Это расстроило Лидию еще больше. Она не знала, что и думать. В ее воображении возникали картины одна страшнее другой: Антона убили, взяли в заложники, требуют за него выкуп, да мало ли что. Она понятия не имела, чем он занимается и откуда берет деньги. Однажды в самом начале их знакомства, когда Антон еще был в ней заинтересован, она спросила его об этом. «Макаронами торгую, — последовал иронический ответ. — Деньги можно сделать на чем угодно, хоть на шнурках для ботинок».
Лидия этим ответом удовлетворилась не вполне, но потом ее закрутило так, что она уже ни о чем не спрашивала. И вот теперь это таинственное исчезновение!
Лидия звонила в больницы и морги и даже однажды ездила куда-то опознавать труп, но это оказался не он. Она бы обратилась в адресный стол, но только теперь сообразила, что не имеет понятия ни о фамилии Антона, ни об отчестве, ни о годе рождения. Он был Антон, и все.
Потом вернулись с дачи родители и ввиду скорого наступления весны заставили всю их небольшую квартирку ящиками с рассадой, и теперь во всех комнатах из торфяных горшочков бледные стебельки тянулись к окнам, казавшимся им настоящими солнцами. Лидия по требованию родителей смыла с себя краску, отклеила ресницы и ногти, надела приличной длины юбку и превратилась в родную сестру огуречной рассады — такую же бледную и тощую. «Летом поживешь на даче, поздоровеешь, — говорили родители. — А то заучилась совсем. Работа на свежем воздухе — вот настоящее лечение». Сами они были крепкие, энергичные, загар не сходил с их деловитых лиц круглый год, такими их действительно сделала постоянная работа на своих десяти (а не шести!) сотках.
Родители были дома, когда у Лидии началась ломка. После исчезновения Антона у нее еще оставалось некоторое количество травки, но она быстро закончилась, а где взять новую, было непонятно. И вдруг ей стало плохо. Ничего подобного она никогда не испытывала. Ей казалось, что ее разбирают по отдельным клеткам и каждую клетку при этом подвергают каким-то мучительным испытаниям. Болело абсолютно все: и мышцы, и кожа, и кости, и глаза, и легкие, и желудок. Болели даже волосы и ногти, которым по науке болеть не полагалось. Лидия лежала на своем диване, не в силах найти такое положение, в котором ей было бы хоть чуть-чуть легче. Ее то бросало в озноб, и она стучала зубами от холода, заворачиваясь в старый махровый халат, то, напротив, становилось жарко и хотелось сбросить с себя всю ненавистную одежду.
Она не могла признаться ни в чем родителям, а они не очень присматривались к ней и, приняв на веру, что она слегка простудилась, с видом скупых рыцарей перекладывали на столе пакетики с семенами, рассуждая о сравнительных достоинствах сортов редиса «северный великан» и «огородный розовый».
Лидия хотела позвонить Кристине, но не решилась. Она была готова пойти на что угодно, — ей нужен был Антон, точнее, не он сам, а что-нибудь из психоделических веществ, которыми он ее угощал и которые сейчас одни могли вернуть Лидию к жизни. Но где его искать? И одна зацепка нашлась — Валерия. Ведь она была в прошлом связана с Антоном, он даже устроил ее в казино, правда, об этом, как и вообще обо всем, что его касалось, он говорил очень неохотно, но ведь именно Валерия привела его тогда в «Асторию». Значит, она может знать, где его найти. Возникал вопрос, где найти Валерию. Лидия уже собралась идти в казино, но вовремя вспомнила о своем собственном звонке Кристине. У Валерии ведь роман с Вадимом Вороновым, значит, через него ее можно будет разыскать. О том, что она ей скажет, Лидия сейчас не задумывалась, главным ей казалось найти Валерию, а уж там можно будет что-нибудь придумать на ходу.
Но телефона Вадима она не знала, а спрашивать Кристину не могла. И тогда только Лидия вспомнила про Гришу Проценко, того смешного провинциала в зеленом пиджаке с золотыми пуговицами, который неуклюже пытался ухаживать за ней и с которым она даже несколько раз куда-то вышла… Он вроде бы даже появлялся и позже, когда Лидия никого, кроме Антона, не видела. Но вот теперь и Гриша понадобился.
Лидия, превозмогая боль во всем теле, сползла с дивана и стала шарить по сумкам и записным книжкам в поисках Гришиного телефона. Должен где-то быть, она наверняка его записывала, но вот где… Наконец нашелся листок, где размашистым мужским почерком было выведено: «Григорий Проценко, тел. 233-02-09». Лидия взяла его в руки и поползла в коридор к телефону.
