Мистер Причард смотрел на ее лицо. Он знал, что очки скрывают его взгляд. Он думал, что, если присмотреться к ней поближе, у нее очень приятное лицо. Губы такие полные и добрые, только глаза усталые. Всю дорогу из Чикаго на автобусе, — подумал он. С виду она не очень-то крепкая. Он видел, как круглится ее грудь под жакетом, а жакет был мятый. Отложные манжеты блузки она завернула внутрь, чтобы не запачкались края. Мистер Причард это заметил. Это говорило об аккуратности. Он любил подмечать детали.
Девушку эту он ощущал почти как запах духов. Он ощущал подъем и влечение. — Не часто же видишь таких девушек, таких привлекательных и милых, сказал он себе. И тут он услышал свой голос — а между тем и не думал, что собирается заговорить.
— Мисс Дубе, — сказал он, — я тут кое о чем подумал, и у меня возникла одна дельная мысль, которую вам, возможно, захочется выслушать. Я президент весьма крупной корпорации, и мне пришло в голову… надеюсь, молодые люди извинят нас, если вам будет угодно выслушать мою мысль. Не пройтись ли нам к обрыву? Там можно сесть, у меня есть газеты. — Он изумился своим словам.
«Тьфу, нелегкая! — сказала про себя Камилла. — Поехало».
Мистер Причард вылез первым и галантно помог спуститься Камилле. Когда она перешагнула канаву, он поддержал ее под локоть, а потом мягко направил к расстеленным газетам, на которых сидел перед тем с Эрнестом. Он показал на землю.
— Не знаю, ей-богу, — сказала Камилла. — И так засиделась.
— Ничего, перемена позы — это тоже отдых, — ответил мистер Причард. — Знаете, когда я подолгу работаю за столом, я каждый час меняю высоту кресла и нахожу, что это прекрасно освежает. — Он помог ей сесть на газеты. Она прикрыла колени юбкой и, обхватив руками, подтянула к груди.
Мистер Причард сел рядом. Он снял очки.
— Я вот что подумал, — сказал он. — Понимаете, человек моего положения должен смотреть вперед и рассчитывать. Сейчас, формально, я в отпуске. — Он улыбнулся. — Отпуск… интересно, что это будет такое, настоящий отпуск.
Камилла улыбнулась. Сидеть было очень жестко. Долго ли это протянется? — подумала она.
— Так вот, главное сырье у любой преуспевающей компании — люди, — сказал мистер Причард. — Я постоянно ищу людей. Сталь и резину можно получить когда угодно, но мозги, талант, красоту, целеустремленность… это продукт редкий.
— Слушайте, дорогой мой, — сказала она, — я ужасно устала.
— Понимаю, милая, и перехожу к сути. Я хочу взять вас на работу. Проще, кажется, сказать нельзя.
— Кем?
— Секретарем в приемной. Это весьма квалифицированный труд, и отсюда можно дорасти… словом, вы можете даже стать моим личным секретарем.
Камилла совсем сникла. Она оглянулась на пещеру, где лежала миссис Причард. Ничего не было видно.
— Что на это скажет ваша жена?
— Какое она имеет к этому отношение? Она моими делами не распоряжается.
— Дорогой мой, говорю вам — я устала. Не надо нам затевать эту канитель. Я хотела бы выйти замуж. Я была бы хорошей женой — да и так относилась бы хорошо к человеку, если бы он хоть на время обеспечил мне спокойную жизнь.
— Не понимаю, к чему вы клоните, — сказал мистер Причард.
— Да нет, понимаете, — сказала она. — Я вам не понравлюсь, потому что играть в ваши игры не буду. Вам бы подбираться к этому месяцами, а потом взять да огорошить, а я сижу почти без денег. Говорите — жена не распоряжается вашими делами, а я говорю — распоряжается. И вами, и вашими делами, и всем, что вас касается. Я не хочу вас обижать, но я устала. Она, наверно, подбирает вам и секретарш, только вы не догадываетесь. Это крутая женщина.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Да понимаете, — сказала Камилла. — Кто купил вам галстук?
