– Все. Еще день, товарищ полковник. К ночи набьется.
– Я не о том. Ночью привезли человека, который хотел ограбить квартиру известного фотографа.
– Ах, да! Помню. По-моему, вот он был среди тех, кто задержал взломщика, – капитан показал на Матвея.
– Где задержанный? – спросил Шереметьев.
Капитан не соизволил ответить Матвею.
– Где задержанный? – повторил вопрос Владимир Николаевич.
– Был передан в Федеральную службу безопасности. Управление по нашему району, – с вызовом произнес капитан.
Владимир Николаевич удивленно смотрел на него:
– Вы шутите?
– Вовсе нет. Час назад приезжал ваш сослуживец, в чине майора. Предъявил бумагу, где черным по белому было написано: «В связи с сохранением террористической угрозы…» И так далее. Вытребовал копии заявления потерпевшего и… его друзей. Странная, на мой взгляд, приключилась история – с фотографом.
– Не вашего ума дело, – оборвал Владимир Николаевич. – Как звали майора?
– По-моему, Петров. Какая-то простая фамилия.
– Вы его раньше встречали?
– Нет. Мы не часто встречаемся с людьми из ФСБ. Даже в последние месяцы.
– Копию с его бумаги сняли?
– Конечно, – капитан провел их в свой кабинет и некоторое время копался в папках. Лицо его, которое после посещения КПЗ приняло умиротворенное выражение, стало растерянным.
– Потерялась? – с язвительным участием спросил Владимир Николаевич.
– Я сам ее сюда положил! – капитан ткнул пальцем в одну из папок и грязно выругался.
Пока капитан бегал по отделению, выясняя, кто входил в его кабинет, Владимир Николаевич достал из кармана мобильный телефон и, набрав номер, вышел в коридор. Через минуту он вернулся, ожесточенно потирая бородку.
– Никакого майора Петрова в районном ФСБ, конечно, нет. За взломщиком они никого не посылали. И вообще услышали о нем в первый раз… Как все интересно в городе Москве!
Матвей внимательно посмотрел на него:
– А у вас не было предчувствия, когда мы сюда ехали?..
– Что никого здесь не найдем? Не было, – решительно ответил Владимир Николаевич.
– А у меня было.

* * *
Прежде чем поехать в Алексеевскую, Матвею пришлось долго отказываться от сопровождения. Владимир Николаевич искренне возмущался:
– Вы хоть понимаете, что делаете? В вас стреляли! Еще не прошло и нескольких часов! Вы думаете, они остановятся?
– Кто «они»?
– Ну, эти… неизвестные. Те, кто лез в квартиру. Те, кто стрелял.
– Мы не знаем, ни кто они, ни зачем все это делают. Если я спрячусь на какой-нибудь вашей конспиративной квартире, не узнаем точно.
– Не надо прятаться! Пусть с вами будет… присматривающий.
– И в случае опасности он будет прикрывать меня своим телом? А он знает, с какой стороны будут целиться?.. В меня стреляли – это серьезное предупреждение. А предупрежденный спасен. Не волнуйтесь, отныне я буду осторожен, припомню все экзамены, которые сдавал на Кавказе. Обойдусь без телохранителя.
– Я все равно должен за вами присматривать!
– Присматривайте. Но передвигаться по городу я буду один.
На прощание Владимир Николаевич неожиданно спросил у Шереметьева:
– Ну а фотографии фресок… Они в надежном месте?
– Надеюсь, что в надежном.
– Надеетесь?
– Да. Фотограф куда-то увез их.
– И вы не полюбопытствовали, куда он их перепрятал?
– Нет. Ни я, ни остальные. Так спокойнее жить.
Владимир Николаевич промолчал, но Шереметьеву показалось, что Компетентный человек ему не поверил.
Войдя в метро, Матвей направился к окошечкам касс и купил телефонную карту. Подойдя к телефону-автомату, он набрал номер мобильника своего отца. Тот ответил почти сразу:
– Матвей? С городского?.. В тебя стреляли?
– Было дело. Куда звонить?
Отец Иоанн понял сына сразу:
– Думаю… Татарину. Домой. Через полчаса.
– Уверен?
– Уверен, что чисто.
Матвей положил трубку и, заметив краем глаза немолодого мужчину, который подозрительно долго копался в карманах в поисках проездного документа, направился к турникетам. Вернулось старое, почти забытое ощущение опасности. В Чечне оно не покидало его даже во время отдыха на базе. Это чувство не угнетало; наоборот, оно добавляло адреналина в кровь и заставляло остро ощущать все, что происходило вокруг. Эмоциональный жирок, которым Матвей оброс за последние годы, сошел в считанные минуты. В Чечне чувство опасности и его самого сделало опасным существом. Нельзя сказать, что это радовало Шереметьева, но иначе выжить там было невозможно.
