Матвей почти не дышал. Ни звука не издавали и остальные. Однако взломщик так и не сделал следующего шага. Шереметьеву показалось, что темнота в дверном проеме шелохнулась, а хриплое дыхание стало удаляться.
– Стой! – заорав благим матом и сбросив полотенце, Матвей бросился на лестничную площадку.
Ему удалось схватить взломщика за плечо, но тот вывернулся, резко ударив Шереметьева локтем. Через какое-то мгновение его шаги уже звучали на лестнице. Матвей устремился за ним, а затем, не думая, что делает, перемахнул через перила. Возможно, это было единственно правильным решением: прыгнув на следующий лестничный марш, Матвей прямо-таки оседлал беглеца, и они кубарем скатились вниз, вплоть до очередной лестничной площадки.
В темноте было трудно понять, где руки, голова взломщика, однако Матвею удалось подмять его под себя. Спустя несколько мгновений рядом появилось световое пятно, и послышался голос отца Евпатия:
– Цел?
– Оба целы, – ответил Матвей.
Фонарик выхватил из темноты извивающееся под Шереметьевым тело. Когда он осветил лицо, Матвей едва не засмеялся: эта физиономия с дико выпученными глазами и черным респиратором отчего-то напомнила ему «Звездные войны».
– Там еще один! – мимо них прогрохотали фотограф и отец Макарий.
– Открой ему личико, – попросил Матвей.
Евпатий взялся за свиную морду респиратора и сорвал ее с головы взломщика. Тот взвыл, но не стал прятать лицо.
– Знакомы? – спросил Евпатий.
– До сегодняшнего дня – нет, – ответил Шереметьев. – Но сейчас познакомимся.
Во взломщике была явная примесь дальневосточной крови: ее выдавали широкие скулы и вытянутые, словно финиковые косточки, глаза. Он уже перестал вырываться и просто смотрел на Матвея и Евпатия. Смотрел с нескрываемой злобой.
– Зря вы это, ребята, – неожиданно высоким голосом сказал он. – Очень зря.
– И вы зря, – ответил Евпатий. – Не на тех напали.
В этот момент, грузно топоча, вернулись Олег Викторович и Макарий.
– Сбежал, вот ведь зараза! – фотограф явно задыхался. – Внизу у нас домофон, пока кнопку нажмешь, пока… Я думал, мы успеем. А они подложили камешек, дверь была открыта. Бегает хорошо – прямо по снегу, как заяц. Нам бы тренироваться…
– Когда возвращались в подъезд, услышали звук отъезжающей машины. Их ждали, – добавил Макарий.
– Это понятно, – ответил Евпатий. – Хотя бы один человек с колесами. Может, и еще кто-то был – на внешнем наблюдении. Однако дали промашку – недоглядели, как мы пробрались в квартиру.
Взломщик молчал, переводя глаза с одного лица на другое.
– Холодно здесь. Потащили его в квартиру, – наконец произнес Шереметьев.
– А потом что? – спросил Олег Викторович.
– Вызовем милицию.
* * *
Объяснения с милицией завершились только под утро. Сонный и злой наряд никак не мог понять, что случилось, и не желал верить словам об усыпляющем газе. Предложение отца Евпатия взять анализы с полотенца, висевшего на вентиляционной решетке, вызвало дружный хохот:
– Мы что тебе, из полиции Майами приехали?
Когда дружной компанией добрались до отделения, Евпатий и Макарий все же заставили внести в протокол слова об усыпляющем газе. Как и то, что у пойманного взломщика было как минимум два сообщника.
У Матвея сложилось впечатление, что милиционеры больше были обеспокоены выяснением вопроса, не превысили ли четверо здоровых мужиков нормы самозащиты, когда вязали этого узкоглазого, вызывающе молчащего парня, чем тем, для чего он вообще полез к фотографу.