— Но…
— Она узнает про меня через пять минут. Она-то? Нет, дайте мне досказать. Вы не можете попросить женщину напрямик. Вам надо подъезжать сбоку. Но есть только два пути, дорогой мой. Или вы влюбляетесь, или предлагаете сделку. Если бы вы сказали: «Значит, таким путем. Столько-то на квартиру, столько-то на тряпки» — вот это я могла бы обдумать и могла бы решить, и могло бы что-то получиться. Но чтобы меня расклевывать по крошкам — не согласна. Вы что — хотели меня огорошить после двух-трех месяцев сидения за столом? Стара я для таких забав.
Мистер Причард выставил подбородок.
— Моя жена не распоряжается моими делами, — сказал он. — Не понимаю, откуда вы это взяли.
— Да бог с ней, — сказала Камилла. — Только я лучше налечу на гнездо гремучих змей, чем на вашу жену, если она меня невзлюбит.
— Меня несколько удивляет ваше отношение, — сказал мистер Причард. — У меня в мыслях не было ничего подобного. Я просто предложил вам место. Хотите соглашайтесь, хотите — нет.
— Ах ты, птичка! — сказала она. — Если вы себя так можете заморочить, упаси господь ваших девушек. Разве тут поймешь, откуда ветер дует.
Мистер Причард улыбнутся ей.
— Вы просто устали, — сказал он. — Может быть, когда вы отдохнете, вы подумаете.
Воодушевления в его голосе уже не было, и у Камиллы отлегло от души. Она подумала, что, может быть, зря она так — уж больно легко с ним управиться, лапша. Лорейн скрутила бы его за день.
Теперь мистер Причард видел ее лицо по-другому. Он видел в нем черствость и дерзость, а вдобавок, сидя к ней так близко, видел всю косметику, как она положена, — и он чувствовал себя перед этой женщиной нагим. Его огорчало, что разговор принял такой оборот. Он думал, что если она согласится… ну, тогда он… тогда… но беда в том, что она поняла. Правда, он никогда не назвал бы это… но, в конце концов, есть же такое понятие, как воспитанность.
Он был смущен и от смущения снова начал сердиться. Дважды рассердиться за день — это на него не похоже. Шея у него покраснела от злости. Надо как-то замаскировать. Из уважения к себе надо. Он заговорил решительно:
— Я просто предложил вам место. Не хотите — как хотите. Не понимаю, откуда этот вульгарный тон. В конце концов, есть такое понятие, как воспитанность.
Голос ее стал резким.
— Вот что, дядя, — сказала она, — грубить и я умею. Насчет воспитанности — это уже зря. Я вам растолкую. Вам показалось, что вы меня узнали. Состоите вы в каком-нибудь клубе вроде «Международного Восьмиугольника», или в «Птицах Мира», или «Двух с половиной — трех тысячах»?
— Я в «Восьмиугольнике», — надменно произнес мистер Причард.
— Помните девушку, которая сидела в бокале? Видала я, на что вы, молодцы, похожи. Не знаю, что вам за радость от этого, и не желаю знать. Но знаю, что это некрасиво, дядя. Может, вы и разбираетесь в воспитании Не знаю. — Голос у нее немного прерывался, и от усталости она была почти в истерике. Она вскочила на ноги. — Пойду-ка я пройдусь, а вы ко мне не приставайте, потому что я вас знаю и знаю вашу жену.
Она быстро ушла. Мистер Причард смотрел ей вслед Глаза у него были широко раскрыты, а в груди — гнетущая тяжесть, вялый физический ужас. Он смотрел, как движется ее красивое тело, смотрел на ее красивые ноги и мысленно видел ее раздетой — она стояла возле громадного бокала, и вино красными струями стекало по ее животу, бедрам, ягодицам.
Рот у мистера Причарда был разинут, шея — багровая. Он оторвал от нее взгляд и осмотрел свои руки. Он вынул золотую пилку для ногтей и снова засунул в карман. Голова у него закружилась. Он неуверенно встал и двинулся вдоль обрыва к пещере, где лежала миссис Причард
Когда он вошел, она открыла глаза и улыбнулась. Мистер Причард быстро лег рядом с ней. Он приподнял край ее пальто и залез под него.
