Все они были подающими надежды юристами (найти и отобрать их - в этом тоже была заслуга Аркадия Григорьевича), которые сдержанно поприветствовали своего шефа, зная, что после недавней смерти жены он никак не мог забыться, а потому и они чутко соблюдали некий условный траур.
В кабинете Аркадий Григорьевич сел в пружинно просевшее под его полным, выхоленным телом кресло и, словно пользуясь тем, что в комнате он один, застыл, уставившись в дверь и погрузившись в свои безрадостные мысли. Он не расслышал деликатный стук в эту дверь, хотя той частью сознания, что все эти дни после смерти супруги безошибочно руководила им, отреагировал и даже ответил что-то.
Вошел его помощник, Игорь Семенович Кудрявцев, которого все называли просто Игорь, и он не возражал. Игорь был высокого роста плакатный красавец лет тридцати, подавал большие надежды и был известен во всех элитарных кругах Москвы, от политиков до богемы. Везде он был принят за своего, и везде его любили и уважали. Конечно, за его плечами незримо витал призрак Сосницкого, но и личные способности Игоря выделяли его среди множества молодых людей, отчаянно стремившихся сделать карьеру в этом новом великолепном мире, в котором уже десяток лет пребывала столица великого государства. Главное качество Игоря состояло в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной на знании человеческих недостатков и полном внутреннем неуважении к ним, что и делало его речи в судах такими убедительно-гладкими, а ещё - в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Аркадий Григорьевич поднял глаза на вошедшего Игоря, сделав над собой усилие и приготовился слушать доклад.
- Что нового? - спросил он.
- Есть несколько новых клиентов, - сообщил Игорь и стал обстоятельно рассказывать о ключевых моментах поступивших дел.
Дела были, в общем-то, банальными и требовалось только распределить их среди помошников. Так, сын одного из вице-президентов банка "Столичный кредит" насмерть задавил какую-то древнюю, ещё из эпохи развитого социализма супружескую чету. Старички от удара летели кеглями и так быстро, что, не успев приземлиться, попали прямохонько на небеса и теперь требовалось доказать, что данный сын известного человека ни то что не был в тот раз за рулем, но и вообще никогда не водил машину. Очень простой случай. Еще одно малолетнее убийство. Двенадцатилетний мальчуган из хорошей семьи (из плохих семей по причине отсутствия необходимых средств не обращались к адвокату Сосницкому) тринадцатилетнего своего братца утопил в семейном бассейне, потому что папа накануне пообещал сделать будущую жертву своим единственным наследником. Теперь уже всем ясно, что папа не выполнит свою угрозу, и наследником будет младший братишка. А наследников надо беречь. Здесь тоже все ясно, мальчику надо будет подлечить нервы где-нибудь на французской ривьере: теплый умеренный климат, приветливые люди, пляжный песочек...
Аркадий Григорьевич равнодушно комментировал смысл излагаемых Кудрявцевым дел, криво улыбался на осторожное хихиканье помощника и ждал окончания рабочего дня. С того момента, как три недели назад в теплый сентябрьский день его жена не справилась с управлением своей новенькой "Ауди", мир для Сосницкого сразу отшумел, отошел, и даже то, что в сгоревшей машине исчез и её прелестный образ, оставив криминалистам лишь костный остов, уже не волновало. Ему казалось, что случай, лишив его мучительного обряда опознания и прочих обязательных и глупых вещей, позаботился о сохранении чистого облика, который - надо только сделать усилие, обессмертив его, - заменит её навсегда.
Кудрявцев осторожно положил перед ним последнюю папку, и Сосницкий раскрыл обложку белой пухлой рукой. Вчитываясь в первые фразы, ещё не поняв их смысла, был уже словно бы тронут электрической струей, переливающейся по проводам в стекла... Перед ним лежало дело о смерти его жены и, осознав это, он тут же понял, что ему следует делать дальше: да, в мельчайших деталях повторить её короткое двухдневное путешествие к родителям в Ростов, которое она, опытная автомобилистка, затеяла совершить уже через месяц после их свадьбы. Сосницкий понял, что совершив за ней, нет, вместе с ней это путешествие, набрав как можно больше мелочей, которые были свидетелями её пути, он, тем самым, обретет невидимую связь с ней, и тогда исчезнет этот мучительный гнет, делавший его рассеянным, равнодушным и неживым.