Взломщик молчал и в квартире Олега Викторовича, пока они дожидались милицию. Отец Евпатий быстро перестал донимать его вопросами – всем было очевидно, что разговаривать тот не собирался. Матвей помнил по Чечне, что нужно делать в подобных случаях, но ведь это была Москва, а не Чечня…
Олега Викторовича молчание взломщика бесило больше всех:
– Он над нами издевается! Кто тебя послал, ниндзя ты паршивый?! Кто тебе приказал травить меня и мою жену?
«Паршивый ниндзя» высокомерно глядел поверх головы фотографа и хранил молчание.
– И что же, он будет молчать, а мы терпеть? – возмущенно спросил Олег Викторович у Евпатия.
– Будем терпеть. Вы хотите, чтобы мы допросили его по полной программе? Тогда несите утюг, паяльник… Этот парень достаточно натаскан, чтобы не бояться словесных излияний. А пытать его мы не станем. Он это понимает, а потому и сидит, довольный собой. Тоже мне нашелся, герой-разведчик.
В милиции, правда, высокомерное молчание быстро надоело. Когда один из сержантов в десятый раз спросил у взломщика: «Как зовут? Имя? Фамилия?», и получил в ответ лишь холодную улыбку, милицейское терпение лопнуло. Сержант грузно выбрался из-за стола, подошел к взломщику и со всего размаха так двинул его по физиономии, что тот отлетел в угол комнаты.
Однако на взломщика это не произвело никакого впечатления. К удивлению окружающих, он начал тихо смеяться. Сержант хотел добавить, но его остановил старший наряда:
– Хватит. Пусть скалится. В КПЗ его, завтра придут те, кому положено с такими разбираться.
В четыре утра фотографа и его друзей отпустили.
– Спецназ, – почти хором произнесли Матвей и Евпатий в ответ на немой вопрос Олега Викторовича. Потом продолжал Евпатий: – Не пресловутая «Альфа», что-то рангом пониже. Но явно из органов. Не из преступного мира – там действовали бы более топорно. Из какого управления ФСБ, сказать не могу. А может быть, и не из ФСБ. Сейчас все заводят спецгруппы – и милиция, и даже налоговики.
– Налоговая инспекция с усыпляющим газом, – усмехнулся отец Макарий.
– Смешно, – согласился Евпатий. – Так что гадать не будем. Завтра начнем выяснять.
Проводив Олега Викторовича до дому и договорившись, куда следует перепрятать негативы и фотографии фресок, они распрощались. Матвею ужасно хотелось видеть Варю, поэтому, поймав машину, он поехал не домой, а к девушке. Уже подъезжая к ее дому, он посмотрел на часы. Еще не было пяти. Варя наверняка спала, и будить ее прямо сейчас Шереметьеву не хотелось. Он попросил водителя высадить его за несколько кварталов от дома девушки. Впереди была прогулка длиной в четверть часа – пожалуй, ему даже больше были нужны эти четверть часа. История с пожаром оказалась куда серьезнее, чем он мог предполагать. Менее всего хотелось и дальше затягивать в нее девушку.
На улице как-то резко похолодало, дул резкий северный ветерок. Матвей поплотнее запахнул куртку, надвинул шапку на брови. Он шел мимо темных домов, где горели лишь окна на лестничных клетках. Пять утра – самое сладкое время для сна.
Вопреки желанию идти не торопясь, обдумывая слова, в которых он поведает о причинах своего исчезновения, Матвей прибавил шагу. Его начинала колотить дрожь – и от холода, и от усталости. Думать не хотелось. Хотелось побыстрее добраться до квартиры, которую снимала Варя, до ее теплых рук.
Вот и дом, ее дом. Была такая питерская группа «Секрет», которая лет пятнадцать назад сочинила песню «Моя любовь на пятом этаже». Матвей заметил, что распевает ее про себя. Он смотрел на окна, за которыми его ждала – он вдруг произнес про себя эти слова – ждала любовь. Сейчас эти слова произносить было не страшно.