По переходам московского метро Матвей передвигался словно по перелескам чеченских гор: подобравшись, следя за всем происходящим вокруг. В течение получаса он добрался до Кольцевой, пересел на нее, но проехал только пару остановок, вышел из вагона и решительно направился к эскалатору, который поднял его к наземному вестибюлю с телефонами-автоматами. Он был уверен, что за ним следили. Причем весьма профессионально, передавая «по цепочке». Матвею было не важно, охраняли его люди Владимира Николаевича или же выпасали те, кто направил снайпера. Сегодня вечером ему нужно было встретиться с автором того письма, которое он обнаружил на рабочем столе за мгновение до начала стрельбы. И он хотел явиться на встречу один, без «хвоста».
Подойдя к телефону-автомату, он быстро запихнул в него карту, набрал номер Татарина и взглянул на часы. С момента прошлого звонка прошло тридцать пять минут. Отец уже собрал всех, кто нужен в этой ситуации. Если они не в квартире участкового, то рядом.
Впрочем, сегодня будет достаточно одного человека. Например, отца Евпатия.
С показной небрежностью прислонившись к автомату, Матвей закрыл плечом его серийный номер – чтобы тем, кто следит, было сложнее прослушать разговор. Номер Татарина он набирал так, что увидеть порядок цифр мог бы лишь тот, кто находится на расстоянии вытянутой руки от телефона. Минимум две-три минуты у него было. Может, и больше, но насколько продвинулась техника в последние годы, Шереметьев мог только гадать.
– Алё! – голос Татарина был ленивым и невозмутимым.
– Это Матвей. Отец рядом?
– Рядом.
Участковый передал трубку настоятелю храма и, Матвей был уверен в этом, вышел из комнаты.
– Сиреневый Жакет уже звонил? – спросил Матвей.
– Два раза…
– Значит, в основном ты в курсе. Вот что нужно сделать…
Через пару минут Матвей повесил трубку, вытащил карту и достал из кармана кошелек. Денег там было не слишком много, поэтому для обеда пришлось выбирать заведение поскромнее. Отец Евпатий появится через два часа – это время нужно было как-то занять.
Матвей не верил, что в него будут стрелять снова, но в течение всех двух часов находился в людных местах. Он не скрывался от слежки, хотя пару раз совершенно точно вычислял оперативников, которые шли за ним. До приезда Евпатия это было излишне. Прочитав несколько газет, Матвей почувствовал, что бестолковые рассуждения «фронтовых корреспондентов» о событиях в Чечне уже встали ему поперек горла. Тогда он купил бессмысленный детектив – из тех, которыми заполнены лотки в метро, и, пока наворачивал круги по Кольцевой линии, погрузился в надуманные будни уголовного розыска.
С Евпатием они встретились на Трех вокзалах. Сразу после выхода из «Комсомольской», на площади перед Ленинградским и Ярославским вокзалами, находилась россыпь киосков с едой, питьем, подарками, кассетами и компакт-дисками самого разного содержания, между которыми постоянно сновали люди. Кто-то покупал пиво и чебуреки в дорогу, кто-то искал недорогой подарок, а кто-то видеокассету посолонее. Влившись в эти людские потоки, Матвей и Евпатий оторвались от слежки. Хотя бы на время – им нужно было лишь несколько мгновений, чтобы обменяться куртками. Евпатий напялил куртку Матвея на себя, а сам передал тому серый, не особенно приметный пуховик.
– Ты уверен, что это там? – проведя руками по куртке, спросил Евпатий.
– Абсолютно. По крайней мере, я бы на их месте обязательно туда что-нибудь сунул.
– Приеду в Алексеевскую, поищу, – кивнул Евпатий.
– Мобильный у меня будет отключен, так что не беспокойтесь. Денег сколько положили?
Евпатий пожал плечами:
– Настоятель сказал, что хватит.
– Ну и хорошо. Найду машину и приеду. Думаю, еще до полуночи.