Само дело состояло из посторонних справок, анкет, протоколов; интересующий же Аркадия Григорьевича материал занимал одну страничку. Это был её подробный маршрут с упоминанием всех мест, где она проезжала и задерживалась: одна придорожная закусочная, две гостиницы, десяток обследованных магазинов и ещё озерный пляж, где она зачем-то вздумала выкупаться.
Он поднял глаза на гибко склоненного Кудрявцева, и тот сразу пояснил.
- Оригинал я не стал брать, следователю излишние сложности. Снял ксерокс. Но если вам...
- Нет, ксерокса достаточно, - сказал Сосницкий. И добавил. - Ты можешь быть свободен на сегодня. Эту папку я возьму с собой.
Вечером он позвонил Игорю Кудрявцеву домой и предупредил, что его несколько дней не будет в Москве, и что все запланированное с его участием надо отменить. Он не сказал, куда намерен направится, а Кудрявцев не спросил, тем более, что догадаться не составило труда.
ГЛАВА 2
АРКАДИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОБРЕТАЕТ ПОКОЙ
Выехал Аркадий Григорьевич рано утром, поменяв лишь машину: черный "Мерседес" оставил в городе, а сам пересел в такой же черный "Джип".
Первую остановку он сделал в Туле, куда прибыл через несколько часов. Оставив машину на попечение сторожа огороженной платной стоянки, он принялся бродить по улицам, отыскивая по пути все то, что она могла бы отметить вниманием; особенный очерк старинного дома, усатого регулировщика при сломанном светофоре, небольшую церквушку, во дворе которой, возле огромной березы на лавочке сидели благообразные старички и в черных платочках старушки, и то, что было, пожалуй, роковым напоминанием огненную пляску большого костра над собранными мальчишками древесными обломками. Она и впрямь сопровождала его: весело ступали её молодые ножки, всего два месяца назад замершие в церкви рядом с его ногами во время венчания - прыгали, танцевали, возносили легко порхающую, невесомую, мучительно живую... Было ей всего двадцать один год, и то, что она смогла полюбить его, мужчину не первой молодости, было чудом, божественной лаской, тогда наградой всей его жизни. Сидя за столиком ресторана, куда она заглянула раньше его, он видел её маленькое румяное личико, короткий носик, синие, прекрасные глаза.... и не мог понять, как можно было ему, опытному человеку и, главное, знающему оборотную сторону жизни юристу, как можно было отпускать её одну в это глупое путешествие?! Это было безумие! Надо было настоять, убедить... но как можно было ей препятствовать, милой... милому, очаровательному существу, зыбкое присутствие которой сейчас, рядом с ним становилось от этих мыслей невыносимым.
Он доехал до Мценска, переночевал вместе с ней в гостинице... И это тоже было невыносимо. Он взял ту же самую комнату, об этом говорили документы и сами служащие, так что её мнимое присутствие стало вдруг страшным, - он почти не спал эту ночь, и когда приехал в Орел, был хмельным от усталости.
Был разгар дня и сухие порывы ветра бросали на стекло сорванные пожелтевшие листья. Небольшие сизые тучки мрачно висели в сером небе. Тяжело и на душе и в воздухе, казалось, вот-вот грянет дождь, сразу отлакирующий серый пыльный асфальт. Он неторопливо ехал по улицам в своем "Джипе", специально замедляя ход машины, чтобы оттянуть момент последнего свидания с женой, оттянуть последнюю ночь, после которой все навечно останется в прошлом, а то, что силой собственной магии он унсет с собой, потеряет милую, взъерошенную непокорность, когда-то мимолетно раздражавшую его, а теперь, самим воспоминанием, заставлявшую ныть сердце.
Аркадий Григорьевич остановился у троутара и, перегнувшись к противоположной дверце, опустил стекло. Он обратился к остановленной его громким вопросом средних лет женщине, как проехать к гостинице "Восход". Женщина устало опустила тяжелую сумку на асфальт и оглянулась, словно бы могла сверить возникшую в голове схему пути с реальной дорогой. Посмотрев сквозь дома, она стала подробно объяснять увиденное, а Аркадий Григорьевич, слушая, впрочем, внимательно, не мог отвести взгляда от небольшого родимого пятна на левой стороне её лба, чем-то странно напоминавшем крест, а может быть - размытыми и загнутыми в одну сторону лучами - свастику. Женщина стала сбиваться, он отвел упорно невежливый взгляд, поблагодарил и поехал дальше.