До Вариного дома оставалось рукой подать. Только перейти через улицу и нырнуть под козырек подъезда. Послышался шум подъезжающей машины. Матвей инстинктивно отступил назад, в сторону от света. У подъезда, в котором жила Варя, остановился черный BMW. Скрипнули тормоза, из машины вышли двое: мужчина и женщина. Они о чем-то озабоченно говорили и не смотрели по сторонам.
Матвей вздохнул. Он вдруг почувствовал себя усталым и разбитым. Болело правое колено: похоже, прыгая на взломщика в темноте, он повредил его. Сгоряча боли не почувствовал, а теперь… Нет, сегодня он пойдет домой.
Глава 5
«Не принимай близко к сердцу ни утрату, ни приобретение»
Гексаграмма Цзинь (№ 35)
Русский монашек испуганно смотрел, как мимо Влахернского дворца в Царь-город вступают турецкие полчища. Сражение, которое длилось с утра, завершилось. Нечистые прорвались через два ряда стен у ворот Святого Романа, в нескольких верстах отсюда. Когда начался приступ, большинство защитников Влахернских ворот побежали на звуки рукопашного боя, бросив большие пищали и крепостные самострелы. Осталось лишь несколько человек, в том числе и брат Алипий.
Месяц назад по приказу государя Константина на стены отправили всех, кто мог держать в руках копье или меч. В их число попали не только молодые монахи константинопольских монастырей, но и те, что оказались в Царь-городе случайно, подобно Алипию. Раньше монах никогда не держал в руках оружия, даже сейчас он с опаской притрагивался к копью. Несколько раз в день они молились, прося Богородицу защитить ее стольный город – как она делала уже не раз. Дважды Алипий участвовал в крестных ходах прямо по константинопольским стенам. Эти ходы лишь усиливали страх Алипия – он видел бесчисленные шатры турецкого лагеря и понимал, что только чудо может спасти город. Воинов, включая наемных итальянцев и ополченцев вроде него, не хватало. На каждого из них приходилось по нескольку зубцов стены. Только отчаянная храбрость защитников позволила отбить предыдущие штурмы. Нечестивые агаряне завалили своими телами крепостной ров – настолько, что в последние дни миазмы от тысяч трупов растекались над Царь-городом, заставляя его защитников закрывать рты и носы тряпицами, смоченными винным уксусом. Но агарян было слишком много, и у них имелись огромные пушки, которые крушили крепостные стены.
В Царь-город Алипий приплыл за несколько дней до начала осады. Когда его судно проходило мимо Босфора, императорский досмотровый корабль заставил их капитана повернуть в Золотой Рог. Монах вначале обрадовался возможности еще раз увидеть Софию и церковь в Хорах. По пути в Египет он уже побывал в Царь-городе, ходил по его церквям, ахая от неземной красоты. То, что город и тогда фактически находился в осаде, Алипий даже не заметил. Городская жизнь казалась бурной и веселой, Царь-город процветал и богател. Но на обратном пути по приказу императора их задержали, на корабль установили пищали и направили защищать вход в Золотой Рог, а монахов и купцов поставили на стены. Бесконечная протяженность стен съела всех, кто из чувства долга или страха встал на защиту города.
Во время своего путешествия Алипий побывал в Святой Земле, совершил путешествие на Синай и вместе с попутным караваном прибыл в землю Иосифа Прекрасного, в странную и чудную страну Египет. Он не добрался до легендарных пирамид, построенных великанами по приказу фараонов, зато в низовьях Нила общался с египетскими пустынниками, скрывавшимися от мира среди лотосовых болот и заводей. Алипий входил в их часовни, молился перед их грубоватыми иконами, но не стоял вместе с ними на заутренях и вечерях. Еще в Новгороде ему говорили, что здешние христиане – сплошь еретики, что даже Царьградская церковь не найдет на них управы. Он и боялся их, и удивлялся тому, как посреди минаретов и невольничьих рынков те вообще остаются живы.