— Ты устал, дорогой, — сказала она. — Элиот! Что ты делаешь? Элиот!
— Замолчи, — сказал он. — Слышишь? Замолчи! Ты жена мне или нет? Есть у человека право на жену?
— Элиот, ты с ума сошел! Кто-нибудь… кто-нибудь тебя увидит. — Она панически сопротивлялась. — Я тебя не узнаю, — сказала она. — Элиот, ты рвешь мне платье.
— Я его купил или нет? Мне надоело, что со мной обращаются как с больным котенком.
Бернис тихо плакала от ужаса и отвращения.
Когда он ушел, она продолжала плакать, зарывшись лицом в мех. Постепенно плач прекратился, она села и выглянула наружу. Взгляд ее был свиреп. Она подняло руку и приставила ногти к щеке. Раз она провела ногтями для пробы, а потом закусила губу и рванула по щеке. Она почувствовала, как кровь сочится из царапин. Она опустила руку на пол, измазала ее в грязи и стала втирать грязь в окровавленную щеку. Кровь просачивалась сквозь грязь и текла по шее за ворот блузки.
ГЛАВА 18
Милдред вышла с Хуаном из конюшни и сказала:
— Смотрите, дождь перестал. Смотрите, солнце над горой. Будет чудесно.
Хуан улыбнулся.
— А знаете, у меня прекрасное настроение, — сказала она. — Прекрасное настроение.
— Конечно, — сказал Хуан.
— А у вас оно достаточно прекрасное, чтобы подержать мне зеркальце? В сарае ничего не было видно. — Она вынула из сумочки квадратное зеркальце. — Вот. Нет, чуть повыше. — Она быстро расчесала волосы, попудрила щеки и намазала губы. Она придвинулась к самому зеркальцу, потому что видела только вблизи. — Считаете, что для опозоренной девушки я веду себя легкомысленно?
— Обыкновенно себя ведете, — сказал он. — Вы мне нравитесь.
— И только? Не больше?
— Хотите, чтобы я врал?
Она засмеялась.
— Пожалуй, немного да. Нет, не хочу. И вы не возьмете меня в Мексику?
— Нет.
— Значит, это — все? Больше ничего не будет?
— Откуда я знаю? — сказал Хуан.
Она спрятала зеркальце и помаду в сумочку и разровняла помаду — губой о губу.
— Стряхните с меня солому, ладно? — Он стал отряхивать ее пальто ладонью, а она поворачивалась. — А то, продолжала она, — папа с мамой о таких вещах не знают. Уверена, что и меня зачали непорочно. Мама меня посадила — луковица номер один — до заморозков и присыпала меня землей, песком и навозом. — Голова у нее шла кругом. — В Мексику нельзя. А что мы будем делать?
— Вернемся, вытащим автобус и поедем в Сан-Хуан. — Он пошел к воротам старой фермы.
— Можно взять вас ненадолго за руку?
Он посмотрел на руку с отрезанным пальцем и стал переходить на другую сторону, чтобы дать ей целую.
— Нет, — сказала она, — мне эта нравится. — Она взяла его за руку и погладила пальцем гладкий конец обрубка.
— Не надо, — сказал он. — Это действует мне на нервы.
Она крепко сжала его руку.
— И очки можно не надевать, — сказала она.
Склоны на востоке горели и золотились от заходящего солнца. Хуан и Милдред повернули направо и стали подниматься к автобусу.
— Ответьте мне на один вопрос, в… ну, в уплату за мое распутство?
Хуан засмеялся.
— Какой вопрос?
— Зачем вы сюда пришли? Думали, что я пойду за вами?
— Хотите правду или словами поиграть? — спросил он.
— Вообще мне и то и другое нравится. Впрочем нет… пожалуй, сперва правду.
— Я сбежал, — сказал Хуан. — Хотел удрать в Мексику и скрыться, а пассажиров бросить на произвол судьбы.
— Да? А почему вы сбежали?