С собой в дорогу Аркадий Григорьевич не брал дорожных вещей, справедливо полагая, что в наше время не стоит обременять себя ничем, кроме денег. Все необходимое можно было купить где угодно и когда угодно. Конечно, если не забираться в какую-нибудь Тьмутаракань, куда пути его жена, разумеется, знать не могла.
Гостиница "Восход" помещалась недалеко от городского цирка, как раз напротив, немного наискосок от его круглого, бетонного купола, куда сейчас, видимо на дневное представление, со всех сторон стекались пестрые ручейки детей и взрослых; площадь перед цирком бурлила, звенела голосами и направляла уже широкую зрительскую реку в широко распахнутый высокий главный вход. Заехав во двор гостиницы через высокую арку, Аркадий Григорьевич поставил машину рядом с "Волгой" и старым "БМВ" бледно-голубого цвета. Здесь же оказался и вход в гостиницу, а тот, что красовался с фасада, служил, как оказалось, декорацией, наглухо забитой изнутри. Войдя в реальную дверь и пройдя облупленный, в географических пятнах свежей подкраски коридор, Аркадий Григорьевич очутился в холе, потом перед стойкой администратора, оказавшимся женщиной. Два человека сидели в креслах напротив окон, а один очень длинный и худой силуэт возвышался прямо на фоне цирка, все ещё продолжавшего заглатывать детские души. Стоявший человек повернул голову к тому, что сидел в ближайшем кресле, резко обозначив длинный с горбинкой нос. "Наверное, грузин", - отстраненно подумал Аркадий Григорьевич, отворачиваясь к администраторше, в этот момент поднявшей к нему строгое пуленепробиваемое лицо в ореоле бледно-сиреневых пятидесятилетних волос. Женщина оббежала профессиональным взглядом холеное полное лицо Аркадия Григорьевича, налитые его плечи под дорогим пиджаком то, что было доступно её снизу стойки нацеленному взору - и, правильно оценив имущественный и социальный статус посетителя, снизошла.
- В наличие только "Люкс", - вместо приветствия сказала она. - Все номера заняты.
Аркадий Григорьевич нахмурился. В его планы не входило ждать. Тем более, нужен был конкретный номер, тот, где останавливалась она.
- Добрый день, - сказал он. - Мне нужен номер тридцать семь. Если он занят, я хотел бы поговрить с теми, кто сейчас его занимает. Я уверен, они осободят.
- Вряд ли, - улыбнулась администраторша. - Дело в том...
- Мне очень нужен именно этот номер, - перебил её Аркадий Григорьевич. - Если дело в деньгах... - он вытащил пачку долларов из кармана, и это тоже было отмечено женщиной, сразу продолжившей.
- Дело в том, что номер тридцать семь и есть свободный "люкс". Будете брать?
Обрадованный исчезновению иллюзорно расстаявшего препятствия, Аркадий Григорьевич предъявил паспорт, заплатил, действительно, большую сумму, отчего прояснилась причина незанятости аппартаментов, и получил ключ. Высокий, гибкий парень в джинсах и зеленой военной рубашке, поминутно оглядывавшийся на Сосницкого веселым и жульническим взором, провел клиента по лестнице на третий этаж (лифт не работал), потом по застеленному ещё новой ковровой дорожкой коридору, и когда Аркадий Григорьевич вошел в номер, то сразу понял - по наитию, протокольному документу в кармане рубашки и той, забавлявшей жену атмосфере административно-мещанского уюта, над которым она потешалась в свадебном путешествии в гостиницах иного мира, - что это именно тот номер, где она могла провести последнюю ночь. Все здесь здесь было так похоже... где? в каком месте?... кажется в Греции. Ее все веселило тогда: и кресло у торшера, намекавшее на уютно проводимый вечер, и синтетический ковер бледно-розового цвета, в некоторых местах буро темневший, видимо, от чьей-то пролитой блевотины, но пуще всего её смешило то, что и заграницей они находили, пытавшийся скрыться под "люксовый" выверт, все тот же усредненно-ширпотребный сервис, так ненавидимый ею на родине. Она вообще мечтала уехать в Америку, о чем призналась немедленно после знакомства на некой шумной презентации в большом старинном особняке в самом центре Москвы, где они и познакомились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В кабинете Аркадий Григорьевич сел в пружинно просевшее под его полным, выхоленным телом кресло и, словно пользуясь тем, что в комнате он один, застыл, уставившись в дверь и погрузившись в свои безрадостные мысли. Он не расслышал деликатный стук в эту дверь, хотя той частью сознания, что все эти дни после смерти супруги безошибочно руководила им, отреагировал и даже ответил что-то.