Далеко не все из анахоретов разумели греческий, и, собственно, лишь с одним из них у Алипия получилась настоящая беседа. Зато она врезалась в его память. Греческий язык оба знали не слишком хорошо, поэтому многие вещи из того, что ему говорил собеседник, Алипий додумывал сам.
Анахорет – маленький, сгорбленный, но крепкий и смуглый, словно обгорелая коряжка, человечек – долго смотрел на него, удивленно хлопая глазами, обрамленными поразительно пушистыми и длинными ресницами.
– У вас все время солнце, – сказал он наконец.
– У нас холодно, – ответил Алипий.
– Холодно и солнце?
Алипий с трудом понял, что анахорет верит, будто на севере круглый год солнце не уходит за горизонт. Сам он слышал только, что где-то на севере, за горами, ночь длится по полгода.
– Да, именно так! Вначале место, где ночь и день по половине года, а потом – только солнце, только день.
Алипий напрягал свою память, но так и не вспомнил, чтобы ему кто-то рассказывал о месте, где вечный день.
– Только солнце, только день! – убежденно повторял анахорет. – Туда – долгий путь. Долгий, но легкий для того, кто верит. Знаешь, я читал, что туда уже добирались люди. До Христа! Один летал туда на стреле. Другого несли лебеди – и до счастливой страны, и обратно. Эту страну видели иудейские пророки. Туда после смерти земной ушли апостолы, чтобы уже из этой земли быть вознесенными на небеса. Помнишь в Откровении Иоанновом: «И увидел я новое небо и новую землю». Евангелист Иоанн был похищен из своего заключения на Патмосе и побывал там же. Оттуда видно подножие Престола Божия и слышны голоса ангелов, поющих Ему осанну. Ты пойми, это – не выдумка и не аллегория философов: новое небо и новая земля. Они всегда здесь, на нашей земле, только путь к ним непрост и открыт не каждому.
Путаясь в словах, с трудом подбирая образы, египетский анахорет рассказывал Алипию о чудесной земле, лежащей на северных пределах Руси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Стой! – заорав благим матом и сбросив полотенце, Матвей бросился на лестничную площадку.
Ему удалось схватить взломщика за плечо, но тот вывернулся, резко ударив Шереметьева локтем. Через какое-то мгновение его шаги уже звучали на лестнице. Матвей устремился за ним, а затем, не думая, что делает, перемахнул через перила. Возможно, это было единственно правильным решением: прыгнув на следующий лестничный марш, Матвей прямо-таки оседлал беглеца, и они кубарем скатились вниз, вплоть до очередной лестничной площадки.
В темноте было трудно понять, где руки, голова взломщика, однако Матвею удалось подмять его под себя. Спустя несколько мгновений рядом появилось световое пятно, и послышался голос отца Евпатия:
– Цел?
– Оба целы, – ответил Матвей.
Фонарик выхватил из темноты извивающееся под Шереметьевым тело. Когда он осветил лицо, Матвей едва не засмеялся: эта физиономия с дико выпученными глазами и черным респиратором отчего-то напомнила ему «Звездные войны».
– Там еще один! – мимо них прогрохотали фотограф и отец Макарий.
– Открой ему личико, – попросил Матвей.
Евпатий взялся за свиную морду респиратора и сорвал ее с головы взломщика. Тот взвыл, но не стал прятать лицо.
– Знакомы? – спросил Евпатий.
– До сегодняшнего дня – нет, – ответил Шереметьев. – Но сейчас познакомимся.
Во взломщике была явная примесь дальневосточной крови: ее выдавали широкие скулы и вытянутые, словно финиковые косточки, глаза. Он уже перестал вырываться и просто смотрел на Матвея и Евпатия. Смотрел с нескрываемой злобой.
– Зря вы это, ребята, – неожиданно высоким голосом сказал он. – Очень зря.
– И вы зря, – ответил Евпатий. – Не на тех напали.
