Но это значило
бы, что он приехал бы сюда не с такими хорошими чемоданами, и костюмы
пришлось бы шить не у портного, а покупать готовые...
Он говорил себе, что важно с самого начала произвести хорошее
впечатление, и чем больше думал сейчас, тем меньше сожалел, что истратил
почти все деньги, чтобы произвести хорошее впечатление.
Может быть, следовало взять у Морли взаймы. Морли ему ни в чем не
отказал бы, а он потом расплатился бы, как только найдется работа. Но
просить было противно, ибо, как он теперь понимал, это значило бы уронить
достоинство, которое он чувствовал особенно сильно с тех пор, как его
избрали для поездки на Кимон. Все, даже Морли, смотрели с почтением на
человека, прорвавшегося на Кимон, и тут уж никак нельзя было просить о
деньгах и прочих одолжениях.
Бишоп вспомнил свое последнее посещение Морли. Теперь он уже понимал,
что, хотя Морли и его друг, в этом последнем визите был какой-то оттенок
тех, дипломатических обязанностей, которые Морли приходилось выполнять по
долгу службы.
На дипломатическом поприще Морли пошел далеко и пойдет еще дальше.
Руководители департамента говорили, что в девятнадцатом секторе политики и
экономики по манере говорить и вести себя, по умению ориентироваться он
выделяется среди всех молодых людей. У него были подстриженные усы, и
бросалось в глаза, что он тщательно ухаживает за ними. Волосы его всегда
были в порядке, а ходил он пружинисто, как пантера.
Они сидели на квартире у Морли, на душе было приятно и легко. Вдруг
Морли встал и начал ходить из угла в угол.
- Мы дружим с незапамятных времен, - сказал Морли. - Мы побывали
вместе не в одной переделке. - И оба улыбнулись, вспомнив переделки, в
которых они побывали.
- Когда я услышал, что вы едете на Кимон, - продолжал Морли, - я,
естественно, обрадовался. Я рад любому вашему успеху. Но я обрадовался еще
и по другой причине. Я сказал себе: "Вот, наконец, человек, который может
сделать то, что нам надо".
- А что вам надо? - произнес Бишоп таким тоном, будто спрашивал
Морли, хочет ли тот выпить шотландского виски или чего-либо другого.
Правда, такого вопроса он никогда бы не задал, так как было известно, что
все молодые люди из ведомства иностранных дел - ревностные поклонники
шотландского виски. Во всяком случае, задал он этот вопрос непринужденно,
хотя чувствовал, что вся непринужденность разговора рассеивается как дым.
В воздухе стала витать тень плаща и кинжала. Бишоп вдруг ощутил бремя
официальной ответственности, и на мгновение сердца его коснулся холодок
страха.
- У этой планеты должен быть какой-нибудь секрет, - сказал Морли, -
для кимонцев никто из нас, ни одна из других планет не существует. Нет
такой планеты, которая бы получила дипломатическое признание. На Кимоне
нет ни одного представителя какого бы то ни было другого народа.
По-видимому, они и не торгуют ни с кем, и все же они должны торговать,
потому что ни одна планета, ни одна культура не может существовать
совершенно самостоятельно. Наверно, с кем-то у них все-таки
дипломатические отношения есть. Должны быть какие-нибудь причины... кроме
того, что мы по сравнению с ними отсталый народ... почему они не хотят
признавать Землю. Ведь даже во времена варварства многие правительства и
народы признавали те страны, которые были гораздо ниже в культурном
отношении.
- Вы хотите, чтобы я узнал все это?
- Нет, - сказал Морли. - Мы хотим подобрать ключ. И это все. Мы ищем
ключ, какой-нибудь намек, который помог бы нам разобраться в обстановке.
Хотя бы воткнуть клинышек, вставить ногу, чтобы дверь не могла закрыться.
А уж все остальное мы сделаем сами.
- А другие? - спросил его Бишоп. - Тысячи других поехали туда. Не
один же я получил право поехать на Кимон?
- Вот уже более пятидесяти лет, - ответил Морли, - наш сектор дает
такие же напутствия и всем другим.
- И вам ничего не сообщили?
- Ничего, - сказал Морли, - или почти ничего. Или ничего такого, что
могло бы послужить нашим целям.
- Они не могли...
- Они не могли ничего поделать, потому что, прибыв на Кимон, они
совершенно забывали о Земле... нет, не забывали, это не совсем так. Но они
уже были неверны Земле. Кимон действовал на них ослепляюще.
- Вы так думаете?