— Не знаю, — сказал он. — Не заладилось. Дева Гвадалупская меня подвела. Я думал, что надул ее. Она не любит надувательства. Подрезала этому делу крылышки.
— Вы сами в это не верите, — с чувством сказала она. — Я тоже не верю. А настоящая причина?
— Чего?
— Почему вы пришли на старую ферму?
Хуан продолжал шагать и вдруг расплылся в улыбке; шрам на губе сделал улыбку кривоватой. Он посмотрел на Милдред, и взгляд его черных глаз был теплым.
— Я зашел сюда, потому что надеялся, что вы пойдете погулять, а тогда, я подумал, можно будет… вдруг удастся вас залучить.
Она продела руку ему под локоть и сильно прижалась щекой к его рукаву.
ГЛАВА 19
Ван Брант лежал вытянувшись на заднем сиденье автобуса. Глаза у него были закрыты, но он не спал. Голова его лежала на правой руке, и от тяжести правая рука затекла.
Когда Камилла вышла с мистером Причардом из автобуса, Прыщ и Норма замолчали.
Ван Брант прислушивался к тому, как растекается по жилам старость. Он почти ощущал шорох крови в своих бумажных артериях и слышал, как бьется сердце со скрипучим присвистом. Правая рука потихоньку немела, но его беспокоила левая рука. В левой руке у него осталось мало чувствительности. Кожа была невосприимчива, словно превратилась в толстую резину. Когда он был один, он тер и массировал руку, чтобы восстановить кровообращение, и, догадываясь, что с ней на самом деле, не хотел признаваться в этом даже самому себе.
Несколько месяцев назад он потерял сознание — всего на секунду, и врач, измерив ему давление, сказал, что главное — не волноваться, и все будет в порядке. А две недели назад произошло другое. Была электрическая вспышка в голове и в глазах, секундное ощущение как бы ослепительного бело-голубого света, и теперь он совсем не мог читать. Не из-за зрения. Видел он вполне хорошо, но слова на страницах плыли и набегали друг на друга, извиваясь, как змеи, и он не мог разобрать, что они говорят.
Он очень хорошо понимал, что перенес два легких удара, но скрывал это от жены, а она скрывала от него, и врач скрывал от них обоих. И он ждал, ждал еще одного, того, который взорвется в мозгу, скрючит тело и если не убьет его, то сделает бесчувственным предметом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Девушку эту он ощущал почти как запах духов. Он ощущал подъем и влечение. — Не часто же видишь таких девушек, таких привлекательных и милых, сказал он себе. И тут он услышал свой голос — а между тем и не думал, что собирается заговорить.
— Мисс Дубе, — сказал он, — я тут кое о чем подумал, и у меня возникла одна дельная мысль, которую вам, возможно, захочется выслушать. Я президент весьма крупной корпорации, и мне пришло в голову… надеюсь, молодые люди извинят нас, если вам будет угодно выслушать мою мысль. Не пройтись ли нам к обрыву? Там можно сесть, у меня есть газеты. — Он изумился своим словам.
«Тьфу, нелегкая! — сказала про себя Камилла. — Поехало».
Мистер Причард вылез первым и галантно помог спуститься Камилле. Когда она перешагнула канаву, он поддержал ее под локоть, а потом мягко направил к расстеленным газетам, на которых сидел перед тем с Эрнестом. Он показал на землю.
— Не знаю, ей-богу, — сказала Камилла. — И так засиделась.
— Ничего, перемена позы — это тоже отдых, — ответил мистер Причард. — Знаете, когда я подолгу работаю за столом, я каждый час меняю высоту кресла и нахожу, что это прекрасно освежает. — Он помог ей сесть на газеты. Она прикрыла колени юбкой и, обхватив руками, подтянула к груди.
Мистер Причард сел рядом. Он снял очки.
— Я вот что подумал, — сказал он. — Понимаете, человек моего положения должен смотреть вперед и рассчитывать. Сейчас, формально, я в отпуске. — Он улыбнулся. — Отпуск… интересно, что это будет такое, настоящий отпуск.
Камилла улыбнулась. Сидеть было очень жестко. Долго ли это протянется? — подумала она.