В этот момент, грузно топоча, вернулись Олег Викторович и Макарий.
– Сбежал, вот ведь зараза! – фотограф явно задыхался. – Внизу у нас домофон, пока кнопку нажмешь, пока… Я думал, мы успеем. А они подложили камешек, дверь была открыта. Бегает хорошо – прямо по снегу, как заяц. Нам бы тренироваться…
– Когда возвращались в подъезд, услышали звук отъезжающей машины. Их ждали, – добавил Макарий.
– Это понятно, – ответил Евпатий. – Хотя бы один человек с колесами. Может, и еще кто-то был – на внешнем наблюдении. Однако дали промашку – недоглядели, как мы пробрались в квартиру.
Взломщик молчал, переводя глаза с одного лица на другое.
– Холодно здесь. Потащили его в квартиру, – наконец произнес Шереметьев.
– А потом что? – спросил Олег Викторович.
– Вызовем милицию.
* * *
Объяснения с милицией завершились только под утро. Сонный и злой наряд никак не мог понять, что случилось, и не желал верить словам об усыпляющем газе. Предложение отца Евпатия взять анализы с полотенца, висевшего на вентиляционной решетке, вызвало дружный хохот:
– Мы что тебе, из полиции Майами приехали?
Когда дружной компанией добрались до отделения, Евпатий и Макарий все же заставили внести в протокол слова об усыпляющем газе. Как и то, что у пойманного взломщика было как минимум два сообщника.
У Матвея сложилось впечатление, что милиционеры больше были обеспокоены выяснением вопроса, не превысили ли четверо здоровых мужиков нормы самозащиты, когда вязали этого узкоглазого, вызывающе молчащего парня, чем тем, для чего он вообще полез к фотографу.
Взломщик молчал и в квартире Олега Викторовича, пока они дожидались милицию. Отец Евпатий быстро перестал донимать его вопросами – всем было очевидно, что разговаривать тот не собирался. Матвей помнил по Чечне, что нужно делать в подобных случаях, но ведь это была Москва, а не Чечня…
Олега Викторовича молчание взломщика бесило больше всех:
– Он над нами издевается! Кто тебя послал, ниндзя ты паршивый?! Кто тебе приказал травить меня и мою жену?
«Паршивый ниндзя» высокомерно глядел поверх головы фотографа и хранил молчание.
– И что же, он будет молчать, а мы терпеть? – возмущенно спросил Олег Викторович у Евпатия.
– Будем терпеть. Вы хотите, чтобы мы допросили его по полной программе? Тогда несите утюг, паяльник… Этот парень достаточно натаскан, чтобы не бояться словесных излияний. А пытать его мы не станем. Он это понимает, а потому и сидит, довольный собой. Тоже мне нашелся, герой-разведчик.
В милиции, правда, высокомерное молчание быстро надоело. Когда один из сержантов в десятый раз спросил у взломщика: «Как зовут? Имя? Фамилия?», и получил в ответ лишь холодную улыбку, милицейское терпение лопнуло. Сержант грузно выбрался из-за стола, подошел к взломщику и со всего размаха так двинул его по физиономии, что тот отлетел в угол комнаты.
Однако на взломщика это не произвело никакого впечатления. К удивлению окружающих, он начал тихо смеяться. Сержант хотел добавить, но его остановил старший наряда:
– Хватит. Пусть скалится. В КПЗ его, завтра придут те, кому положено с такими разбираться.
В четыре утра фотографа и его друзей отпустили.
– Спецназ, – почти хором произнесли Матвей и Евпатий в ответ на немой вопрос Олега Викторовича. Потом продолжал Евпатий: – Не пресловутая «Альфа», что-то рангом пониже. Но явно из органов. Не из преступного мира – там действовали бы более топорно. Из какого управления ФСБ, сказать не могу. А может быть, и не из ФСБ. Сейчас все заводят спецгруппы – и милиция, и даже налоговики.