- Не знаю, - сказал Морли. - Но у нас нет другого объяснения. Вся
беда в том, что говорили мы с ними только раз. Ни один из них не вернулся.
Конечно, мы можем писать им письма. Мы можем напоминать им... намеками. Но
прямо спрашивать не можем.
- Цензура?
- Нет. Телепатия. Кимонцы узнали бы все, если бы мы попытались
что-нибудь внушить своим. А мы не можем рисковать всей проделанной нами
работой.
- Но я уеду с такими мыслями...
- Вы забудете их, - сказал Морли. - У вас впереди несколько недель,
за которые вы можете забыть их... запрятать в глубины своего сознания. Но
не совсем... не совсем.
- Понятно, - сказал Бишоп.
- Поймите меня правильно. В этом нет ничего зловещего. Вам не следует
упорно доискиваться всего. Может быть, все обстоит очень просто. Может
быть, просто мы не так причесываемся. Есть какая-то причина... наверно,
очень маленькая.
Морли быстро переменил тему разговора, налил по бокалу виски, сел и
стал вспоминать школьные годы, знакомых девочек и загородные поездки.
В общем, это был приятный вечер.
Но прошло несколько недель, и Бишоп почти забыл обо всем. А теперь он
сидел на своих чемоданах посередине парка и ждал, когда появится
встречающий кимонец. Он знал, как будет выглядеть кимонец, и не собирался
удивляться.
И все же он удивился.
Туземец был двухметрового роста. Сложенный, как античный бог, он был
совсем-совсем человеком. Только что Бишоп сидел один на поляне в парке, и
вдруг рядом оказался туземец.
Бишоп вскочил.
- Мы рады вам, - сказал кимонец. - Добро пожаловать на Кимон, сэр.
Голос и произношение туземца были такими же совершенными и красивыми,
как и его скульптурное тело.
- Спасибо, - сказал Бишоп и тут же почувствовал, как неловко он это
произнес, каким запинающимся и глуховатым был его голос по сравнению с
голосом туземца. Взглянув на кимонца, он невольно сравнил себя с ним.
Каков у него, наверно, взъерошенный, мятый, нездоровый вид.
Бишоп полез в карман за бумагами. Негнущимися, неловкими пальцами он
с трудом откопал их ("откопал", иначе не скажешь).
Кимонец взял документы, скользнул по ним глазами (именно "скользнул")
и сказал:
- Мистер Селдон Бишоп. Рад познакомиться с вами. У вас очень хорошая
квалификация. Экзаменационные оценки, как я вижу, великолепные. Хорошие
рекомендации. И, как я вижу, вы спешили к нам. Очень рад, что вы приехали.
- Но... - возразил было Бишоп. И тут же замолчал, крепко стиснув
зубы. Не говорить же кимонцу, что тот только скользнул глазами по
документам, а не прочел их. Содержание документов было, по-видимому,
известно этому человеку.
- Как доехали, мистер Бишоп?
- Благодарю вас, путешествие было прекрасным, сказал Бишоп и вдруг
преисполнился гордости за то, что отвечает так легко и непринужденно.
- Ваш багаж, - сказал туземец, - говорит о вашем великолепном вкусе.
- Спасибо, я...
И тут Бишоп разозлился. Какое право имеет этот кимонец снисходительно
отзываться о его чемоданах!
Но туземец сделал вид, что ничего не заметил.
- Не желаете ли вы отправиться в гостиницу?
- Как вам будет угодно, - очень сухо сказал насторожившийся Бишоп.
- Позвольте мне...
На мгновение сознание Бишопа затуманилось, все поплыло перед глазами,
и вот он уже стоит не на полянке в парке, а в небольшой нише, выходящей в
вестибюль гостиницы, а рядом аккуратно сложены чемоданы.
Он не успел насладиться своим триумфом там, на полянке, ожидая
туземца, глядя вслед удалявшейся шлюпке. И здесь все существо его охватила
буйная, пьянящая радость. Комок подкатил к горлу. Бишопу стало трудно
дышать.
Это Кимон! Наконец-то он на Кимоне! После стольких лет учения он
здесь, в этом сказочном месте... Вот чему он отдал многие годы жизни!
"Высокая квалификация", - так говорили люди друг другу вполголоса...
высокая квалификация, жестокие экзамены, которые сдает один из тысячи.
Он стоял в нише, и ему не хотелось выходить, пока не пройдет
волнение. Он должен пережить свою радость, свой триумф наедине с собой.
Надо ли давать волю этому чувству? Во всяком случае, показывать его не
стоит. Все личное надо запрятывать поглубже.
