свое дело: затемнило подглазья, сжало рот. За женщиной
было двое. Понятые из посторонних посетителей МУРа.
- Приступим к опознанию. Марья Гавриловна, кто из сидящих здесь
совершил позавчера вечером грабительское нападение на вашего мужа и вас? -
Роман Казарян был необычно для себя серьезен и даже слегка торжественен. -
Прошу вас, будьте внимательны.
Женщина не волновалась. Она спокойно и тяжело вглядывалась в лица. По
очереди. В каждое. Праведный гнев заставлял ее быть справедливой.
- Этот и этот, - твердо сказала она, указав на Витеньку Ящика и Сеню
Пограничника.
Молодые оперативники, участвовавшие в опознании, освобожденно
оживились, заговорили, а Витенька и Сеня по-прежнему сидели неподвижно.
- Спасибо, Марья Гавриловна. - Роман взял ее под руку, вывел в
коридор. - Как себя чувствует Петр Афанасьевич? Мы все очень беспокоимся.
- Все четыре года, всю войну на передовой, и ничего, только два
легких ранения, а тут... - Женщина, не изменившись в лице, тихо заплакала.
Потом виновато улыбнулась, привычно вытерла слезы и, вспомнив, о чем ее
спрашивали, ответила:
- Врачи говорят, что все страшное позади, операция прошла успешно.
- Вот и слава богу. Пойдемте, я вас провожу до машины.
Роман, не одеваясь, дошел с Марьей Гавриловной до "Победы" и, помахав
рукой вслед уходящей машине, рысью - подзамерз слегка - возвратился на
свой этаж и влетел в кабинет Смирнова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30