– Налоговая инспекция с усыпляющим газом, – усмехнулся отец Макарий.
– Смешно, – согласился Евпатий. – Так что гадать не будем. Завтра начнем выяснять.
Проводив Олега Викторовича до дому и договорившись, куда следует перепрятать негативы и фотографии фресок, они распрощались. Матвею ужасно хотелось видеть Варю, поэтому, поймав машину, он поехал не домой, а к девушке. Уже подъезжая к ее дому, он посмотрел на часы. Еще не было пяти. Варя наверняка спала, и будить ее прямо сейчас Шереметьеву не хотелось. Он попросил водителя высадить его за несколько кварталов от дома девушки. Впереди была прогулка длиной в четверть часа – пожалуй, ему даже больше были нужны эти четверть часа. История с пожаром оказалась куда серьезнее, чем он мог предполагать. Менее всего хотелось и дальше затягивать в нее девушку.
На улице как-то резко похолодало, дул резкий северный ветерок. Матвей поплотнее запахнул куртку, надвинул шапку на брови. Он шел мимо темных домов, где горели лишь окна на лестничных клетках. Пять утра – самое сладкое время для сна.
Вопреки желанию идти не торопясь, обдумывая слова, в которых он поведает о причинах своего исчезновения, Матвей прибавил шагу. Его начинала колотить дрожь – и от холода, и от усталости. Думать не хотелось. Хотелось побыстрее добраться до квартиры, которую снимала Варя, до ее теплых рук.
Вот и дом, ее дом. Была такая питерская группа «Секрет», которая лет пятнадцать назад сочинила песню «Моя любовь на пятом этаже». Матвей заметил, что распевает ее про себя. Он смотрел на окна, за которыми его ждала – он вдруг произнес про себя эти слова – ждала любовь. Сейчас эти слова произносить было не страшно.
До Вариного дома оставалось рукой подать. Только перейти через улицу и нырнуть под козырек подъезда. Послышался шум подъезжающей машины. Матвей инстинктивно отступил назад, в сторону от света. У подъезда, в котором жила Варя, остановился черный BMW. Скрипнули тормоза, из машины вышли двое: мужчина и женщина. Они о чем-то озабоченно говорили и не смотрели по сторонам.
Матвей вздохнул. Он вдруг почувствовал себя усталым и разбитым. Болело правое колено: похоже, прыгая на взломщика в темноте, он повредил его. Сгоряча боли не почувствовал, а теперь… Нет, сегодня он пойдет домой.
Глава 5
«Не принимай близко к сердцу ни утрату, ни приобретение»
Гексаграмма Цзинь (№ 35)
Русский монашек испуганно смотрел, как мимо Влахернского дворца в Царь-город вступают турецкие полчища. Сражение, которое длилось с утра, завершилось. Нечистые прорвались через два ряда стен у ворот Святого Романа, в нескольких верстах отсюда. Когда начался приступ, большинство защитников Влахернских ворот побежали на звуки рукопашного боя, бросив большие пищали и крепостные самострелы. Осталось лишь несколько человек, в том числе и брат Алипий.
Месяц назад по приказу государя Константина на стены отправили всех, кто мог держать в руках копье или меч. В их число попали не только молодые монахи константинопольских монастырей, но и те, что оказались в Царь-городе случайно, подобно Алипию. Раньше монах никогда не держал в руках оружия, даже сейчас он с опаской притрагивался к копью. Несколько раз в день они молились, прося Богородицу защитить ее стольный город – как она делала уже не раз. Дважды Алипий участвовал в крестных ходах прямо по константинопольским стенам. Эти ходы лишь усиливали страх Алипия – он видел бесчисленные шатры турецкого лагеря и понимал, что только чудо может спасти город. Воинов, включая наемных итальянцев и ополченцев вроде него, не хватало. На каждого из них приходилось по нескольку зубцов стены. Только отчаянная храбрость защитников позволила отбить предыдущие штурмы. Нечестивые агаряне завалили своими телами крепостной ров – настолько, что в последние дни миазмы от тысяч трупов растекались над Царь-городом, заставляя его защитников закрывать рты и носы тряпицами, смоченными винным уксусом. Но агарян было слишком много, и у них имелись огромные пушки, которые крушили крепостные стены.