На Земле он был единственным из тысячи, а здесь он ничем не
отличается от тех, кто прибыл раньше его. Наверно, он не может быть с ними
даже на равной ноге, потому что они уже в курсе дела, а ему еще предстоит
учиться.
Вот они, в вестибюле... счастливчики, прибывшие в сказочную страну
раньше его... "блестящее общество", о котором он мечтал все эти
утомительные годы... общество, к которому он теперь будет принадлежать...
люди Земли, призванные годными для поездки на Кимон.
Приехать сюда могли только лучшие... только лучшие, самые умные,
самые сообразительные. Земле не хотелось ударить в грязь лицом, иначе как
бы Земля могла убедить Кимон в том, это она родственная планета?
Сначала люди в вестибюле казались всего лишь толпой, неким блестящим,
но безликим сборищем. Однако, когда Бишоп стал присматриваться, толпа
распалась на индивидуальности, на мужчин и женщин, которых ему вскоре
предстояло узнать.
Бишоп заметил портье только тогда, когда тот оказался рядом. Портье
(наверно, портье) был более высоким и красивым, чем туземец, встретивший
его на поляне.
- Добрый вечер, сэр, - сказал портье. - Добро пожаловать в "Риц".
Бишоп вздрогнул.
- "Риц"? Ах да, я забыл... Это и есть отель "Риц".
- Мы рады, что вы остановились у нас, - сказал портье. - Мы надеемся,
что вы у нас пробудете долго.
- Конечно, - сказал Бишоп. - Я тоже надеюсь.
- Нас известили, - сказал портье, - что вы прибываете, мистер Бишоп.
Мы взяли на себя смелость подготовить для вас номер. Хочется думать, что
он вас устроит.
- Я уверен, что устроит, - сказал Бишоп.
Будто на Кимоне что-нибудь может не устроить!
- Может быть, вам захочется переодеться, - сказал портье. - До обеда
еще есть время.
- О конечно, - сказал Бишоп. - Мне очень хочется...
И тут же пожалел, что сказал это.
- Вещи вам доставят в номер. Регистрироваться не надо. Это уже
сделано. Позвольте проводить вас, сэр.
Номер ему понравился. Целых три комнаты. Сидя в кресле, Бишоп думал о
том, что теперь ему и вовек не расплатиться.
Вспомнив о своих несчастных двадцати кредитках, Бишоп запаниковал.
Придется подыскать работу раньше, чем он предполагал, - потому что с
двадцатью кредитками далеко не уедешь... хотя, наверно, в долг ему
поверят.
Но он тотчас оставил мысль просить денег взаймы, так как это значило
бы признаться, что у него нет с собой наличных. До сих пор все шло хорошо.
Он прибыл сюда на лайнере, а не на борту потрепанного грузового судна: его
багаж (что сказал этот туземец?) подобран со вкусом: его гардероб такой,
что комар носа не подточит: не кинется же он занимать деньги только
потому, что его смутила роскошь номера.
Он прохаживался по комнате. Ковра на полу не было, но сам пол был
мягким и пружинистым. На нем оставались следы, которые почти немедленно
сглаживались.
Бишоп выглянул в окно. Наступил вечер, и все вокруг подернулось
голубовато-серой дымкой. Вдаль уходила холмистая местность, и не было на
ней ничего, абсолютно ничего. Ни дорог, ни огоньков, которые бы говорили о
другом жилье.
Он подумал, что ничего не видно только с этой стороны дома. А на
другой стороне, наверно, есть улицы, дороги, дома, магазины.
Бишоп обернулся и снова стал осматривать комнату. Мебель похожа на
земную... Подчеркнуто спокойные и элегантные линии... Красивый мраморный
камин, полки с книгами... Блеск старого полированного дерева...
Бесподобные картины на стенах... Большой шкаф, почти целиком закрывающий
одну из стен комнаты.
Бишоп старался определить, для чего же нужен этот шкаф. Красивая
вещь, вид у нее древний, и полировка... Нет, это не лак, шкаф отполирован
прикосновениями человеческих рук и временем.
Он направился к шкафу.
- Хотите выпить, сэр?
- Не прочь, - ответил Бишоп и тотчас стал как вкопанный, сообразив,
что шкаф заговорил с ним, а он ответил.
В шкафу откинулась дверца, а за ней стоял стакан.
- Музыку? - спросил шкаф.
- Если вас не затруднит, - сказал Бишоп.
- Какого типа?
- Типа? А, понимаю. Что-нибудь веселое, но и чуть чуть грустное.
1 2 3 4 5 6 7 8