— Так вот, главное сырье у любой преуспевающей компании — люди, — сказал мистер Причард. — Я постоянно ищу людей. Сталь и резину можно получить когда угодно, но мозги, талант, красоту, целеустремленность… это продукт редкий.
— Слушайте, дорогой мой, — сказала она, — я ужасно устала.
— Понимаю, милая, и перехожу к сути. Я хочу взять вас на работу. Проще, кажется, сказать нельзя.
— Кем?
— Секретарем в приемной. Это весьма квалифицированный труд, и отсюда можно дорасти… словом, вы можете даже стать моим личным секретарем.
Камилла совсем сникла. Она оглянулась на пещеру, где лежала миссис Причард. Ничего не было видно.
— Что на это скажет ваша жена?
— Какое она имеет к этому отношение? Она моими делами не распоряжается.
— Дорогой мой, говорю вам — я устала. Не надо нам затевать эту канитель. Я хотела бы выйти замуж. Я была бы хорошей женой — да и так относилась бы хорошо к человеку, если бы он хоть на время обеспечил мне спокойную жизнь.
— Не понимаю, к чему вы клоните, — сказал мистер Причард.
— Да нет, понимаете, — сказала она. — Я вам не понравлюсь, потому что играть в ваши игры не буду. Вам бы подбираться к этому месяцами, а потом взять да огорошить, а я сижу почти без денег. Говорите — жена не распоряжается вашими делами, а я говорю — распоряжается. И вами, и вашими делами, и всем, что вас касается. Я не хочу вас обижать, но я устала. Она, наверно, подбирает вам и секретарш, только вы не догадываетесь. Это крутая женщина.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Да понимаете, — сказала Камилла. — Кто купил вам галстук?
— Но…
— Она узнает про меня через пять минут. Она-то? Нет, дайте мне досказать. Вы не можете попросить женщину напрямик. Вам надо подъезжать сбоку. Но есть только два пути, дорогой мой. Или вы влюбляетесь, или предлагаете сделку. Если бы вы сказали: «Значит, таким путем. Столько-то на квартиру, столько-то на тряпки» — вот это я могла бы обдумать и могла бы решить, и могло бы что-то получиться. Но чтобы меня расклевывать по крошкам — не согласна. Вы что — хотели меня огорошить после двух-трех месяцев сидения за столом? Стара я для таких забав.
Мистер Причард выставил подбородок.
— Моя жена не распоряжается моими делами, — сказал он. — Не понимаю, откуда вы это взяли.
— Да бог с ней, — сказала Камилла. — Только я лучше налечу на гнездо гремучих змей, чем на вашу жену, если она меня невзлюбит.
— Меня несколько удивляет ваше отношение, — сказал мистер Причард. — У меня в мыслях не было ничего подобного. Я просто предложил вам место. Хотите соглашайтесь, хотите — нет.
— Ах ты, птичка! — сказала она. — Если вы себя так можете заморочить, упаси господь ваших девушек. Разве тут поймешь, откуда ветер дует.
Мистер Причард улыбнутся ей.
— Вы просто устали, — сказал он. — Может быть, когда вы отдохнете, вы подумаете.
Воодушевления в его голосе уже не было, и у Камиллы отлегло от души. Она подумала, что, может быть, зря она так — уж больно легко с ним управиться, лапша. Лорейн скрутила бы его за день.
Теперь мистер Причард видел ее лицо по-другому. Он видел в нем черствость и дерзость, а вдобавок, сидя к ней так близко, видел всю косметику, как она положена, — и он чувствовал себя перед этой женщиной нагим. Его огорчало, что разговор принял такой оборот. Он думал, что если она согласится… ну, тогда он… тогда… но беда в том, что она поняла. Правда, он никогда не назвал бы это… но, в конце концов, есть же такое понятие, как воспитанность.
Он был смущен и от смущения снова начал сердиться. Дважды рассердиться за день — это на него не похоже. Шея у него покраснела от злости. Надо как-то замаскировать. Из уважения к себе надо. Он заговорил решительно:
— Я просто предложил вам место. Не хотите — как хотите. Не понимаю, откуда этот вульгарный тон. В конце концов, есть такое понятие, как воспитанность.