В Царь-город Алипий приплыл за несколько дней до начала осады. Когда его судно проходило мимо Босфора, императорский досмотровый корабль заставил их капитана повернуть в Золотой Рог. Монах вначале обрадовался возможности еще раз увидеть Софию и церковь в Хорах. По пути в Египет он уже побывал в Царь-городе, ходил по его церквям, ахая от неземной красоты. То, что город и тогда фактически находился в осаде, Алипий даже не заметил. Городская жизнь казалась бурной и веселой, Царь-город процветал и богател. Но на обратном пути по приказу императора их задержали, на корабль установили пищали и направили защищать вход в Золотой Рог, а монахов и купцов поставили на стены. Бесконечная протяженность стен съела всех, кто из чувства долга или страха встал на защиту города.
Во время своего путешествия Алипий побывал в Святой Земле, совершил путешествие на Синай и вместе с попутным караваном прибыл в землю Иосифа Прекрасного, в странную и чудную страну Египет. Он не добрался до легендарных пирамид, построенных великанами по приказу фараонов, зато в низовьях Нила общался с египетскими пустынниками, скрывавшимися от мира среди лотосовых болот и заводей. Алипий входил в их часовни, молился перед их грубоватыми иконами, но не стоял вместе с ними на заутренях и вечерях. Еще в Новгороде ему говорили, что здешние христиане – сплошь еретики, что даже Царьградская церковь не найдет на них управы. Он и боялся их, и удивлялся тому, как посреди минаретов и невольничьих рынков те вообще остаются живы.
Далеко не все из анахоретов разумели греческий, и, собственно, лишь с одним из них у Алипия получилась настоящая беседа. Зато она врезалась в его память. Греческий язык оба знали не слишком хорошо, поэтому многие вещи из того, что ему говорил собеседник, Алипий додумывал сам.
Анахорет – маленький, сгорбленный, но крепкий и смуглый, словно обгорелая коряжка, человечек – долго смотрел на него, удивленно хлопая глазами, обрамленными поразительно пушистыми и длинными ресницами.
– У вас все время солнце, – сказал он наконец.
– У нас холодно, – ответил Алипий.
– Холодно и солнце?
Алипий с трудом понял, что анахорет верит, будто на севере круглый год солнце не уходит за горизонт. Сам он слышал только, что где-то на севере, за горами, ночь длится по полгода.
– Да, именно так! Вначале место, где ночь и день по половине года, а потом – только солнце, только день.
Алипий напрягал свою память, но так и не вспомнил, чтобы ему кто-то рассказывал о месте, где вечный день.
– Только солнце, только день! – убежденно повторял анахорет. – Туда – долгий путь. Долгий, но легкий для того, кто верит. Знаешь, я читал, что туда уже добирались люди. До Христа! Один летал туда на стреле. Другого несли лебеди – и до счастливой страны, и обратно. Эту страну видели иудейские пророки. Туда после смерти земной ушли апостолы, чтобы уже из этой земли быть вознесенными на небеса. Помнишь в Откровении Иоанновом: «И увидел я новое небо и новую землю». Евангелист Иоанн был похищен из своего заключения на Патмосе и побывал там же. Оттуда видно подножие Престола Божия и слышны голоса ангелов, поющих Ему осанну. Ты пойми, это – не выдумка и не аллегория философов: новое небо и новая земля. Они всегда здесь, на нашей земле, только путь к ним непрост и открыт не каждому.
Путаясь в словах, с трудом подбирая образы, египетский анахорет рассказывал Алипию о чудесной земле, лежащей на северных пределах Руси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27