Вошел его помощник, Игорь Семенович Кудрявцев, которого все называли просто Игорь, и он не возражал. Игорь был высокого роста плакатный красавец лет тридцати, подавал большие надежды и был известен во всех элитарных кругах Москвы, от политиков до богемы. Везде он был принят за своего, и везде его любили и уважали. Конечно, за его плечами незримо витал призрак Сосницкого, но и личные способности Игоря выделяли его среди множества молодых людей, отчаянно стремившихся сделать карьеру в этом новом великолепном мире, в котором уже десяток лет пребывала столица великого государства. Главное качество Игоря состояло в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной на знании человеческих недостатков и полном внутреннем неуважении к ним, что и делало его речи в судах такими убедительно-гладкими, а ещё - в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
Аркадий Григорьевич поднял глаза на вошедшего Игоря, сделав над собой усилие и приготовился слушать доклад.
- Что нового? - спросил он.
- Есть несколько новых клиентов, - сообщил Игорь и стал обстоятельно рассказывать о ключевых моментах поступивших дел.
Дела были, в общем-то, банальными и требовалось только распределить их среди помошников. Так, сын одного из вице-президентов банка "Столичный кредит" насмерть задавил какую-то древнюю, ещё из эпохи развитого социализма супружескую чету. Старички от удара летели кеглями и так быстро, что, не успев приземлиться, попали прямохонько на небеса и теперь требовалось доказать, что данный сын известного человека ни то что не был в тот раз за рулем, но и вообще никогда не водил машину. Очень простой случай. Еще одно малолетнее убийство. Двенадцатилетний мальчуган из хорошей семьи (из плохих семей по причине отсутствия необходимых средств не обращались к адвокату Сосницкому) тринадцатилетнего своего братца утопил в семейном бассейне, потому что папа накануне пообещал сделать будущую жертву своим единственным наследником. Теперь уже всем ясно, что папа не выполнит свою угрозу, и наследником будет младший братишка. А наследников надо беречь. Здесь тоже все ясно, мальчику надо будет подлечить нервы где-нибудь на французской ривьере: теплый умеренный климат, приветливые люди, пляжный песочек...
Аркадий Григорьевич равнодушно комментировал смысл излагаемых Кудрявцевым дел, криво улыбался на осторожное хихиканье помощника и ждал окончания рабочего дня. С того момента, как три недели назад в теплый сентябрьский день его жена не справилась с управлением своей новенькой "Ауди", мир для Сосницкого сразу отшумел, отошел, и даже то, что в сгоревшей машине исчез и её прелестный образ, оставив криминалистам лишь костный остов, уже не волновало. Ему казалось, что случай, лишив его мучительного обряда опознания и прочих обязательных и глупых вещей, позаботился о сохранении чистого облика, который - надо только сделать усилие, обессмертив его, - заменит её навсегда.
Кудрявцев осторожно положил перед ним последнюю папку, и Сосницкий раскрыл обложку белой пухлой рукой. Вчитываясь в первые фразы, ещё не поняв их смысла, был уже словно бы тронут электрической струей, переливающейся по проводам в стекла... Перед ним лежало дело о смерти его жены и, осознав это, он тут же понял, что ему следует делать дальше: да, в мельчайших деталях повторить её короткое двухдневное путешествие к родителям в Ростов, которое она, опытная автомобилистка, затеяла совершить уже через месяц после их свадьбы. Сосницкий понял, что совершив за ней, нет, вместе с ней это путешествие, набрав как можно больше мелочей, которые были свидетелями её пути, он, тем самым, обретет невидимую связь с ней, и тогда исчезнет этот мучительный гнет, делавший его рассеянным, равнодушным и неживым.