Голос ее стал резким.
— Вот что, дядя, — сказала она, — грубить и я умею. Насчет воспитанности — это уже зря. Я вам растолкую. Вам показалось, что вы меня узнали. Состоите вы в каком-нибудь клубе вроде «Международного Восьмиугольника», или в «Птицах Мира», или «Двух с половиной — трех тысячах»?
— Я в «Восьмиугольнике», — надменно произнес мистер Причард.
— Помните девушку, которая сидела в бокале? Видала я, на что вы, молодцы, похожи. Не знаю, что вам за радость от этого, и не желаю знать. Но знаю, что это некрасиво, дядя. Может, вы и разбираетесь в воспитании Не знаю. — Голос у нее немного прерывался, и от усталости она была почти в истерике. Она вскочила на ноги. — Пойду-ка я пройдусь, а вы ко мне не приставайте, потому что я вас знаю и знаю вашу жену.
Она быстро ушла. Мистер Причард смотрел ей вслед Глаза у него были широко раскрыты, а в груди — гнетущая тяжесть, вялый физический ужас. Он смотрел, как движется ее красивое тело, смотрел на ее красивые ноги и мысленно видел ее раздетой — она стояла возле громадного бокала, и вино красными струями стекало по ее животу, бедрам, ягодицам.
Рот у мистера Причарда был разинут, шея — багровая. Он оторвал от нее взгляд и осмотрел свои руки. Он вынул золотую пилку для ногтей и снова засунул в карман. Голова у него закружилась. Он неуверенно встал и двинулся вдоль обрыва к пещере, где лежала миссис Причард
Когда он вошел, она открыла глаза и улыбнулась. Мистер Причард быстро лег рядом с ней. Он приподнял край ее пальто и залез под него.
— Ты устал, дорогой, — сказала она. — Элиот! Что ты делаешь? Элиот!
— Замолчи, — сказал он. — Слышишь? Замолчи! Ты жена мне или нет? Есть у человека право на жену?
— Элиот, ты с ума сошел! Кто-нибудь… кто-нибудь тебя увидит. — Она панически сопротивлялась. — Я тебя не узнаю, — сказала она. — Элиот, ты рвешь мне платье.
— Я его купил или нет? Мне надоело, что со мной обращаются как с больным котенком.
Бернис тихо плакала от ужаса и отвращения.
Когда он ушел, она продолжала плакать, зарывшись лицом в мех. Постепенно плач прекратился, она села и выглянула наружу. Взгляд ее был свиреп. Она подняло руку и приставила ногти к щеке. Раз она провела ногтями для пробы, а потом закусила губу и рванула по щеке. Она почувствовала, как кровь сочится из царапин. Она опустила руку на пол, измазала ее в грязи и стала втирать грязь в окровавленную щеку. Кровь просачивалась сквозь грязь и текла по шее за ворот блузки.
ГЛАВА 18
Милдред вышла с Хуаном из конюшни и сказала:
— Смотрите, дождь перестал. Смотрите, солнце над горой. Будет чудесно.
Хуан улыбнулся.
— А знаете, у меня прекрасное настроение, — сказала она. — Прекрасное настроение.
— Конечно, — сказал Хуан.
— А у вас оно достаточно прекрасное, чтобы подержать мне зеркальце? В сарае ничего не было видно. — Она вынула из сумочки квадратное зеркальце. — Вот. Нет, чуть повыше. — Она быстро расчесала волосы, попудрила щеки и намазала губы. Она придвинулась к самому зеркальцу, потому что видела только вблизи. — Считаете, что для опозоренной девушки я веду себя легкомысленно?
— Обыкновенно себя ведете, — сказал он. — Вы мне нравитесь.
— И только? Не больше?
— Хотите, чтобы я врал?
Она засмеялась.
— Пожалуй, немного да. Нет, не хочу. И вы не возьмете меня в Мексику?
— Нет.
— Значит, это — все? Больше ничего не будет?
