Как это могло случиться: исчез человек,
скрылся без следа ни много ни мало на десять лет, и вдруг - здрасте! -
явился неведомо откуда...
Таппер исчез в тот год, когда я только поступил в среднюю школу, -
мне это крепко запомнилось, потому что на целую неделю нас, мальчишек,
отпустили с уроков и мы помогали его разыскивать. Миля за милей мы
прочесывали поля и леса частой цепью, на расстоянии вытянутой руки друг от
друга, и под конец думали уже, что найдем не живого человека, а мертвеца.
Полиция обшарила дно реки, окрестные пруды и озера. Отряд милвиллцев под
командой шерифа облазил болото за хижиной Шкалика, старательно прощупывая
трясину длинными шестами. Отыскали множество бревен, два или три дырявых,
выброшенных за ненадобностью бака для белья, да еще в дальнем конце -
давным-давно издохшего пса. Таппера не нашли.
- Ну что же ты, - сказал я ему. - На, оденься.
Он досчитал пальцы и из вежливости утер подбородок.
- Мне надо назад, - сказал он. - Цветы не могут долго ждать.
Он протянул руку и принял штаны и рубаху.
- Мои старые изорвались, - пояснил он. - Просто взяли и свалились с
меня.
- Полчаса назад я видел твою матушку, - сказал я. - Она тебя искала.
Сказал и насторожился: еще вскинется, никогда не знаешь, какая муха
его укусит. Но я нарочно сказал неосторожные слова - вдруг это немного
встряхнет его, всколыхнет в нем каплю здравого смысла.
- А она всегда меня ищет, - беспечно отвечал Таппер. - Она думает, я
еще маленький, мне нянька нужна.
Как будто он и не пропадал. Как будто не прошло десять лет. Как будто
он вышел из родительского дома всего час назад. Как будто время ничего для
него не значило... да, наверно, так оно и было.
- Оденься, - велел я. - Сейчас вернусь.
Прошел к телефону и набрал номер доктора Фабиана. Зачастили гудки:
занято.
Я повесил трубку. Кому еще позвонить? Можно Хайраму Мартину. Наверно,
ему-то и надо звонить. Но стоит ли? Доктор Фабиан - вот кто здесь нужен,
он умеет обращаться с людьми. А Хайрам только и умеет ими помыкать.
Я еще раз набрал номер доктора. Опять занято.
Брякнув трубку на рычаг, я кинулся в спальню. Таппера нельзя надолго
оставлять одного. Кто его знает, что он может натворить.
И все-таки я мешкал слишком долго. Его совсем не годилось оставлять
одного.
Спальня была пуста. Окно раскрыто настежь, рама с москитной сеткой
выломана, Таппера как не бывало.
В два прыжка я пересек комнату, высунулся из окна - никого!
В глазах у меня потемнело от страха. Почему - непонятно. Ну что за
важность, если Таппер и удрал, сейчас есть заботы поважнее. И однако, бог
весть почему, я знал: надо его догнать, вернуть, ни в коем случае нельзя
снова его упустить.
Безотчетно, не думая, я отошел вглубь комнаты, разбежался и нырнул
головой в окно. Свалился наземь, ударился плечом, перевернулся и вскочил.
Таппера нигде не было видно, но теперь я понял, куда он пошел. На
росистой траве ясно виднелись следы, они вели за угол дома, к старым
теплицам. Он пошел прямиком к чаще лиловых цветов, они разрослись на
заброшенном участке, где когда-то мой отец, а потом и я разводили на
грядках цветы и овощи на продажу. Таппер прошел шагов двадцать вглубь
этого лилового островка, за ним тянулась отчетливая борозда: примятые
стебли еще не успехи расправиться, и листья, с которых он стряхнул росу,
были темнее остальных.
В двадцати шагах борозда обрывалась. Дальше и вокруг лиловые цветы
стояли совершенно прямо, сплошь посеребренные капельками росы.
И больше никаких следов. Таппер не вернулся той же дорогой и не
двинулся потом в другую сторону. Только одна эта протоптанная им узкая
тропинка вела прямиком в заросли лиловых цветов и там обрывалась. Словно
он вдруг распахнул крылья и взлетел или же провалился сквозь землю.
Что ж, где бы он ни был, какие бы фокусы ни выкидывал, из Милвилла
ему не сбежать. Милвилл замкнут со всех сторон загадочной незримой
оградой.
Мир вдруг наполнился истошным воплем - пронзительным, нескончаемым,
леденящим душу. Застигнутый врасплох, я вздрогнул и оцепенел. А
нестерпимый вой длился и длился, вздымался до небес, заполнял Вселенную.