Само дело состояло из посторонних справок, анкет, протоколов; интересующий же Аркадия Григорьевича материал занимал одну страничку. Это был её подробный маршрут с упоминанием всех мест, где она проезжала и задерживалась: одна придорожная закусочная, две гостиницы, десяток обследованных магазинов и ещё озерный пляж, где она зачем-то вздумала выкупаться.
Он поднял глаза на гибко склоненного Кудрявцева, и тот сразу пояснил.
- Оригинал я не стал брать, следователю излишние сложности. Снял ксерокс. Но если вам...
- Нет, ксерокса достаточно, - сказал Сосницкий. И добавил. - Ты можешь быть свободен на сегодня. Эту папку я возьму с собой.
Вечером он позвонил Игорю Кудрявцеву домой и предупредил, что его несколько дней не будет в Москве, и что все запланированное с его участием надо отменить. Он не сказал, куда намерен направится, а Кудрявцев не спросил, тем более, что догадаться не составило труда.
ГЛАВА 2
АРКАДИЙ ГРИГОРЬЕВИЧ ОБРЕТАЕТ ПОКОЙ
Выехал Аркадий Григорьевич рано утром, поменяв лишь машину: черный "Мерседес" оставил в городе, а сам пересел в такой же черный "Джип".
Первую остановку он сделал в Туле, куда прибыл через несколько часов. Оставив машину на попечение сторожа огороженной платной стоянки, он принялся бродить по улицам, отыскивая по пути все то, что она могла бы отметить вниманием; особенный очерк старинного дома, усатого регулировщика при сломанном светофоре, небольшую церквушку, во дворе которой, возле огромной березы на лавочке сидели благообразные старички и в черных платочках старушки, и то, что было, пожалуй, роковым напоминанием огненную пляску большого костра над собранными мальчишками древесными обломками. Она и впрямь сопровождала его: весело ступали её молодые ножки, всего два месяца назад замершие в церкви рядом с его ногами во время венчания - прыгали, танцевали, возносили легко порхающую, невесомую, мучительно живую... Было ей всего двадцать один год, и то, что она смогла полюбить его, мужчину не первой молодости, было чудом, божественной лаской, тогда наградой всей его жизни. Сидя за столиком ресторана, куда она заглянула раньше его, он видел её маленькое румяное личико, короткий носик, синие, прекрасные глаза.... и не мог понять, как можно было ему, опытному человеку и, главное, знающему оборотную сторону жизни юристу, как можно было отпускать её одну в это глупое путешествие?! Это было безумие! Надо было настоять, убедить... но как можно было ей препятствовать, милой... милому, очаровательному существу, зыбкое присутствие которой сейчас, рядом с ним становилось от этих мыслей невыносимым.
Он доехал до Мценска, переночевал вместе с ней в гостинице... И это тоже было невыносимо. Он взял ту же самую комнату, об этом говорили документы и сами служащие, так что её мнимое присутствие стало вдруг страшным, - он почти не спал эту ночь, и когда приехал в Орел, был хмельным от усталости.
Был разгар дня и сухие порывы ветра бросали на стекло сорванные пожелтевшие листья. Небольшие сизые тучки мрачно висели в сером небе. Тяжело и на душе и в воздухе, казалось, вот-вот грянет дождь, сразу отлакирующий серый пыльный асфальт. Он неторопливо ехал по улицам в своем "Джипе", специально замедляя ход машины, чтобы оттянуть момент последнего свидания с женой, оттянуть последнюю ночь, после которой все навечно останется в прошлом, а то, что силой собственной магии он унсет с собой, потеряет милую, взъерошенную непокорность, когда-то мимолетно раздражавшую его, а теперь, самим воспоминанием, заставлявшую ныть сердце.
Аркадий Григорьевич остановился у троутара и, перегнувшись к противоположной дверце, опустил стекло. Он обратился к остановленной его громким вопросом средних лет женщине, как проехать к гостинице "Восход". Женщина устало опустила тяжелую сумку на асфальт и оглянулась, словно бы могла сверить возникшую в голове схему пути с реальной дорогой. Посмотрев сквозь дома, она стала подробно объяснять увиденное, а Аркадий Григорьевич, слушая, впрочем, внимательно, не мог отвести взгляда от небольшого родимого пятна на левой стороне её лба, чем-то странно напоминавшем крест, а может быть - размытыми и загнутыми в одну сторону лучами - свастику. Женщина стала сбиваться, он отвел упорно невежливый взгляд, поблагодарил и поехал дальше.