Она представления не имела о том, сколько сейчас времени, — часы для нее остановились, — и то, что давно перевалило за полночь, было ей совершенно невдомек. Но если бы она даже отдавала себе в этом отчет, ее вряд ли остановило бы такое соображение. Ей нужен был Антон или, вернее, его подношения, о которых Лидия думала, даже про себя не употребляя неприятного слова — наркотики.
Держа листок в левой руке, трясущейся, как у древней старухи, Лидия набрала номер и скоро услышала хриплый от сна и очень сердитый голос:
— Алё!
— Гриша, — сказала Лидия, — привет.
— Лида! — Складывалось ощущение, что он немедленно проснулся, потому что хрипота и сердитость сразу пропали. — Вот не думал, что это ты.
— Гриша, я хотела тебя попросить, ты не можешь мне продиктовать телефон Вадима Воронова? Мне очень нужно до него дозвониться.
— Что-то с Кристинкой? — озабоченно спросил Гриша.
— Ну… — замялась Лидия и, припомнив то, о чем краем уха слышала от девочек из института, сказала: — У нее что-то с бабушкой… Она даже академ собиралась брать по уходу.
— Бедняга, — искренне посочувствовал Гриша. — Вот ведь не везет ей. Я тут ей звонил… — тихо продолжал он. — Она тебе не передавала?
— Нет, мы с ней не виделись, — ответила Лидия. — Ну так, телефон Воронова?
— Да, сейчас. А ты-то как сама?
— Прекрасно, — саркастически усмехнулась Лидия.
— Да, вот телефон, записываешь, двести восемнадцать… Хотя… они ведь живут у Валерии. А ее телефона я не знаю, но ты можешь дозвониться до родителей.
— Он что, к ней переехал?
— Да.
— А чего это?
— Они же поженились. Ты что, не знаешь?
— Да? — В другое время Лидия бы, наверно, воскликнула «Не может быть!» или «Вот это да!», но сейчас ей было безразлично абсолютно все на свете: и если бы Гриша женился на Кристине, если бы сгорел родной Педагогический университет и даже если бы родители решили продать свою дачу в Грузине, и тогда бы Лидия почти бы не удивилась.
— Ну да. Я на свадьбе был, — ответил Гриша. — Все так культурно, в «Невском Паласе». Денег, наверно, уйму потратили, но что ж, не каждый день люди женятся… Только вот Кристинку жалко. Валерия, конечно, видная женщина. Правда, она куда-то не туда Вадима толкает, ну да не мое это дело. Но Кристинку жалко. А ты-то как?
— Ты уже спрашивал, — сухо ответила Лидия. Гриша хотел сказать что-то еще, но Лидия быстро свернула разговор и, повесив трубку, немедленно набрала номер Вадима. У нее совершенно вылетело из головы то, что Вадим теперь живет у Валерии, равно как и то, что в час ночи люди обычно спят.
Поэтому неудивительно, что, вместо того чтобы получить телефон, по которому можно застать Вадима, Лидия выслушала сердитый выговор от Нонны Анатольевны, с которой не была знакома и которая на сообщение о том, что говорит знакомая Валерии, ответила:
— Девушка, звоните в нормальное время. И вообще, я не понимаю, кому среди ночи может понадобиться Валерия. Разве что моему дураку сыну.
Если бы Лидия не была так разозлена отказом, она бы обратила внимание на то, что тон, которым свекровь говорила о своей молодой невестке, был далеко не самым дружелюбным.
Телефон Валерии достать не удалось, а ломка не проходила. Лидии было так плохо, что, взяв с собой весь запас денег, она выскользнула из дому и пошла по направлению к Невскому в надежде, что где-нибудь, хотя она и сама не знала где, она найдет то, что ей требуется.
Известно, что пьяница безошибочно находит в доме бутылку, как бы хитроумно она ни была запрятана, так и Лидию вел непонятный нюх, она приглядывалась к редким прохожим, к улицам, к направлению, куда и откуда шли те или иные люди, и наконец оказалась в районе «Гостиного двора». Было поздно, но Невский никогда не бывает полностью безлюдным, даже ранним утром, и сейчас он был погружен в особую ночную жизнь.