Я почти сразу понял, что это такое, но еще долгие секунды не
проходило мучительное, сводящее каждую мышцу оцепенение, и внутри все
оледенело от невыразимого ужаса. Уж очень много всякого стряслось за
последние часы, и этот железный вопль добил меня, я чувствовал: еще чуть -
и не выдержу!
Понемногу я кое-как совладал с собой и направился к дому.
А она все выла, вопила во всю мочь, неистово, неумолчно - сирена на
здании муниципалитете, вестница тревоги.

8
Когда я дошел до дверей, по улице уже бежали люди - сломя голову,
вытаращив глаза, неслись они туда, откуда изливался надрывный вой, словно
сирена эта - чудовищная дудка в руках Крысолова в последний день бытия, а
они - крысы и нет для них ничего страшней, чем опоздать на зов.
Торопливо прихрамывал дряхлый дядюшка Эндрюс, с необычайной силой
размахивая костылем, громко стуча им по тротуару, и ветер вздувал ему до
самых глаз длинную седую бороду. С мрачной решимостью ковыляла мамаша
Джоунс, она нахлобучила на голову старомодный капор с огромными полями для
защиты от солнца, но забыла завязать ленты, и они болтались по плечам. Сия
музейная редкость сохранилась у нее одной во всем Милвилле (а быть может,
и в целом свете), и старуха ужасно этим чванилась, словно щеголять в
головном уборе, в каких разгуливали модницы прошлого века, - признак
величайшей добродетели. Следом шагал пастор Сайлас Мидлтон, на лице его
застыла гримаса брезгливого осуждения, и все-таки он влился в общий поток.
Продребезжал древний "форд". К рулю пригнулся сумасбродный мальчишка
Джонсон; в машине полно было его приятелей, таких же хулиганов, они
вопили, свистели, мяукали - словом, рады были случаю пошуметь. Спешили еще
и еще милвиллцы, наперегонки мчались дети и собаки.
Я отворил калитку и вышел на улицу. Но не бросился бежать, как
другие, я ведь уже знал, из-за чего тревога, и меня угнетало и давило еще
многое, чего пока не знал никто. Главное - Таппер Тайлер: как он связан с
тем, что происходит?
Пусть это дико, нелепо, но в глубине души я уверен - без Таппера тут
не обошлось, каким-то образом он заварил эту кашу.
Надо бы все обдумать, разобраться, но уж очень это огромно, и никак
не укладывается в голове, и не за что зацепиться... За этими мыслями а не
услышал, как сзади, словно крадучись, подкатила машина. Очнулся, только
когда щелкнула распахнутая дверца.
Я круто обернулся - за рулем сидела Нэнси Шервуд.
- Садись, Брэд! - крикнула она сквозь вой сирены.
Я поспешно сел рядом, захлопнул дверцу, и мы понеслись. Машина была
большая, мощная, верх опущен; с непривычки как-то чудно мчаться в открытой
машине, когда над головой ничего нет.
Сирена утихла. Только что мир был до отказа полон воем ее медной
глотки - и вот все оборвалось коротким жалобным стоном и смолкло. Настала
тишина - огромная, давящая, под ее необъятным грузом глубоко в мозгу еще
таился слабый рыдающий отзвук. Словно вой не совсем кончился, а лишь
отодвинулся куда-то очень далеко.
Тишина обдала холодом, я почувствовал себя беззащитным и беспомощным.
Глупо: будто, пока выла сирена, у нас была цель, было зачем и куда
стремиться. А смолкла она - и непонятно, куда идти и что делать.
- Хорошая у тебя машина, - сказал я первое, что пришло в голову.
Ничего другого не подвернулось, а что-то сказать было необходимо.
- Это мне отец подарил ко дню рожденья, - ответила Нэнси.
Машина шла бесшумно, мотора совсем не было слышно, только глухо
шуршали шины по асфальту.
- Слушай, Брэд, что происходит? Кто-то мне говорил, будто твоя машина
валяется разбитая, а тебя нигде нет. Это не из-за твоей аварии запустили
сирену? И еще, говорят, на шоссе пробка, застряла масса машин...
- Вокруг Милвилла поставили ограду, - сказал я.
- Кто поставил? Зачем?
- Это не простая ограда. Ее не видно.
Мы подъезжали к Главной улице, здесь народу стало больше. Шли не
только по тротуарам, но и по газонам перед домами, и прямо по мостовой.
Нэнси сбавила скорость, машина теперь еле ползла.
- Так ты говоришь, ограда?
- Ну, да. Автомобиль без шофера и без пассажиров может пройти сквозь
нее, а человека она не пропускает. Подозреваю, что она не пропустит ничего
живого. Заколдованная стена, как в волшебной сказке.
- Не хватало еще, чтобы ты верил в волшебство!