С собой в дорогу Аркадий Григорьевич не брал дорожных вещей, справедливо полагая, что в наше время не стоит обременять себя ничем, кроме денег. Все необходимое можно было купить где угодно и когда угодно. Конечно, если не забираться в какую-нибудь Тьмутаракань, куда пути его жена, разумеется, знать не могла.
Гостиница "Восход" помещалась недалеко от городского цирка, как раз напротив, немного наискосок от его круглого, бетонного купола, куда сейчас, видимо на дневное представление, со всех сторон стекались пестрые ручейки детей и взрослых; площадь перед цирком бурлила, звенела голосами и направляла уже широкую зрительскую реку в широко распахнутый высокий главный вход. Заехав во двор гостиницы через высокую арку, Аркадий Григорьевич поставил машину рядом с "Волгой" и старым "БМВ" бледно-голубого цвета. Здесь же оказался и вход в гостиницу, а тот, что красовался с фасада, служил, как оказалось, декорацией, наглухо забитой изнутри. Войдя в реальную дверь и пройдя облупленный, в географических пятнах свежей подкраски коридор, Аркадий Григорьевич очутился в холе, потом перед стойкой администратора, оказавшимся женщиной. Два человека сидели в креслах напротив окон, а один очень длинный и худой силуэт возвышался прямо на фоне цирка, все ещё продолжавшего заглатывать детские души. Стоявший человек повернул голову к тому, что сидел в ближайшем кресле, резко обозначив длинный с горбинкой нос. "Наверное, грузин", - отстраненно подумал Аркадий Григорьевич, отворачиваясь к администраторше, в этот момент поднявшей к нему строгое пуленепробиваемое лицо в ореоле бледно-сиреневых пятидесятилетних волос. Женщина оббежала профессиональным взглядом холеное полное лицо Аркадия Григорьевича, налитые его плечи под дорогим пиджаком то, что было доступно её снизу стойки нацеленному взору - и, правильно оценив имущественный и социальный статус посетителя, снизошла.
- В наличие только "Люкс", - вместо приветствия сказала она. - Все номера заняты.
Аркадий Григорьевич нахмурился. В его планы не входило ждать. Тем более, нужен был конкретный номер, тот, где останавливалась она.
- Добрый день, - сказал он. - Мне нужен номер тридцать семь. Если он занят, я хотел бы поговрить с теми, кто сейчас его занимает. Я уверен, они осободят.
- Вряд ли, - улыбнулась администраторша. - Дело в том...
- Мне очень нужен именно этот номер, - перебил её Аркадий Григорьевич. - Если дело в деньгах... - он вытащил пачку долларов из кармана, и это тоже было отмечено женщиной, сразу продолжившей.
- Дело в том, что номер тридцать семь и есть свободный "люкс". Будете брать?
Обрадованный исчезновению иллюзорно расстаявшего препятствия, Аркадий Григорьевич предъявил паспорт, заплатил, действительно, большую сумму, отчего прояснилась причина незанятости аппартаментов, и получил ключ. Высокий, гибкий парень в джинсах и зеленой военной рубашке, поминутно оглядывавшийся на Сосницкого веселым и жульническим взором, провел клиента по лестнице на третий этаж (лифт не работал), потом по застеленному ещё новой ковровой дорожкой коридору, и когда Аркадий Григорьевич вошел в номер, то сразу понял - по наитию, протокольному документу в кармане рубашки и той, забавлявшей жену атмосфере административно-мещанского уюта, над которым она потешалась в свадебном путешествии в гостиницах иного мира, - что это именно тот номер, где она могла провести последнюю ночь. Все здесь здесь было так похоже... где? в каком месте?... кажется в Греции. Ее все веселило тогда: и кресло у торшера, намекавшее на уютно проводимый вечер, и синтетический ковер бледно-розового цвета, в некоторых местах буро темневший, видимо, от чьей-то пролитой блевотины, но пуще всего её смешило то, что и заграницей они находили, пытавшийся скрыться под "люксовый" выверт, все тот же усредненно-ширпотребный сервис, так ненавидимый ею на родине. Она вообще мечтала уехать в Америку, о чем призналась немедленно после знакомства на некой шумной презентации в большом старинном особняке в самом центре Москвы, где они и познакомились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33