— Откуда я знаю? — сказал Хуан.
Она спрятала зеркальце и помаду в сумочку и разровняла помаду — губой о губу.
— Стряхните с меня солому, ладно? — Он стал отряхивать ее пальто ладонью, а она поворачивалась. — А то, продолжала она, — папа с мамой о таких вещах не знают. Уверена, что и меня зачали непорочно. Мама меня посадила — луковица номер один — до заморозков и присыпала меня землей, песком и навозом. — Голова у нее шла кругом. — В Мексику нельзя. А что мы будем делать?
— Вернемся, вытащим автобус и поедем в Сан-Хуан. — Он пошел к воротам старой фермы.
— Можно взять вас ненадолго за руку?
Он посмотрел на руку с отрезанным пальцем и стал переходить на другую сторону, чтобы дать ей целую.
— Нет, — сказала она, — мне эта нравится. — Она взяла его за руку и погладила пальцем гладкий конец обрубка.
— Не надо, — сказал он. — Это действует мне на нервы.
Она крепко сжала его руку.
— И очки можно не надевать, — сказала она.
Склоны на востоке горели и золотились от заходящего солнца. Хуан и Милдред повернули направо и стали подниматься к автобусу.
— Ответьте мне на один вопрос, в… ну, в уплату за мое распутство?
Хуан засмеялся.
— Какой вопрос?
— Зачем вы сюда пришли? Думали, что я пойду за вами?
— Хотите правду или словами поиграть? — спросил он.
— Вообще мне и то и другое нравится. Впрочем нет… пожалуй, сперва правду.
— Я сбежал, — сказал Хуан. — Хотел удрать в Мексику и скрыться, а пассажиров бросить на произвол судьбы.
— Да? А почему вы сбежали?
— Не знаю, — сказал он. — Не заладилось. Дева Гвадалупская меня подвела. Я думал, что надул ее. Она не любит надувательства. Подрезала этому делу крылышки.
— Вы сами в это не верите, — с чувством сказала она. — Я тоже не верю. А настоящая причина?
— Чего?
— Почему вы пришли на старую ферму?
Хуан продолжал шагать и вдруг расплылся в улыбке; шрам на губе сделал улыбку кривоватой. Он посмотрел на Милдред, и взгляд его черных глаз был теплым.
— Я зашел сюда, потому что надеялся, что вы пойдете погулять, а тогда, я подумал, можно будет… вдруг удастся вас залучить.
Она продела руку ему под локоть и сильно прижалась щекой к его рукаву.
ГЛАВА 19
Ван Брант лежал вытянувшись на заднем сиденье автобуса. Глаза у него были закрыты, но он не спал. Голова его лежала на правой руке, и от тяжести правая рука затекла.
Когда Камилла вышла с мистером Причардом из автобуса, Прыщ и Норма замолчали.
Ван Брант прислушивался к тому, как растекается по жилам старость. Он почти ощущал шорох крови в своих бумажных артериях и слышал, как бьется сердце со скрипучим присвистом. Правая рука потихоньку немела, но его беспокоила левая рука. В левой руке у него осталось мало чувствительности. Кожа была невосприимчива, словно превратилась в толстую резину. Когда он был один, он тер и массировал руку, чтобы восстановить кровообращение, и, догадываясь, что с ней на самом деле, не хотел признаваться в этом даже самому себе.
Несколько месяцев назад он потерял сознание — всего на секунду, и врач, измерив ему давление, сказал, что главное — не волноваться, и все будет в порядке. А две недели назад произошло другое. Была электрическая вспышка в голове и в глазах, секундное ощущение как бы ослепительного бело-голубого света, и теперь он совсем не мог читать. Не из-за зрения. Видел он вполне хорошо, но слова на страницах плыли и набегали друг на друга, извиваясь, как змеи, и он не мог разобрать, что они говорят.
Он очень хорошо понимал, что перенес два легких удара, но скрывал это от жены, а она скрывала от него, и врач скрывал от них обоих. И он ждал, ждал еще одного, того, который взорвется в мозгу, скрючит тело и если не убьет его, то сделает бесчувственным предметом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33