* * *
Антонина Андреевна Симонова гоняла по блюдечку остатки варенья из крыжовника и настороженно смотрела на молодого человека, сидящего напротив нее. Худощавый и не ширококостный, он тем не менее оставлял впечатление сильного человека. Сильного и уверенного в себе. Пожалуй, он даже был красив. Не так, как его отец, чей облик действовал на Антонину Андреевну завораживающе с того момента, когда она впервые пришла в церковь – и обомлела при виде невысокого священника с мужественным лицом и аккуратной бородой. А когда тот запел-заговорил слова молитвы, в ее груди заныло, безмолвно заголосило то бабье начало, о существовании которого она уже позабыла. И после этого уже ни спать, ни есть не могла, разболелась так, что до сих пор воспоминания об отце Иоанне вызывали у нее приступы нежности и отчаяния одновременно.
К красоте его сына нужно было присмотреться. Несомненно, от матери он получил не меньше, чем от отца: более тонкий нос, более изящный разрез глаз. То, что в облике отца Иоанна казалось Антонине Андреевне ярким, бросающимся в глаза, матушкина кровь сделала в Матвее мягче, незаметнее. Поэтому к нему нужно было приглядеться, прежде чем почувствовать породу…
Антонина Андреевна ощутила укол ревности. Она знала о судьбе отца Иоанна, о смерти его супруги. Но кровь-то ее, мертвой, не пропала. Вот она, память о прошлом отца Иоанна, сидит перед ней. И опять хочется голосить – потому, что теперь ей совершенно понятно: все, о чем она мечтала – иллюзии. Перед ней сидел сын отца Иоанна – похожий на него и похожий на ту, умершую. Совершенно посторонняя и ненужная фигура в ее мечтах. Но разом уничтожающая все эфемерные надежды.
Но ведь это она сама написала ему.
– Вкусное варенье, – совершенно серьезно произнес Матвей. Он явно говорил то, что думал, не с целью произвести впечатление. – В последний раз варенье из крыжовника я ел в детстве, в деревне у бабушки.
Он замолчал, и его молчание явно означало: что дальше? зачем ты меня позвала?
– Я люблю вашего отца, – неожиданно сказала она.
Матвей некоторое время сидел молча, опустив голову.
– Это его жизнь, – наконец произнес он. – Я не хочу вмешиваться в нее. Но, по-моему, он выбрал свой путь, и этот выбор нужно уважать.
– Господь выбрал, – сказала она. – Еще до нашего рождения. Отец Иоанн пострадал – из-за твоей матушки. Теперь страдать мне. Я знаю, я готова к этому.
– Вы уверены, что нужны ему?
Теперь наступила очередь Антонины Андреевны замолчать. Через некоторое время она нашла в себе силы произнести:
– Не уверена. А была бы уверена – боролась.
Матвей посмотрел на нее серьезными умными глазами, а потом спросил:
– Так что вас привело в храм Александра Невского?
– Вначале сам князь Александр. Вот, послушайте, что пишут о нем, – Антонина Андреевна открыла книгу, которую специально положила на стол, сразу после звонка Матвея: – «В ночь с 7 на 8 сентября 1380 года, накануне великого единоборства на Куликовом поле, во Владимире, в обители Рождества Пресвятой Богородицы горячо молился Господу о спасении Русской земли благочестивый пономарь, склоняясь ко гробу святого Александра. И вот возгорелись сами собой свечи у гробницы великого князя, а из алтаря вышли два старца, озаренные небесным сиянием, приблизились ко гробу, и явственно в храмовой тишине прозвучали их голоса: "О, господин Александр, восстань и поспеши на помощь потомку своему, великому князю Дмитрию, одолеваемому иноплеменниками». Восстал из гроба, словно живой, святой Александр, и все трое стали невидимы… Могилу святого Александра раскопали и обнаружили его тело, оказавшееся нетленным после ста семнадцати лет, истекших со дня погребения…» – Отложив в сторону книгу с житиями русских святых, она со всей серьезностью произнесла: – Я всегда гордилась Александром Невским. Я верила, что этот святой – необычный. Он обладал знанием, которого не имел тогда никто: по крайней мере, в России.
– Каким знанием?
Антонина Андреевна потупилась. Она наморщила лоб и несколько минут шевелила губами, пытаясь сформулировать то, что хотела некогда донести до отца Матвея.
– Все звучит настолько просто, что люди не верят этому.
– Скажите мне, быть может, я пойму вас.
– Александр Невский был солнечным человеком. Вы, мужчины, смотрите только на одно: как он воевал, с кем, кого победил. А ведь не это главное. Александр Невский знал, что наш мир – только прообраз грядущего. Господь дремлет и наблюдает нас во снах, а мы полагаем, что эти сны и есть реальность. Он еще не проснулся! А потому и смерти нет – той, которой мы так боимся. У индусов есть предание, что бог-создатель по имени Брахма мириады лет спит, прежде чем приступить к сотворению нового мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27