Парами ходили молодые и умеренно молодые красавицы в самых вычурных нарядах, рядом с ними время от времени останавливались машины, они иногда садились в них и уезжали. По углам жались тощие дамы в зимней обуви на босу ногу, с отечными лицами, обычно расцвеченными густыми синяками; иногда для проформы делалась слабая попытка прикрыть синяк надвинутым на лоб вылинявшим платком. Тут же сидели и мужчины им под стать. Но ни тот ни другой сорт публики не представлял для Лидии ровно никакого интереса. Она прошла еще немного и, перейдя на другую сторону, увидела на углу Невского и Садовой двух девушек приблизительно одного возраста с собой. Одеты они были обыкновенно, сидели и курили, и необычным было только их появление на улице в столь поздний час. Однако Лидии хватило беглого взгляда, чтобы определить в них своих товарищей по клубу, — как-то подозрительно блестели их глаза, как будто были сделаны из стекла или хрусталя, отливавшего металлическим блеском при искусственном ночном освещении.
— Закурить не будет? — спросила Лидия, подходя. Им также было достаточно одного взгляда, чтобы определить свою, к тому же терпящую бедствие, — им было знакомо то состояние, когда лицо от сдерживаемой боли превращается в подобие восточной маски и только беспокойно бегающие глаза выдают состояние лихорадочного поиска.
— Садись, сестренка, — сказала одна и улыбнулась, обнаружив отсутствие двух передних зубов. — На, потяни. — И с этими словами она вынула из беззубого рта беломорный окурок, обкусив и сплюнув кончик, и подала Лидии.
Та затянулась, затем еще раз и только после этого присела рядом с подругами. Как ни странно, боль стала медленно уходить, она еще не исчезла окончательно, но уменьшилась настолько, что Лидии показалось, что она испытывает почти неземное блаженство.
— Нирвана, — только и сказала она.
Затем она отдала беломорину второй особе, у которой зубы были в целости, и закрыла глаза.
— Ну что, Нирвана? — услышала она рядом с собой. — Полегчало?
Лидия беззвучно кивнула головой.
— Еще одну на круг? — спросила зубастая у беззубой.
— Давай.
Они сидели и молча курили. Лидия снова открыла глаза, и ей показалось, что все вокруг изменилось. Не было грязного Невского, где бредут тетки в зимней обуви на босу ногу, обдуваемые ветром, который гонит на них тучи пыли, обрывки бумаги и растоптанные окурки. Вместо него появился нарядный ночной Невский, где вдоль прекрасных фасадов гуляют хорошо одетые люди.
— Ты можешь бензин достать? — спросила у нее беззубая.
— Бензин? — переспросила Лидия.
— Ага. Только не этилированный. А так у меня есть все для «кислоты».
Сговорились быстро. Задача Лидии состояла в том, чтобы найти автомобилиста и попросить у него баночку бензина. Он был необходим для приготовления «кислоты», а конкретно — для выкачивания эфедрина из эфедринсодержащих лекарств.
— У Китти есть лаборатория, — сказала беззубая, указывая на свою зубастую товарку. Саму беззубую, как выяснилось, звали Мистическая.
Лидия кивнула. Все, о чем вполголоса беседовали подруги, было не очень понятно и незнакомо. И поэтому они показались ей высшими существами, сестрами-алхимиками, которые возвращают людей к жизни, как недавно вернули Лидию.
К подругам никто не подходил, не поступало никаких сомнительных предложений, видимо, желающие познакомиться издали угадывали, что эти трое сидят здесь вовсе не по их душу. Просто кайфуют при свете ночных фонарей. Наконец Мистическая нехотя и встала. Ее как будто слегка пошатывало, но в целом она держалась хорошо.
— Ну хватит, пошли. Нирвана, — обратилась она к Лидии, — значит, за тобой бензин.
— Прямо сейчас? — изумилась Лидия.
— А когда? Конечно сейчас. Днем-то мы и сами достанем.
— Любишь кататься — готовь сани летом, — сказала Китти, и подруги затряслись от беззвучного смеха.
Китти жила тут же, на Садовой, — в огромной коммунальной квартире, широкий коридор которой тянулся на много метров, затем заворачивал за угол и там терялся в ночной мгле. У входной двери его освещала тусклая желтая лампочка, одиноко примостившаяся где-то под пятиметровым потолком. Комната Китти оказалась второй слева и представляла собой узкую кишку, высота которой была намного больше ширины. В комнате было чисто и убрано, но очень убого. Стоял протертый и лоснящийся диван с ободранными ручками, круглый стол на ножке, покрытый куском красного ситца, какой раньше широко использовался в учреждениях при подготовке к советским праздникам. Окно закрывала занавеска, сшитая из того же алого ситца, но с нарисованными на нем лиловыми разводами. Стены были увешаны картинами, рисунками, листками со стихами, газетными вырезками и тому подобной наглядной агитацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64