- Час назад не верил. А теперь не знаю...
Мы выехали на Главную улицу, тут перед муниципалитетом собралась
толпа, все время подходили еще и еще люди. Подбежал Джордж Уокер, мясник
из магазина "Рыжий филин": край белого фартука заткнут за пояс, белый
полотняный колпак съехал на ухо. Норма Шепард, секретарша доктора Фабиана,
забралась на какой-то ящик посреди тротуара, чтоб лучше видеть, что
творится вокруг; Батч Ормсби, хозяин заправочной станции напротив
муниципалитета, стоял у обочины и усердно тер комком ветоши перепачканные
смазкой ладони, словно знал, что вовеки не ототрет их дочиста, а все-таки
обязан стараться.
Нэнси подвела машину к бензоколонке и заглушила мотор.
Размашисто шагая по бетонной площадке, к нам подошел какой-то
человек. Наклонился, оперся скрещенными руками о дверцу.
- Ну, приятель, как дела? - спросил он.
Минуту я смотрел на него, не узнавая, и вдруг вспомнил. Он, видно,
понял.
- Угу, - подтвердил он. - Я самый. Это я разбил твою машину.
Он выпрямился и протянул руку.
- Звать меня Гэбриел Томас. Попросту сказать, Гейб. Мы тогда на
дороге и назваться-то не успели.
Я пожал ему руку и назвал себя, потом представил ему Нэнси.
- Говорят, на шоссе что-то случилось, мистер Томас, - сказала она. -
Но Бред мне не рассказывает.
- Видите ли, мисс, тут дело темное, - сказал Гейб. - Вроде ничего и
нет, наезжаешь на пустое место, а оно тебя не пускает - все равно как в
каменную стену уперся. Проехать нельзя, а видно все насквозь.
- Звонили вы своему начальству? - спросил я.
- А как же. Ясно, звонил. Да только никто мне не поверил. Думают, я
пьян. Думают, я до того допился, что боюсь ехать, вот и отсиживаюсь
где-то. Думают, я сочинил эту дурацкую историю себе в оправдание.
- Они вам так и сказали, мистер Томас?
- Нет, мисс, не сказали, да только я и сам знаю, что они думают. То и
обидно, что им такое в голову пришло. Я ж непьющий. И ничего за мной
худого не водится. Я же три года кряду премии получал за классную езду.
- Ума не приложу, как быть, - продолжал он, обращаясь ко мне. - Никак
не выберусь из этого городишки. Никакого просвета нет. В какую сторону ни
подамся - всюду стена. До моего дома пятьсот миль, жена одна осталась, на
руках шестеро ребятишек, меньшой еще в пеленках. Ума не приложу, как она
там управится. Она, понятно, привыкла, что я уезжаю. Так ведь я всегда за
три дня оборачиваюсь, на худой конец - за четыре. А ну как застряну тут
недели на три, а то и на все три месяца? Что ей тогда делать? Денег взять
неоткуда, а за квартиру плати да шесть ртов прокорми.
- Может, это и ненадолго, - сказал я; мне хотелось его немного
подбодрить. - Может, кто-нибудь сообразит, как этот барьер одолеть. А
может, он пропадет сам собой. И потом, мне кажется, компания пока будет
выплачивать ваше жалованье жене. Ведь вы-то не виноваты...
Он презрительно фыркнул.
- Чтоб эти выжиги да заплатили? Держи карман шире! Знаю я ихнюю
шатию.
- Да вы не волнуйтесь, - уговаривал я. - Мы еще не знаем, что
случилось, надо сперва разобраться...
- Это верно, - согласился Гейб. - Все-таки я ж не один такой. Я тут
со многими толковал, которые тоже попались. Вот только что у
парикмахерской мне один говорил - у него жена лежит в больнице... в этом,
как бишь его...
- В Элморе, - подсказала Нэнси.
- Вот-вот. Жена в Элморе в больнице, а он рвет и мечет, боится -
вдруг не сумеет ее навестить. Все твердит - хоть бы это поскорей
уладилось, хоть бы ему отсюда выбраться. Видно, жена очень плоха, он ее
навещал каждый божий день. И она его ищет и наверняка не поймет, чего он
не едет. Вроде она малость не в своем уме, и ей не втолкуешь. И еще тут
один. У него вся семья гостила в Йеллоустоуне, и как раз нынче он ждет их
домой. Приедут, говорит, усталые, дорога-то не близкая, а домой не
попасть. Он их ждет среди дня. Решил выйти на дорогу и ждать у самого
барьера. Встречай не встречай, толку-то чуть, но он говорит - больше
ничего придумать не могу. Потом тут куча народу работает на стороне, и
теперь они не могут попасть на работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37